Гаспарян хмыкнул, посмотрел на каменное лицо Рузаева.
- Логично мыслит, да, Михаил?
- Подежурю, - коротко ответил Рузаев.
К вечеру они закончили намеченные работы только наполовину: Рузаев
истратил цветные пленки и километр кинопленки, снимая паутины, пауков
и лес, но поймать паука не смог. Костров и Гаспарян определили координаты
паутинных скоплений, однако на изучение паутин не хватило времени.
Начальник группы в половине седьмого ушел в райцентр, надеясь засветло
вернуться.
Костров, не обращая внимания на мрачные пророчества Рузаева относительно
его здоровья, с наслаждением искупался в Пожне, найдя неподалеку от
лагеря бочаг глубиной около двух метров. Вода была холодная и чистая
до полной прозрачности.
Во время ужина у Кострова разыгралось воображение, и он выдал две
гипотезы, которые Рузаев уничтожил неторопливо, методично и основательно,
словно "сыпал" завравшегося диссертанта.
- Ну а у тебя самого есть собственная гипотеза? - спросил
задетый за живое Костров.
- Есть, а как же, - невозмутимо проговорил Рузаев. -
Я лично считаю, что Carthafginem esse delendam [ "Карфаген должен
быть разрушен" (лат.) - слова римского полководца
и государственного деятеля Катона Старшего, которыми он обычно заканчивал
свои речи в Cенате. ] .
Ошеломленный познаниями товарища в латинском языке, Костров повертел
головой и не нашелся, что ответить.
Так как на следующий день дежурить по биваку была его очередь, а от
судьбы, как известно, не уйдешь, Иван решил заранее сходить к реке
и набрать два ведра воды.
Закат пламенел на полнеба, предвещая ветер, глухо шумел лес, наполненный
тысячерукими тенями, покинутый зверем, птицей и насекомыми. Это отсутствие
живого мира действовало на нервы больше, чем паутины в лесу. Дома
на краю деревни казались угрюмыми склепами, стерегущими сон покойников,
и Костров, далеко не робкий по натуре, под влиянием таинственной и
мрачной атмосферы засвистел.
Дойдя до речки и зачерпнув воды, он не сразу понял, что на его свист
откликается довольно необычное эхо. Он остановился, перестал свистеть
и прислушался. Это было не эхо. Из леса, слева от тропинки, доносился
тихий прерывистый свист, даже не свист - писк. Он смолк почти
сразу, как только Костров прекратил свистеть, и дважды возобновлялся
в ответ на переливчатые рулады полонеза Огинского. Кто-то помогал
Кострову солировать.
Продолжая насвистывать, Иван поставил ведра с водой, нашел подходящий
сук и метнул его в чащу, откуда доносился писк. И тут же из леса раздался
вопль, похожий на тот, что поразил их в первый вечер. Он прозвучал
резко и сильно, полный тоски и злобы, и Костров невольно отскочил
на середину тропинки, прямо на ведра.
С минуту он прислушивался к шорохам леса, готовый бежать или драться,
потом подобрал ведра и снова пошел за водой.
- Кто-то кричал? - спросил его сонный Рузаев, когда он
принес воду и молча залез в спальный мешок.
- Я, - ответил Костров.
Гаспарян пришел поздно ночью, усталый, злой и возбужденный.
Костров, спавший вполсна, повернул голову в сторону негромких проклятий,
доносившихся сквозь храп Рузаева, и спросил:
- Ты, Сурен?
- Спи, спи, дорогой, - отозвался Гаспарян. - Хорошо
хоть в палатке пауков нет. Вот ведь дряни наплодил Господь Бог при
сотворении мира! Кого он хотел этим удивить - ума не приложу.
- Что случилось?
- Да ничего особенного. Устал как собака, километров двадцать
отмахал туда и обратно да еще драпал километра три...
- От пауков? - засмеялся Костров.
- Кто его знает. Где старый брод через Пожну, помнишь? Проезжали,
водитель показывал... Нет? Впрочем, все равно. Темно, понимаешь, кругом,
жутко - птицы молчат... А возле дороги что-то светится в кустах,
как два глаза... И такая в них тоска - не передашь!.. Кинул
я туда камешек...
- А оттуда как заорет! - досказал Костров.
- Точно! Как догадался? Слышал?
- Слышать не слышал, но со мной тоже произошел случай.
Гаспарян прыснул.
- Ну и мчался же я! Наверняка установил рекорд в беге с препятствиями!
Ты тоже?
- Нет, я прыгнул в длину метров семь без разбега, прямо в ведра
с водой.
Они засмеялись вдвоем, всхлипывая, давясь, и хохотали до тех пор,
пока не проснулся Рузаев.
- Вы что, с ума посходили? Два часа ночи, а они ржут! Анекдоты
травите, что ли?
- Извини, Михаил, - сказал изнемогший Гаспарян, вытирая
слезы. - Разрядка за день.
- Звонил Ивашуре?
- Звонил. Шеф передал всем привет. Завтра вечером или послезавтра
утром обещал привезти комбинезоны или штормовки. Так что надо успеть
составить хотя бы общую картину.
- Да, Игорь Васильевич не любит туманных формулировок.
Костров выполз из спального мешка и, поеживаясь от холода, выбрался
из палатки. Спустя минуту раздался его голос:
- Братцы, смотрите-ка!
- Что там еще? - всполошился Гаспарян, высовывая голову
из-под полога, и тихо выругался по-армянски.
Над лесом, в стороне злополучной просеки, заросшей паутиной, вставало
мягкое, переливчатое, серебристо-пепельное сияние.

ГЛАВА 5

Завтрак прошел в молчании. Собрались также молча, только Гаспарян,
выглядевший, несмотря на плохо проведенную ночь, как всегда, аккуратным,
подтянутым и свежим, сказал Кострову:
- Иван, захвати-ка на всякий случай ружье.
Кострову не хотелось тащить на себе лишние килограммы железа, но он
вспомнил свое вчерашнее приключение и без слов нацепил на шею ремень
ивашуринской бескурковки. Рузаев лишь головой покрутил, протирая объектив
своего знаменитого "Киева-10".
В лес вошли по тропинке, протоптанной ими за два дня. Не успели миновать
заросли жимолости, как шедший впереди Гаспарян вдруг остановился,
словно наткнулся на змею. Костров обошел его сзади и увидел в кустах,
невысоко над землей, кружевную снежно-белую паутину.
- Так, - спокойно сказал Рузаев. - Пауки расширяют
свои владения. Еще вчера их здесь не было.
Гаспарян молча раскрыл футляр электрометра.
- Напряженность поля - четыреста вольт на сантиметр.
Костров присвистнул. Потоптавшись у паутины, он проследил за длинной
серебристой нитью, цеплявшейся за куст рябины, и увидел вторую паутину.
За ней располагались сразу две, связанные между собой ажурным мостиком,
а дальше, метров через десять, шло уже белое паутинное поле, опутавшее
стволы сосен и берез, траву и кустарники.
Гаспарян отломал сухой сук и ударил по паутине. С отчетливым стеклянным
хрустом паутина развалилась на две части и потухла - стала серой,
словно ее присыпали пылью.
Костров заметил какое-то движение в траве под кустом, без долгих раздумий
рванул с плеча ружье, поймал на мушку черное пятно, убегающее в траву,
и нажал на спуск.
Бах!
Выстрел разнес тишину леса в клочья отголосков.
- Сдурел! - шарахнулся в сторону Гаспарян.
- Паук... - пробормотал Костров и повел стволом.
Рузаев с любопытством оглядел его, полез в кусты и, поворочавшись
там минуты три, глухо спросил:
- Чем было заряжено ружье?
Костров покосился на Гаспаряна.
- Дробью, - ответил тот. - А что?
- Это был паук. К сожалению, Иван отменный стрелок, и от паука
остались только рожки да ножки.
Рузаев вылез из кустов и смахнул с колен приставшие комки мха и сосновые
иголки.
- Надо было целиться в ногу, - сказал он рассудительно.
Все трое переглянулись и засмеялись. Потом Гаспарян взял у Кострова
ружье.
- За стрельбу тебе еще придется отвечать, стрелок, так что не
очень радуйся. Тут тебе не тир. А эхо слышал? Дразнит нас какая-то
зараза...
- С чего вы взяли? - осведомился Рузаев.
Костров посмотрел на Сурена и рассказал Михаилу случай с "вечерним
концертом".
- Значит, кричат, по-вашему, пауки?
- Но ведь больше некому, сам видишь - ни птиц, ни зверей.
- Ну, отсутствие зверей еще надо доказать, а вот то, что паукам
нечем издавать звуки, это я знаю точно.
- Сам же говорил, это не пауки, а сольпуги. Может, и не сольпуги
вовсе, а какой-нибудь новый вид?
Рузаев пожал плечами.
- Не знаю. Вообще-то на Земле известно около тридцати пяти тысяч
паукообразных, открыть новый вид сложно. Но если это действительно
новый вид - так и быть, приоритет за тобой.
- Дадим ему название: паук "Иванус Костровус", -
предложил Гаспарян. - Звучит, не правда ли, Михаил?
Рузаев, усмехнувшись, кивнул.
- Лично у меня есть своя гипотеза. - Он прошагал к ближайшим
паутинам и снял с шеи ремень фотоаппарата. - Пауки-мутанты.
- О! - Гаспарян оживился. - В этом что-то есть.
- И все же здесь нужен специалист-арахнолог. - Рузаев сфотографировал
потухшую паутину и перевел пленку. - Я всего лишь зоогеограф
по образованию; моя специальность, причем бывшая, заметьте, -
изучение факторов, определяющих распределение животных, в частности
пресмыкающихся. О пауках я знаю мало.
- Где я тебе возьму специалистов? - буркнул Гаспарян. -
Я говорил Ивашуре, он обещал что-нибудь придумать, но в один день
специалиста не найти, да и с оформлением командировок под конец месяца -
проблема. Так что будем обходиться пока своими силами. Факты, давайте
факты, ничего, кроме фактов, выводы сделают другие. Миша, ты все же
попробуй поймать паука, только без этого... - он пошевелил пальцем, -
без стрельбы. А мы с Иваном займемся обстановкой. Будем делать замеры
трижды в день и один раз ночью. Кто знает, как нам это может пригодиться.
После обеда Костров взял метровый щуп, представляющий собой гибкий
металлический стержень с керамической рукояткой, закинул за плечи
рюкзак с ЗЗУ - звукозаписывающим устройством - и направился
к болоту.
- Осторожней там, - по привычке пробурчал Гаспарян ему вслед. -
Не подходи к просеке близко, возвращайся пораньше. Оделся хорошо?
Костров похлопал щупом по своим сапогам: экипирован он был по всем
законам леса.
За обедом Рузаев поделился своими наблюдениями: он дважды видел пауков,
но поймать так и не сумел - слишком шустрыми они были, зато
хорошо их рассмотрел.
- Это не сольпуги, - заявил он, - но и пауков таких
я не знаю. Может, действительно новый, неизвестный науке вид? Во-первых,
размер тела - около двадцати сантиметров! Людоеды, а не пауки!
Во-вторых, окраска фиолетовая, с металлическим отливом. В-третьих,
хилицеры у них, то есть передние ноги для защиты и нападения, совершенно
не развиты! В-четвертых, педипальцы - многощупальца, наоборот,
увеличены. В-пятых, у них всего две пары глаз, но зато размером чуть
ли не с половину головогруди! Если это не новый вид, то уж точно мутанты.
Единственное, что смущает, так это причина мутагенеза. Самый мощный
из известных сегодня источников мутации - радиация - для
пауков не страшен...
Пробираясь между деревьями, Костров продолжал размышлять над словами
Михаила, и предположения товарища будили в нем такие ассоциации, от
которых на душе становилось муторно.
Он вышел на край болота чуть подальше того места, где они с Суреном
впервые увидели скопление пауков. Осока и камыши пересохшего болота
были ржавого цвета, белые островки паутин хорошо выделялись на этом
фоне. Несмотря на расширение своих владений в лесу, пауки почему-то
неохотно ткали сети на болоте: паутинных полей здесь было значительно
меньше.
Шурша ломкой травой и опавшими листьями, Костров начал пробираться
к просеке с линией электропередачи, стараясь идти по краю болота и
не заходить в лес. Даже со стороны было заметно дрожащее белое мерцание
в его глубине: пауки заткали все пространство между деревьями, и чем
ближе Костров подходил к просеке, тем гуще становилось паутинное плетение.
Наконец идти дальше, не затрагивая паутин, стало невозможно. Костров
потыкал щупом в ближайшее паутинное облако, скрывавшее под собой куст
чернотала, подивился упругости паутины и углубился в болото, обходя
редкие островки паутин и колдобины с грязью.
Через полчаса он выбрался к опоре ЛЭП и вытер пот со лба: ветер стих
и было довольно жарко. Вокруг царила странная тишина, будто все живое
в радиусе нескольких километров от паучьего логова бежало, спасаясь
от непонятного соседства, затаилось, спряталось. Не было видно даже
длинноногих комаров - карамор, живущих на болотах до поздней
осени, что Костров отметил еще раньше. Он впервые оценил этот факт
как сигнал тревоги. Заныло под ложечкой, стало зябко и неуютно, пришло
ощущение чьего-то незримого присутствия...
Костров передернул плечами, снял рюкзак и достал продолговатый футляр
ЗЗУ. Вскрыв панель, вставил в отверстия по бокам решетчатые диски
антенн, включил питание, подумал и поставил переключатель режимов
в положение "инфразвук". Вложив прибор в рюкзак, он снова
закинул его за плечи и побрел в сторону просеки, придерживаясь линии
электропередачи.
Через полкилометра линия привела его к просеке, и идти дальше Костров
не решился. Построения паутин здесь приобретали странные, вполне осмысленные
формы: арки, столбы, шпили, башни и даже целые крепостные стены, так
что за ними не было видно ни леса, ни опор, ни самой просеки. Зато
оттуда ощущался ток чистого и свежего теплого воздуха, щедро сдобренного
запахом эфира.
Тишина угнетала. Костров поймал себя на том, что норовит оглянуться
через плечо, пытаясь хоть краем глаза поймать какое-то движение: ему
казалось, что паутины по сторонам едва заметно колеблются, но, как
только он бросал в том направлении взгляд, это движение замирало,
пряталось куда-то вглубь, чтобы возникнуть уже в другом месте. Лес
казался насыщенным странной жизнью и в то же время был неподвижен
и мертв.
Рассердившись, Костров ткнул щупом в ближайшую паутинную башню, серую
у подножия и ослепительно белую вверху, на высоте шести-семи метров.
Щуп с трудом преодолел ажурную преграду, и в тот же миг Костров почувствовал
сильный удар по руке. Башня сердито зашипела, засияла вся сверху донизу.
Костров выпустил щуп и отскочил назад.
Щуп остался висеть в воздухе, потом вдруг раскалился до желтого свечения
и... осыпался каплями расплавленного металла. Запахло жженой пробкой
и горелой виниловой изоляцией.
- Ч-черт бы вас побрал! - в сердцах сказал Костров. -
Хотя бы предупреждали!
Кому адресовались эти слова, он сам не знал.
Он постоял некоторое время, потирая ушибленные пальцы, и вдруг подумал
о спичках, представил, как горит сухая трава на болоте, полыхают деревья
и жухнет в огне паутина... Додумать до конца Костров не успел: ему
внезапно стало плохо. Голова закружилась, заломило виски, в ушах поплыл
тихий, но все усиливающийся звон, ноги сделались ватными, подкосились,
и он, теряя сознание, упал лицом в траву...
Очнулся он от страшных размеренных звуков: "Кх-кха-а-а...
Кх-кхха-а-а... Кх-кхха-а-а..." Словно где-то рядом дышал громадный
зверь или шумели кузнечные мехи.
Костров открыл глаза, приподнял тяжелую голову и увидел,
что лежит на голой скале, белой, как отполированная ветром и дождем
кость. Вокруг, насколько хватало глаз, стояли необычные желтые
колонны, пушистые, словно поросшие зеленой шерстью. Вверху они расщеплялись
на несколько тонких хлыстов с кисточками на концах, некоторые заканчивались
свернутыми в спираль пучками зеленых листьев. Колонны соединялись
между собой белыми ажурными мостиками, в которых Костров узнал
паутины. Он резко сел и почувствовал, что вокруг стоит небывалая жара,
что воздух здесь душный, густой, как кисель, и полон незнакомых ароматов...
Обливаясь потом, Костров соскользнул со скалы, потрогал ее гладкий
горячий бок, обошел кругом. На высоте его роста в скале обнаружились
два отверстия, напоминающие пустые глазницы черепа, а чуть ниже зияла
щель, в которой смутно угадывались ряды треугольных пластин.
Костров отошел от утонувшей в земле скалы, потом, движимый неосознанной
тревогой, оглянулся. Скала.
Холодея, он понял, что эта скала - не что иное, как череп какого-то
исполинского зверя! Сомнений быть не могло. Костров хорошо помнил
изображения ящеров палеозоя и мезозоя, в его домашней библиотеке было
несколько книг из серии "Возникновение жизни на Земле".
Попятившись, он наткнулся спиной на зеленую колонну, стрелой
вонзавшуюся в густо-синее, без единого облачка небо, и отскочил
в сторону. Это была, конечно, не колонна, это было дерево... "Псилофит, -
всплыло в памяти название одного из самых древних растений, -
или... сигиллярия?"
Озираясь, он пошел между "псилофитами", чувствуя,
как рубашка липнет к телу.
Прекратившиеся было звуки снова возобновились. Иван направился
в ту сторону, ошеломленный своим пробуждением в неведомой местности.
Вопросов - почему, где и как? - он себе не задавал: ответов
все равно искать было не у кого.
Внезапно он вышел на край громадной воронки, скрытой под
вогнутой белой пленкой, в которой не сразу угадал.
1 2 3 4 5 6 7 8