Рука задергалась, пальцы разжались, выпустив длинную почерневшую кость, которую отчаянно сжимали. Не было никакого Титаноборца, не было подарка богов. Тут боль пронзила грудь наемника, и он увидел, что лежит весь окровавленный в снегу.
– Торм, – прошептал Гвидион, прежде чем великан нанес последний, смертоносный удар.
ЖИЗНЬ ПОД ЗЕМЛЕЙ
Глава, в которой Гвидион Быстроход неожиданно предстает перед вершителем его судьбы, а всемогущий Терм, исполняя свой долг, пытается защитить честь погибшего.
Воздух наполняли взволнованные голоса. Радостные крики, шепот и бормотание, в которых слышались надежда и отчаянная жажда спасения, – все слилось в один сплошной гул, нависший над равниной Фуги. Эта разноголосица обладала какой-то странной силой, которая, благодаря безграничному оптимизму, одновременно успокаивала и волновала. Таковы были молитвы недавно умерших.
– Сильванус, могущественный Отец Дубов! Забери меня к себе в великий круг деревьев – сердце твоего дома в равнине Согласия!
– Мы дети Властелина Утра, рожденные вновь благодаря его неусыпной заботе. Позволь нам, Летандер, подняться на небеса, как солнце на рассвете, и возродить наш дух рядом с тобой!
– О Мистра, богиня Магии, слуга твоей великой церкви робко просит, чтобы ты посвятила его в секреты таинств и наделила частицей волшебной силы, окутывающей весь мир!
В ясном небе над бесконечной снежной равниной вспыхнул свет, предвещая прибытие божьего глашатая. Огромное создание, вырезанное из ониксовой глыбы размером с целый замок, полностью подчинялось своему божественному создателю, служа ему верой и правдой. Марут завис над толпой и внимательно оглядел собравшиеся души глазами, горящими как сапфиры, на круглой неподвижной физиономии. Широкие пластины доспехов, затейливо украшенные золотой чеканкой, не скрывали ни широких плеч глашатая, ни мускулистых рук. От него исходили решительность и сила, за которыми, однако, угадывалась мудрость.
Души, столпившиеся на бесконечной равнине, выжидательно смотрели на глашатая. Тот осенил толпу благословляющим жестом. Стоило ему широко растопырить тупые пальцы, как над темной ладонью засиял голубовато-белый шар. Мягкое свечение постепенно набирало силу и вскоре превратилось в звездный круг, из центра которого заклубилась тонкая струйка красного тумана.
Тени умерших узнали священный символ. Со всех концов равнины послышались крики: «Мистра!»
Из каждой звезды вырвался сноп света, и всю равнину усеяли молнии. Они поражали последователей богини Магии, уничтожая все заботы и волнения, успевшие сковать души твердым панцирем за годы их земной жизни. Слуги Мистры огласили равнину радостными криками. Купаясь в любви и могуществе Повелительницы Волшебства, они широко раскинули руки и поплыли к кругу света. Одна за другой преданные Мистре души превращались в сияющие звезды. Когда все они воспарили над толпой, глашатай закрыл ладонь и исчез.
Оставшиеся на равнине Фуги возобновили свои молитвы в один голос:
– Слышишь, как звенит мой меч, ударяясь о щит! Призываю тебя, о Владыка Битв, и прошу забрать меня в Лимбо и принять в ряды твоего великого войска. Мои победы в твою честь стали легендой, за свою жизнь я прислал на это поле мертвых огромную толпу. Мой верный меч сразил Астолфо с Высокой горы и Фрода Серебряную Бороду. От моей руки пали Магнес, сын Эдрина, и Гема, подлый рыцарь Талоса…
Гвидион Быстроход уставился на закованного в латы человека, который, не переставая молотил своим мечом по треснувшему щиту. Воин выкрикивал имена, которым, казалось, не будет конца, прерываясь только для того, чтобы вознести мольбу к Темпосу: «Забери меня из этого унылого места». Гвидион натыкался и на других последователей бога Войны. Все они вели себя одинаково – хвастались победами и просились в войско бога, чтобы провести вечность в славном беспрерывном бою.
Наемник скорбно покачал головой и побрел дальше. Повсюду мужчины и женщины посылали молитвы своим богам. Менестрели и бродяги образовали мощный хор, воспевая хвалу Повелителю Всех Песен, богу Милилу. В толпе нашелся один-единственный последователь Ловиатар, богини Боли; он двигался среди других душ, нахлестывая себя колючим хлыстом, и не замечал, что творится вокруг. Менестрели тут же расступились, давая дорогу этой обезумевшей тени, и песня их разладилась. Однако пауза была недолгой, и хвала Милилу снова вознеслась в небо, преисполненная такой гармонии, что притихли даже свирепые последователи Малара, Повелителя Зверей.
И среди всей этой многоголосицы Гвидион Быстроход был нем.
Он давно бродил по равнине Фуги, хотя не мог точно сказать, когда именно там оказался. Поначалу наемник еще надеялся, что собственная смерть ему привиделась во сне. Тело ведь у него осталось невредимым – правая рука была на своем месте, остальные раны чудесным образом затянулись. На меховой накидке, купленной специально для путешествия в морозный Тар, не было ни пятнышка крови. И туника, и бриджи, и высокие кожаные сапоги выглядели как новые.
Но его память все еще будоражил вид собственной отрубленной руки, лежащей на промерзлой земле, и кровавый топор Трима, занесенный для второго удара. Стоило Гвидиону только представить эти сцены, как он понимал, что его судьба окончательно решена. Удар топора перенес его из царства живых во владения мертвых.
Сознание этого не пугало и не вдохновляло наемника. В ту секунду, когда он оказался среди бурлящей толпы, его разум окутала густая пелена безразличия. Он двигался как в тумане, не обращая внимания на все необычные звуки и виды, словно находился на каком-нибудь рынке в Сюзейле.
Гвидион кое-что знал из теологии и поэтому сразу догадался, что заполненное людьми пространство вокруг – не что иное, как равнина Фуги. Давным-давно, в бытность свою воином Пурпурных Драконов, ему довелось сопровождать обоз к Брунору Тарану, властелину карликов Мифрил-Халла. Во время этого путешествия на север странствующий проповедник надоел ему до безумия своими сложными объяснениями, какими путями душа попадает в вечность. Теперь же Гвидион гтов бть что угодно, лишь бы узнать, что его ждет за пределами равнины Фуги.
Отвернувшись от тех, кто поклонялся Милилу, тень воина еще раз попыталась обратиться к Торму. Но кому Быстроход ни адресовал бы свою молитву – Торму Правдивому или любому другому богу, – вместо слов из горла вырывалось жуткое карканье. Он не мог помолиться даже мысленно, тщетно стараясь припомнить хоть какие-то строки молитв, – слова ускользали, прежде чем он успевал их поймать.
Один из менестрелей Милила перестал петь и уставился на Гвидиона. Когда наемник встретился с ним взглядом, певец потупился, но воин все же успел заметить, как его глаза затуманил ужас.
Этот страх оказался заразительным. Он проник в сознание Гвидиона маленьким тлеющим угольком и прожег пелену безразличия, которое по-прежнему сковывало все его чувства. «Что если Торм отобрал мой голос, наказав за отступничество? – По спине Гвидиона пробежал холодок. – Нет, – напомнил он самому себе, – меня обвели вокруг пальца. Какой-то маг, какой-то всесильный чародей привел меня к этому концу».
Он закричал и заскулил, но из его уст не вырвалось ни звука. Вспыхнув, страх, до того тлеющий угольками, панической волной разлился в его сознании. Значит, его все-таки прокляли. Тот, кто заколдовал, украл у него частицу души…
Глаза Гвидиона налились горючими слезами, но когда он попытался их сморгнуть, то оказалось, что веки у него не закрываются.
Гвидион бросился бежать неведомо куда, а тени Преданных то и дело толкали его, почему-то не лишившись осязаемости точно так же, как он сам. Некоторые принимались молиться с еще большим жаром, когда мимо них неуклюже пробегал наемник, невнятно мыча. Другие просто провожали немигающим взглядом потерянную душу. Их поражала печаль, застывшая на лице воина, но они боялись прекратить молитвы и бросить ему слово утешения, чтобы их не постигла та же участь – лишиться собственных божеств.
Гвидион спотыкался, продираясь сквозь гудящую толпу. Вместо лиц он видел размытые пятна, а молитвы слились в бессмысленную какофонию. Он схватил молодую женщину, носящую серебряный диск Тиморы, и грубо затряс. Кто-то ведь должен был снять с него проклятие! В ответ на гортанную невнятную мольбу женщина одним пинком сбила Гвидиона с ног и попятилась.
– Этот, похоже, наш клиент, – послышался какой-то странный голос.
– Не-а. Просто еще один спятивший вершитель судеб. Бешабе поклоняются только такие придурки.
Грубые голоса никак не вязались со священными молитвами, и этот диссонанс привел Гвидиона в чувство. Он вскочил с земли и резко обернулся. Его нос оказался на уровне живота самой ужасной твари, которую он когда-либо видел. Голова чудища когда-то принадлежала огромному волку, а безобразное туловище было собрано от десятка разных животных. Между заостренных ушей великана начиналась полосатая жесткая грива, спускающаяся вдоль всей сгорбленной спины. Остальное тело покрывала ярко-красная чешуя. У существа были человеческие руки с когтистыми пальцами, которые оно нервно потирало. Прямо из-под рук начинались огромные лапы паука, беспрерывно молотящие воздух. Торс чудовища поддерживал змеиный хвост, скрученный кольцами, под тяжестью туловища змеиные кольца то сжимались, то разжимались, ни на секунду не останавливаясь.
– Ты совсем чокнулся, Пиндикс, – сказала, брызгая слюной, зверюга с волчьей пастью. – Это наш клиент, не сомневайся! Только взгляни на его рожу – она ведь зареванная.
Пиндикс сложил кожаные крылья и запрыгал к Гвидиону на костлявых лапах, как у кузнечика – коленками внутрь. Его тело, покрытое каучуковой желтоватой кожей, было худым и тонким, словно у изможденного голодом и жаждой ребенка. Глядя на Гвидиона единственным синим глазом, находящимся в центре широкой морды, Пиндикс нетерпеливо провел языком по сверкающим белым зубам и спросил:
– Ну как? Начинай молиться, слизняк.
Гвидион, обезумев, попытался спихнуть маленькую тварь с дороги, но вокруг его груди сомкнулись две пары паучьих лап и потянули его назад. Чудовище с волчьей головой грозно взглянуло на воина, положив когтистые руки ему на плечи.
– Ты слышал, что велел тебе Пиндикс, – прошипело чудище. – Дай нам послушать, как ты умеешь громко молиться.
Гвидион разомкнул губы и попытался призвать на помощь Торма, но, как и раньше, у него получилось только жалобное карканье.
Пиндикс покачал головой:
– Впервые ты не ошибся, Аф. Я был уверен, что он вершитель судеб. Они ведь вечно устраивают стычки с последователями Тиморы. – Он протянул пару черных кандалов. Железные кольца с лязгом разомкнулись, и оказалось, что изнутри кандалы утыканы острыми шипами. – Не вздумай бузить, слизняк.
Бросив один взгляд на людские тени вокруг, Гвидион сразу понял, что помощи ждать неоткуда. Все отвернулись от него, оставив на милость двух жутких громил-уродов. Преданные богам души образовали широкий крут. Их лица были обращены в небо, руки судорожно сцеплены в религиозном порыве, некоторые без устали крестили свои остановившиеся сердца.
Гвидион беззвучно проклял их и попытался вырваться из железной хватки Афа. Паника уступила место леденящему страху, что позволило ему мыслить чуть яснее. Тогда он и припомнил бесконечную муштру на парадном плацу в Сюзейле, когда отрабатывал приемы рукопашного боя. Воин сжал пальцы в кулак и нанес удар Афу в челюсть, одновременно всадив оба каблука в извивающийся змеиный хвост твари.
Аф раздраженно взвыл, но сразу вспомнил, что попадет в беду, если свернет пленному шею. Вместо этого стражник, щелкнув челюстями, впился зубами в руки Гвидиона, когда тот собрался нанести новый удар.
В ту же секунду Гвидион понял, что топор великана не избавил его от боли.
– Ох. Почему всегда одно и то же? – вздохнул Пиндикс. – Что бы я ни говорил, слизняки всякий раз пытаются буянить. – Он высоко подпрыгнул и защелкнул кандалы вокруг запястий Гвидиона.
Когда железные кольца со звоном сомкнулись, шипы вонзились в руки. Затем, словно почувствовав вкус живого существа, превращенного в тень, кандалы «проснулись» от ржавой спячки и врезались еще глубже. Шипы вонзались в кости, поворачиваясь. Ослепленная болью тень Гвидиона издала долгий вопль.
В первый раз с той минуты, как воин оказался на равнине Фуги, из его горла вырвался ясный звук.
Когда боль немного утихла, Гвидион увидел, что стоит в шумной толпе, собравшейся перед огромным некрополем, окруженным стеной. Все его тело нестерпимо болело, но шипы кандалов, видимо, перестали впиваться в руки. Один локоть Гвидиона держала когтистая рука Афа, а второй – холодные перепончатые пальцы Пиндикса. Воздух пропитало стойкое зловоние склепа. У Гвидиона невольно потекли по щекам слезы – не от боли в запястьях, а от удушливого запаха смерти и разложения, проникающего в нос и рот.
Рядом с воротами некрополя Трим, как и любой другой великан Фаэруна, смотрелся бы карликом. Темные и грозные, они уходили высоко в небо, теряясь в клубах красного тумана. От ворот в обе стороны до самого горизонта протянулись высокие стены. Здесь же располагались две массивные сторожевые башни. Гвидион стоял довольно далеко от стен, но ему показалось, что они шевелятся. У него создалось впечатление, будто каждый кирпичик ритмично перемещается, словно живой.
А вокруг воина хныкала и орала мятущаяся толпа. На каждом, кто был рядом, воин разглядел такие же кандалы, каждую проклятую душу сопровождала пара монстров-стражников. Эти создания были сродни Пиндиксу и Афу, но только по своему гротескному обличью. Их создатель сотворил безумную смесь из животных, людей, растений и даже камней с металлами. Твари летели, скользили, ползли, погоняя своих пленников, как упирающийся скот, который ведут на бойню; они тыкали в бедняг пальцами с присосками или подстегивали острыми пиками.
Толпа хлынула вперед, прижав Гвидиона к одной из сторожевых башен. Темная поверхность стены оказалась твердой и удивительно теплой, когда воин коснулся ее лицом. Он с трудом отодвинулся, чтобы получше разглядеть небольшие округлые камни. Никакие это не камни, решил он, а кусочки чего-то размером с кулак… Гвидион получше пригляделся и сжался от ужаса.
– Сердца! – завопил он. – Башня построена из человеческих сердец!
– Сообразительный парень, – хрюкнул Аф. – Ворота тоже из сердец. – Он опустил морду и уставился в застывшие от потрясения глаза Гвидиона. – Но, готов поспорить, ты не определишь, какие именно это сердца.
– Оставь его в покое, – буркнул Пиндикс. – На мой взгляд, он совсем не похож на проповедника. Такие мелочи волнуют только церковников.
– Сердца трусов, – со злорадством произнес Аф, не обращая никакого внимания на слова Пиндикса. – Стены из них получаются, конечно, не такие прочные, как из сердец героев, но жаловаться не приходится, ведь герои сюда попадают не часто.
Пиндикс с презрением тряхнул головой:
– Хм. Ты так гордишься этой стенкой, что можно подумать, ты сам ее построил.
– А вот и построил! – завопил Аф. – По крайней мере, я был здесь, когда ее только начали возводить!
Гвидион наконец обрел голос.
– Торм, спаси меня! – взревел он. Все стражники вокруг тут же обернулись к Гвидиону, и тогда рука с перепончатыми пальцами зажала ему рот.
– Забудь о нем, слизняк, – прошипел Пиндикс, – в Городе Раздоров существует только один бог, и ему не нравится, когда его подданные взывают к другим божествам. Нам все равно, если ты начнешь сводить с ним счеты в первый же день, как окажешься на свободе, но сейчас ты наш подопечный. Такое поведение плохо скажется на нас с Афом.
– А неприятности нам ни к чему, – добавил стражник с волчьей головой и, сжав костлявую руку в кулак, ткнул им в челюсть Гвидиона, раздробив ему кости. Изо рта тени посыпались зубы, словно мраморные камешки из прохудившейся котомки.
Пиндикс нахмурился.
– Ты наш худший враг, Аф, – вздохнул он, закрыв Гвидиона кожаным крылом от новых ударов. – Если он не сможет говорить, в замке на нас разозлятся не на шутку. Помнишь, что случилось в последний раз, когда ты свернул голову той тени?
Аф распрямил кольца змеиного хвоста:
– Ничего, заживет. Кроме того, он ведь взывал к другой силе, а ты знаешь правила на этот счет.
Пиндикс неохотно согласился, но на всякий случай влез между Гвидионом и Афом в ожидании, пока откроются ворота.
Откуда-то с вершины башни зазвучали рожки. Темные двери со скрипом распахнулись ровно настолько, чтобы пропускать не больше троих, идущих плечом к плечу. Стражники подталкивали своих подопечных к входу, затем проходили сами, следуя по пятам. Тени тщетно пытались сопротивляться, не желая преодолевать последние несколько шагов до ворот, за которыми начинался Город Раздоров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Торм, – прошептал Гвидион, прежде чем великан нанес последний, смертоносный удар.
ЖИЗНЬ ПОД ЗЕМЛЕЙ
Глава, в которой Гвидион Быстроход неожиданно предстает перед вершителем его судьбы, а всемогущий Терм, исполняя свой долг, пытается защитить честь погибшего.
Воздух наполняли взволнованные голоса. Радостные крики, шепот и бормотание, в которых слышались надежда и отчаянная жажда спасения, – все слилось в один сплошной гул, нависший над равниной Фуги. Эта разноголосица обладала какой-то странной силой, которая, благодаря безграничному оптимизму, одновременно успокаивала и волновала. Таковы были молитвы недавно умерших.
– Сильванус, могущественный Отец Дубов! Забери меня к себе в великий круг деревьев – сердце твоего дома в равнине Согласия!
– Мы дети Властелина Утра, рожденные вновь благодаря его неусыпной заботе. Позволь нам, Летандер, подняться на небеса, как солнце на рассвете, и возродить наш дух рядом с тобой!
– О Мистра, богиня Магии, слуга твоей великой церкви робко просит, чтобы ты посвятила его в секреты таинств и наделила частицей волшебной силы, окутывающей весь мир!
В ясном небе над бесконечной снежной равниной вспыхнул свет, предвещая прибытие божьего глашатая. Огромное создание, вырезанное из ониксовой глыбы размером с целый замок, полностью подчинялось своему божественному создателю, служа ему верой и правдой. Марут завис над толпой и внимательно оглядел собравшиеся души глазами, горящими как сапфиры, на круглой неподвижной физиономии. Широкие пластины доспехов, затейливо украшенные золотой чеканкой, не скрывали ни широких плеч глашатая, ни мускулистых рук. От него исходили решительность и сила, за которыми, однако, угадывалась мудрость.
Души, столпившиеся на бесконечной равнине, выжидательно смотрели на глашатая. Тот осенил толпу благословляющим жестом. Стоило ему широко растопырить тупые пальцы, как над темной ладонью засиял голубовато-белый шар. Мягкое свечение постепенно набирало силу и вскоре превратилось в звездный круг, из центра которого заклубилась тонкая струйка красного тумана.
Тени умерших узнали священный символ. Со всех концов равнины послышались крики: «Мистра!»
Из каждой звезды вырвался сноп света, и всю равнину усеяли молнии. Они поражали последователей богини Магии, уничтожая все заботы и волнения, успевшие сковать души твердым панцирем за годы их земной жизни. Слуги Мистры огласили равнину радостными криками. Купаясь в любви и могуществе Повелительницы Волшебства, они широко раскинули руки и поплыли к кругу света. Одна за другой преданные Мистре души превращались в сияющие звезды. Когда все они воспарили над толпой, глашатай закрыл ладонь и исчез.
Оставшиеся на равнине Фуги возобновили свои молитвы в один голос:
– Слышишь, как звенит мой меч, ударяясь о щит! Призываю тебя, о Владыка Битв, и прошу забрать меня в Лимбо и принять в ряды твоего великого войска. Мои победы в твою честь стали легендой, за свою жизнь я прислал на это поле мертвых огромную толпу. Мой верный меч сразил Астолфо с Высокой горы и Фрода Серебряную Бороду. От моей руки пали Магнес, сын Эдрина, и Гема, подлый рыцарь Талоса…
Гвидион Быстроход уставился на закованного в латы человека, который, не переставая молотил своим мечом по треснувшему щиту. Воин выкрикивал имена, которым, казалось, не будет конца, прерываясь только для того, чтобы вознести мольбу к Темпосу: «Забери меня из этого унылого места». Гвидион натыкался и на других последователей бога Войны. Все они вели себя одинаково – хвастались победами и просились в войско бога, чтобы провести вечность в славном беспрерывном бою.
Наемник скорбно покачал головой и побрел дальше. Повсюду мужчины и женщины посылали молитвы своим богам. Менестрели и бродяги образовали мощный хор, воспевая хвалу Повелителю Всех Песен, богу Милилу. В толпе нашелся один-единственный последователь Ловиатар, богини Боли; он двигался среди других душ, нахлестывая себя колючим хлыстом, и не замечал, что творится вокруг. Менестрели тут же расступились, давая дорогу этой обезумевшей тени, и песня их разладилась. Однако пауза была недолгой, и хвала Милилу снова вознеслась в небо, преисполненная такой гармонии, что притихли даже свирепые последователи Малара, Повелителя Зверей.
И среди всей этой многоголосицы Гвидион Быстроход был нем.
Он давно бродил по равнине Фуги, хотя не мог точно сказать, когда именно там оказался. Поначалу наемник еще надеялся, что собственная смерть ему привиделась во сне. Тело ведь у него осталось невредимым – правая рука была на своем месте, остальные раны чудесным образом затянулись. На меховой накидке, купленной специально для путешествия в морозный Тар, не было ни пятнышка крови. И туника, и бриджи, и высокие кожаные сапоги выглядели как новые.
Но его память все еще будоражил вид собственной отрубленной руки, лежащей на промерзлой земле, и кровавый топор Трима, занесенный для второго удара. Стоило Гвидиону только представить эти сцены, как он понимал, что его судьба окончательно решена. Удар топора перенес его из царства живых во владения мертвых.
Сознание этого не пугало и не вдохновляло наемника. В ту секунду, когда он оказался среди бурлящей толпы, его разум окутала густая пелена безразличия. Он двигался как в тумане, не обращая внимания на все необычные звуки и виды, словно находился на каком-нибудь рынке в Сюзейле.
Гвидион кое-что знал из теологии и поэтому сразу догадался, что заполненное людьми пространство вокруг – не что иное, как равнина Фуги. Давным-давно, в бытность свою воином Пурпурных Драконов, ему довелось сопровождать обоз к Брунору Тарану, властелину карликов Мифрил-Халла. Во время этого путешествия на север странствующий проповедник надоел ему до безумия своими сложными объяснениями, какими путями душа попадает в вечность. Теперь же Гвидион гтов бть что угодно, лишь бы узнать, что его ждет за пределами равнины Фуги.
Отвернувшись от тех, кто поклонялся Милилу, тень воина еще раз попыталась обратиться к Торму. Но кому Быстроход ни адресовал бы свою молитву – Торму Правдивому или любому другому богу, – вместо слов из горла вырывалось жуткое карканье. Он не мог помолиться даже мысленно, тщетно стараясь припомнить хоть какие-то строки молитв, – слова ускользали, прежде чем он успевал их поймать.
Один из менестрелей Милила перестал петь и уставился на Гвидиона. Когда наемник встретился с ним взглядом, певец потупился, но воин все же успел заметить, как его глаза затуманил ужас.
Этот страх оказался заразительным. Он проник в сознание Гвидиона маленьким тлеющим угольком и прожег пелену безразличия, которое по-прежнему сковывало все его чувства. «Что если Торм отобрал мой голос, наказав за отступничество? – По спине Гвидиона пробежал холодок. – Нет, – напомнил он самому себе, – меня обвели вокруг пальца. Какой-то маг, какой-то всесильный чародей привел меня к этому концу».
Он закричал и заскулил, но из его уст не вырвалось ни звука. Вспыхнув, страх, до того тлеющий угольками, панической волной разлился в его сознании. Значит, его все-таки прокляли. Тот, кто заколдовал, украл у него частицу души…
Глаза Гвидиона налились горючими слезами, но когда он попытался их сморгнуть, то оказалось, что веки у него не закрываются.
Гвидион бросился бежать неведомо куда, а тени Преданных то и дело толкали его, почему-то не лишившись осязаемости точно так же, как он сам. Некоторые принимались молиться с еще большим жаром, когда мимо них неуклюже пробегал наемник, невнятно мыча. Другие просто провожали немигающим взглядом потерянную душу. Их поражала печаль, застывшая на лице воина, но они боялись прекратить молитвы и бросить ему слово утешения, чтобы их не постигла та же участь – лишиться собственных божеств.
Гвидион спотыкался, продираясь сквозь гудящую толпу. Вместо лиц он видел размытые пятна, а молитвы слились в бессмысленную какофонию. Он схватил молодую женщину, носящую серебряный диск Тиморы, и грубо затряс. Кто-то ведь должен был снять с него проклятие! В ответ на гортанную невнятную мольбу женщина одним пинком сбила Гвидиона с ног и попятилась.
– Этот, похоже, наш клиент, – послышался какой-то странный голос.
– Не-а. Просто еще один спятивший вершитель судеб. Бешабе поклоняются только такие придурки.
Грубые голоса никак не вязались со священными молитвами, и этот диссонанс привел Гвидиона в чувство. Он вскочил с земли и резко обернулся. Его нос оказался на уровне живота самой ужасной твари, которую он когда-либо видел. Голова чудища когда-то принадлежала огромному волку, а безобразное туловище было собрано от десятка разных животных. Между заостренных ушей великана начиналась полосатая жесткая грива, спускающаяся вдоль всей сгорбленной спины. Остальное тело покрывала ярко-красная чешуя. У существа были человеческие руки с когтистыми пальцами, которые оно нервно потирало. Прямо из-под рук начинались огромные лапы паука, беспрерывно молотящие воздух. Торс чудовища поддерживал змеиный хвост, скрученный кольцами, под тяжестью туловища змеиные кольца то сжимались, то разжимались, ни на секунду не останавливаясь.
– Ты совсем чокнулся, Пиндикс, – сказала, брызгая слюной, зверюга с волчьей пастью. – Это наш клиент, не сомневайся! Только взгляни на его рожу – она ведь зареванная.
Пиндикс сложил кожаные крылья и запрыгал к Гвидиону на костлявых лапах, как у кузнечика – коленками внутрь. Его тело, покрытое каучуковой желтоватой кожей, было худым и тонким, словно у изможденного голодом и жаждой ребенка. Глядя на Гвидиона единственным синим глазом, находящимся в центре широкой морды, Пиндикс нетерпеливо провел языком по сверкающим белым зубам и спросил:
– Ну как? Начинай молиться, слизняк.
Гвидион, обезумев, попытался спихнуть маленькую тварь с дороги, но вокруг его груди сомкнулись две пары паучьих лап и потянули его назад. Чудовище с волчьей головой грозно взглянуло на воина, положив когтистые руки ему на плечи.
– Ты слышал, что велел тебе Пиндикс, – прошипело чудище. – Дай нам послушать, как ты умеешь громко молиться.
Гвидион разомкнул губы и попытался призвать на помощь Торма, но, как и раньше, у него получилось только жалобное карканье.
Пиндикс покачал головой:
– Впервые ты не ошибся, Аф. Я был уверен, что он вершитель судеб. Они ведь вечно устраивают стычки с последователями Тиморы. – Он протянул пару черных кандалов. Железные кольца с лязгом разомкнулись, и оказалось, что изнутри кандалы утыканы острыми шипами. – Не вздумай бузить, слизняк.
Бросив один взгляд на людские тени вокруг, Гвидион сразу понял, что помощи ждать неоткуда. Все отвернулись от него, оставив на милость двух жутких громил-уродов. Преданные богам души образовали широкий крут. Их лица были обращены в небо, руки судорожно сцеплены в религиозном порыве, некоторые без устали крестили свои остановившиеся сердца.
Гвидион беззвучно проклял их и попытался вырваться из железной хватки Афа. Паника уступила место леденящему страху, что позволило ему мыслить чуть яснее. Тогда он и припомнил бесконечную муштру на парадном плацу в Сюзейле, когда отрабатывал приемы рукопашного боя. Воин сжал пальцы в кулак и нанес удар Афу в челюсть, одновременно всадив оба каблука в извивающийся змеиный хвост твари.
Аф раздраженно взвыл, но сразу вспомнил, что попадет в беду, если свернет пленному шею. Вместо этого стражник, щелкнув челюстями, впился зубами в руки Гвидиона, когда тот собрался нанести новый удар.
В ту же секунду Гвидион понял, что топор великана не избавил его от боли.
– Ох. Почему всегда одно и то же? – вздохнул Пиндикс. – Что бы я ни говорил, слизняки всякий раз пытаются буянить. – Он высоко подпрыгнул и защелкнул кандалы вокруг запястий Гвидиона.
Когда железные кольца со звоном сомкнулись, шипы вонзились в руки. Затем, словно почувствовав вкус живого существа, превращенного в тень, кандалы «проснулись» от ржавой спячки и врезались еще глубже. Шипы вонзались в кости, поворачиваясь. Ослепленная болью тень Гвидиона издала долгий вопль.
В первый раз с той минуты, как воин оказался на равнине Фуги, из его горла вырвался ясный звук.
Когда боль немного утихла, Гвидион увидел, что стоит в шумной толпе, собравшейся перед огромным некрополем, окруженным стеной. Все его тело нестерпимо болело, но шипы кандалов, видимо, перестали впиваться в руки. Один локоть Гвидиона держала когтистая рука Афа, а второй – холодные перепончатые пальцы Пиндикса. Воздух пропитало стойкое зловоние склепа. У Гвидиона невольно потекли по щекам слезы – не от боли в запястьях, а от удушливого запаха смерти и разложения, проникающего в нос и рот.
Рядом с воротами некрополя Трим, как и любой другой великан Фаэруна, смотрелся бы карликом. Темные и грозные, они уходили высоко в небо, теряясь в клубах красного тумана. От ворот в обе стороны до самого горизонта протянулись высокие стены. Здесь же располагались две массивные сторожевые башни. Гвидион стоял довольно далеко от стен, но ему показалось, что они шевелятся. У него создалось впечатление, будто каждый кирпичик ритмично перемещается, словно живой.
А вокруг воина хныкала и орала мятущаяся толпа. На каждом, кто был рядом, воин разглядел такие же кандалы, каждую проклятую душу сопровождала пара монстров-стражников. Эти создания были сродни Пиндиксу и Афу, но только по своему гротескному обличью. Их создатель сотворил безумную смесь из животных, людей, растений и даже камней с металлами. Твари летели, скользили, ползли, погоняя своих пленников, как упирающийся скот, который ведут на бойню; они тыкали в бедняг пальцами с присосками или подстегивали острыми пиками.
Толпа хлынула вперед, прижав Гвидиона к одной из сторожевых башен. Темная поверхность стены оказалась твердой и удивительно теплой, когда воин коснулся ее лицом. Он с трудом отодвинулся, чтобы получше разглядеть небольшие округлые камни. Никакие это не камни, решил он, а кусочки чего-то размером с кулак… Гвидион получше пригляделся и сжался от ужаса.
– Сердца! – завопил он. – Башня построена из человеческих сердец!
– Сообразительный парень, – хрюкнул Аф. – Ворота тоже из сердец. – Он опустил морду и уставился в застывшие от потрясения глаза Гвидиона. – Но, готов поспорить, ты не определишь, какие именно это сердца.
– Оставь его в покое, – буркнул Пиндикс. – На мой взгляд, он совсем не похож на проповедника. Такие мелочи волнуют только церковников.
– Сердца трусов, – со злорадством произнес Аф, не обращая никакого внимания на слова Пиндикса. – Стены из них получаются, конечно, не такие прочные, как из сердец героев, но жаловаться не приходится, ведь герои сюда попадают не часто.
Пиндикс с презрением тряхнул головой:
– Хм. Ты так гордишься этой стенкой, что можно подумать, ты сам ее построил.
– А вот и построил! – завопил Аф. – По крайней мере, я был здесь, когда ее только начали возводить!
Гвидион наконец обрел голос.
– Торм, спаси меня! – взревел он. Все стражники вокруг тут же обернулись к Гвидиону, и тогда рука с перепончатыми пальцами зажала ему рот.
– Забудь о нем, слизняк, – прошипел Пиндикс, – в Городе Раздоров существует только один бог, и ему не нравится, когда его подданные взывают к другим божествам. Нам все равно, если ты начнешь сводить с ним счеты в первый же день, как окажешься на свободе, но сейчас ты наш подопечный. Такое поведение плохо скажется на нас с Афом.
– А неприятности нам ни к чему, – добавил стражник с волчьей головой и, сжав костлявую руку в кулак, ткнул им в челюсть Гвидиона, раздробив ему кости. Изо рта тени посыпались зубы, словно мраморные камешки из прохудившейся котомки.
Пиндикс нахмурился.
– Ты наш худший враг, Аф, – вздохнул он, закрыв Гвидиона кожаным крылом от новых ударов. – Если он не сможет говорить, в замке на нас разозлятся не на шутку. Помнишь, что случилось в последний раз, когда ты свернул голову той тени?
Аф распрямил кольца змеиного хвоста:
– Ничего, заживет. Кроме того, он ведь взывал к другой силе, а ты знаешь правила на этот счет.
Пиндикс неохотно согласился, но на всякий случай влез между Гвидионом и Афом в ожидании, пока откроются ворота.
Откуда-то с вершины башни зазвучали рожки. Темные двери со скрипом распахнулись ровно настолько, чтобы пропускать не больше троих, идущих плечом к плечу. Стражники подталкивали своих подопечных к входу, затем проходили сами, следуя по пятам. Тени тщетно пытались сопротивляться, не желая преодолевать последние несколько шагов до ворот, за которыми начинался Город Раздоров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39