Майя также сумела доказать свое алиби. Л. Лисовская и М. Микота погибли 26 октября 1944 года, уже после прихода Красной Армии, от рук врагов. Посмертно они были награждены орденами Отечественной войны 1-й степени.


Между тем в Ровно была завершена подготовка к очередному, запланированному командованием отряда удару по оккупантам. Осуществить его поручили разведчику Михаилу Шевчуку, в помощь которому были приданы подпольщики Василий Борисов, Павел Серов и Петр Будник. Для выполнения задачи Шевчука снабдили мощной миной с часовым механизмом, упакованной в невзрачный фибровый чемодан. Этой четверке предстояло произвести взрыв на ровенском железнодорожном вокзале.
Проникнуть туда оказалось нелегко. Город захлестнула паника. После освобождения Красной Армией Киева и появления слухов, что советские танки заняли Новоград-Волынский, семьи офицеров и чиновников, уже не помышляли ни о чем, кроме эвакуации. Все спешили на Запад. Поезда были забиты, помещения вокзала заполняли пассажиры, ожидающие своей очереди уехать. Чтобы удержать лавину беженцев и навести порядок, вокзал окружили плотной стеной жандармов. Прорваться через нее Шевчуку не удалось.
Михаил Макарович был разведчиком опытным и лезть на рожон не любил. Он решил не маячить вблизи вокзала на глазах жандармов, а на боковых привокзальных улицах искать «попутчика» – немца посолиднее.
Такой попутчик, как он и надеялся, нашелся – немолодой подполковник, с трудом волочивший два тяжеленных чемодана. У Шевчука была специально выделенная для операции пролетка. Он нагнал подполковника, приостановил лошадь и предложил подвезти его до вокзала. Обрадованный немец не знал, как ему и благодарить словно с неба свалившегося спасителя – извозчика. Дальше все было просто. Шевчук лихо подкатил к главному подъезду вокзала, Серов и Будник подхватили все три чемодана (третий – свой, тот самый) и вместе с гитлеровцем направились к двери. Жандармский унтер было их остановил, но подполковник поспешил заявить, что «эти люди с ним».
Следом за подполковником разведчики проникли в зал ожидания первого класса, предназначенный только для старших офицеров и сопровождающих их лиц. Но и этот привилегированный зал был набит до отказа. С большим трудом разведчики отыскали для «своего» немца свободное место на деревянной скамье, поставили рядом два кожаных офицерских чемодана, перехваченных толстыми ремнями, третий чемодан затолкали под скамью. Никто не обратил на них ни малейшего внимания.
Пожелав подполковнику счастливого пути, Серов и Будник спокойно покинули вокзал – выпускали отсюда всех беспрепятственно.
Мощная мина сработала в установленное время – в два часа тридцать минут ночи. Потолок зала первого класса обрушился целиком, похоронив под обломками свыше двадцати офицеров, причем старших – от майора и выше, еще около ста тридцати были ранены. Поднялась паника. Слились в невыразимую какофонию крики, стоны раненых, пистолетные выстрелы…
Заслышав взрыв и стрельбу, солдаты из подходившего к Ровно воинского эшелона решили, что вокзал захвачен советскими парашютистами. Они высыпали из вагонов, залегли вдоль путей и открыли интенсивный ружейный и пулеметный огонь по пылающему зданию. Та же самая мысль – о высадке советских парашютистов – пришла в голову и охране вокзала, но она, естественно, приняла за десантников солдат из эшелона. Завязалась перестрелка, а скорее даже настоящий бон; он тоже обошелся немцам недешево, пока с рассветом обе стороны не поняли, что воюют со своими.
Взрыв вокзала был вторым ударом, а предстоял еще один, снова с участием Николая Кузнецова, в эту ночь, с 15 на 16 ноября, так и не сомкнувшим ни на минуту глаз. Утром 16-го он должен был снова вернуться в Ровно, чтобы ликвидировать главного немецкого судью Украины генерала Альфреда Функа.
Этот среднего роста сухощавый эсэсовец, как и Кох, был любимцем Гитлера, который удостоил его высшей партийной награды – золотого нацистского значка. Подобно Коху Функ тоже занимал множество должностей: президента верховного немецкого суда на Украине, сенатс-президента верховного суда в Кенигсберге, чрезвычайного комиссара по Мемельской области, главного судьи штурмовых отрядов – СА группы «Остланд», председателя «национал-социалистического союза старшин» и прочее и прочее.
За всем этим пышным фасадом громких чинов и должностей Функа скрывалась, в сущности, главная обязанность – уничтожать в узаконенной форме советских людей. По так называемым «приговорам» Функа ежедневно на Украине расстреливали и вешали сотни патриотов.
Немецкий верховный суд Украины занимал сохранившееся и поныне унылого вида трехэтажное серое здание, выходившее на Парадную площадь и Школьную улицу. Возможно, уничтожить Функа было легче в каком-нибудь другом месте, но командование решило провести акт возмездия именно в здании суда, что придавало ему как бы особое, символическое значение.
Разведчики отряда уже давно вели за судьей незаметное наблюдение, изучали его маршруты, привычки, образ жизни. Они установили, в частности, что Функ, человек педантичный и аккуратный, каждый день брился в небольшой парикмахерской «только для немцев» на Дойчештрассе, почти напротив суда. Без нескольких минут девять Функ выходил из парикмахерской, не спеша пересекал улицу и ровно в девять входил в здание суда.
Брился Функ всегда в одном и том же кресле, у одного и того же мастера. Худой, с глубоко посаженными темными глазами, услужливый и даже подобострастный с клиентами-немцами, Анчак выглядел человеком, никогда в жизни не державшим в руках никакого иного оружия, кроме бритвы. Сослуживцы знали, что он очень любит свою семью – такую же тихую, как он сам, жену и двух дочек-близнецов. Профессиональная репутация его была достаточно высокой, не случайно Функ, перепробовав всех мастеров, остановился, в конце концов, именно на этом скромном и незаметном человеке.
И ни сослуживцы, ни верховный немецкий судья Украины не поверили бы, что скромный и тихий Ян Анчак – бывший майор польской армии, участник боев за Варшаву, антифашист, ныне тесно сотрудничавший с советскими разведчиками.
Если разложить события утра этого дня – 16 ноября 1943 года – по минутам, даже не всего утра, а какого-нибудь получаса, получается примерно следующая цепочка действий:
Восемь часов тридцать минут. На Школьной улице, не доехав до здания верховного немецкого суда метров пятидесяти, остановился автомобиль «адлер». Из него вышли два офицера в фуражках рейхскомиссариата Украины – из-за этих расшитых фуражек, отличающих их от обычных военнослужащих, офицеров РКУ называли «золотыми фазанами».
Это были Николай Кузнецов и Ян Каминский. Солдат-шофер Николай Струтинский остался в машине и, казалось, задремал за рулем. Офицеры перешли Парадную площадь и разошлись в разные стороны. Кузнецов стал медленно прохаживаться по тротуару, Каминский занял давно выбранную позицию, откуда удобно было наблюдать за окном парикмахерской, в которой работал Анчак. Потянулись секунды и минуты тягостного ожидания. Несмотря на ранний час, на Дойчештрассе было многолюдно – спешили на службу офицеры, чиновники, мелкие служащие оккупационных учреждений. Кузнецов и Каминский еле успевали отвечать на приветствия и самим приветствовать проходящих военных. У всех сумрачный, угрюмый вид – эти прохожие уже знают о ночном взрыве…
Восемь часов сорок минут. У главного подъезда суда останавливается крытый грузовик: эсэсовцы привезли арестованных в суд. Струтинский осторожно ощупывает под сиденьем автомат и гранаты. Грузовик с эсэсовцами здесь совершенно ни к чему сейчас. Но Кузнецов и Каминский продолжают как ни в чем не бывало оставаться на своих постах. Кузнецов, конечно, тоже встревожен появлением грузовика, но не отменять же из-за него операцию.
Восемь часов сорок пять минут. Откинулась на мгновенье занавеска в окне парикмахерской – это Анчак подает знак, что скоро, через две-три минуты, он закончит бритье. Каминский небрежно сдвигает фуражку на затылок. Это тоже сигнал и означает то же самое, но предназначен Кузнецову.
Восемь часов пятьдесят минут. Занавеска откинута совсем. Каминский приподнял фуражку. Кузнецов взглянул на часы и неторопливо направился к главному входу в суд – Струтинский завел мотор…
Из дверей парикмахерской выходит Функ. Небрежно отвечает на приветствие проходящих. Обыкновенный человек, с невыразительным, словно стертым, лицом. Неужели это он, мимо которого в толпе пройдешь, не обернувшись, отправил на эшафот тысячи людей? Да, это он. Главный палач Украины Функ.
Кузнецов, готовясь к операции, хорошо изучил расположение коридоров и комнат в здании суда. Сейчас ему требовалось единственное – войти в дверь одному, не столкнувшись ни с кем из сотрудников. Иначе чем объяснить, что, оказавшись внутри здания, он не пошел ни на второй этаж, ни в боковые коридоры первого, а просто плотно прижался к стене сразу за дверью? Разводчик понимал, что сотрудники суда постараются занять свои рабочие места в кабинетах раньше (хоть на несколько минут), чем прошествует в свой на втором этаже главный судья.
Кузнецов стоял не шелохнувшись. Справа послышались шаги – кто-то шел по коридору к двери. Шаги приблизились и удалились, уже по лестнице.
Восемь часов пятьдесят девять минут. Хлопнула входная дверь. Функ! И тут же – три выстрела в упор из надежного офицерского «вальтера»…
Быстро, но без суеты Кузнецов подхватил выпавший из руки Функа портфель и спокойно вышел на улицу.
Эсэсовцы у подъезда видели, как из здания суда вышел пехотный офицер и уехал на сером «адлере», но не обратили на него никакого внимания. Кто-то из них рассказывал что-то веселое, остальные гоготали во все горло и слабых звуков выстрелов не слышали.
Машина стремительно унесла Кузнецова и Струтинского, но Ян Каминский некоторое время еще оставался на своем посту возле парикмахерской. С его слов известно, что происходило дальше.
Тело Функа на лестнице возле главной двери обнаружил, конечно, первый же посетитель – не служащий – верховного суда Украины. Это произошло спустя две-три минуты после свершения акта возмездия. На втором этаже здания суда распахнулось настежь окно, и чей-то истерический крик огласил площадь:
– Президент убит! Президент убит!..
Поднялась тревога. Эсэсовцы у главного подъезда связали, видимо, убийство Функа с уехавшим на автомобиле офицером и устремились в погоню. В двух-трех кварталах от Парадной площади они действительно нагнали такой же серый «адлер», в котором ехал какой-то майор. Ничего не понимающего офицера выволокли из машины и по дороге к гестапо избили до полусмерти. Майор, в конце концов, доказал свою полную непричастность к убийству верховного судьи. Этим он озлобил гестаповцев до самой крайней степени, поскольку тем было ясно, что время, потерянное на злосчастного майора, позволило лицам, действительно убившим Функа, бесследно раствориться в лабиринте ровенских улиц.
Выполнив задание, Кузнецов и Струтинский два дня отсыпались на хуторе Валентина Тайхмана, а отдохнув, решили вернуться в Ровно. Предварительно, само собой, в который раз были заменены номерные знаки машины. Командование предусмотрело, что этих обычных мер предосторожности на сей раз недостаточно. Само звание Пауля Зиберта – обер-лейтенант – после покушений на Даргеля и Функа было как бы скомпрометировано. Можно было заранее предугадать, что по всей округе немцы устроят сплошную проверку обер-лейтенантов, сколько бы их ни оказалось.
Поэтому Кузнецова на хуторе уже ждал специальный нарочный из штаба отряда, доставивший Николаю Ивановичу новые документы и новые погоны. Отныне он становился гауптманом Паулем Вильгельмом Зибертом. Кузнецов по этому поводу пошутил, что, глядишь, при таком росте (второе звание за год) войну он закончит полковником.
В Ровно, на улице Коперника, автомобиль остановил патрульный пост.
– Ваши документы, господин гауптман!
Кузнецов предъявил свои новые документы (выглядели они, однако, вовсе не с иголочки), а также путевой лист. Внимательно просмотрев бумаги, проверяющий офицер разрешил следовать дальше.
Не успели они отъехать метров на триста – снова окрик:
– Хальт! Документы!
Зиберт удивился.
– В чем дело? У нас только что проверяли.
Жандармский офицер ничего не ответил. Только просмотрев документы, сказал:
– Не волнуйтесь, гауптман. Сегодня вас будут останавливать часто. Мы разыскиваем террориста, он в форме нашего обер-лейтенанта…
В душе Кузнецов вознес благодарность предусмотрительности своего командования.
Отъехав на квартал, Кузнецов приказал Струтинскому свернуть в переулок и остановиться.
И они стали… «помогать» немцам. Оставив «адлер» в переулке, Кузнецов и Струтинский вышли на улицу. Через несколько минут они остановили какую-то легковую машину.
– Хальт! Ваши документы?
Пожилой майор раздраженно заявил:
– Но у нас уже проверяли только что, сказали, все в порядке, можно ехать дальше. В чем дело, собственно?
Кузнецов просмотрел документы и сочувственно пожал плечами.
– Извините, господин майор, но сегодня вас будут останавливать на каждом шагу. Мы ищем террориста в форме нашего офицера. Так что сами понимаете…
Еще раз козырнув, Николай Иванович вернул пассажирам машины их документы и разрешил ехать дальше – до следующего патруля, настоящего.
После небольшой практики Николай Иванович вошел во вкус новой своей работы и проверял документы с дотошностью и сноровкой заправского офицера полевой жандармерии. Занятие это, кстати, оказалось не таким уж бесполезным: из документов задержанных им офицеров он запомнил немало интересного и достаточно ценного.
Они останавливали все проезжающие автомобили – и легковые, и грузовики – больше часа. И никто не проявил ни тени сомнения в их полномочиях. Такова уж была сила слепого повиновения властному тону в гитлеровской армии.
Так продолжалось до тех пор, пока по улице не промчался мотоцикл и эсэсовский офицер, сидевший в коляске, не выкрикнул на ходу:
– Дополнительные посты снимаются! Можете быть свободны, гауптман!
Кузнецов благодарно помахал эсэсовцу рукой и улыбнулся Струтинскому. Теперь можно было трогаться в нужную сторону и им, не опасаясь каких-либо осложнений.
Уничтожение Функа произвело огромный эффект. На его смерть была помещена статья самого Коха под заголовком: «Судебный президент страны убит».
О ликвидации палача из сообщения ТАСС от 17 декабря 1943 года узнали все советские люди.
После похищения генерала фон Ильгена, взрыва на вокзале и невероятного по дерзости убийства Функа гитлеровцы в Ровно, как и следовало ожидать, совсем потеряли головы. Паника достигла предела. Среди оккупантов и обывателей ходили самые нелепые слухи о «большевистских террористах», якобы наводнивших город и уничтожавших высокопоставленных лиц. В Ровно начались повальные обыски и облавы. Причем на местных жителей внимания почти не обращали – документы проверяли в первую очередь у военнослужащих. Подозрительных лиц арестовывали десятками. Террористы мерещились повсюду – жителям запретили выходить из домов позже шести часов вечера, ходить группами больше двух человек, носить чемоданы, свертки, закрытые сумки и даже… держать руки в карманах. Целыми днями по улицам разъезжали автомобили с громкоговорящими установками: ровенцев убеждали содействовать властям в поимке террористов.
В один из этих тревожных дней с Кузнецовым случился в центре города на улице Мицкевича неприятный эпизод. Струтинский остановил машину у тротуара, сделал это недостаточно осторожно и ударил бампером другой автомобиль, который, как оказалось, принадлежал заместителю Китцингера генералу Мельцеру.
К Струтинскому подошел полицейский офицер в потребовал документы. Николай предъявил путевой лист, в котором, по его мнению, все было в порядке: указаны марка машины, фамилия владельца, маршрут и цель поездки. Не хватало лишь одного, но весьма существенного – печати…
Струтинский, кляня себя за забывчивость, стал оправдываться, делая вид, что плохо понимает по-немецки.
Вмешался Кузнецов – нужно было спасать положение, так как отсутствие печати делало путевой лист пустой бумажкой, а немцы, как он хорошо усвоил, придавали документам большое значение, придирались ко всякой мелочи. Словно не придавая этой истории серьезного значения, он спокойно подтвердил:
– Мой шофер – поляк. По-немецки почти не говорит. Вы разве не знаете этих мобилизованных польских дураков? Они все делают не так, как надо…
– Печать должна быть обязательно, – упорствовал полицейский. – У вас ее нет, это непорядок…
Допустить, чтобы их задержали, Кузнецов не мог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28