– Вот вы утверждаете, что техника реактивного движения находится в состоянии детском, – наседал Королев на своих оппонентов. – Вы критикуете, и часто справедливо критикуете Оберта, Эсно-Пельтри, Годдарда. Но они дело делают, проектируют, строят, пускают. И мы думаем не отстать от них. Кто же, по-вашему, должен реактивную технику переводить из детского в юношеское состояние, как не мы с вами?
– Для этого нужны наука, приборы, стенды, – перебивал Мачинский. – А все хотят сразу летать, простите, к звездам...
– Цандер мечтал о полете к Марсу, но это не помешало ему решить очень много неотложных практических задач...
– Вот, вот, именно марсианские корабли! Да неужели вам, Сергей Павлович, не ясно, что весь оптимизм этих популярных статеек дутый? Вы же серьезный человек! Я утверждаю, что все разговоры о том, будто завтра мы улетим не только в стратосферу, но и еще дальше, по меньшей мере преждевременны. У нас случайные полеты и случайные достижения...
– Надо сделать их системой...
– Но для этого надо подождать решения, хотя бы частичного, целого ряда научных и технических задач, которые известны вам не хуже, чем мне...
– Да поймите же наконец, – закипятился Королев, – что никогда не наступит такого дня, когда мы решим, пусть даже частично, все научно-технические проблемы и скажем себе: «Ну, теперь давайте строить стратоплан!» Этого никогда не будет! Нельзя установить все наивыгоднейшие диаграммы скоростей, оптимальные внешние формы, наилучшую геометрию дюз и камер. Да невозможно это сделать! Над этими проблемами внуки наши еще мучиться будут! Теория и практика должны двигаться вперед вместе. И отлично, если теория опередит практику, осветит ей путь, избавит от блужданий в тупиках, но возможно, что теория и не поспеет, будет догонять, объяснять, а не предсказывать. Так бывало в истории науки...
– Вы верите, что человек полетит в стратосферу на реактивном аппарате в ближайшем будущем? – спросил кто-то за его спиной.
– Нет, я не верю. Я просто знаю, что он полетит, – ответил Королев. Так удачно получилось, что следом за Мачинским выступал с докладом Тихонравов. Михаил Клавдиевич начал вроде бы «от печки», но в словах его ясно была слышна ирония. Он говорил, что сама возможность полета ракеты в пустоте подвергалась сомнению и даже Годдард ставил опыты на сей счет.
В зале заулыбались. Тихонравов говорил и о вульгарной популяризации, и о зарубежных работах, и о том, как нужна ракетчикам автоматическая аппаратура для стабилизации полета. Но, говоря обо всех болячках и трудностях, он кончил очень бодро:
– Надо считать, что высота 25-30 километров есть высота реальная для самого ближайшего времени. Высоты же в 100 километров и более могут быть достигнуты в самом недалеком будущем... Без сомнения, чрезвычайно заманчивым является подъем на такую высоту человека. В настоящий момент данный вопрос надо считать открытым, так же как и подъем человека при помощи ракеты на значительно меньшие высоты. Но возможность такого полета не представляет ничего невероятного. Как правило, обычно приборы и различные приспособления и механизмы первыми проникали в области, труднодоступные человеку, и уже следом за ними шел человек...
Рынин и Тихонравов провели артподготовку. Королев пошел в наступление.
Доклад Сергея Павловича «Полет реактивных аппаратов в стратосфере» пришелся уже на конец конференции. Это и хорошо и плохо. Плохо, потому что народ устал. Хорошо, потому что теперь он ясно представлял себе уровень докладов, знал, что говорить будет точно по делу, в грязь лицом не ударит. Разложил на трибуне бумаги, начал скромно, тихо, но по смыслу нахально, так, что все шепотки в зале сразу пресеклись:
– Мною будет освещен ряд отдельных вопросов в связи с полетом реактивных аппаратов в стратосфере, причем, особо подчеркиваем, –он сделал маленькую паузу, – именно полетов, а не подъемов, т.е. движения по какому-то маршруту для покрытия заданного расстояния...
Как по полочкам разложил Королев всю проблему. Прежде всего он разделяет реактивные аппараты на три группы: твердотопливные, чаще всего пороховые, аппараты с жидкостными ракетными двигателями, те самые, над которыми работали Циолковский, Годдард, Оберт и Цандер, и, наконец, аппараты, использующие кислород атмосферы, самолеты с воздушно-реактивными двигателями, теорию которых дал Стечкин, с которыми экспериментировали Лорен и Крокко. Дальше – подробный анализ каждой из трех групп, анализ объективный, трезво оценивающий все преимущества, и действительные, и мнимые, не упускающий ни одной трудности и, где это возможно, сразу дающий рекомендации по их преодолению.
Сергей Павлович упорно настаивает именно на полете человека в стратосферу: «...речь может идти об одном, двух или даже трех людях, которые, очевидно, могут составить экипаж одного из первых реактивных кораблей».
Одни из первых реактивных кораблей... Один, двое, трое... Гагарин, Беляев с Леоновым, Комаров с Феоктистовым и Егоровым. Да, так и было...
Вес такого корабля, по мнению Королева, «будет измеряться не десятками, не сотнями, а, быть может, тысячей или даже парой тысяч килограммов и более».
Первый «Восток» на контрольном взвешивании показал 4725 килограммов.
Королев словно уже видит эту необыкновенную, фантастическую конструкцию, словно не раз уже раскалывался несуществующий космодром громом ракетного взлета. Он рассказывает об этом старте со всеми подробностями, он говорит, что взлет этот «будет происходить, по крайней мере, в первой своей части достаточно медленно. Это будет происходить, во-первых, потому, что организм человека не переносит больших ускорений. Ускорение порядка 4g допустимо, но и то в течение ограниченного времени. Во-вторых, низкие, наиболее плотные слои атмосферы выгодно проходить с небольшими скоростями, так как в противном случае пришлось бы преодолевать весьма значительное сопротивление воздуха...»
Он не скрывает трудностей и не сулит быстрых и легких побед. «Центральным вопросом является повышение полезной отдачи топлива... Другим немаловажным вопросом является получение сплавов с очень высокой температурой плавления для изготовления ответственных частей двигателя... Можно упомянуть еще ряд неразрешенных вопросов, как-то: управление реактивным аппаратом, его устойчивость, вопросы посадки (что, как можно предполагать, будет делом далеко не легким), необходимость создания принципиально совершенно новых приборов для управления аппаратом, различных наблюдений и т.д.»
В каждой строке здесь зашифрована будущая программа работы десятков коллективов, тысяч людей, их судьбы. Кто из сидящих в зале мог предполагать тогда, что «управление реактивным аппаратом», например, вырастет в целую отрасль науки, потребует нового математического осмысления, новых откровений газовой динамики, механики, теории регулирования. Какой короткий, маленький, в общем-то, доклад сделал Королев в Ленинграде и какой огромный в то же время, если взглянуть на него сегодня, с вершины прошедших десятилетий...
О воздушно-реактивных аппаратах он говорил мало, отметил благоприятный весовой баланс, большую скорость и увеличение потолка по сравнению с винтомоторными самолетами. Сразу можно было почувствовать, что ВРД его не интересуют. Он считал этот вид двигателей некой промежуточной ступенькой в стратосферу и не скрывал своих намерений перепрыгнуть с разбегу через эту ступеньку.
Горячность и убежденность докладчика предполагали весьма мажорный финал его выступления, но кончил он без всякого пафоса:
– Работа над реактивными летательными аппаратами трудна, но необычайно интересна и многообещающа. Трудности в конечном счете несомненно преодолимы, хотя, быть может, и с несколько большим трудом, чем это кажется на первый взгляд.
«Правда» отметила: «В интересном докладе инж. С.П. Королев (Реактивный научно-исследовательский институт) подверг анализу возможность и реальность полета реактивных аппаратов в высших слоях атмосферы. Центральным является здесь создание ракетных двигателей на жидком топливе. Разрешение этой проблемы упирается в необходимость чрезвычайно большого расхода топлива и весьма высокие температурные условия (до 3 тыс. градусов)».
В киоске у Дворцового моста купил пять экземпляров «Правды», запрятал во внутренний карман пальто, чтобы не увидели, не засмеяли...
В те прозрачные хрупкие дни весны, когда Сергей Павлович Королев бродил по мокрому солнечному Ленинграду, в маленьком, по окна укрытом сугробами селе Клушине, в избе при дороге на старый Гжатск уже почти месяц жил мальчик. Мать и отец улыбались, слушая его писк, и шепотом спорили – все не могли понять, какого же цвета глаза у сына... И никак не мог тогда в Ленинграде знать Королев, что через много очень трудных, подчас жестоко несправедливых к нему лет наступит новая прекрасная весна, когда этот неведомый ему мальчик в нестерпимо ясных глазах своих принесет ему отблеск нового мира, мира черного неба и голубой Земли, мира, которого до него не видел никогда ни один человек.

Президиум Всесоюзной конференции по изучению стратосферы.
Ленинград, 31 марта 1934 г.



20
Широта горизонта определяется высотой глаза наблюдателя.
Адмирал Степан Макаров
Ворошилов не любил Тухачевского и скрывал это с трудом. В Тухачевском была открытая уверенность, он всегда знал, что надо делать и чего не надо, и это – раздражало. Еще нервировала пилочка, которую Михаил вдруг быстро, как маленькую сабельку, выхватывал из нагрудного кармана гимнастерки и, не глядя, начинал подпиливать ногти. Трудно объяснить, но в этой пилочке было что-то обидное, издевательское для Клима Ворошилова. При виде этой пилочки он сразу вспоминал, что Михаил – сын поручика лейб-гвардии и сам служил в Семеновском полку, и отогнать от себя эту не первый раз посещавшую его мысль был не в силах. Разговор, однажды вскользь начатый Тухачевским о ракетах, тоже показался каким-то издевательским. Михаил словно ждал и желал возражений и даже улыбнулся, правда, одними глазами, когда Ворошилов сказал, что большого проку в ракетах он не видит.
Разговор этот, вроде бы мимолетный, имел долгую предысторию. Впервые серьезно задумался Тухачевский о ракетах в Ленинграде, когда осматривал Газодинамическую лабораторию. Ее конструкторы и хозяйственники сидели в том же доме № 19 по улице Халтурина, где жил сам Михаил Николаевич. По его распоряжению ракетчикам выделили еще помещение «под шпилем» в центральной части Адмиралтейства и в каменных мешках Иоанновского равелина Петропавловской крепости, где не то что ракетные двигатели запускать, а бомбы авиационные взрывать было можно. Однажды он приехал в крепость посмотреть на испытания. Рев и пламень жидкостного двигателя, невероятная мощь, скрытая в этой машине, поразили его. После испытаний он зашел на стенд. Сильно пахло гарью и какой-то едкой химией. Молоденький, похожий на скворца, Валентин Глушко объяснял ему устройство своего мотора. Он сразу все понял, подивился простоте, если не сказать примитивности конструкции этого «горшка» и еще более укрепился в мысли, что все это – не игрушки, что этот такой жаркий и громкий и в то же время такой маленький огненный агрегат может в будущем изменить весь облик военной техники. Тогда же, после разговора с Глушко, он напишет: «...крайне секретно, но интенсивно ведутся работы по созданию реактивного мотора»...
Сразу, чтобы не забыть, вернувшись из крепости в штаб, он распорядился увеличить оклад Глушко до тысячи рублей. Финансист, когда принес на подпись приказ, робко заметил, что начальник всей лаборатории получает только пятьсот... Тухачевский посмотрел ему в глаза, чуть дольше, чем обычно, и сказал:
– Я знаю.
Потом, уже в Москве, познакомившись с ракетчиками из ГИРД, он часто их сравнивал. Ленинградцы были старше, солиднее, основательнее. Даже молодые. Тот же Глушко, чистенький, аккуратненький, действительно сразу видно, что из университета, новая интеллигенция, ученый завтрашнего дня. А Королев совершенно не похож на ученого. В крепкой его фигуре какая-то хмурая крестьянская деловитость. А говорят, он как раз из интеллигентной семьи. Однажды в разговоре с ним Тухачевский обронил:
– Rira bien, que rira Ie dernier...
Королев улыбнулся и тут же бросил в ответ с сильным малороссийским акцентом:
– Je crois, nous ne serons pas d'humeur a rire, tous les deux...
Королев был упрям и все время старался скрыть свою молодость подчеркнутым немногословием. Он отвечал на вопросы с ясной строевой краткостью, полагая таким образом расположить к себе заместителя наркома, и разглядеть его за этой вечной деловой насупленностью Тухачевский никак не мог.
Вот Цандера он понял сразу. Уже потому, как тот слушал, вытянув шею и по-донкихотски устремив вперед жидкую рыжеватую бородку, как до белизны сжимал в замке тонкие пальцы, по его быстрым зеленоватым глазам, в которых легко можно было прочесть все его переживания, без труда определялся в нем замечательный и бесполезный тип распахнутого фанатика. На одном совещании, куда приглашены были и ленинградцы, во время обсуждения доклада Королева Цандер вдруг попросил слова и заговорил о полете на Луну, о том, насколько дешево, по его расчетам, может такое путешествие стоить. Лангемак улыбался. Глушко с любопытством переводил взгляд с Цандера на Тухачевского и обратно. Королев что-то шипел, крутился, стараясь на ощупь отыскать своим сапогом ботинок Цандера.
– Фридрих Артурович, – мягко, словно поправляя ребенка, сказал Тухачевский, – мне кажется, сейчас рано говорить о Луне. Думать о межпланетных полетах надо, но сегодня перед нами стоят более неотложные задачи...
Цандер слушал его, неотрывно глядя в глаза, нервно сглатывал, дергая кадыком, и медленно кивал, но так, что понять, укоряет ли он, или соглашается, было невозможно.
Тухачевскому давно было ясно, что в своем стремлении к единству ракетчики правы. Распыление средств, распыление кадров, невозможность обеспечить всех более или менее приличной производственной базой – вот что тормозит их больше, чем отсутствие лимитов на жаростойкую сталь. Хотя и сталь эта, конечно, тоже им нужна...
Невозможно точно установить, кому первому пришла в голову мысль о создании ракетного института: Королеву в московской ГИРД, Петропавловскому в ленинградской ГДЛ или Тухачевскому в Наркомвоенморе (Народном комиссариате по военным и морским делам). Можно только попытаться хронологически проследить, как это все происходило, и понять, что же стоит за трафаретной фразой, кочующей из одной книги по истории ракетной техники в другую: «В 1933 году по инициативе М.Н. Тухачевского был создан Реактивный научно-исследовательский институт...»
Если Ворошилов не любил Тухачевского, то ради справедливости надо сказать, что и Тухачевский не любил Ворошилова. Он все время невольно сравнивал Клима с его предшественником – Михаилом Васильевичем Фрунзе, погибшим в 1925 году на операционном столе при обстоятельствах странных, если не сказать зловещих. Тухачевский никого не винил, гнал от себя мысль о возможной злонамеренности врачей, успокаивал грустной статистикой медицинских ошибок. Фрунзе был талантлив – это сразу чувствовал всякий человек, с ним соприкасающийся. Как всякий человек сразу должен был почувствовать, что Ворошилов – бездарен. Тухачевскому трудно было с ним работать. В 1928 году он просит освободить его от обязанностей начальника штаба РККА. Новое назначение было вполне достойным: командующий Ленинградским военным округом. Так он узнал ГДЛ. Рамки округа ограничивают его инициативу, но, конечно, не без нажима Михаила Николаевича 25 июля 1930 года издается приказ, закрепляющий передачу ГДЛ военному Артиллерийскому институту (АНИИ). Когда 19 июня 1931 года Тухачевский назначается заместителем наркома и заместителем председателя Революционного военного совета (РВС), он получает власть уже всесоюзную и сразу – 15 августа 1931 года – переводит лабораторию ленинградцев в распоряжение вооруженцев РККА.
Взять под свое крыло московскую ГИРД сложнее: ему не хотелось обострять отношения с Робертом Эйдеманом – совсем недавно, в марте 1932 года, его назначили председателем Осоавиахима, детищем которого была ГИРД. Вместо того чтобы помочь своему коллеге по Реввоенсовету, он, получается, посягает на его хозяйство. Впрочем, Роберт Петрович умен и поймет, что ракетчики военным нужнее, а ему и без ракетчиков дел хватит.
Поставив перед собой какую-нибудь задачу, Тухачевский мог на время отвлечься, но никогда не забывал задуманного: ГИРД постоянно в поле его зрения. 1 февраля 1932 года Королев докладывает о работе ГИРД в Управлении ВВС РККА, а через месяц в рабочем дневнике Цандера появляется короткая строчка:
«Поездка на засед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157