А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Индейцы предупредили его желание; уже несколько племен разделили между собой топор мира и соединились против бледнолицых. Но предприятие, которое они замышляют, теперь трудно; враги очень сильны, индейцы боятся быть побежденными; отчего Искатель следов, друг индейцев, не хочет помочь воинам краснокожих? При его поддержке они были бы победителями.
— Искатель следов имеет много врагов; эти враги его преследуют; если он придет на помощь краснокожим, может ли он надеяться и на их поддержку? Он не один, более тридцати известных охотников идут по его следам; пусть мои братья решают.
— Нужна ли помощь Кенхассов Искателю следов? — спросил Красный Нож сильным голосом. — Не послан ли сахем к черноногим, чтоб просить их помощи?
— Нет, — ответил холодно Курумилла, — Искатель следов никогда не отказывает в помощи своим друзьям краснокожим. Часто он им помогал, но никогда до сегодняшнего дня он не просил их поддержки. — Слова, произнесенные Курумиллой, были отголоском его сердца, в котором хранилась дружба и расположение к кайенам. — Ему ничего не поручено сказать им. Может быть, если Кенхассы попросят поддержки у Великого Бледнолицего охотника, он согласится на это, но никогда не спросит сам их покровительства. Сахем все сказал, пусть вожди размыслят.
Курумилла встал и, предшествуемый Красным Ножом, вошел в хижину, которую для него устроили по приказанию вождя.
Там сахем и Курумилла расстались со всей предписанной индейскими обычаями церемонией, потом Красный Нож возвратился медленными шагами и задумчиво сел к советному огню.
Вечером, перед закатом солнца, вожди, которые устроили между собой большой совет, встали и вошли в хижину, занимаемую Курумиллой.
— Добро пожаловать, — сказал он, приветливо улыбаясь.
Воины молча поклонились и по молчаливому приглашению вождя присели кругом огня и закурили свои трубки.
Когда трубки были докурены, после непродолжительного молчания Красный Нож поклонился Курумилле и начал говорить.
— Воины кайены, — сказал он, — выслушав слова сахема Акассов, размышляли много часов вокруг советного огня насчет того, какое решение принять. Курумилла мудрый, верно он знает, что только женщины и дети, не имеющие способностей и опытности воинов, решают легко и не обдумывая свои решения, потому что они не могут и понять, что из этого может выйти, но кайены не так действуют, потому что они мужчины; вот что говорят вожди, великие храбрецы этого племени: Курумилла любит своих братьев черноногих; когда он говорил на совете, то все слова, исходящие из его уст, были внушены ему его сердцем, и совет его надо принять в соображение.
Искатель следов друг краснокожих; постоянно он им помогает и их поддерживает; ему не нужна их помощь; это они должны желать его покровительства. Курумилла говорит правду, его друг не дал ему никакого поручения. Кайены, у которых он гость, просят от него услуги, вожди желают видеть Искателя следов, пусть он придет в лагерь; если б они знали, где его найти, они немедленно пошли бы к нему, но Курумилла знает стоянку своего друга, он пойдет к нему и скажет: Искатель следов! Твои сыны Пиканы имеют толстую оболочку на сердце, они умоляют тебя поддержать их, они просят твоей помощи против врагов, приди к ним как можно скорее, пусть твое присутствие их утешит и радость заменит место горести в их сердцах, которая в последнее время неотступно пребывает с ними и поглощает их.
— Слова моего брата сахема раздались в моих ушах, — с особенною сладостью ответил Курумилла, — то, что желают кайены, Курумилла сделает сегодня же ночью. Облако, лежащее на сердцах моих сынов, должно быть скоро рассеяно; через час Курумилла покидает лагерь своих братьев, доверяя их чести бледную молодую девушку, приведенную им. Я сказал все.
— Молодая бледнолицая девушка — сестра кайенов, — ответил с благородством Красный Нож. — Она под покровительством тотема нашего племени. Никакая опасность не постигнет ее, если б Курумилла даже в продолжение целого месяца был далеко от своих друзей.
Через час, т. е. когда ночь окончательно воцарилась, Курумилла покинул лагерь, как он это обещал.
Мы уже в предшествующей главе объяснили, как Курумилла и Валентин Гиллуа, несмотря на расстояние полумили, успели переговорить и передать друг другу все необходимые подробности, подражая крику разных животных.
Немного до восхода солнца Курумилла вернулся в лагерь черноногих.
Красный Нож, их первый сахем, спрятавшись за укрепления, ожидал прихода вождя.
— Что сказал мой отец, Искатель следов? — спросил сахем черноногих, раскланиваясь с вождем.
— Искатель следов, — ответил Курумилла, — сказал вам вот что: Я не буду глух к призыву моих красных детей; когда солнце поднимется далеко на небо и тень исчезнет с деревьев, я приду в лагерь черноногих.
— Хорошо, — ответил приветливо сахем, — мой брат честно исполнил свое обещание, я его благодарю. Искатель следов будет встречен как следует его красными детьми.
В эту минуту приподнялась пола одеяла, служащего дверью в палатку донны Долорес де Кастелар, и молодая девушка показалась.
Хотя она и знала, что находится в безопасности между индейцами, порученная им Курумиллой, но неопределенность положения, в котором она все еще находилась, наполняла горечью сердце молодой девушки; в продолжение целой ночи она не спала от возбуждения после тех происшествий, героиней которых она была несколько часов тому назад, и той бешеной скачки по горам и оврагам.
При первых лучах рассвета донна Долорес вышла, чтоб освежить свой горячий лоб холодным утренним ветерком. Она приблизилась к двум сахемам и поклонилась им с приветливой грустной улыбкой.
Красный Нож с той грацией и любезностью, которая врождена краснокожим, поклонился молодой девушке с почтением и спросил ее дружелюбно, как она провела эту ночь. Чтоб ее окончательно успокоить, он еще раз повторил, что ей более нечего бояться своих врагов, что она никогда более не попадет в их руки.
— Я вам так благодарна, вождь, — ответила она, — но, — прибавила молодая женщина, и взгляд ее блеснул мрачной решимостью, — если бы, несмотря на ваше всемогущее покровительство, этим бандитам удалось еще раз меня захватить, они найдут меня только мертвой. Я скорей убью себя, чем опять сделаюсь их пленницей.
И значительным движением она откинула полу своего сарапе и показала ручку длинного кинжала, заткнутого за поясом.
— Моя дочь очень отважна, — ответил Красный Нож, — но это оружие бесполезно, она под покровительством тотема нашего племени, мои воины будут за нее сражаться.
Мы теперь прибавим в скобках, что мы не знаем, почему большое количество старых и современных писателей пропагандировали совершенно ошибочное мнение и постыдную клевету, что индейцы бесчестно поступают с белыми женщинами; необходимо опровергнуть это мнение.
Первый пропагандист этой клеветы был барон де ла Контан в своих вымышленных записках, изданных в Канаде в 1715 году, он утверждал, что дамы из Квебека и Монреаля с живейшим любопытством ожидали всегда прихода диких в эти столицы Канады, когда те являлись продавать свой товар.
Барон де ла Контан еще прибавляет, что дикие были не менее любопытны, и никакое препятствие не могло удержать их от желания брать себе любовниц из белых женщин.
Зачем барон де ла Контан написал это? С досады или, может быть, из мести? Отец Тарльвуа, человек, который лучше всех знал индейцев в это время, строго порицает эту клевету.
С тех пор до наших дней все люди, жившие между индейцами, убедились в постыдной лжи написанных фактов.
Вот истина по этому предмету: убедились, что во французских колониях белые плантаторы часто имеют черных любовниц; но уже дознано, что никогда белая креолка не была добровольно любовницей негра.
Мы повторяем, что мы говорим только о французских колониях, потому что в английских было совсем иначе.
Хотя наши креолки и привыкли с детства жить между неграми, к которым они часто питают большую привязанность и всегда относятся к ним с добротой, но они никогда на них иначе не смотрят, как на людей низкого происхождения, с которыми невозможно сойтись.
На американском континенте это чувство идет еще дальше; между черными и белыми племенами существует очень сильная антипатия, доведенная у индейцев до глубокого отвращения. И потому так невероятно далеко то мнение, о котором упоминает барон де ла Контан.
Часто краснокожие брали красивых молодых белых женщин, они всегда из них делали своих невольниц, но никогда не жен. Если и был союз между этими двумя племенами, то это было только между креолками англосаксонского происхождения или белыми мужчинами, живущими в индейских племенах, где они, женившись, и произвели это сословие, называемое метисами, иначе называемое желтокожими, но не существует примера, чтобы белая женщина, особенно француженка, сделалась женою или любовницею индейца по своему желанию.
Оттого женщины и знают, что, попадая в руки индейцев, они никогда не должны бояться быть обесчещенными, но скорее подвергнуться разным мучениям и смерти.
Теперь, когда мы показали, что заметки барона де ла Контана и других писателей недостойны доверия и ничего более как низкая клевета, мы продолжаем наш рассказ там, где мы остановились.
Курумилла был слишком хороший наблюдатель и слишком сведущ в изучении человеческого сердца, чтоб не заметить с первых же слов молодой женщины, как она измучена беспокойством; он не замедлил рассказать ей, что произошло между ним и вождем кайенов, и уведомить ее о скором приходе Валентина.
Это известие очень взволновало донну Долорес; она почувствовала, что надежда вновь проникает в ее сердце и согревает ее своими благотворными лучами; ей казалось, что вмешательство Искателя следов могло только быть благоприятно для нее, тем более что ей казалось невозможным, чтоб дон Пабло Гидальго, после своей отважной попытки против индейцев, не нашел случая соединиться с знаменитым лесным охотником и вместе с ним постараться подать помощь той, которую он любит, вырвать ее из рук преследователей.
Итак, с тоской и надеждой молодая девушка ожидала прибытия Искателя следов и готовилась его встретить.
Красный Нож и другие черноногие не менее ее ждали с нетерпением; но они положили на свои лица маску индейского хладнокровия, под которой краснокожие так искусно скрывают свои чувства, даже самые страстные желания.
Ударил час дня, сказали бы мы, если б находились в городе, вместо того чтобы быть в громадной степи Великого Севера, когда индейцы, устремив лихорадочно взгляды вдаль, увидели вдруг появление всадника, выехавшего из темной полосы леса на горизонте и скакавшего к лагерю.
Всадник был один; индейцам довольно было одного взгляда, чтоб его узнать: это был Валентин Гиллуа.
Красный Нож поднес к губам свисток, привешенный у него на груди, и извлек звонкий звук.
По этому сигналу сорок воинов вскочили на лошадей, Красный Нож во главе их, и поскакали, как легион демонов, в глубину долины.
Скоро они раскинулись веером, заставив играть лошадей, махали оружием над головами, бросали ружья в воздух и ловили их опять, не уменьшая бешеную скачку, одним словом, изображали все упражнения высшей школы, которым арабы дали название «фантазия», с замечательной ловкостью и верностью.
В известную минуту они сделали общий залп из всех ружей; потом, выстроившись в ряд, они понеслись с замечательной ловкостью, которая казалась просто чудом, и вдруг остановились — точно ноги лошадей приросли к земле в десяти шагах от Валентина.
Искатель следов не прибавил, не убавил шага своей лошади. Он уже давно свыкся с индейскими обычаями, чтоб не понять, что, в сущности, все это делалось для того, чтоб блестящим образом доказать почтение, которое чувствовали к нему индейцы, и радость их видеть его, приехавшего к ним с полным доверием.
Красный Нож и другие вожди приблизились шагом; скоро они очутились около охотника.
Тогда начались приветствия.
Ни у одного народа, самого цивилизованного из европейских народов, не встретить соблюдения этикета, не говоря уже такого продолжительного, как у индейцев. Король Генрих III, который первый занялся серьезно установлением придворного этикета, и Людовик XIV, который, увеличив его, возвел его, так сказать, в догмат, в нечто святое, высокочтимое, учредив непреодолимую преграду между личностью государя и дворянством старинных фамилий Франции, оба не дошли до подобных утонченностей, которые были выработаны индейцами по вопросу об этикете. Поклоны и представления продолжались в продолжение часа с половиною. Валентин Гиллуа выдержал терпеливо все эти требования; у него была цель, которую ему нужно было достичь; ничто его не могло остановить.
Окончив представления, индейцы направились по дороге к лагерю, оглашая воздух радостными, лишь им одним свойственными, дикими криками, заряжая и разряжая свои ружья и в то же время производя еще более необыкновенным образом их удивительную фантазию, которую раз они уже исполняли.
Едва возвратившись в лагерь, вожди собрались в калли, или хижину, для совета, в котором неминуемо участвовали Валентин Гиллуа и Курумилла.
Много речей было произнесено.
Валентина попросили также говорить, и он объяснил им в мельчайших подробностях политику, которой индейцам удобно было следовать.
Изложение этих подробностей, выслушанное ими со вниманием, сильно поразило вождей, так что они единодушно и без спора приняли предложения охотника.
Так как мы скоро вместе с читателем будем присутствовать при исполнении предложенного Валентином Гиллуа плана, то теперь совершенно бесполезно о нем говорить.
Мы ограничимся засвидетельствовать, что Искатель следов, с жаром упрашиваемый сахемами принять начальство над соединенными силами, решительно от этого отказался.
В действительности, война, на которую индейцы решились, была войной индейской — требованием краснокожими их земель для охоты и протестом против набегов белых на их земли; и хотя люди, против которых индейцы собирались вести войну, не были соотечественниками охотника, но цвет кожи и происхождение были одни и те же, поэтому на его вмешательство в качестве начальника союза могли взглянуть как на измену или по крайней мере как на вероотступничество, а не как на роль советчика и простого волонтера в рядах солдат.
Краснокожие слишком хорошо знали непоколебимость характера охотника, чтобы попытаться изменить его решение; с горьким сожалением они преклонились перед его волей.
При конце совета были посланы по нескольким направлениям разведчики, чтобы осведомиться о союзниках, о мерах, которые они думают принять; спросить их, одобряют ли они общие намерения, и попросить их соединиться как можно скорее, для того чтобы соединившиеся племена были в состоянии действовать сильно в непродолжительный срок.
Действительно, было очень важно, чтобы не предуведомили белых, рассеянных на большом пространстве степи, о движениях их врагов, и они должны были быть застигнуты врасплох; не следовало дать им время собраться, найти опору и организовать защиту.
Вечером того же дня вожди, которые заключили союз, прибыли в лагерь вместе с черноногими. Каждый из этих вождей, числом которых было пять, имел около себя тридцать избранных воинов.
Тут были: вождь Сиу, вождь Корон, Пикано, Лисица и Ассини Воуа.
Все они были опытные воины, великие храбрецы, к пяткам которых были привязаны многочисленные волчьи хвосты, которые с давних пор служили доказательством их мужества как на охоте, так и на войне, и на которых можно было рассчитывать.
Валентин встретил их с живой радостью.
Охотник видел с тайным удовольствием, которое увеличивалось каждую минуту, весь ход событий, — ход который он приготовил с такой хитростью и осторожностью для удачи своих планов; результат нескольких последних дней был громаден.
В самом деле, он приехал месяц тому назад почти совершенно один в эти пустынные места, где все должно было отнестись враждебно к нему, с твердо принятым решением завязать смертельную борьбу с могущественным и испытанным неприятелем; ему удалось не только собрать вокруг себя отряд опытных, преданных и храбрых друзей, но еще завязать сношение с краснокожими, единственными настоящими владыками этих огромных земель, и заключить с ними союз против врага, которого он хотел уничтожить.
Этот неприятель, уединившись теперь в степь, сам не зная того, был окружен невидимой страшной сетью, которой петли, постоянно суживаясь, не замедлят окутать его со всех сторон и кончат тем, что, вероятно, удушат его.
Валентин был уверен в будущем и окончательном успехе и поэтому совершенно естественно мог поздравить себя с удовлетворением своей мести.
— До скорого свиданья, — воскликнули молодые люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21