В последних словах было что-то напоминавшее шутку. Английская речь Хаггера звучала отчётливо с лёгким органным немецким акцентом.
– Я уверен, что буду иметь возможность подробно рассказать вам о моей замечательной встрече с мистером Макниллом. О, да, да, и о пройденном вместе с ним пути!..
Форрингтон молча наклонил голову.
Заглушённый, слабо вибрирующий, очень низкого тона звук пульсирующей жидкости доносился со стороны пирамидальной батареи.
3
Три человека прошли среди колонн к центру завода поднялись по лестнице на платформу, возвышавшуюся над полом на стойках на высоте нескольких метров. С двух сторон тянулись низкие перила; сторона, обращённая к колодцу, была открыта. Хаггер расстегнул верхние пуговицы халата, достал ключ из внутреннего кармана пиджака и отпер дверцу белой металлической кабины, находившейся в углу платформы. Открылся чёрный эбонитовый щит с рычагами и кнопками жёлтого красного цвета. Хаггер повернул несколько рычагов нажал на кнопку внизу щита.
Послышалось мягкое жужжание, и колоссальный беловато-серый цилиндр, находившийся в верхней части колодца, пошёл вниз, скользя, как гигантский поршень. Управляемый невидимыми машинами, он плавно опускался. Его дно без толчка прикоснулось к полу. Остановившееся перед Форрингтоном сооружение тускло поблёскивало дюралюминиевой поверхностью. В общем, цилиндр походил на огромный удлинённый резервуар для нефти или бензина, похожий на те, что стоят на заводах, станциях железных дорог и в местах добычи и переработки жидкого горючего. Швов, соединяющих листы металла, не было видно. Прямо перед платформой, на которой стояли гражданин островной империи, немец и гражданин заокеанской страны, на гладкой сероватой поверхности цилиндра тонкие линии очерчивали контур двери.
Безошибочное чувство, подсказывающее нам присутствие людей за нашей спиной, заставило Форрингтона обернуться. Действительно, он был так поглощён созерцанием цилиндра, что не слышал, как на платформу молча поднялось человек пятнадцать, одетых, так же как Хаггер, в белые халаты. Их серьёзная неподвижность напоминала хирургов, готовых к операции. Движение Форрингтона вызвало нечто вроде общего поклона с их стороны.
Постороннему наблюдателю было бы заметно по некоторой небрежности поклона одних, по чопорности привета других и по подчёркнутой почтительности третьих, что состав людей в белых халатах был тоже трехнациональным. Но на такой вывод Форрингтон сейчас не был способен.
Он видел, что происходит нечто особенное.
– Мои сотрудники, сэр Артур, – Макнилл сделал рукой полукруг, – некоторые из них, новые граждане моей страны, продолжили работы, начатые ими до войны, под руководством господина Хаггера. Другие – мои и ваши соотечественники.
Форрингтон медленно и молча поклонился. Дверь серого цилиндра была открыта – на этот раз ключом, хранившимся у Макнилла.
4
Не следует ли автору извиниться перед читателем за то, что, описывая подземный завод, он невольно пользуется привычными техническими терминами? Хотелось бы, чтобы читатель увидел стройный стальной лес, стремящийся вверх на громадную высоту. Внизу, среди колонн, нагромождение машин. В центре возвышается уходящая ввысь труба. Правильная цилиндрическая форма трубы превращается перспективой в конус, её большой диаметр делает вблизи мало ощутимой выпуклость оболочки. Эта труба, очевидно колоссального веса, бесшумно и плавно повинуется управлению. Однообразие её поверхности нарушено поясом мощных контактов в глубоких ячейках. Но общие размеры всего окружающего скрадывают размеры деталей. Только открытая дверь цилиндра обнаруживает его вместимость. Действительно, площадь его пола составляет около ста шестидесяти квадратных метров. Там, не стесняя друг друга, могли бы стоять двести человек. Однако внутренность цилиндра полностью использована: оканчиваясь в шести метрах над уровнем пола, закреплено несколько труб разных диаметров. Средняя труба – это мощный телескоп с экранами и с местами для наблюдений.
Кругом трубы телескопа закреплены другие трубы. Оконечности этих труб соединяются с находящимися на дне цилиндра резервуарами, которые, в весьма уменьшенном виде, напоминают отдельные части расположенной на подземном заводе пирамидальной батареи. Повсюду извиваются электрические кабели. Алюминиевые лесенки ведут к нескольким площадкам с пультами управлений. Но площадки и пульты не закреплены, а подвешены на гибких коленчатых сочленениях.
– Для этой трубы, сэр Артур, мы воспользовались заготовленными германскими артиллеристами секциями ствола проектировавшейся ими метательной установки. Она носила секретный шифр Гамма-11. Как видите, – я надеюсь, гepp Хаггер и другие джентльмены не обидятся, – немцы продолжали страдать гигантоманией, впрочем, научно обоснованной.
– Да, да, мистер Макнилл, сэр Форрингтон, – я тоже люблю шутить, – почти перебил Макнилла скрипящий голос одного из новых американцев, – мы с вами теперь тоже делаем большое дело…
В группе белых халатов, осклабившись, кивала голая голова в золотых очках. Сильные стёкла делали глаза неестественно большими. В маленькой толпе послышался одобрительный гул. Раздавались отдельные слова:
– Сэр Артур Форрингтон… рады вниманию… герр Хаггер… великая заокеанская страна… люди науки… мистер Макнилл… общие надежды…
Томас Макнилл поднял руку:
– За дело, господа, за дело! Прошу всех по местам, – сказал он, глядя на часы. – Продолжим начатую работу…
Макнилл, Форрингтон и Хаггер поднялись на площадку под телескопом. Остальные молча заняли свои, очевидно обычные, места. Два белых халата остались на площадке. Затем дверь была закрыта, и всё плавно двинулось вверх. Макнилл говорил, а Форрингтон слушал его молча, ни разу не прервав точную, сжатую речь хозяина.
5
Мы кратко передадим пояснения, данные Макниллом Форрингтону. Труба в углу крепостного двора была верхней частью цилиндра – «небесной пушки», как назвал её Макнилл. При полном опускании пушки вниз труба скрывалась под землёй.
Более чем стосорокаметровая длина пушки была использована для усиления импульса выбрасывания того, что изготовлялось в подземном заводе и получало жизнь и направление в пушке. Когда пушка поднималась вверх и принимала рабочее положение, – Макнилл назвал его положением действия, – низ цилиндра охватывала стальная обойма. Управление переходило внутрь пушки после того, как контактный пояс цилиндра соприкасался с таким же поясом в обойме. Обойма, скользя в системе шестерён и подшипников, позволяла придавать пушке весьма острые углы по отношению к плоскости горизонта – до десяти градусов. Вся система подражала движению человеческой руки в плечевом суставе и с лёгкостью каталась в нём. Движение в плоскости горизонта могло происходить по дуге немного более 270°, а именно с северо-востока до северо-запада. Сочетание движения в обеих плоскостях позволяло выбирать любую точку на небе. Движение обоймы с заключённым в неё цилиндром подчинялось, по желанию оператора, комбинированному сочетанию управления фотоэлементами с часовым механизмом. Эта система, идея которой давно используется в астрономических обсерваториях, позволяла пушке преследовать своим жерлом любое движущееся в пространстве тело – при условии или его большого удаления по отношению к земному шару, или очень медленного движения. За пролетающим самолётом эта пушка не могла бы следовать, да это и не было целью конструктора. Меньшие пушки для ограниченных и более близких целей только ещё предполагались.
Управление всей системой движения и, что важнее, всеми процессами, для которых было построено это сооружение, осуществлялось одним оператором – с помощью клавиатуры, несколько более сложной, чем у пишущей машины. Клавиатура передавала приказания второстепенным пультам управления. Эту часть объяснений Форрингтон слушал не так уж внимательно. Ведь Макнилл, в сущности, только увеличил масштабы, используя известное. Дальнейшее было более интересным.
– Должен признаться, сэр Артур, что я использовал ваши советы не совсем так, как вначале предполагал я сам. С помощью господина Хаггера я изменил углы магнитных полей и последовательность их включения. Я получил скорости движения обрабатываемых масс, близкие к скорости света. Мы, как вы понимаете, не пошли на риск. Правда, мы были предупреждены катастрофами в Рикфорде и Майдлтоне! – Макнилл улыбнулся. Хаггер сидел угловатый, неподвижный, как инертная масса.
– Видоизменив таким образом систему вашего циклотрона, мы настойчиво производили атомную бомбардировку. Были получены новые вещества значительных атомных весов, не 238,07, как уран, но со значениями во много раз большими. Почти год назад мы дошли до 2480. Я полагаю, что это предел. Одновременно атомные ядра освобождались от электронов. Я получил новый вид вещества. Хотя плотность его далека от физического предела, а вес – от абсолютного, но один кубический сантиметр этого вещества весит уже около ста сорока пяти килограммов. Освобождение атомной энергии наших новых веществ открыло перед нами новые возможности…
«Небесная пушка» окончила свой подъём. Был слышен хрустящий шорох охватывающих её нижнюю часть стальных челюстей обоймы. Общее освещение было выключено. Только пульты управления освещались лампами под непроницаемыми для света колпаками. Повинуясь приказу, переданному Макниллом клавишами, инженер, управляющий общим движением системы, начал направлять «небесную пушку» на восток. Всё стало перемещаться в вертикальной плоскости. Пол рабочей кабины и казённая часть пушки стали уходить вправо, а ствол – влево. Это перемещение не мешало находившимся в пушке людям. Все пульты управления, висевшие на гибких сочленениях, сохраняли горизонтальное положение, самостоятельно подчиняясь силе тяжести. Люди были неподвижны – система двигалась вокруг них.
Движение прекратилось. Чудовищная масса пушки чуть ощутимо вибрировала. Контрольные аппараты издавали слабое тиканье. В воздухе резко пахло озоном. Негромкий, спокойный голос Макнилла сказал:
– Сейчас я начинаю. Прошу вас, сэр Артур, наблюдайте за находящимся перед вами экраном телескопа.
Возник новый звук. Где-то, очень далеко в пространстве жерла пушки, металлический голос глухо тянул – «оум, оум, оум, оум»…
Форрингтон, сидевший рядом с Хаггером на лёгком жёстком кресле, смотрел прямо перед собой. На экране появилась Луна. Сейчас она была такой, каким земной спутник виден в телескоп средней силы. Руки Макнилла управляли клавишами. Голос, тянувший «оум», понизился и ускорил своё бормотание. Смотрящим на экран – сэр Артур и немец сидели, а Томас Макнилл стоял сзади них – показалось, что они несутся вперёд с непередаваемой скоростью. Только привычка Форрингтона к смелым опытам удержала его на месте. Челюсти сэра Артура сжались. Пальцы крепко охватили ручки кресла. Границы желтовато-белого диска Луны мгновенно расширились на экране и выскочили за его пределы. С какой-то непостижимой скоростью они мчались к Луне или Луна мчалась к ним! Немного кружилась голова; чувствуя, как у него сжимается сердце, Форрингтон на мгновение закрыл глаза. Когда он их вновь открыл, на него летел знакомый кратер Эратосфена. Ещё мгновение, – и удар!..
Движение прервалось внезапно. Невольно сэр Артур подался вперёд и почти коснулся лбом экрана. Да! Поверхность Луны была видна так же, как виден ярко освещённый двор из окна пятого этажа! Можно было сосчитать все трещины сухой, мёртвой каменной плиты.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ
НОВОЕ И СТАРОЕ


Глава первая
ИСТОРИЯ ОДНОЙ ЖИЗНИ

1
ШЕЛЕСТИТ свежими листьями, играет яркими красками весёлое чернолесье. Быстро поднимаются вверх осины и ольха, легко обгоняют в росте молодой дубок и заслоняют от него солнце.
Время идёт. Слабые осины и ольха рано дряхлеют. Мхи покрывают их мёртвые стволы, упавшие на землю. Идя по лесу, не наступайте на них, – не найдёт опоры нога, хотя форма дерева и сохранилась. Осталась только хрупкая оболочка, – под ней пустота, жилищ насекомых и змей.
А сверстник осин и ольхи, дуб, стоит прочно. Он полон жизни.
Прекрасна молодость, но ведь и старость может быть временем силы! Иной человек находит своё высшее счастье в полноте творчества, подготовленного долгими годами труда, и не променяет свою могучую старость ни на какие радости юности…
В новой Москве уцелели уголки, пока ещё оставшиеся вне красных линий реконструкций. Эти переулки, площадки, тупики кажутся чем-то весьма архаичным по резкому контрасту с высокими каменными громадами новых широчайших улиц.
В одном из таких кривых тупиков, в котором заметно нежелание старинных застройщиков подравнять под одну линию скромные фасады своих домов, вы найдёте дом старомосковской постройки. Что же, может быть, пора его покрыть колпаком, чтобы сохранять живую память у потомков о быте дедов и прадедов? Однако он ещё прочен и уютен.
Дом одноэтажный, с мезонином. Хотя кирпич цоколя начал трухляветь, он ещё долго продержится. Белые стены – на вид каменные. На самом же деле сруб из мерных сосновых брёвен обит войлоком снаружи и изнутри. Старые московские мастера строительного дела с таким искусством выполнили внешнюю отделку и так она прочна, что пока не отобьют кусок добротной штукатурки, человек, не искушённый в наших старых строительных приёмах, обязательно будет спорить:
– Смотрите же сами, конечно, дом каменный!
Четыре ступени под шатровым навесом крыльца ведут посетителя к двери, у которой какой-то особенно гостеприимный вид. На широкой дверной филёнке гладкая бронзовая доска, на ней двумя строчками вырезаны три слова: имя, отчество, фамилия.
В этом доме, как видно, много читают: даже в столовую проникли книжные шкафы. Через стекло на одинаковых кожаных корешках десятков толстых томов, стоящих в ряд на полке, можно увидеть годы минувшего столетия.
За столом в столовой сидят две женщины: молодая, лет двадцати четырёх или двадцати пяти, и невысокая седая старушка. Бронзовые волосы обрамляют нежное лицо молодой женщины. Голос её звучит весело. Утомлённые черты лица её собеседницы, покрытого крупными морщинами, носят печать долгой и, наверно, далеко не всегда лёгкой жизни. Но её ясные глаза и живые движения свидетельствуют о сохранившейся бодрости тела и силе духа.
– Право же, дядя Федя стал каким-то удивительно молодым за последнее время! – говорила молодая женщина. – Когда мы перед его отъездом возвращались с дачи в поезде, он живо вскочил и предложил какой-то женщине своё место – это нужно было видеть! Та даже растерялась. А когда я хотела его посадить на своё место, он на меня зашикал: «Я совсем не устал, глупости, сидите, пожалуйста». Так и ехал стоя.
– Я как-то слышала, как Фёдор Александрович говорил Ивану Петровичу, – я их поила чаем в кабинете, – что он начал жить только в последние десять лет, – сказала старушка. – А всё, что было раньше, – это только подготовка к их теперешним работам. И так убеждённо говорил! Он ведь очень всегда увлекается… Вот, ты этого не можешь помнить, это было в 194… году, когда справляли его шестидесятилетие. Он очень взволновался после всех речей, и когда ему пришлось говорить, – я слышу, голос-то задрожал. Уж я его знаю. Федя тут же на себя рассердился, и на всех тоже и стал страшно громко говорить, что он благодарен, конечно, и, конечно, всё это очень пышно, что он, конечно, очень мало сделал и что он, конечно, ещё должен много сделать, чтобы оправдать доверие. Он всегда, когда волнуется, говорит «конечно».
«А потом он совсем запутался в своих «конечно» и только махал руками, и все громко аплодировали. А когда к нему побежали студенты, он так взлетел вверх по лестнице, что они его не догнали. Я тоже наверх пошла. Федя заперся в своём кабинете. Студенты стучат в дверь, просят открыть. А он им оттуда кричит: «Не выйду, пока не дадите слова, что качать: не будете, я не хочу!» Они закричали: «Даём слово!» Федя тогда выходит, такой спокойный, точно дома, поднял вверх палец – ты эту манеру знаешь – и говорит: «Все идите по своим местам!» Заметил меня, покосился и спрашивает: «А ты тут что делаешь?» А сам чуть улыбается.
«Я ему на следующий день показала «Известия», где описывался юбилей. Там было сказано, что юбиляр выступил с прочувствованной речью. А Федя говорит: «Какие журналисты вежливые, только не напрасно ли? Нужно было побранить, потому что у меня речи не получилось и в общем получился беспорядок». А вот когда ему давали первую правительственную награду, я хоть там и не была, но он мне сам рассказал, что у него слёзы были, а стыдно ничуть не было. Уж он у нас такой, Таточка…
– Анна Александровна, мама Аня, милая, хорошая, расскажите мне подробно о дяде Феде!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29