А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Отбирают эмоционально значимые для местного населения проблемы, решение которых положительно скажется на имидже кандидата. Для каждого города целую цидулю сочиняют – там и проблемы настоящие, а не имитаторы: бедственное положение в здравоохранении, то, что больные дети даже в реанимационном отделении голодают, или разворовывание бюджетных денег. Анализируют местную прессу, узнают, какие горячительные напитки пьют аборигены и за какую футбольную команду болеют. Разведчики выясняют расклад политических карт, советуют, с кем из местных бонз встретиться, кого обласкать, кого проигнорировать. Вполне серьезные разработки. Ну и частности – к какому монументу цветы, на какой улице спонтанная остановка и так далее.
– И так далее. – Лизавета лукаво улыбнулась. – Монотонная работенка. Этакий политический маркетинг…
– Да, что-то в этом роде. Заказ основного претендента – хороший заказ, денежный. Да и вообще, в Москве основные деньги крутятся, – вздохнул глава компании «Перигор».
Все петербургские предприниматели – и те, кто занимается программным обеспечением, и продавцы позолоченных унитазов – при каждом удобном случае с неподдельной завистью поминают московские финансы, московские контракты и легкую столичную бизнес-жизнь. Поставщики предвыборных советов, как выяснилось, не исключение. На фоне подобных вздохов и стонов забавными выглядят грезы о превращении губернского Санкт-Петербурга в международный банковский центр и связанный с этой метаморфозой невиданный приток капиталов. Метаморфоза, которая после жалоб деловых людей кажется не более реальной, чем превращение Дафны в дерево, а Адониса – в гиацинт.
– Вы так выразительно вздыхаете. Неужели Целуев допущен к московскому пирогу?
– Конечно! Я, пожалуй, добавлю коньячку. Вы как?
– У меня еще осталось вино…
Пока психолог Кокошкин ходил за очередной порцией утреннего коньяка, Лизавета раздумывала о природе ненависти вообще и ненависти двух консультантов, в частности: в том, что они ненавидят друг друга, сомнений не было. Еще она думала о том, как частная ненависть влияет на судьбы стран и народов.
Подножка при поступлении в аспирантуру, еще пара столь же локальных гадостей. В результате два ученых готовы разодрать один другого на кусочки, словно маралы в ходе брачных игр. Волею судьбы оба крутятся в сфере политики, оба так или иначе связаны с крупными деятелями. А ведь все социологические прогнозы, политологические советы и стратегические научные концепции зависят и от личных отношений совершенно малозначительных граждан. Консультант А, нанятый политиком Б, ненавидит консультанта В, который работает уже на политика Г. В результате Б и Г передрались и готовы палить друг в друга из пушек. А один из них сидит в парламенте. А другой… Всю пальбу, получается, подстроил консультант, написавший патрону в докладной, что научно-объективно Г – его конкурент по жизни и к тому же крайне любим народными массами, следовательно, его лучше убрать. Мысленно нарисовав гипотетическую пружину, которая правит миром, Лизавета ужаснулась: «Боже, что я несу?!» Ужасаться и бредить в том же духе далее не получилось – вернулся Игорь Кокошкин. Грузно опустившись на хрупкий стульчик, он сделал вид, что забыл, о чем шла речь:
– О чем мы говорили?
Тему беседы Лизавета не забывала ни при каких обстоятельствах.
– О столичных заказах, которые перепадали…
– Вот именно, что перепадали… Все дело в связях: кто кого кому порекомендовал. Олежек тут был в порядке. А московский заказ…
Лизавете надоело его нытье:
– Вы и на местных неплохо зарабатываете. То Думу выбирают, то Законодательное собрание, то губернатора. Так что не бедствуете!
– Оно, конечно, так, – согласился вечно печальный Кокошкин, – но почему-то на моем счете в банке нулей меньше, чем у Целуева.
– Кто ж виноват, что он лучше работает!
Комплимент врагу выбил психолога из привычного грустного равновесия:
– Кто? Он? Да он элементарных приемов не знает, хватается за что попало и цены заламывает. У нас, к сожалению, пока еще думают, что раз дорого, значит, хорошо. Хотя сейчас уже начинают разбираться, что Олежек за фрукт и с чем его едят. Он ведь полез совсем в странные истории. Готовит невесть что. Нанимает специалистов втемную! – Кокошкин прищурил левый глаз, а правый и вовсе закрыл, дабы развеять все Лизаветины сомнения относительно моральной чистоплотности и научной состоятельности его коллеги.
– Это в каком смысле – «втемную»?.. – Лизавета выпрямилась и внутренне напряглась, почувствовав, что они добрались до горячего и она все же узнает, почему Целуев так странно общался с Сашей Маневичем во время неполучившегося интервью. – Как можно нанять специалиста, не объяснив ему, что делать? И если втемную, то как вы об этом узнали?
– Слухи просачиваются… – Кокошкин опять принялся терзать стакан. – В нашем деле принято хвастаться заказами и клиентами. А он делает какую-то работу, приглашает разных специалистов, но никто не знает, на кого он пашет.
– Ну, в политике есть и совсекретные области. Кроме коммерческой, бывают еще политические тайны. Может, его клиент готовит оружие возмездия и не хочет раньше времени светиться?
– Может. Только странное оно, это оружие. Олег нанимает мастеров по сценической речи и сценодвижению. А еще за хорошие деньги он заказал у одного фотокора серию непонятных снимков. Мы как-то пили с этим парнем, так он сам удивлялся: ему оплатили командировки, и он снимал лидеров разных партий и движений, в том числе кандидатов в президенты, но нужно было снимать только движение: идет, садится в машину, выходит из самолета.
– Ну и что? – Лизавета с трудом разыгрывала равнодушие.
– Парадокс: парень не знает, что и зачем снимает. Учителя сами не знают, кого учат и зачем. Я тут приглашал недавно педагога – надо было позаниматься речью с доверенным лицом одного кандидата в Петербурге, тот не говорил, а мямлил. Эту женщину, педагога, я давно знаю, классная училка, просто волшебница, два урока – и вместо мямли получается Цицерон, причем безо всяких камешков.
– Камешки использовал Демосфен, – осторожно поправила психолога Лизавета. Но Кокошкин был слишком увлечен повествованием.
– Не важно. Речевик, старорежимная такая тетечка, в пенсне и крахмальной блузке с рюшами, рассказала мне, что недели две назад учила неизвестного ей типа говорить точно так же, как другой столь же неизвестный ей тип.
– То есть? – ошалело переспросила Лизавета.
– То и есть. Я сам обалдел. Ей показали видеопленку, на которой сидел, ходил, говорил абсолютно незнакомый ей мужчина, и попросили научить говорить точно так же другого парня. Потом предъявили парня.
– А она?
– Что – она! Она научила. Я же сказал, волшебница. Вот такие причуды. – Кокошкин горестно вздохнул. – И если вы считаете, что здесь все чисто, то…
Лизавета так не считала, но вдаваться в подробности ей не хотелось. Она допила вино и принялась прощаться:
– Спасибо за помощь. Ничего не возразишь, необычный заказ у вашего Целуева.
– Он такой же мой, как и ваш, – буркнул Кокошкин. – Минуту, я вас провожу.
Психолог допил вторую дозу коньяка и заторопился следом за девушкой.
Галантный президент фирмы «Перигор» довел Лизавету до телецентра. О странностях Целуева они больше не говорили. Теперь болтовня была вполне светской, но с политическим уклоном. Попрощались на паперти – так весь Петербург называет ступени у телевизионного центра. Название утвердилось после памятных митингов в поддержку «Секунд», когда старушки подбрасывали в костры не традиционные во времена сожжения Яна Гуса вязанки хвороста, а целые бревна.
Откланялся психолог эффектно – так, словно решил напоследок доказать, что он не плакса, каким казался во время разговора, а подлинный мастер психологического трюка. Он по всем правилам склонился к Лизаветиной руке (большая редкость в наши дни, сейчас почему-то принято тянуть дамскую ручку к губам, а не приникать к ней с поклоном), мастерски исполнил поцелуй, потом ласково произнес «До свидания» и, как вежливый человек, секунд тридцать смотрел вслед Лизавете. Потом повернулся и уселся в подкативший «Опель-рекорд». Лизавета, разглядевшая представление боковым зрением, хмыкнула. Унылый психолог разыгрывал свою партию. Он притворялся откровенным плаксивым простаком, а потом дал понять, что его поза – только игра. Теперь Лизавета не могла сказать с точностью, кто в данный момент ведет в счете – он или она.
В редакции было тихо и пусто. Те, кто впрягся в работу с утра, – уже на съемках, остальные появятся не раньше часу дня. Лизаветин кабинет тоже был тих и пуст. На полу белела подсунутая под дверь записка – от ранней пташки, от трудоголика Маневича: «Звонил, звонил и звонил! Дома тебя нет, и вообще никого нет. Нашли Леночку, уехал в отделение. Отыщи меня непременно. У-у-у, злыдня!» Записки от Маневича всегда отличались крайней эмоциональностью и неопределенностью. Как она могла найти человека, уехавшего неизвестно когда, неизвестно на сколько и неизвестно в какое отделение?

ОТКРЫТЫЙ УРОК

Лизавета запихнула записку Маневича в папку и автоматически, по привычке, включила компьютер. Действия опытного работника, будь то слесарь, продавец или министр, всегда доведены до автоматизма. Бармен недрогнувшей рукой наполняет стаканы на слух, по булькам, пресс-секретарь политического мандарина, выйдя к журналистам, надувает щеки и пыхтит после каждого заданного вопроса, чтобы любое произнесенное от лица босса слово стало весомым, как гиря.
Толковый ведущий программы новостей, едва войдя в рабочий кабинет, включает компьютер и просматривает сообщения информационных агентств. Даже если ведущий в этот день не работает, он все равно следит за событиями, чтобы быть в курсе, чтобы не заблудиться в информационных дебрях. Выпасть из информации проще простого. Достаточно неделю не читать газет, не следить за агентствами, не включать телевизор. И тогда для тебя, дремучего, известие об уходе Билла Гейтса превратится в новость, хотя компьютерный магнат оставил пост руководителя «Майкрософт» неделю назад и об этом знает даже кот короля Свазиленда Мсвати Третьего.
Строго говоря, новость – это то, что случилось сегодня или, в крайнем случае, вчера. Есть еще особые новости – давнишние, но тщательно от всех скрываемые. Тогда новость – это то, о чем мир, страна, город узнали сегодня. Все остальное – беллетристика и отсутствие профессионализма.
Лизавета давно научилась прочитывать сообщения одним взглядом, ориентируясь на ключевые слова. Но в этот раз не очень получалось. В голову лезли вопросы, к работе и новостям касательства не имеющие.
Где нашли Леночку? Почему Саша поехал в отделение? Где сейчас сама Леночка? Если принять на веру утверждение Кокошкина о том, что его коллега нанимал специалистов «втемную», можно предположить, что Леночка и была таким специалистом. Ведь если хочешь добиться полного сходства, мало научить человека ходить и сидеть так, как это делает прототип. Леночку наняли, чтобы она разработала грим. А раз работа секретная, на это недвусмысленно намекал Кокошкин, то гримершу спрятали. Теперь же, когда она справилась, – отпустили. Тогда выходит, что хоть в этой части все в порядке. Надо будет расспросить Леночку, кого она копировала. Если, конечно, ей захочется отвечать на вопросы…
Лизавета старательно гнала вопросы и предположения. Нет смысла гадать на кофейной гуще, если скоро объявится Саша, а может, и сама Леночка. И она старательно вникала в тексты утренних сообщений.
Работая с агентствами, важно знать, на что следует обратить внимание, а на что – нет. У каждого агентства, как и у человека, – свой почерк. ИТАР-ТАСС сразу выпихивает в сети полученную информацию. Тассовские статьи приходят быстрее других, но отличаются длиннотами и старомодным стилем: много лирики, мало сенсационности. Именно сенсационности, а не сенсаций: каждое не желтое информагентство распространяет приблизительно одинаковое число сенсаций в неделю. В тассовских материалах нет стилистических оборотов, которые превращают обыкновенный указ о присвоении почетных званий в список чиновных падений и взлетов.
Два или три раза в день присылает свои подборки респектабельный и солидный «Интерфакс». Там работают серьезно, умело сочетая формальную беспристрастность изложения, умеренную оперативность и скандальность, прикрытую флером объективности. «Постфактум» – видимо, чтобы оправдать свое название, – присылает сообщения со значительным опозданием, как правило, то, что уже отработали другие. Но порой в мутном потоке старья промелькнет действительно неожиданный фактик, вполне тянущий на общероссийскую новость номер один. «Северо-Запад» работает по географическому принципу – новости только с севера России или только с запада. Правда, в погоне за географией там почему-то забывают о времени, и статья с пометкой «21 февраля» вдруг приходит 25-го. «ИМА-пресс» специализируется на новостийных «гэгах», посмехушках, казусах и ляпсусах. Именно это агентство снабжает газеты, радио и телевидение байками о козах, пристрастившихся к чтению «Советской России», и о заводах, где зарплату выдают керенками по причине отсутствия наличных. Еще есть скучноватое Российское информационное агентство с длинными сводками «Российского курьера». Правда, именно это агентство очень часто первым рассылает вести о громких околокремлевских разборках.
Лизавета машинально помечала нужные блоки информации. Она любила работать с компьютером, поскольку пришла на студию на излете телетайпной эры, когда редакторы и ведущие еще бродили по коридорам, обмотанные рулонами желтоватой бумаги, – телетайпные ленты кроились и перекраивались. Надо было прочитать все информации и из тысячи выбрать нужные десять-пятнадцать. За сводки новостей сражались ведущие выпусков, выходящих в разное время. Информашки старались перехватить пронырливые администраторы. Из-за них интриговали и вредничали. Телетайпная лента тогда была предметом первой необходимости – ее использовали как скатерть на дружеских пирушках, на ней писали служебные и личные записки, неприхотливые сотрудники находили и другое, иногда называемое прямым, применение желтой плотной ленте с темными точечками необработанной целлюлозы и текстами «тассовок». Долгое время ТАСС, «уполномоченный заявить», был единственным информационным агентством на территории СССР, и именно название этого гиганта стало словом, обозначавшим любое сообщение агентства. Так что телетайпы и Телеграфное агентство Советского Союза повлияли на газетно-телевизионную жизнь и с лингвистической, и с бытовой точек зрения.
Теперь телетайпные аппараты кажутся такой же древностью, как и этрусские вазы, – их отправили в ссылку на склад, чтобы не пропали и могли бы порадовать археологов третьего тысячелетия… В комнате, где гремели шумные аппараты, устроили видеотеку. А все корреспонденты и редакторы стройными шеренгами отправились овладевать компьютерной грамотой, часто не вполне владея грамотой обыкновенной.
Компьютеры сделали жизнь журналиста проще. Компьютеры и особенно глобальные и локальные сети должны были превратить журналистов, по крайней мере, телевизионных, в любителей тишины и покоя: выбрал информашки, составил текст, переслал редактору, получил его обратно с правкой, исправил по-своему, заслал обратно, потом, тоже при помощи кнопок, отправил уже согласованный материал на телесуфлер, тоже с некоторых пор компьютерный. И ни гугу. Тишь да гладь, да божья благодать.
Но природа телевизионной работы не терпит тишины. Телевизионным людям необходимы азарт и общение. Иначе зрители, с которыми они общаются, умрут от скуки. Поэтому журналисты, вооруженные новейшими технологиями, продолжали переругиваться и перешучиваться давно испытанным старым способом – вслух. И гвалт в горячие часы стоит в редакции просто невероятный.
Пока Лизавета отбирала информашки, умный компьютер показал, что готов текст международного обзора. Она вывела на экран творение Кирюши Долгого. Переводчик и специалист по иностранным делам не любил свою фамилию и норовил преобразиться в примитивного Долгова, но языкастые репортеры мешали. Уж больно подходящей была «натуральная» фамилия Долгого.
Лизавета глянула на экран и тут же крикнула:
– Кирюша, зайди ко мне на минуту.
Приглашение пришлось повторить трижды. Наконец в комнату вплыл долговязый, белобрысый и белозубый Кирюша. Модная короткая стрижка, безмятежная улыбка и полная отрешенность делали его похожим на очаровательного недоросля «а ля Митрофанушка».
– Привет, Кирюша, – ласково поприветствовала гостя Лизавета.
Обозреватель Долгий очень болезненно реагировал, если его начинали ругать с места в карьер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39