На крик, испущенный неизвестным вождем, он поднял открытую руку ладонью кверху, снял платье, замахал им и закричал звонким голосом:
— Андезей! андезей! — иди сюда! иди сюда!
Чужестранец со своим спутником выехал на тропинку, ведущую к лагерю.
Между тем всадники, остановившиеся, чтобы поднять раненого товарища, теперь снова пустились преследовать беглецов, которых они на минуту потеряли из виду.
Они в свою очередь въехали в реку, переплыли ее и тогда только увидели с бессильной злобой, как те въезжали в лагерь кайенов.
С минуту они колебались.
Но потом сейчас же они направились к лагерю.
Пятьдесят воинов, хорошо вооруженных, верхом на степных лошадях, выстроились в линию при входе в укрепление.
Увидав это, всадники остановились и снова посоветовались, потом один из них подвинулся вперед на несколько шагов к индейскому отряду и поднял руку над головой в знак мира.
Две или три минуты прошли, но он не получил ответа.
Охотник не унывал, он снова повторил сигнал и закричал на французском канадском наречии, всегда понятном всем индейским племенам в этой местности:
— Друг краснокожий! Я прошу свидания с сахемами племени.
— Что нужно бледнолицему? — ответил Красный Нож с гордостью.
— Поговорить с вождем об очень важном деле.
— Хорошо! Пусть брат подождет одну, три или шесть минут.
Охотник должен был поневоле покориться, но скоро понял причину этого замедления. Он увидел, что сорок индейцев кайенов незаметно вышли из лагеря, переехали реку на том же месте, где и они, и выстроились так, что отрезали им возвратный путь.
Желтокожие посмотрели с беспокойством друг на друга, но, зная, с какими людьми они имеют дело, старались казаться покойными.
Как только Красный Нож заметил, что его приказания исполнены, он поднял руку и обратился к охотнику, который следил с беспокойством за всеми его движениями.
— Мои братья, бледнолицые, добро пожаловать, — сказал он, — пусть четверо из вас переедут реку и без оружия войдут в лагерь.
Всякое сопротивление было бы напрасно; западня была хорошо устроена, и охотники поняли, что они попались.
Четверо из них, сняв оружие, решились последовать этому насмешливому приглашению.
Красный Нож и другие вожди ожидали их.
Они вежливо пошли им навстречу и подвели их к огню совета, не говоря ни слова.
Дойдя до огня, Красный Нож сел и сделал знак чужестранцам также присесть.
Охотники воспользовались глубоким молчанием, чтоб осмотреться кругом.
Тогда они увидели беглецов, опиравшихся на тотем племени, поставленный в нескольких шагах от советного огня при входе в палатку вождя.
— Зачем бледнолицые явились в мой лагерь? — спросил наконец Красный Нож глухим голосом, — чего хотят они от кайенов? Нет ничего общего между бледнолицыми и краснокожими воинами.
Этот вопрос был сделан далеко не дружеским тоном; к тому же охотники заметили, что против индейского обычая им не предложили трубки, значит, на них смотрели не только как на чужестранцев, но и как на врагов.
Вождь желтолицых был наш старый знакомый, Ипполит Маркотет; он уже давно знал все индейские обычаи и хорошо понял, что этот прием был враждебен.
Но это был очень отважный и хитрый человек, привыкший с детства смотреть опасности прямо в глаза.
— Я явился в лагерь воинов кайенов, — ответил он, — чтоб сесть у советного огня и выразить моим красным братьям просьбу слишком справедливую, чтоб быть оттолкнутыми ими.
— Кайены люди разумные, — ответил величественно Красный Нож, — никто напрасно не прибегал к их правосудию.
— Я это знаю, — сказал, поклонившись, лейтенант капитана Грифитса, который отлично знал, с кем имеет дело, и потому не поверил ни одному слову из всего сказанного. — Я знаю, что кайены разумные воины; просить у них удовлетворения за оскорбление или наказания за обиду — это значит получить наверняка просимое.
Индейские вожди молча поклонились; лейтенант продолжал таким спокойным тоном, как будто бы он находился в гостях в каком-нибудь Нью-Йорке или Бостоне.
Я так надеюсь на честность моих красных братьев, что ни минуты не колебался прийти в лагерь с моими молодыми людьми; к тому же нет никаких причин для ссоры между кайенами и желтолицым Красной реки; топор давно уже зарыт между ними; зачем же я буду бояться прийти к своим братьям даже без оружия? Если б я думал, что они нам враги, то двести желтолицых воинов стоят лагерем в двух с половиной милях отсюда; я мог бы с ними явиться и предъявить свое требование сахему. Я не хотел этого сделать, я знал, что я шел к друзьям.
Наступило молчание.
Хотя индейцы оставались бесчувственны к последним словам, но они отлично поняли, на что намекал молодой человек, говоря — какими силами он располагал.
Красный Нож сделал почти незаметный знак; один из воинов выделился из тесной группы, стоящей кругом совета, и сейчас же удалился. Но это не ускользнуло от лейтенанта. Он понял, что вождь доверяет его словам, и послал разведчика, чтоб убедиться; он улыбнулся, но продолжал:
— Краснокожий негодяй, не принадлежащий ни к какому племени и которого оттолкнули все нации, пришел ко мне в лагерь и просит моего гостеприимства; это гостеприимство я ему предложил, а он отблагодарил меня за мое доверие тем, что украл одну из моих пленниц; пусть мне братья ответят, имел он право так поступать? Честно ли его поведение? Не изменил ли он законам гостеприимства? Пусть мои братья рассудят; я все сказал.
Взгляды всех повернулись на индейца, неподвижно и небрежно опиравшегося на ручку тотема.
Сахем сделал ему знак подойти и, бросив на него подозрительный взгляд, сказал:
— Мой брат обвинен, пусть он защищается.
Индеец презрительно улыбнулся, сделав над собой усилие.
— Я думал, что насмешливая птица не встречается в этих холодных странах, — начал он, — а между тем ее обманчивое пение раздается в моих ушах; и какому племени принадлежит эта лживая собака, которая смеет предполагать, что я, вождь и Сагамор моего племени, не принадлежу ни к какому племени? Посмотрите его кожу, она ни белая, ни черная, ни красная; от какого же племени он происходит? Сам он не знает; он не может произвести человека — своего цвета; он постыдное сочетание белого негодяя и самки кабана. По какому праву возвышает он голос перед советом вождей, — он, который сам управляет шайкой бандитов? Мое племя живет далеко, там, где восходит солнце; племя это отважно, многочисленно; я главный вождь Окасов; мое имя Курумилла; вот мой тотем.
Говоря таким образом, Курумилла сделал два шага вперед и расстегнул блузу, покрывающую его грудь.
Тогда присутствующие могли увидеть синюю татуировку на левой стороне его груди, представляющую восходящее из облаков солнце.
— Курумилла! — вскричали вожди, почтительно ему кланяясь.
— Брат и друг Искателя следов, покровителя краснокожих? — спросил Красный Нож с волнением.
— Я Курумилла; чтоб не расставаться с Искателем следов, я оставил друзей, родных, свое племя и страну; я пришел сюда и нашел других братьев между людьми моего цвета кожи.
Красный Нож встал и, приветливо кланяясь вождю, сказал:
— Он говорит нам, что он Сагамор; пусть он сядет на место Красного Ножа; пусть он повелевает; что он решит, то и будет сделано. Все, что ни делает Курумилла, будет хорошо сделано. Мудрость живет в нем, Ваконда его любит; а он никому не обязан объяснять свое поведение.
Курумилла величественно сел на место Красного Ножа и, подняв руку, сказал:
— Я благодарю моего брата, что он не просит у меня объяснений, но я не косноязычен, и моя честь требует, чтоб мои сыны кайены были судьями над этим человеком и мною. Этот метосс изменнически проник в дом этой женщины и украл ее у друзей и семейства, которые оплакивают ее, считая уже мертвою; с тех пор он таскает эту несчастную за собой, чтоб продать ее мормонам; вот что сделал этот человек. Имел ли он на это право?
— Нет! — ответили вожди в один голос.
— И вот что сделал я, — продолжал рассказывать Курумилла, — я попросил гостеприимства не у него, а у его начальника капитана Грифитса; эта несчастная оскорбленная женщина попросила моего покровительства у краснокожих, и я не мог ей отказать; вчера, когда желтолицые оставили место лагеря, я удалился и сегодня при полуденной остановке, когда они все спали, по горло наевшись и упившись водки, проскользнул между ними и похитил молодую девушку; мои братья знают остальное. Чем я изменил гостеприимству, пусть мои братья рассудят.
В эту минуту вернулся посланный Красным Ножом разведчик, он сделал знак сахему, который один только понял его.
— Пусть мой брат судит, а не мы, — сказал Красный Нож, — его поведение честно, изменники — это желтолицые.
— Идите, — сказал Курумилла лейтенанту, — ваши сапоги оставили и так слишком глубокие следы в том лагере, вы для нас не друзья и не враги; ступайте, но помните, что топор не настолько зарыт между нами, чтобы нельзя было его скоро отрыть; идите, как вождь сказал.
Несмотря на свое нахальство, лейтенант Маркотет ничего не нашел сказать; сознавая внутренне, что он играет скверную роль, главное, что он бессилен, он молча, склоня голову, встал, довольный уже тем, что так дешево отделался от западни, в которую так неловко попался.
Он и три товарища присоединились к остальному отряду и скоро ускакали, переехав через реку.
Кайены, спрятанные недалеко и, вероятно, получившие приказание, пропустили их беспрепятственно.
Два часа позднее лейтенант Маркотет возвратился в лагерь капитана Грифитса и униженно рассказывал ему свою неудачу.
Глава VI. Валентин заключает союз с Черноногими
Вожди остались сидеть на корточках вокруг советного огня, молчаливо покуривая свои трубки и погруженные в сердечные размышления.
Курумилла, отдав приказание отвести донну Долорес в палатку, куда ее почтительно и поместили, утомленный длинным разговором и привыкший молчать, завернулся в свой буйволовый плащ, чтоб отдохнуть и собраться с мыслями.
Вожди с почтением отнеслись к задумчивому молчанию сахема, хотя и ждали нетерпеливо, когда он пожелает заговорить.
Все действительно так и случилось, как он это объяснял перед советом.
Валентин, который никогда не забывал обещаний, данных друзьям или врагам, поручил вождю проникнуть под каким-нибудь предлогом в лагерь желтолицых, осмотреть его хорошенько, постараться увидаться с донною Долорес, уговориться с ней и придумать средство освободить молодую девушку.
Курумилла, выслушав, как всегда, своего друга, ответил ему одним словом:
— Хорошо!
Потом он отправился прямо и попросил гостеприимства у капитана Грифитса; оно было ему так легко оказано, что капитан хотел сойтись с краснокожими и найти себе в них союзников.
Хорошо принятый в лагере, он был там совершенно свободен и начал с индейской ловкостью все разглядывать и осматривать, не возбуждая подозрения, ему удалось встретиться с донною Долорес и поделиться с нею своими намерениями, которые ему пришли в голову; пока он с нею говорил, намерение это показалось молодой девушке так просто и вместе так удобоисполнимо, что она приняла его с радостью и уверила начальника, что она всюду последует за ним, куда бы он ни пожелал ее вести, только — не оставаться долее в руках своих похитителей.
Все было хорошо условленно между им и молодой девушкой, когда начальник простился с нею и пошел прилечь к сторожевому огню, где и заснул или, казалось, что тотчас же заснул.
Курумилла себе сказал: «Валентин хочет освободить донну Долорес, он посылает меня вперед, чтобы все устроить, но если случай представится, отчего же мне самому не освободить ее. Попробуем, если удастся, Валентин будет мне благодарен; тем более что я сделаю ему большую услугу, исполнив тотчас же то, что он может сделать только несколько дней спустя, да и то еще…»
На другой день вождь простился с капитаном и ушел в ту минуту, когда тот собирал лагерь, чтоб отправиться на свидание с капитаном Кильдом.
Но Курумилла недалеко ушел; отдалясь немного от лагеря, он спрятался так, чтоб видеть, что будет происходить. Телеги нагрузили и запрягли, потом желтокожие сели на лошадей и отправились в путь; вождь издали за ними следовал, ни на минуту не теряя их из виду.
В полдень желтокожие остановились поесть и отдохнуть; их отряд был так многочислен, они внушили такой страх индейцам и так были убеждены, что на них не нападут, что, окончив обед, уснули, не принимая никаких предосторожностей, и поставили только двух часовых.
Когда Курумилла увидел, что желтолицые уснули, он нашел, что пора действовать, — проскользнув как змея в кустарники, он пронзил кинжалом обоих часовых, те упали, даже не вскрикнув; потом, отделавшись от их неудобного надзора, он, завладев двумя сильными степными лошадьми, вывел их на поляну.
Донна Долорес, которая не спала, надеясь и дрожа, видела все происходившее; увидя, что Курумилла увел лошадей, она, трепеща, встала; и когда он вернулся, то нашел ее стоящую в беспокойстве. Курумилла имел довольный вид; он посадил молодую девушку на одну из лошадей, сел на другую и, наклонясь к ее уху, сказал:
— Как можно тише.
Итак, они шагом удалялись и ехали почти четверть часа, прислушиваясь к малейшему шуму.
Вдруг они услыхали сильный шум, и донна Долорес хотела пустить лошадь в галоп.
— Еще рано, — сказал он.
Желтолицые, проснувшись, увидели мертвые тела часовых и принялись кричать от бешенства.
Беглецы спокойно продолжали ехать шагом, потом перешли к маленькой рыси, наконец пустились вскачь.
Вдруг Курумилла наклонился к донне Долорес.
— Теперь время, — сказал он.
Обе лошади понеслись как ветер.
Но как ни быстро они летели, те, которые их преследовали, тоже не жалели лошадей. Слышен был на затвердевшей сухой земле стук подков, точно дальние раскаты грома. С
— Моя сестра не теряет храбрости? — спросил вождь свою спутницу.
— Я этого не знаю, — ответила она лихорадочно, — но я знаю то, что я лучше умру, чем еще раз попаду в руки злодеев.
— Хорошо, — сказал вождь, — моей сестре нечего бояться. Курумилла поклялся ее спасти.
— Благодарю, — ответила она, — я вам верна.
Бегство их продолжалось.
Скоро желтолицые стали видимы, они летели как ураган.
Курумилла, мы уже говорили, имел очень хорошее оружие: два револьвера Голанда и винтовку.
— Продолжайте скакать, — сказал он молодой девушке.
— Что вы хотите делать? Я не хочу с вами расставаться.
— Хорошо, останьтесь; ваша лошадь отдохнет. Это еще лучше.
Курумилла остановился, взял один из револьверов, поднял курок и прицелился как из винтовки.
Желтолицые были только на расстоянии тысячи метров от них.
Вождь выстрелил шесть раз, шесть лошадей покатились на землю, увлекая с собой и всадников.
Беглецы опять пустились дальше.
Желтолицые, испуганные верностью выстрелов и силою ударов, остановились; лошади одни были убиты.
Курумилла не стрелял по людям; но шесть всадников без лошадей, разбитые падением, не могли уже продолжать путь преследования. Другие из них тоже продолжали еще преследовать, но скоро верный револьвер Курумиллы сбил еще шесть всадников.
Желтолицые обезумели от бешенства, но все продолжали скакать; вождь тогда схватил свою винтовку и выехал на долину к лагерю кайенов; остальное читатель знает.
Донна Долорес была спасена, по крайней мере на время.
День приближался к концу, а молчание продолжалось несколько часов; Курумилла, погружаясь более и более в свои мысли, и не думал его прерывать.
Наконец Красный Нож решился заговорить.
— Открыты ли уши моего родителя? — спросил он.
— Что желает мой сын? — ответил вождь, поднимая голову.
— Кайенские воины просят совета у своего отца.
— Кайены дети Курумиллы; он их слушает. Курумилла не косноязычен, никогда ложь не оскверняла его уст.
— Койоты и волки собираются вместе, чтобы охотиться за лосем или буйволом, так и бледнолицые стараются украсть земли краснокожих. Что думает мой отец? Что должны делать мы, чтоб оттеснить их к большому Соленому озеру и уничтожить их ненасытные желания?
Не отвечая, сахем взял колчан, наполненный стрелами, и, соединив стрелы в один пучок, подал его Красному Ножу, говоря:
— Мой брат молод, его сила велика, что он сделает, чтобы сломать этот пучок?
Черноногий покачал головою.
— Я и пробовать не буду, — сказал он, — я не могу их переломить.
Курумилла улыбнулся и подал по очереди каждому из вождей, получая тот же ответ.
— Этот пучок, — сказал он тогда, — изображает индейские племена; соединенные вместе, они так сильны, что ничто не может их победить; эти стрелы, связанные таким образом, выдержат всякие усилия, но, разрозненные, они могут быть сломаны ребенком.
И разбросав кругом себя стрелы, он поднимал одну за другой и мало-помалу все их переломал.
— Мои братья поняли меня? — спросил он.
— Да, — ответил Красный Нож, — всесильный, великий Сагамор Окассов советует нам соединиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21