Дон Фернандо Карриль, судя по тому, что мы только что узнали, замышляет против этого семейства какой-то страшный заговор, который я хочу расстроить. Вы согласны мне помогать? Два человека многое могут сделать, если будут действовать сообща.
— Итак, вы мне предлагаете товарищество, дон Торрибио?
— Называйте это, как хотите, но отвечайте мне поскорее.
— Когда так, откровенность за откровенность, дон Торрибио. Сегодня утром я наотрез отказался от вашего предложения, а вечером принимаю его, потому что мне нечего больше терять. Мое положение совершенно безвыходно. Убить меня без шума! Ей-богу, я отомщу! Я принадлежу вам, дон Торрибио, как мой нож своей рукоятке. Я буду предан вам и телом и душой, даю вам слово вакеро.
— Прекрасно! Я вижу, мы легко можем понять друг друга.
— Скажите, что мы уже поняли, и это будет истинная правда.
— Хорошо, но надо принять необходимые меры предосторожности, для того чтобы добиться успеха. Дичь, за которой мы собираемся охотиться, поймать не легко. Вы знаете леперо по имени Тонильо эль-Сапоте?
— Знаю ли я Тонильо? — радостно вскричал вакеро. — Это мой кум!
— Тем лучше! Этот Тонильо человек решительный, на которого можно положиться без опасения.
— Это истинная правда. Более того, у него прекрасные правила.
— Действительно. Отыщите его и сегодня вечером, через час после заката солнца, ступайте вместе с ним в Каллехон де-Лас-Минас.
— Понятно.
— Там мы втроем составим план действий.
— Да, и будьте уверены, мы с Тонильо найдем способ избавить вас от этого человека, который замыслил убить меня без шума.
— Кажется, это очень вас тревожит?
— Еще бы! Поставьте себя на мое место. Впрочем, кто доживет, увидит: дону Фернандо не удастся разделаться со мною так, как он это замыслил.
— Итак, решено, сегодня вечером в Каллехоне с Тонильо?
— Мы будем там оба, если даже мне придется привести его насильно.
— Теперь каждый из нас отправится по своим делам.
— Понятно. А вы в какую сторону направляетесь?
— Прямо в асиенду дона Педро де Луна.
— Послушайте, дон Торрибио, не говорите ему ни о чем.
— Меня не надо предупреждать, Верадо!
— Я сказал вам это потому, что дон Педро, хотя это человек прекрасный и совершеннейший кабальеро, может быть, придерживается немножко отсталых взглядов, вероятно, будет стараться отговорить вас.
— Может быть, вы правы. Пусть он лучше не знает об услуге, которую я хочу ему оказать.
— Да, да, это гораздо лучше. Итак, дон Торрибио, до вечера!
— До вечера в Каллехоне. Прощайте, желаю вам успеха.
Они расстались. Дон Торрибио Квирога зашагал к трактиру, где он оставил свою лошадь на попечении трактирщика, между тем как Верадо, лошадь которого была спрятана поблизости, вскочил в седло и помчался вскачь, бормоча сквозь стиснутые зубы:
— Убить меня без шума! Чего захотел! Ну, посмотрим, посмотрим!
IX. Донна Гермоза
Каменное Сердце не ошибся, когда сказал своим подопечным, что облако пыли вдали было поднято слугами асиенды, спешившими им навстречу. Действительно, не успел охотник удалиться, как облако пыли, быстро приближавшееся, вдруг рассеялось и наши путешественники увидели многочисленный отряд вакеро и пеонов, скакавших во всю прыть. Возглавлял отряд дон Эстебан Диас, не перестававший бранить своих спутников за то, что они, как ему казалось, едут слишком медленно. Скоро оба отряда встретились. Эстебана Диаса, как и предвидел дон Педро, встревожило продолжительное отсутствие хозяина, и, опасаясь, не случилась ли с ним беда, он быстро собрал самых надежных людей в асиенде и отправился на его поиски. Он со своим отрядом изъездил пустыню вдоль и поперек. Однако без счастливой случайности, которая свела путешественников с Каменным Сердцем в ту минуту, когда у них уже не оставалось ни мужества, ни сил, вероятно, эти поиски так ничем и не окончились бы, а в мрачную летопись здешних мест вписалась бы еще одна зловещая и страшная трагедия.
Велика была радость дона Эстебана и его спутников, когда они отыскали тех, кого опасались уже никогда не увидеть, и все весело направились к асиенде, куда и прибыли два часа спустя.
Едва донна Гермоза сошла с лошади, как, сославшись на усталость, удалилась в свою комнату.
Войдя в свою чистую спокойную спальню, донна Гермоза окинула взором дорогое ей убранство комнаты и инстинктивно опустилась на колени возле статуи св. Девы, которая стояла в углу, убранная цветами, словно для того, чтобы охранять ее.
Молитва девушки, обращенная к св. Деве, была продолжительной, весьма продолжительной. Около часа, стоя на коленях, донна Гермоза шептала слова, которые никто не мог слышать, кроме Бога. Наконец она поднялась медленно, словно нехотя, перекрестилась в последний раз и опустилась на диван, погрузившись в глубокие раздумья. Что могло серьезно занять ум прежде всегда веселой и беззаботной девушки, жизнь которой с первого дня рождения была сплошной радостью, и над ее головкой всегда было безоблачное ясное небо, сулившее ей такое же радостное ощущение. Почему же сейчас брови ее постоянно хмурились, образуя едва приметную морщинку на ее светлом лбу?
Никто и даже сама Гермоза не могли бы объяснить. Не отдавая себе отчета в свершившихся в ней переменах, донна Гермоза словно бы пробуждалась от долгого сна. Сердце ее билось чаще, кровь стремительнее текла в жилах. И неведомые доселе мысли все чаще посещали ее, возбуждая головокружение. Словом, девушка становилась женщиной. Внезапное беспокойство без всякой видимой на то причины сменялось раздражительностью, ни с того, ни с сего она вдруг начинала рыдать, но в следующую же минуту на прекрасных устах появлялась очаровательная улыбка. Вся эта изменчивость в настроении диктовалась мыслями, которые теперь неотступно будоражили ее сознание и которые невозможно было прогнать, дабы снова обрести спокойствие и беззаботную веселость, которых она лишилась почти навсегда.
— О! — воскликнула она однажды. — Я хочу его узнать!
Девушка внезапно нашла объяснение своему внутреннему состоянию: она любила или по крайней мере ее сердце уже созрело для любви. Однако, произнеся вслух неожиданно вырвавшиеся у нее слова, девушка смутилась и поспешила набросить покрывало на статую мадонны. Мадонна, которой девушка привыкла поверять все свои мысли, не должна теперь знать ее женские тайны. Эту деликатность в своем святом веровании Гермоза немедленно уловила.
Возможно, она сама сомневалась в себе, и чувство, пробудившееся в ее сердце так внезапно и с такой силой, казалось ей недостаточно чистым, для того чтобы поверять ей свои желания и надежды.
Укрыв статую Мадонны покрывалом, которое, по ее представлениям, должно было скрыть ее мысли от проницательного взора небесной покровительницы, донна Гермоза позвонила.
Дверь тихо отворилась, и прелестная чола просунула свое лукавое личико в отверстие двери.
— Войди, — сказала донна Гермоза, сделав ей знак приблизиться.
Чола, стройная девушка с гибким станом и прелестная, как все метиски, грациозно опустилась на колени у ног своей барышни и, устремив на нее большие черные глаза, сказала с улыбкой:
— Чего желаете вы, нинья?
— Ничего, Кларита, — уклончиво ответила донна Гермоза. — Просто мне захотелось повидаться и поговорить с тобою.
— О, какое счастье! — радостно воскликнула девушка, захлопав в ладоши. — Я так давно не видала вас, нинья!
— Тебя очень тревожило мое отсутствие, Кларита?
— Можете ли вы спрашивать, сеньорита? Я вас люблю как сестру. Я слышала, вы подвергались большим опасностям?
— Кто это сказал? — рассеянно спросила донна Гермоза.
— Все только и говорят о том, что случилось в пустыне. Пеоны бросили работать, чтобы послушать об этом. В асиенде все очень беспокоились.
— А!
— В те два дня, когда вас нигде не могли найти, мы не знали, какому святому молиться. Я дала обет — пожертвовать золотое кольцо моей доброй покровительнице св. Кларе.
— Благодарю, — улыбнулась донна Гермоза.
— Но больше всех переживал дон Эстебан Диас. Он места себе не находил и в том, что случилось с вами, винил себя. Он бил себя в грудь, уверяя, что должен был ослушаться вашего отца и остаться с вами, несмотря на его приказания.
— Бедный Эстебан! — сказала донна Гермоза, думавшая в это время совсем о другом человеке и которую начинала утомлять болтовня ее камеристки. — Он любит меня, как брат.
— Это правда. Он поклялся своей головой, что этого никогда больше не случится с вами и что теперь он уже не оставит вас никогда и ни при каких обстоятельствах.
— О! Стало быть, он очень за меня беспокоился?
— Вы не можете себе этого представить, нинья, тем более что вы, кажется, оказались в руках самого свирепого пирата.
— Однако уверяю вас, что человек, приютивший нас, окружил нас заботой и вниманием
— Так говорит ваш отец, но дон Эстебан уверяет, что он давно знает этого человека, что доброта его притворна и что за ней скрывается какая-то хитрость.
Донна Гермоза вдруг задумалась.
— Дон Эстебан сумасшедший, — сказала она. — Его дружеские чувства ко мне сбивают его с толку. Я убеждена, что он ошибается. Но ты заставила меня вспомнить, что по приезде я убежала, не поблагодарив его. Я хочу загладить эту невольную оплошность. Он еще в асиенде?
— Кажется, да, сеньорита.
— Ступай узнай и, если он еще не ушел, попроси его ко мне.
Камеристка проворно встала и удалилась.
— Если он его знает, — прошептала девушка, оставшись одна, — он должен будет сообщить мне то, что меня интересует.
Она с нетерпением ждала возвращения камеристки. Та как будто угадывала нетерпение своей госпожи и поспешила исполнить данное ей поручение. Не прошло и пяти минут после ее ухода, как она доложила о доне Эстебане.
Мы уже сказали, что дон Эстебан был красавец с львиным сердцем, с орлиным взором, изящные манеры которого свидетельствовали о благородном происхождении. Он вошел, поклонившись донне Гермозе дружески, без излишней церемонности, что вполне допускали его продолжительные, неизменно добрые отношения с нею, потому что он, так сказать, видел, как она родилась.
— Ах! Эстебан, друг мой, — радостно сказала она, протягивая ему руку, — я рада вас видеть! Сядьте и поговорим.
— Поговорим, — в тон ей весело отвечал молодой человек.
— Подай стул дону Эстебану, чола, и уходи. Ты свободна Камеристка повиновалась.
— О, как много я вам расскажу, друг мой! — продолжала девушка.
Эстебан улыбнулся.
— Во-первых, — продолжала она, — извините, что я убежала. Мне необходимо было остаться одной, чтобы несколько поправить мои мысли.
— Я это понимаю, милая Гермоза.
— Итак, вы на меня не сердитесь, Эстебан ?
— Нисколько, уверяю вас.
— Правда? — спросила она с напускной серьезностью.
— Пожалуйста, не будем говорить об этом, милое дитя. После того, что вам довелось пережить, это вполне естественно. Это еще долго будет давать о себе знать.
— О, конечно! Однако, откровенно говоря, мой добрый Эстебан, эти опасности были не так велики, как ваше дружеское расположение ко мне заставило вас предположить.
Молодой человек решительно покачал головой.
— Вы ошибаетесь, нинья, — сказал он, — эти опасности, напротив, были гораздо серьезнее, чем вы думаете.
— Нет, Эстебан, уверяю вас, люди, которых мы встретили, оказали нам самое дружеское гостеприимство.
— Я это допускаю, но отвечу вам только одним вопросом.
— Спрашивайте, я отвечу, если смогу.
— Знаете ли вы имя человека, который предложил вам это дружелюбное гостеприимство? — спросил Эстебан, делая ударение на последних двух словах.
— Признаюсь, я этого не знаю, и мне даже не пришло в голову спросить.
— Напрасно, сеньорита, а то вы узнали бы, что его зовут Тигровая Кошка.
— Тигровая Кошка! — вскричала она, побледнев. — Это самый ужасный злодей, который уже много лет нагоняет страх на обитателей этих краев! О, вы ошибаетесь, Эстебан, этого не может быть, это не он!
— Нет, сеньорита, я не ошибаюсь, я ручаюсь за свои слова. А то, что я узнал от вашего отца, не оставляет ни малейшего сомнения на этот счет.
— Но почему же тогда этот человек так радушно нас принял и не воспользовался случаем, когда мы оказались в его власти?
— Никто не способен проникнуть в тайники души этого человека. К тому же вы не знаете, а он мог расставить вам ловушку. Не преследовали ли вас краснокожие?
— Это правда, но мы избавились от них благодаря нашему проводнику, — сказала донна Гермоза с легким трепетом в голосе.
— Все так, — продолжал молодой человек иронично, — но знаете ли вы, кто этот проводник?
— Несмотря на настойчивую просьбу отца, он так и не назвал своего имени.
— У него были на то причины, нинья, потому что имя это повергло бы вас в ужас.
— Да кто же этот человек?
— Сын Тигровой Кошки, тот, кого называют Каменное Сердце.
Донна Гермоза непроизвольно отпрянула назад, закрыв лицо руками.
— О, это невозможно! — вскричала она. — Этот человек не может быть чудовищем. Он был так предан нам, он спас мне жизнь!
— Как! — удивился молодой человек. — Что вы хотите сказать? Он спас вам жизнь?
— Разве вы этого не знали? Разве мой отец вам этого не рассказывал?
— Нет, дон Педро ничего такого мне не говорил.
— Тогда я вам скажу, Эстебан, потому что, кто бы ни был этот человек, надо отдать ему справедливость: если я не умерла в страшных муках, то обязана этим только ему одному.
— Ради Бога, объясните, Гермоза, все по порядку.
— Когда мы блуждали по лесу, — продолжала она с необычайным волнением, — и пребывали в полном отчаянии, ожидая смерти, которая не замедлила бы явиться, меня вдруг ужалила змея, самая опасная из всех. Поначалу я терпела боль, чтобы не повергать в еще большее отчаяние моих спутников.
— О! — восторженно воскликнул он. — Я вас узнаю, нинья! В любых обстоятельствах вы тверды и мужественны!
— Да, — ответила она с печальной улыбкой. — Но слушайте дальше! Вскоре боль сделалась нестерпимой и силы изменили мне. В эту-то минуту Господь и послал нам того, кого вы называете Каменным Сердцем. И он решил мне помочь.
— Странно! — прошептал Эстебан с задумчивым видом.
— С помощью каких-то листьев он сумел предотвратить действие яда, и через несколько часов я почувствовала облегчение, а потом и вовсе исцелилась. Ну, как вы считаете теперь, обязана я ему жизнью?
— Нет, — уверенно ответил Эстебан, — потому что при том, что он действительно вас спас, я не могу угадать, с какой целью он это сделал.
— С целью меня спасти, просто из человеколюбия, что, впрочем, доказало его последующее поведение. Своим избавлением от преследовавших нас апачей мы обязаны ему одному.
— Все, что вы рассказываете, нинья, кажется мне невероятным сном. Слушая вас, я не пойму, сплю я или бодрствую.
— Но разве этот человек совершал какие-нибудь гнусные поступки, что у вас сложилось о нем такое дурное мнение? — Эстебан Диас не отвечал, он казался сконфуженным. Наступило минутное молчание.
— Говорите, друг мой, говорите, я вас слушаю.
— Гермоза, — продолжал он, — будьте осторожны, не позволяйте себе неблагоразумно следовать порывам вашего сердца. Берегите себя от горьких разочарований в будущем. Каменное Сердце, как я вам сказал, сын Тигровой Кошки. О его отце мне нечего вам сказать. Это чудовище приобрело слишком кровавую репутацию, чтобы необходимо было входить в какие-либо подробности. «Слава» отца, естественно, отразилась на сыне, создавшего репутацию убийцы и грабителя. Его боятся точно так же, как и отца. Однако, справедливости ради, я должен признать, что, хотя его и обвиняют в страшных злодеяниях, каких-либо доказательств на этот счет не существует. Он сам и его жизнь окружены непроницаемой таинственностью. Существует много домыслов на этот счет, но истинной правды никто не знает.
— Ах! — вздохнула донна Гермоза. — Эти слухи ошибочны.
— Не спешите брать его под защиту, Гермоза. Как говорится, в каждом слухе есть доля истины. Впрочем, уже одно его ремесло могло бы служить уликою против этого человека.
— Я вас не понимаю, Эстебан. Какое ремесло вы имеете в виду?
— Каменное Сердце — охотник за пчелами.
— Как? Охотник за пчелами? — перебила его донна Гермоза, смеясь. — Но мне это ремесло кажется самым невинным.
— Да, название приятно звучит на слух. Ремесло само по себе совершенно невинное, но пчелы, эти часовые цивилизации, которые, по мере того как белые завладевают Америкой, проникают в самые неприступные пустыни, требуют от людей, охотящихся за ними, совершенно особой закалки, бронзового сердца в железном теле, твердой решимости, неукротимого мужества и воли.
— Простите, я перебью вас, Эстебан, но все. что вы говорите, только делает честь людям, решающимся на такое опасное ремесло.
— Да, — продолжал он, — вы были бы правы, если бы эти люди, полудикие по причине жизни, какую они ведут, беспрерывно подвергающиеся серьезным опасностям, принужденные постоянно защищать свою жизнь от краснокожих и от хищных зверей, подстерегающих их на каждом шагу, не взяли бы за правило убивать людей, и делают они это совершенно равнодушно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
— Итак, вы мне предлагаете товарищество, дон Торрибио?
— Называйте это, как хотите, но отвечайте мне поскорее.
— Когда так, откровенность за откровенность, дон Торрибио. Сегодня утром я наотрез отказался от вашего предложения, а вечером принимаю его, потому что мне нечего больше терять. Мое положение совершенно безвыходно. Убить меня без шума! Ей-богу, я отомщу! Я принадлежу вам, дон Торрибио, как мой нож своей рукоятке. Я буду предан вам и телом и душой, даю вам слово вакеро.
— Прекрасно! Я вижу, мы легко можем понять друг друга.
— Скажите, что мы уже поняли, и это будет истинная правда.
— Хорошо, но надо принять необходимые меры предосторожности, для того чтобы добиться успеха. Дичь, за которой мы собираемся охотиться, поймать не легко. Вы знаете леперо по имени Тонильо эль-Сапоте?
— Знаю ли я Тонильо? — радостно вскричал вакеро. — Это мой кум!
— Тем лучше! Этот Тонильо человек решительный, на которого можно положиться без опасения.
— Это истинная правда. Более того, у него прекрасные правила.
— Действительно. Отыщите его и сегодня вечером, через час после заката солнца, ступайте вместе с ним в Каллехон де-Лас-Минас.
— Понятно.
— Там мы втроем составим план действий.
— Да, и будьте уверены, мы с Тонильо найдем способ избавить вас от этого человека, который замыслил убить меня без шума.
— Кажется, это очень вас тревожит?
— Еще бы! Поставьте себя на мое место. Впрочем, кто доживет, увидит: дону Фернандо не удастся разделаться со мною так, как он это замыслил.
— Итак, решено, сегодня вечером в Каллехоне с Тонильо?
— Мы будем там оба, если даже мне придется привести его насильно.
— Теперь каждый из нас отправится по своим делам.
— Понятно. А вы в какую сторону направляетесь?
— Прямо в асиенду дона Педро де Луна.
— Послушайте, дон Торрибио, не говорите ему ни о чем.
— Меня не надо предупреждать, Верадо!
— Я сказал вам это потому, что дон Педро, хотя это человек прекрасный и совершеннейший кабальеро, может быть, придерживается немножко отсталых взглядов, вероятно, будет стараться отговорить вас.
— Может быть, вы правы. Пусть он лучше не знает об услуге, которую я хочу ему оказать.
— Да, да, это гораздо лучше. Итак, дон Торрибио, до вечера!
— До вечера в Каллехоне. Прощайте, желаю вам успеха.
Они расстались. Дон Торрибио Квирога зашагал к трактиру, где он оставил свою лошадь на попечении трактирщика, между тем как Верадо, лошадь которого была спрятана поблизости, вскочил в седло и помчался вскачь, бормоча сквозь стиснутые зубы:
— Убить меня без шума! Чего захотел! Ну, посмотрим, посмотрим!
IX. Донна Гермоза
Каменное Сердце не ошибся, когда сказал своим подопечным, что облако пыли вдали было поднято слугами асиенды, спешившими им навстречу. Действительно, не успел охотник удалиться, как облако пыли, быстро приближавшееся, вдруг рассеялось и наши путешественники увидели многочисленный отряд вакеро и пеонов, скакавших во всю прыть. Возглавлял отряд дон Эстебан Диас, не перестававший бранить своих спутников за то, что они, как ему казалось, едут слишком медленно. Скоро оба отряда встретились. Эстебана Диаса, как и предвидел дон Педро, встревожило продолжительное отсутствие хозяина, и, опасаясь, не случилась ли с ним беда, он быстро собрал самых надежных людей в асиенде и отправился на его поиски. Он со своим отрядом изъездил пустыню вдоль и поперек. Однако без счастливой случайности, которая свела путешественников с Каменным Сердцем в ту минуту, когда у них уже не оставалось ни мужества, ни сил, вероятно, эти поиски так ничем и не окончились бы, а в мрачную летопись здешних мест вписалась бы еще одна зловещая и страшная трагедия.
Велика была радость дона Эстебана и его спутников, когда они отыскали тех, кого опасались уже никогда не увидеть, и все весело направились к асиенде, куда и прибыли два часа спустя.
Едва донна Гермоза сошла с лошади, как, сославшись на усталость, удалилась в свою комнату.
Войдя в свою чистую спокойную спальню, донна Гермоза окинула взором дорогое ей убранство комнаты и инстинктивно опустилась на колени возле статуи св. Девы, которая стояла в углу, убранная цветами, словно для того, чтобы охранять ее.
Молитва девушки, обращенная к св. Деве, была продолжительной, весьма продолжительной. Около часа, стоя на коленях, донна Гермоза шептала слова, которые никто не мог слышать, кроме Бога. Наконец она поднялась медленно, словно нехотя, перекрестилась в последний раз и опустилась на диван, погрузившись в глубокие раздумья. Что могло серьезно занять ум прежде всегда веселой и беззаботной девушки, жизнь которой с первого дня рождения была сплошной радостью, и над ее головкой всегда было безоблачное ясное небо, сулившее ей такое же радостное ощущение. Почему же сейчас брови ее постоянно хмурились, образуя едва приметную морщинку на ее светлом лбу?
Никто и даже сама Гермоза не могли бы объяснить. Не отдавая себе отчета в свершившихся в ней переменах, донна Гермоза словно бы пробуждалась от долгого сна. Сердце ее билось чаще, кровь стремительнее текла в жилах. И неведомые доселе мысли все чаще посещали ее, возбуждая головокружение. Словом, девушка становилась женщиной. Внезапное беспокойство без всякой видимой на то причины сменялось раздражительностью, ни с того, ни с сего она вдруг начинала рыдать, но в следующую же минуту на прекрасных устах появлялась очаровательная улыбка. Вся эта изменчивость в настроении диктовалась мыслями, которые теперь неотступно будоражили ее сознание и которые невозможно было прогнать, дабы снова обрести спокойствие и беззаботную веселость, которых она лишилась почти навсегда.
— О! — воскликнула она однажды. — Я хочу его узнать!
Девушка внезапно нашла объяснение своему внутреннему состоянию: она любила или по крайней мере ее сердце уже созрело для любви. Однако, произнеся вслух неожиданно вырвавшиеся у нее слова, девушка смутилась и поспешила набросить покрывало на статую мадонны. Мадонна, которой девушка привыкла поверять все свои мысли, не должна теперь знать ее женские тайны. Эту деликатность в своем святом веровании Гермоза немедленно уловила.
Возможно, она сама сомневалась в себе, и чувство, пробудившееся в ее сердце так внезапно и с такой силой, казалось ей недостаточно чистым, для того чтобы поверять ей свои желания и надежды.
Укрыв статую Мадонны покрывалом, которое, по ее представлениям, должно было скрыть ее мысли от проницательного взора небесной покровительницы, донна Гермоза позвонила.
Дверь тихо отворилась, и прелестная чола просунула свое лукавое личико в отверстие двери.
— Войди, — сказала донна Гермоза, сделав ей знак приблизиться.
Чола, стройная девушка с гибким станом и прелестная, как все метиски, грациозно опустилась на колени у ног своей барышни и, устремив на нее большие черные глаза, сказала с улыбкой:
— Чего желаете вы, нинья?
— Ничего, Кларита, — уклончиво ответила донна Гермоза. — Просто мне захотелось повидаться и поговорить с тобою.
— О, какое счастье! — радостно воскликнула девушка, захлопав в ладоши. — Я так давно не видала вас, нинья!
— Тебя очень тревожило мое отсутствие, Кларита?
— Можете ли вы спрашивать, сеньорита? Я вас люблю как сестру. Я слышала, вы подвергались большим опасностям?
— Кто это сказал? — рассеянно спросила донна Гермоза.
— Все только и говорят о том, что случилось в пустыне. Пеоны бросили работать, чтобы послушать об этом. В асиенде все очень беспокоились.
— А!
— В те два дня, когда вас нигде не могли найти, мы не знали, какому святому молиться. Я дала обет — пожертвовать золотое кольцо моей доброй покровительнице св. Кларе.
— Благодарю, — улыбнулась донна Гермоза.
— Но больше всех переживал дон Эстебан Диас. Он места себе не находил и в том, что случилось с вами, винил себя. Он бил себя в грудь, уверяя, что должен был ослушаться вашего отца и остаться с вами, несмотря на его приказания.
— Бедный Эстебан! — сказала донна Гермоза, думавшая в это время совсем о другом человеке и которую начинала утомлять болтовня ее камеристки. — Он любит меня, как брат.
— Это правда. Он поклялся своей головой, что этого никогда больше не случится с вами и что теперь он уже не оставит вас никогда и ни при каких обстоятельствах.
— О! Стало быть, он очень за меня беспокоился?
— Вы не можете себе этого представить, нинья, тем более что вы, кажется, оказались в руках самого свирепого пирата.
— Однако уверяю вас, что человек, приютивший нас, окружил нас заботой и вниманием
— Так говорит ваш отец, но дон Эстебан уверяет, что он давно знает этого человека, что доброта его притворна и что за ней скрывается какая-то хитрость.
Донна Гермоза вдруг задумалась.
— Дон Эстебан сумасшедший, — сказала она. — Его дружеские чувства ко мне сбивают его с толку. Я убеждена, что он ошибается. Но ты заставила меня вспомнить, что по приезде я убежала, не поблагодарив его. Я хочу загладить эту невольную оплошность. Он еще в асиенде?
— Кажется, да, сеньорита.
— Ступай узнай и, если он еще не ушел, попроси его ко мне.
Камеристка проворно встала и удалилась.
— Если он его знает, — прошептала девушка, оставшись одна, — он должен будет сообщить мне то, что меня интересует.
Она с нетерпением ждала возвращения камеристки. Та как будто угадывала нетерпение своей госпожи и поспешила исполнить данное ей поручение. Не прошло и пяти минут после ее ухода, как она доложила о доне Эстебане.
Мы уже сказали, что дон Эстебан был красавец с львиным сердцем, с орлиным взором, изящные манеры которого свидетельствовали о благородном происхождении. Он вошел, поклонившись донне Гермозе дружески, без излишней церемонности, что вполне допускали его продолжительные, неизменно добрые отношения с нею, потому что он, так сказать, видел, как она родилась.
— Ах! Эстебан, друг мой, — радостно сказала она, протягивая ему руку, — я рада вас видеть! Сядьте и поговорим.
— Поговорим, — в тон ей весело отвечал молодой человек.
— Подай стул дону Эстебану, чола, и уходи. Ты свободна Камеристка повиновалась.
— О, как много я вам расскажу, друг мой! — продолжала девушка.
Эстебан улыбнулся.
— Во-первых, — продолжала она, — извините, что я убежала. Мне необходимо было остаться одной, чтобы несколько поправить мои мысли.
— Я это понимаю, милая Гермоза.
— Итак, вы на меня не сердитесь, Эстебан ?
— Нисколько, уверяю вас.
— Правда? — спросила она с напускной серьезностью.
— Пожалуйста, не будем говорить об этом, милое дитя. После того, что вам довелось пережить, это вполне естественно. Это еще долго будет давать о себе знать.
— О, конечно! Однако, откровенно говоря, мой добрый Эстебан, эти опасности были не так велики, как ваше дружеское расположение ко мне заставило вас предположить.
Молодой человек решительно покачал головой.
— Вы ошибаетесь, нинья, — сказал он, — эти опасности, напротив, были гораздо серьезнее, чем вы думаете.
— Нет, Эстебан, уверяю вас, люди, которых мы встретили, оказали нам самое дружеское гостеприимство.
— Я это допускаю, но отвечу вам только одним вопросом.
— Спрашивайте, я отвечу, если смогу.
— Знаете ли вы имя человека, который предложил вам это дружелюбное гостеприимство? — спросил Эстебан, делая ударение на последних двух словах.
— Признаюсь, я этого не знаю, и мне даже не пришло в голову спросить.
— Напрасно, сеньорита, а то вы узнали бы, что его зовут Тигровая Кошка.
— Тигровая Кошка! — вскричала она, побледнев. — Это самый ужасный злодей, который уже много лет нагоняет страх на обитателей этих краев! О, вы ошибаетесь, Эстебан, этого не может быть, это не он!
— Нет, сеньорита, я не ошибаюсь, я ручаюсь за свои слова. А то, что я узнал от вашего отца, не оставляет ни малейшего сомнения на этот счет.
— Но почему же тогда этот человек так радушно нас принял и не воспользовался случаем, когда мы оказались в его власти?
— Никто не способен проникнуть в тайники души этого человека. К тому же вы не знаете, а он мог расставить вам ловушку. Не преследовали ли вас краснокожие?
— Это правда, но мы избавились от них благодаря нашему проводнику, — сказала донна Гермоза с легким трепетом в голосе.
— Все так, — продолжал молодой человек иронично, — но знаете ли вы, кто этот проводник?
— Несмотря на настойчивую просьбу отца, он так и не назвал своего имени.
— У него были на то причины, нинья, потому что имя это повергло бы вас в ужас.
— Да кто же этот человек?
— Сын Тигровой Кошки, тот, кого называют Каменное Сердце.
Донна Гермоза непроизвольно отпрянула назад, закрыв лицо руками.
— О, это невозможно! — вскричала она. — Этот человек не может быть чудовищем. Он был так предан нам, он спас мне жизнь!
— Как! — удивился молодой человек. — Что вы хотите сказать? Он спас вам жизнь?
— Разве вы этого не знали? Разве мой отец вам этого не рассказывал?
— Нет, дон Педро ничего такого мне не говорил.
— Тогда я вам скажу, Эстебан, потому что, кто бы ни был этот человек, надо отдать ему справедливость: если я не умерла в страшных муках, то обязана этим только ему одному.
— Ради Бога, объясните, Гермоза, все по порядку.
— Когда мы блуждали по лесу, — продолжала она с необычайным волнением, — и пребывали в полном отчаянии, ожидая смерти, которая не замедлила бы явиться, меня вдруг ужалила змея, самая опасная из всех. Поначалу я терпела боль, чтобы не повергать в еще большее отчаяние моих спутников.
— О! — восторженно воскликнул он. — Я вас узнаю, нинья! В любых обстоятельствах вы тверды и мужественны!
— Да, — ответила она с печальной улыбкой. — Но слушайте дальше! Вскоре боль сделалась нестерпимой и силы изменили мне. В эту-то минуту Господь и послал нам того, кого вы называете Каменным Сердцем. И он решил мне помочь.
— Странно! — прошептал Эстебан с задумчивым видом.
— С помощью каких-то листьев он сумел предотвратить действие яда, и через несколько часов я почувствовала облегчение, а потом и вовсе исцелилась. Ну, как вы считаете теперь, обязана я ему жизнью?
— Нет, — уверенно ответил Эстебан, — потому что при том, что он действительно вас спас, я не могу угадать, с какой целью он это сделал.
— С целью меня спасти, просто из человеколюбия, что, впрочем, доказало его последующее поведение. Своим избавлением от преследовавших нас апачей мы обязаны ему одному.
— Все, что вы рассказываете, нинья, кажется мне невероятным сном. Слушая вас, я не пойму, сплю я или бодрствую.
— Но разве этот человек совершал какие-нибудь гнусные поступки, что у вас сложилось о нем такое дурное мнение? — Эстебан Диас не отвечал, он казался сконфуженным. Наступило минутное молчание.
— Говорите, друг мой, говорите, я вас слушаю.
— Гермоза, — продолжал он, — будьте осторожны, не позволяйте себе неблагоразумно следовать порывам вашего сердца. Берегите себя от горьких разочарований в будущем. Каменное Сердце, как я вам сказал, сын Тигровой Кошки. О его отце мне нечего вам сказать. Это чудовище приобрело слишком кровавую репутацию, чтобы необходимо было входить в какие-либо подробности. «Слава» отца, естественно, отразилась на сыне, создавшего репутацию убийцы и грабителя. Его боятся точно так же, как и отца. Однако, справедливости ради, я должен признать, что, хотя его и обвиняют в страшных злодеяниях, каких-либо доказательств на этот счет не существует. Он сам и его жизнь окружены непроницаемой таинственностью. Существует много домыслов на этот счет, но истинной правды никто не знает.
— Ах! — вздохнула донна Гермоза. — Эти слухи ошибочны.
— Не спешите брать его под защиту, Гермоза. Как говорится, в каждом слухе есть доля истины. Впрочем, уже одно его ремесло могло бы служить уликою против этого человека.
— Я вас не понимаю, Эстебан. Какое ремесло вы имеете в виду?
— Каменное Сердце — охотник за пчелами.
— Как? Охотник за пчелами? — перебила его донна Гермоза, смеясь. — Но мне это ремесло кажется самым невинным.
— Да, название приятно звучит на слух. Ремесло само по себе совершенно невинное, но пчелы, эти часовые цивилизации, которые, по мере того как белые завладевают Америкой, проникают в самые неприступные пустыни, требуют от людей, охотящихся за ними, совершенно особой закалки, бронзового сердца в железном теле, твердой решимости, неукротимого мужества и воли.
— Простите, я перебью вас, Эстебан, но все. что вы говорите, только делает честь людям, решающимся на такое опасное ремесло.
— Да, — продолжал он, — вы были бы правы, если бы эти люди, полудикие по причине жизни, какую они ведут, беспрерывно подвергающиеся серьезным опасностям, принужденные постоянно защищать свою жизнь от краснокожих и от хищных зверей, подстерегающих их на каждом шагу, не взяли бы за правило убивать людей, и делают они это совершенно равнодушно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22