– Все вон.
Ярославцев подхватил Риго и вылетел за дверь. Там их уже ждал франтик.
– Кто ему сказал?! – прошептал Ярославцев и схватил франтика за воротник. – Я тебя спрашиваю! Кто сказал?
Но франтик приложил палец к губам и в ожидании взрыва зажмурился.
И в эту секунду из-за плотно прикрытой двери раздался нечеловеческий, звериный вой Заикина. Он кричал и захлебывался в рыданиях, и в номере что-то рушилось, грохотало и разбивалось.
Не было в этом плаче ни слов сожаления, ни причитаний – ничего. Только яростный крик, только леденящие душу рыдания и грохот ломающейся мебели.
* * *
Номер был разрушен до основания. В щепки превращена мебель, все перевернуто, разбиты окна.
Заикин неподвижно лежал на чудом уцелевшей кровати и прижимал к груди газету с траурным снимком Льва Макаровича Мациевича. У дверей стояли франтик и Шарль Риго. Около кровати стоял печальный Петр Данилович Ярославцев.
Заикин лежал и смотрел в потолок.
– Что делать будем, Ваня? – негромко спросил Ярославцев.
Заикин помолчал секунду и жестко ответил:
– Летать.
* * *
И летает аэроплан Заикина над городом Армавиром, и гласят на всех городских углах афиши: «Впервые в Армавире! Летун-богатырь Иван Заикин!!!»
Аэроплан закончил круг и садится...
... А взлетает уже на другом поле.
«Только три дня в Ростове! Полеты чемпиона мира Ивана Заикина!»
Непрерывно работает мотор «Фармана».
«Прощальный полет в Екатеринославле совершит знаменитый цирковой борец Иван Заикин!»
Кружит над толпой аэроплан Заикина, гудит мотор «Фармана». Затем слышно, как мотор начинает сбавлять обороты, несколько раз чихает и замолкает.
С выключенным двигателем Заикин садится на поле воронежского ипподрома.
Он пролетает над пышно разукрашенным входом на ипподром, летит мимо длинного ряда конюшен, мимо трибун, забитых народом, и, наконец, совершает «чистую» посадку в центре поля.
Шарль Риго в косоворотке и полуголый франтик в канотье встречают его на земле.
Франтик немедленно лезет в мотор, перекрывает кран горючего и кричит Риго:
– Шура, что еще делать?
– Проверь уровень масла!
И перемазанный франтик вполне профессионально проверяет уровень масла. Видно, он многому научился у Риго.
Через все поле подкатывает пролетка. В ней сидит раздраженный кавалерийский генерал.
– Я запрещаю вам полеты! – кричит он. – Категорически!
– Но почему, ваше превосходительство?! – поражен Заикин.
– Вы мне всех лошадей испортите! У меня на конюшне жеребцы, которые стоят десятки тысяч рублей каждый, а вы их пугаете этой своей гадостью!
– Помилуйте, ваше превосходительство! Где же тогда летать? Ведь в России повсюду лошади...
– И генералы, – говорит франтик.
– Что вы сказали?! – взрывается генерал. – Посмейте только подняться еще раз, я прикажу арестовать вас!
* * *
Иван Михайлович сидел в кабинете у городского головы.
– Переносите полеты за город, – предложил городской голова.
– Но ведь за городом мы не соберем публику!
– Я не могу вам ничем помочь, господин Заикин, – сказал голова и стал озабоченно рыться в своих бумагах. – Ваши полеты – ваше частное дело.
– Но ведь я предъявляю людям не только самого себя, но и достижения ума человеческого! Я же демонстрирую изобретение, которое в ближайшем будущем должно произвести целую научно-техническую революцию!
Городской голова оторвался от бумаг и не мигая уставился на Заикина. А затем медленно и раздельно произнес:
– Полеты за городом я тоже запрещаю. И прошу вас покинуть Воронеж в течение двадцати четырех часов.
* * *
В коридоре спального вагона поезда у окна стояли Шарль Риго и франтик.
– Шура, – горячо говорил франтик, – вся твоя Европа по сравнению с Одессой – это смех! Ты посмотришь, как нас там встретят! Ты увидишь таких людей, такую набережную! Мы пойдем с тобой к «Фанкони», и ты будешь пить кофе, а я...
– Ты – патриот, – с уважением произнес Риго.
– Я – одессит, Шура!
Из купе вышел Иван Михайлович Заикин, посмотрел на франтика:
– Ступай, сынок, в купе. Петр Данилович зовет.
Франтик метнулся в купе, а Заикин огляделся и сказал Шарлю Риго:
– Шурик, у меня до тебя одно дело есть.
– Пожалуйста, мсье.
– Идем в тамбур.
Они прошли по спящему вагону в тамбур, и там Заикин вынул из внутреннего кармана сюртука нераспечатанное письмо.
Он протянул его Шарлю и попросил:
– Прочти мне и переведи, Шурик. Только... – Он приложил палец к губам.
– О мсье!..
Риго быстро вскрыл конверт, пробежал первые строки и сказал:
– Это от мадам де ля Рош.
– Это я и сам знаю, – печально ответил Заикин. – Ты читай! Чего там дальше-то? Чего она пишет-то, Шурик?
Риго читал письмо. Несколько раз он без удивления, но какими-то новыми глазами посмотрел на Заикина и молча продолжал читать. Потом спросил:
– Когда мсье получил это письмо?
– Да уж двенадцатый день ношу, да все не решаюсь...
Риго поднял глаза в потолок, что-то подсчитал и спокойно сказал:
– Мсье, мне не надо переводить вам это письмо. Мадам все скажет вам сама. Она уже пять дней как должна быть в Петербурге.
– Батюшки-светы! – вскричал Заикин. – Ты что, сдурел?
– Это вы сдурел, мсье. Так долго носить письмо от женщины!
Но Заикин уже кричал в коридор на весь вагон:
– Петя! Петр Данилович! Я в Петербург еду! Я в Петербург еду!..
Выскочил Петр Данилович Ярославцев из купе, выскочил ошалелый франтик, высунулись из своих купе напуганные недовольные пассажиры.
– Где мои вещи?!
– Да здесь, здесь... Мы тоже поворачиваем? – спросил Ярославцев, и у франтика от огорчения отвалилась челюсть.
– Нет, – сказал Заикин. – Вы продолжаете путь в Одессу. Я вернусь через неделю. Вы там пока все приготовьте... Я, может быть, не один вернусь!
* * *
Заикин стоял на краю Коломяжского летного поля и смотрел на парящий высоко в небе аэроплан. В одной руке он держал небольшой дорожный саквояж, в другой – легкое летнее пальто.
За его спиной стоял извозчик, который привез его сюда, и тоже смотрел в небо.
Мимо пробежал солдатик из стартового наряда.
– Эй! – крикнул ему Заикин. – Кто в воздухе?
– Какая-то баба французская, – на бегу ответил солдатик. – Завтра у нее первое выступление, так она третий день летает как ненормальная!
Заикин посмотрел вверх и расплылся в счастливой улыбке.
Неподалеку, около ангаров, стояла группа офицеров и штатских. Вокруг суетились служители аэродрома и солдаты из воздухоплавательной команды.
Кто-то из офицеров подозвал служителя, показал на Заикина и его извозчика и что-то приказал.
Служитель подбежал к Заикину и строго сказал:
– Сударь, здесь посторонним не положено! Извольте отсюда.
– Я вот тебе сейчас покажу «не положено», – усмехнулся Заикин и снова уставился в небо.
Служитель повернулся к группе офицеров и прокричал жалобно:
– Они не желают и грозятся!
Все повернулись в сторону Заикина, и один из штатских вдруг всплеснул руками:
– Господи! Да ведь это же Заикин! Иван Михайлович!.. Ваня! Ванечка!!! – и бросился к Заикину.
Это был Петр Осипович Пильский.
* * *
В центре группы стоял высокий военный в длинной шинели. Здесь же были подполковник Ульянин, поручик Горшков, Габер-Влынский и Михаил Ефимов.
– Ну вот, – сказал высокий военный, – я наконец с ним и познакомлюсь...
Заикин и Пильский поцеловались трижды, радостно разглядывая друг друга, и Заикин спросил:
– Какими же судьбами, дружочек ты мой сердешный? А, Петр Осипович?
– Мне заказали серию статей. Вот я и здесь. Тебя не спрашиваю. – Пильский показал на круживший над ними аэроплан и добавил: – Давно ждем тебя... Пошли! – И повел Заикина к группе.
– А Клава скоро на посадку пойдет? – спросил Заикин.
– Минут через двадцать. Успеешь, международный донжуан!
Они подошли к группе военных и штатских, и молоденький Горшков в порыве дружеских чувств хотел было броситься к Заикину, но Ульянин сдержал его:
– В присутствии великого князя, поручик, вы могли бы проявлять свои эмоции с меньшим рвением! – Затем он отступил в сторону и с легким поклоном сказал высокому военному: – Ваше императорское высочество, позвольте представить вам нашего товарища, известного борца и авиатора господина Заикина Ивана Михайловича.
– Рад познакомиться, – протянул руку великий князь. – Много хорошего мне рассказывал о вас покойный Лев Макарович Мациевич.
– И я рад, ваше сияте... Виноват. Ваше императорское превосходи... – запутался Заикин и смутился.
– Просто Александр Михайлович, – выручил его великий князь.
– Простите великодушно, Александр Михайлович, – сказал Заикин. – Я, знаете ли, с дороги... С поезда прямо на могилку ко Льву Макарычу. Посидел, повспоминал, поплакал, да и сюда... Так что голова кругом, Александр Михайлович...
Великий князь взял Заикина под руку, отвел его на несколько шагов от общей группы и сказал:
– Я слышал, вы разбились в Харькове? Как это произошло?
Заикин посмотрел в небо на аэроплан де ля Рош. Великий князь тоже посмотрел вверх и улыбнулся:
– У нас еще есть время. Баронесса произведет посадку минут через пятнадцать.
Заикин испуганно глянул на великого князя, но тот был уже серьезен и ждал ответа на свой вопрос. И Заикин сказал:
– Первый блин – комом. Александр Михайлович. Так рвался из-за границы на родину, а потерпел сразу же неудачу...
– Из-за чего?
– Я ему говорю: «Лететь нельзя – ветер больно сильный».
– Кому?
– Господину харьковскому полицмейстеру... А он мне: «Нет, полетите!» Я говорю: «Аэроплан сломаем, и никакого удовольствия публика не получит». А он: «Летите, и все тут. Иначе вы из кассы ни копейки не получите!» А ветер кошмарный! Прямо с ног валит. Ну, куда денешься, полетел. Круг сделал, стал на посадку заходить, меня как у самой земли швырнет! Перевернулся и об землю! Ну, неделю отлежался, очухался. А полицмейстер все равно выручку арестовал. Говорит: «При таком положении дел полет считаю несостоявшимся...»
Великий князь остановился.
– Иван Михайлович, а не согласитесь ли вы стать инструктором в школе военных летчиков? Мне кажется, что вам очень пошла бы офицерская форма с погонами капитана воздушных сил России. Вы будете хорошо обеспечены, и, надеюсь, вам тогда не придется сталкиваться с господами харьковскими полицмейстерами.
– Что вы, Александр Михайлович! Я ведь сильно малограмотный...
– Не словесности же вы будете обучать курсантов, а практике. Воздухоплаванию.
– Мы как-то во Франции после полетов шли с Львом Макарычем, а мимо нас ученики разных наций в отель спешили. Лев Макарыч посмотрел на них и говорит: «Неужто когда-нибудь эти ребята будут воевать друг против дружки на аэропланах?» А я ему говорю: «Бог с тобой, Лев Макарыч... Что за страсти ты говоришь?!» А оказывается, вполне возможно такое, а, Александр Михайлович?
– Во всяком случае, нам нужно быть готовыми к защите отечества.
– Не обижайтесь, Александр Михайлович, – мягко сказал Заикин. – Гром грянет – первый взлечу, а пока...
– Хорошо, Иван Михайлович.
Заикин оглядел великого князя с ног до головы и хмыкнул.
– Что вы? – спросил великий князь.
– Хорошим борцом могли бы быть, ваше императорское высочество, судя по комплекции, – рассмеялся Заикин.
– Только по комплекции, Иван Михайлович, только по комплекции... Во всем остальном я, к несчастью, борец никудышный, как ни грустно в этом признаться, – тихо сказал великий князь.
Садился аэроплан Клотильды де ля Рош. К посадочной полосе побежал француз-механик и спокойно пошел какой-то пожилой господин.
Великий князь и Заикин подошли к общей группе, и, улучив момент, Заикин шепотом спросил у Пильского:
– А где ее антрепренер?
– А вот он. – Пильский показал на пожилого господина. Потом посмотрел на удивленного Заикина и добавил: – С Леже она разошлась окончательно перед самым отъездом в Россию... Она тебя очень ждет.
Садился аэроплан Клотильды де ля Рош. Вот он почти коснулся колесами земли...
...как в эту секунду из мотора полыхнули языки пламени. Аэроплан ударился колесами о землю, подскочил, снова ударился и рухнул, объятый огнем.
– Клава!!! – в ужасе закричал Заикин и бросился к горящему аэроплану.
– Осторожней! Сейчас бензин взорвется!.. – крикнул кто-то.
Но Заикин мчался через все поле, на ходу сбрасывая с себя сюртук. Со всех сторон Коломяжского аэродрома к посадочной полосе бежали люди. Заикин обогнал всех и первым подбежал к искалеченному горящему аэроплану.
Клотильда де ля Рош без сознания лежала под исковерканной конструкцией.
– Клава... Клавочка! – бормотал Заикин и расшвыривал тяжеленные огненные обломки в разные стороны.
Он схватил огромный остов фюзеляжа и с диким напряжением оторвал его от земли.
– Помогите, кто там есть!.. – закричал он, подставляя плечо под полыхающие шпангоуты.
И в эту же секунду к нему подскочили маленький, тщедушный Петр Пильский и великий князь Александр Михайлович.
Они перехватили у Заикина фюзеляж «Фармана».
– Держи! – крикнул Заикин и, нагнувшись, поднял окровавленную Клотильду на руки.
– Немедленно в мой автомобиль! – крикнул великий князь.
Несколько офицеров бросились на помощь великому князю и Петру Осиповичу Пильскому.
– Бегите за ним! – крикнул подполковник Ульянин Пильскому.
И Пильский побежал за Иваном Заикиным. Обожженный, с кровоточащими руками, в сгоревшей рубашке, Иван Заикин почти бежал с Клотильдой де ля Рош на руках.
За ним семенил Петр Осипович.
– К автомобилю, Ванечка... К автомобилю... – бормотал он.
Но Заикин ничего не слышал. Он смотрел в залитое кровью лицо умирающей любимой женщины и говорил ей на бегу!
– Клавочка... Родненькая ты моя! Это я во всем виноват, скотина я неграмотная. Не смог я твоего нисьмишечки прочитать раньше, все стыдился попросить кого-нибудь...
Де ля Рош открыла глаза, увидела Ивана и слабо улыбнулась.
– Бог ты мой, хорошо-то как! – обрадовался Заикин, и слезы потекли у него по лицу. – Петенька, очнулась она, слава тебе, Господи!
Де ля Рош с трудом сказала несколько слов.
– Что? Что она сказала, Петенька? – на бегу спросил Заикин у Пильского.
– Мне кажется, что я всю жизнь любила тебя, – перевел задыхающийся Пильский.
– И я тебя, солнышко ты мое, бесстрашная ты моя птичка... – сказал Заикин и беспомощно посмотрел на Пильского.
И Пильский повторил то же самое по-французски. Клотильда коротко спросила о чем-то, и Пильский тут же сказал по-русски:
– Я умираю?
– Нет! Нет! Нет! – закричал Заикин в ужасе. – Мы с тобой еще сто лет проживем! И все только счастливо, только счастливо! Мы с тобой над всей Россией летать будем!
И Пильский синхронно переводил Клотильде де ля Рош все, что кричал Иван Заикин.
Они бежали через все поле – Заикин, держа на руках Клотильду де ля Рош, и маленький задыхающийся Петр Осипович Пильский.
Де ля Рош слабо улыбнулась и произнесла два слова.
– Она просит поцеловать ее, – перевел Пильский.
– Сейчас... Сейчас...
Де ля Рош настойчиво повторила эти два слова. И Пильский снова перевел:
– Поцелуй ее.
Заикин замедлил бег и с великой любовью, боясь причинить ей лишнюю боль, поцеловал ее.
И в эту же секунду голова Клотильды де ля Рош откинулась, и глаза ее, устремленные в небо, застыли в мертвой слепоте.
Заикин остановился посреди поля, медленно опустился на колени, да так и остался, осторожно и нежно покачивая на руках тело Клотильды де ля Рош, словно не умерла она, а только уснула и он очень боится ее разбудить.
* * *
К одесскому вокзалу медленно подкатывал петербургский поезд.
В купе спального вагона молча сидели Заикин и Пильский. Вещи были собраны, котелки на головах. Сейчас выходить.
Остановился поезд. Пильский и Заикин встали, взяли свои вещи и, не говоря ни слова, пошли к выходу.
Афиши о полете Заикина украшали здание вокзала.
На перроне стояли Куприн, Ярославцев, Риго, франтик и Пташников. Чуть поодаль – группа чисто одетых торжественных амбалов. Старый портовый грузчик, который преподносил Заикину «козу» на арене одесского цирка, держал в огромной лапище один георгин.
Заикин и Пильекий сошли на перрон и сразу же попали в объятия встречающих.
Куприн тихонько сказал Заикину:
– Мы все знаем,. Ванечка.
Усы Заикина дрогнули.
– Тем лучше. Не будет нужды пересказывать.
Стоявший сзади всех Травин передал Пташникову хлеб-соль на вышитом полотенце, и Дмитрий Тимофеевич с низким поклоном протянул его Заикину.
– Ну, здравствуй, Иван Михайлович! – начал Дмитрий Тимофеевич. – Здравствуй, ты наш богатырь, превозмогший все науки ради большого и светлого...
– Здравствуй, Дмитрий Тимофеевич, – прервал его Заикин. – Здравствуй, благодетель ты мой...
Он сунул хлеб-соль франтику, который тут же отщипнул кусочек, попробовал и презрительно сказал Шарлю Риго:
– Чтоб я так жил, что эта краюха была испечена по случаю отмены крепостного права.
Поближе подвинулась группа огромных молчаливых грузчиков.
– Мы, Ванька, тебя провожали. Мы тебя и встречаем, – сказал старый амбал и протянул Заикину георгин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Ярославцев подхватил Риго и вылетел за дверь. Там их уже ждал франтик.
– Кто ему сказал?! – прошептал Ярославцев и схватил франтика за воротник. – Я тебя спрашиваю! Кто сказал?
Но франтик приложил палец к губам и в ожидании взрыва зажмурился.
И в эту секунду из-за плотно прикрытой двери раздался нечеловеческий, звериный вой Заикина. Он кричал и захлебывался в рыданиях, и в номере что-то рушилось, грохотало и разбивалось.
Не было в этом плаче ни слов сожаления, ни причитаний – ничего. Только яростный крик, только леденящие душу рыдания и грохот ломающейся мебели.
* * *
Номер был разрушен до основания. В щепки превращена мебель, все перевернуто, разбиты окна.
Заикин неподвижно лежал на чудом уцелевшей кровати и прижимал к груди газету с траурным снимком Льва Макаровича Мациевича. У дверей стояли франтик и Шарль Риго. Около кровати стоял печальный Петр Данилович Ярославцев.
Заикин лежал и смотрел в потолок.
– Что делать будем, Ваня? – негромко спросил Ярославцев.
Заикин помолчал секунду и жестко ответил:
– Летать.
* * *
И летает аэроплан Заикина над городом Армавиром, и гласят на всех городских углах афиши: «Впервые в Армавире! Летун-богатырь Иван Заикин!!!»
Аэроплан закончил круг и садится...
... А взлетает уже на другом поле.
«Только три дня в Ростове! Полеты чемпиона мира Ивана Заикина!»
Непрерывно работает мотор «Фармана».
«Прощальный полет в Екатеринославле совершит знаменитый цирковой борец Иван Заикин!»
Кружит над толпой аэроплан Заикина, гудит мотор «Фармана». Затем слышно, как мотор начинает сбавлять обороты, несколько раз чихает и замолкает.
С выключенным двигателем Заикин садится на поле воронежского ипподрома.
Он пролетает над пышно разукрашенным входом на ипподром, летит мимо длинного ряда конюшен, мимо трибун, забитых народом, и, наконец, совершает «чистую» посадку в центре поля.
Шарль Риго в косоворотке и полуголый франтик в канотье встречают его на земле.
Франтик немедленно лезет в мотор, перекрывает кран горючего и кричит Риго:
– Шура, что еще делать?
– Проверь уровень масла!
И перемазанный франтик вполне профессионально проверяет уровень масла. Видно, он многому научился у Риго.
Через все поле подкатывает пролетка. В ней сидит раздраженный кавалерийский генерал.
– Я запрещаю вам полеты! – кричит он. – Категорически!
– Но почему, ваше превосходительство?! – поражен Заикин.
– Вы мне всех лошадей испортите! У меня на конюшне жеребцы, которые стоят десятки тысяч рублей каждый, а вы их пугаете этой своей гадостью!
– Помилуйте, ваше превосходительство! Где же тогда летать? Ведь в России повсюду лошади...
– И генералы, – говорит франтик.
– Что вы сказали?! – взрывается генерал. – Посмейте только подняться еще раз, я прикажу арестовать вас!
* * *
Иван Михайлович сидел в кабинете у городского головы.
– Переносите полеты за город, – предложил городской голова.
– Но ведь за городом мы не соберем публику!
– Я не могу вам ничем помочь, господин Заикин, – сказал голова и стал озабоченно рыться в своих бумагах. – Ваши полеты – ваше частное дело.
– Но ведь я предъявляю людям не только самого себя, но и достижения ума человеческого! Я же демонстрирую изобретение, которое в ближайшем будущем должно произвести целую научно-техническую революцию!
Городской голова оторвался от бумаг и не мигая уставился на Заикина. А затем медленно и раздельно произнес:
– Полеты за городом я тоже запрещаю. И прошу вас покинуть Воронеж в течение двадцати четырех часов.
* * *
В коридоре спального вагона поезда у окна стояли Шарль Риго и франтик.
– Шура, – горячо говорил франтик, – вся твоя Европа по сравнению с Одессой – это смех! Ты посмотришь, как нас там встретят! Ты увидишь таких людей, такую набережную! Мы пойдем с тобой к «Фанкони», и ты будешь пить кофе, а я...
– Ты – патриот, – с уважением произнес Риго.
– Я – одессит, Шура!
Из купе вышел Иван Михайлович Заикин, посмотрел на франтика:
– Ступай, сынок, в купе. Петр Данилович зовет.
Франтик метнулся в купе, а Заикин огляделся и сказал Шарлю Риго:
– Шурик, у меня до тебя одно дело есть.
– Пожалуйста, мсье.
– Идем в тамбур.
Они прошли по спящему вагону в тамбур, и там Заикин вынул из внутреннего кармана сюртука нераспечатанное письмо.
Он протянул его Шарлю и попросил:
– Прочти мне и переведи, Шурик. Только... – Он приложил палец к губам.
– О мсье!..
Риго быстро вскрыл конверт, пробежал первые строки и сказал:
– Это от мадам де ля Рош.
– Это я и сам знаю, – печально ответил Заикин. – Ты читай! Чего там дальше-то? Чего она пишет-то, Шурик?
Риго читал письмо. Несколько раз он без удивления, но какими-то новыми глазами посмотрел на Заикина и молча продолжал читать. Потом спросил:
– Когда мсье получил это письмо?
– Да уж двенадцатый день ношу, да все не решаюсь...
Риго поднял глаза в потолок, что-то подсчитал и спокойно сказал:
– Мсье, мне не надо переводить вам это письмо. Мадам все скажет вам сама. Она уже пять дней как должна быть в Петербурге.
– Батюшки-светы! – вскричал Заикин. – Ты что, сдурел?
– Это вы сдурел, мсье. Так долго носить письмо от женщины!
Но Заикин уже кричал в коридор на весь вагон:
– Петя! Петр Данилович! Я в Петербург еду! Я в Петербург еду!..
Выскочил Петр Данилович Ярославцев из купе, выскочил ошалелый франтик, высунулись из своих купе напуганные недовольные пассажиры.
– Где мои вещи?!
– Да здесь, здесь... Мы тоже поворачиваем? – спросил Ярославцев, и у франтика от огорчения отвалилась челюсть.
– Нет, – сказал Заикин. – Вы продолжаете путь в Одессу. Я вернусь через неделю. Вы там пока все приготовьте... Я, может быть, не один вернусь!
* * *
Заикин стоял на краю Коломяжского летного поля и смотрел на парящий высоко в небе аэроплан. В одной руке он держал небольшой дорожный саквояж, в другой – легкое летнее пальто.
За его спиной стоял извозчик, который привез его сюда, и тоже смотрел в небо.
Мимо пробежал солдатик из стартового наряда.
– Эй! – крикнул ему Заикин. – Кто в воздухе?
– Какая-то баба французская, – на бегу ответил солдатик. – Завтра у нее первое выступление, так она третий день летает как ненормальная!
Заикин посмотрел вверх и расплылся в счастливой улыбке.
Неподалеку, около ангаров, стояла группа офицеров и штатских. Вокруг суетились служители аэродрома и солдаты из воздухоплавательной команды.
Кто-то из офицеров подозвал служителя, показал на Заикина и его извозчика и что-то приказал.
Служитель подбежал к Заикину и строго сказал:
– Сударь, здесь посторонним не положено! Извольте отсюда.
– Я вот тебе сейчас покажу «не положено», – усмехнулся Заикин и снова уставился в небо.
Служитель повернулся к группе офицеров и прокричал жалобно:
– Они не желают и грозятся!
Все повернулись в сторону Заикина, и один из штатских вдруг всплеснул руками:
– Господи! Да ведь это же Заикин! Иван Михайлович!.. Ваня! Ванечка!!! – и бросился к Заикину.
Это был Петр Осипович Пильский.
* * *
В центре группы стоял высокий военный в длинной шинели. Здесь же были подполковник Ульянин, поручик Горшков, Габер-Влынский и Михаил Ефимов.
– Ну вот, – сказал высокий военный, – я наконец с ним и познакомлюсь...
Заикин и Пильский поцеловались трижды, радостно разглядывая друг друга, и Заикин спросил:
– Какими же судьбами, дружочек ты мой сердешный? А, Петр Осипович?
– Мне заказали серию статей. Вот я и здесь. Тебя не спрашиваю. – Пильский показал на круживший над ними аэроплан и добавил: – Давно ждем тебя... Пошли! – И повел Заикина к группе.
– А Клава скоро на посадку пойдет? – спросил Заикин.
– Минут через двадцать. Успеешь, международный донжуан!
Они подошли к группе военных и штатских, и молоденький Горшков в порыве дружеских чувств хотел было броситься к Заикину, но Ульянин сдержал его:
– В присутствии великого князя, поручик, вы могли бы проявлять свои эмоции с меньшим рвением! – Затем он отступил в сторону и с легким поклоном сказал высокому военному: – Ваше императорское высочество, позвольте представить вам нашего товарища, известного борца и авиатора господина Заикина Ивана Михайловича.
– Рад познакомиться, – протянул руку великий князь. – Много хорошего мне рассказывал о вас покойный Лев Макарович Мациевич.
– И я рад, ваше сияте... Виноват. Ваше императорское превосходи... – запутался Заикин и смутился.
– Просто Александр Михайлович, – выручил его великий князь.
– Простите великодушно, Александр Михайлович, – сказал Заикин. – Я, знаете ли, с дороги... С поезда прямо на могилку ко Льву Макарычу. Посидел, повспоминал, поплакал, да и сюда... Так что голова кругом, Александр Михайлович...
Великий князь взял Заикина под руку, отвел его на несколько шагов от общей группы и сказал:
– Я слышал, вы разбились в Харькове? Как это произошло?
Заикин посмотрел в небо на аэроплан де ля Рош. Великий князь тоже посмотрел вверх и улыбнулся:
– У нас еще есть время. Баронесса произведет посадку минут через пятнадцать.
Заикин испуганно глянул на великого князя, но тот был уже серьезен и ждал ответа на свой вопрос. И Заикин сказал:
– Первый блин – комом. Александр Михайлович. Так рвался из-за границы на родину, а потерпел сразу же неудачу...
– Из-за чего?
– Я ему говорю: «Лететь нельзя – ветер больно сильный».
– Кому?
– Господину харьковскому полицмейстеру... А он мне: «Нет, полетите!» Я говорю: «Аэроплан сломаем, и никакого удовольствия публика не получит». А он: «Летите, и все тут. Иначе вы из кассы ни копейки не получите!» А ветер кошмарный! Прямо с ног валит. Ну, куда денешься, полетел. Круг сделал, стал на посадку заходить, меня как у самой земли швырнет! Перевернулся и об землю! Ну, неделю отлежался, очухался. А полицмейстер все равно выручку арестовал. Говорит: «При таком положении дел полет считаю несостоявшимся...»
Великий князь остановился.
– Иван Михайлович, а не согласитесь ли вы стать инструктором в школе военных летчиков? Мне кажется, что вам очень пошла бы офицерская форма с погонами капитана воздушных сил России. Вы будете хорошо обеспечены, и, надеюсь, вам тогда не придется сталкиваться с господами харьковскими полицмейстерами.
– Что вы, Александр Михайлович! Я ведь сильно малограмотный...
– Не словесности же вы будете обучать курсантов, а практике. Воздухоплаванию.
– Мы как-то во Франции после полетов шли с Львом Макарычем, а мимо нас ученики разных наций в отель спешили. Лев Макарыч посмотрел на них и говорит: «Неужто когда-нибудь эти ребята будут воевать друг против дружки на аэропланах?» А я ему говорю: «Бог с тобой, Лев Макарыч... Что за страсти ты говоришь?!» А оказывается, вполне возможно такое, а, Александр Михайлович?
– Во всяком случае, нам нужно быть готовыми к защите отечества.
– Не обижайтесь, Александр Михайлович, – мягко сказал Заикин. – Гром грянет – первый взлечу, а пока...
– Хорошо, Иван Михайлович.
Заикин оглядел великого князя с ног до головы и хмыкнул.
– Что вы? – спросил великий князь.
– Хорошим борцом могли бы быть, ваше императорское высочество, судя по комплекции, – рассмеялся Заикин.
– Только по комплекции, Иван Михайлович, только по комплекции... Во всем остальном я, к несчастью, борец никудышный, как ни грустно в этом признаться, – тихо сказал великий князь.
Садился аэроплан Клотильды де ля Рош. К посадочной полосе побежал француз-механик и спокойно пошел какой-то пожилой господин.
Великий князь и Заикин подошли к общей группе, и, улучив момент, Заикин шепотом спросил у Пильского:
– А где ее антрепренер?
– А вот он. – Пильский показал на пожилого господина. Потом посмотрел на удивленного Заикина и добавил: – С Леже она разошлась окончательно перед самым отъездом в Россию... Она тебя очень ждет.
Садился аэроплан Клотильды де ля Рош. Вот он почти коснулся колесами земли...
...как в эту секунду из мотора полыхнули языки пламени. Аэроплан ударился колесами о землю, подскочил, снова ударился и рухнул, объятый огнем.
– Клава!!! – в ужасе закричал Заикин и бросился к горящему аэроплану.
– Осторожней! Сейчас бензин взорвется!.. – крикнул кто-то.
Но Заикин мчался через все поле, на ходу сбрасывая с себя сюртук. Со всех сторон Коломяжского аэродрома к посадочной полосе бежали люди. Заикин обогнал всех и первым подбежал к искалеченному горящему аэроплану.
Клотильда де ля Рош без сознания лежала под исковерканной конструкцией.
– Клава... Клавочка! – бормотал Заикин и расшвыривал тяжеленные огненные обломки в разные стороны.
Он схватил огромный остов фюзеляжа и с диким напряжением оторвал его от земли.
– Помогите, кто там есть!.. – закричал он, подставляя плечо под полыхающие шпангоуты.
И в эту же секунду к нему подскочили маленький, тщедушный Петр Пильский и великий князь Александр Михайлович.
Они перехватили у Заикина фюзеляж «Фармана».
– Держи! – крикнул Заикин и, нагнувшись, поднял окровавленную Клотильду на руки.
– Немедленно в мой автомобиль! – крикнул великий князь.
Несколько офицеров бросились на помощь великому князю и Петру Осиповичу Пильскому.
– Бегите за ним! – крикнул подполковник Ульянин Пильскому.
И Пильский побежал за Иваном Заикиным. Обожженный, с кровоточащими руками, в сгоревшей рубашке, Иван Заикин почти бежал с Клотильдой де ля Рош на руках.
За ним семенил Петр Осипович.
– К автомобилю, Ванечка... К автомобилю... – бормотал он.
Но Заикин ничего не слышал. Он смотрел в залитое кровью лицо умирающей любимой женщины и говорил ей на бегу!
– Клавочка... Родненькая ты моя! Это я во всем виноват, скотина я неграмотная. Не смог я твоего нисьмишечки прочитать раньше, все стыдился попросить кого-нибудь...
Де ля Рош открыла глаза, увидела Ивана и слабо улыбнулась.
– Бог ты мой, хорошо-то как! – обрадовался Заикин, и слезы потекли у него по лицу. – Петенька, очнулась она, слава тебе, Господи!
Де ля Рош с трудом сказала несколько слов.
– Что? Что она сказала, Петенька? – на бегу спросил Заикин у Пильского.
– Мне кажется, что я всю жизнь любила тебя, – перевел задыхающийся Пильский.
– И я тебя, солнышко ты мое, бесстрашная ты моя птичка... – сказал Заикин и беспомощно посмотрел на Пильского.
И Пильский повторил то же самое по-французски. Клотильда коротко спросила о чем-то, и Пильский тут же сказал по-русски:
– Я умираю?
– Нет! Нет! Нет! – закричал Заикин в ужасе. – Мы с тобой еще сто лет проживем! И все только счастливо, только счастливо! Мы с тобой над всей Россией летать будем!
И Пильский синхронно переводил Клотильде де ля Рош все, что кричал Иван Заикин.
Они бежали через все поле – Заикин, держа на руках Клотильду де ля Рош, и маленький задыхающийся Петр Осипович Пильский.
Де ля Рош слабо улыбнулась и произнесла два слова.
– Она просит поцеловать ее, – перевел Пильский.
– Сейчас... Сейчас...
Де ля Рош настойчиво повторила эти два слова. И Пильский снова перевел:
– Поцелуй ее.
Заикин замедлил бег и с великой любовью, боясь причинить ей лишнюю боль, поцеловал ее.
И в эту же секунду голова Клотильды де ля Рош откинулась, и глаза ее, устремленные в небо, застыли в мертвой слепоте.
Заикин остановился посреди поля, медленно опустился на колени, да так и остался, осторожно и нежно покачивая на руках тело Клотильды де ля Рош, словно не умерла она, а только уснула и он очень боится ее разбудить.
* * *
К одесскому вокзалу медленно подкатывал петербургский поезд.
В купе спального вагона молча сидели Заикин и Пильский. Вещи были собраны, котелки на головах. Сейчас выходить.
Остановился поезд. Пильский и Заикин встали, взяли свои вещи и, не говоря ни слова, пошли к выходу.
Афиши о полете Заикина украшали здание вокзала.
На перроне стояли Куприн, Ярославцев, Риго, франтик и Пташников. Чуть поодаль – группа чисто одетых торжественных амбалов. Старый портовый грузчик, который преподносил Заикину «козу» на арене одесского цирка, держал в огромной лапище один георгин.
Заикин и Пильекий сошли на перрон и сразу же попали в объятия встречающих.
Куприн тихонько сказал Заикину:
– Мы все знаем,. Ванечка.
Усы Заикина дрогнули.
– Тем лучше. Не будет нужды пересказывать.
Стоявший сзади всех Травин передал Пташникову хлеб-соль на вышитом полотенце, и Дмитрий Тимофеевич с низким поклоном протянул его Заикину.
– Ну, здравствуй, Иван Михайлович! – начал Дмитрий Тимофеевич. – Здравствуй, ты наш богатырь, превозмогший все науки ради большого и светлого...
– Здравствуй, Дмитрий Тимофеевич, – прервал его Заикин. – Здравствуй, благодетель ты мой...
Он сунул хлеб-соль франтику, который тут же отщипнул кусочек, попробовал и презрительно сказал Шарлю Риго:
– Чтоб я так жил, что эта краюха была испечена по случаю отмены крепостного права.
Поближе подвинулась группа огромных молчаливых грузчиков.
– Мы, Ванька, тебя провожали. Мы тебя и встречаем, – сказал старый амбал и протянул Заикину георгин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12