А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Если захочешь вернуться, никто не будет держать тебя.
— Мне нравится здесь, — упрямо твердил я, — многие вещи в доме принадлежали моему отцу...
— Оставь их здесь. Я попрошу пожилого джентльмена из лавки, а ты — своих друзей индейцев, чтобы они тут присмотрели за домом.
— Да они не ходят сюда. Боятся.
— Боятся? Чего?
— Говорят, это дом Тэквайза, и, если я в нем живу, значит, тоже обладаю какой-то особой силой.
Финней ничего не слыхал про легенду о Тэквайзе, и я рассказал ему то немногое, что было известно мне самому. Он слушал с интересом, а потом подвел итог:
— Я никогда не смеюсь над суевериями. По-моему, во всех этих историях всегда содержится крупица истины. — Финней снял второй ботинок, поставив рядом с первым. — А раз так, малыш, значит, и беспокоиться нечего: все в доме будет в целости и сохранности. Мы заберем отсюда только то, что тебе может понадобиться.
Лежа в темноте с открытыми глазами и слушая могучий храп Финнея, доносящийся из соседней комнаты, я размышлял о Лос-Анджелесе. Какой он? Я не был ни в одном городе вот уже несколько лет. О Сан-Франциско остались самые смутные воспоминания — так, отдельные картинки, запечатлевшиеся в памяти.
Утром я достал из жестянки последние сто долларов. Таким образом, у меня оставались теперь только мой дом, моя лошадь и мое ружье. Захочу вернуться, успокаивал я себя, могу в любой момент сесть на лошадь и прискакать обратно... Но, похоже, мои путешествия по неосвоенным землям вот-вот готовы были кануть в прошлое.
Когда я стал убирать ружье в чехол, во двор вошел Франческо.
— Уезжаешь? — спросил он.
— В Лос-Анджелес, — гордо сказал я.
— Это далеко.
— Пять дней пути, — уточнил я. — Может быть, шесть. Точно не знаю.
— Мой отец бывал там. В городе много больших домов.
— Не сомневаюсь.
— Ты никогда не вернешься, — без тени сомнения утвердительно молвил Франческо.
— Здесь, в этой хижине, мой дом. Здесь убили моего отца. Я вернусь. Не сомневайся.
Лицо Франческо по-прежнему сохраняло серьезность.
— Нет, не вернешься, — настаивал он.
— Ты мой друг, Франческо, и всегда будешь им. Я непременно возвращусь. Видишь, я оставляю здесь вещи отца и даже свои книги.
— О, книги! — Он знал, как я дорожил ими. — Тогда, возможно, может быть...
Мы тронулись в путь, когда солнце лишь позолотило вершины Сан-Джакинто и Сан-Гордонио. Перевал, по которому мы следовали, вел нас в глубь темного ущелья между горами.
Одолев первую возвышенность, я оглянулся назад. Далеко позади еще виднелись пальмы, несколько хижин и даже плоская крыша лавки. Мой дом уже скрылся за дюнами. В этот миг я почему-то подумал о незнакомце, который брал с полки книги и оставлял взамен другие. Он, вероятно, будет приятно удивлен в следующий свой визит, обнаружив две новые книги: я нашел их в вещах отца и поставил на свободное место.
Оглянувшись еще раз, я увидел у входа в Китайский каньон Притягательный Камень. Некоторые называли его еще Зовущим Камнем. Говорят, когда проезжаешь мимо него, он как бы просит тебя вернуться. И еще, ходит молва, если обернешься и посмотришь на то, что оставляешь позади, то непременно вернешься в эти места. Я долго смотрел назад, потому что очень хотел вернуться. Может быть, не теперь, но когда-нибудь. Ведь там оставался мой друг Франческо.
По дороге Джакоб Финней рассказывал мне о Лос-Анджелесе.
— Там есть море? — спросил я, вспоминая рассказы отца о том, что он приплыл туда на корабле.
— До моря надо проехать двадцать миль, это небольшое расстояние.
— Мы увидим его?
— Мы будем преодолевать невысокие холмы и горы, откуда хорошо видно море, и не только оно. Далеко в море есть острова, ты увидишь и их. Говорят, много лет назад индейцы чима на своих пирогах якобы добирались до этих островов.
— Отец рассказывал мне об этом.
— Ханни, теперь запомни то, что я скажу тебе. Никому не рассказывай, что ты приехал из пустыни, даже не упоминай этого слова. Приехал ты морем, недавно прибыл из Штатов. Перед тем как мы въедем в город, переоденешься в свою городскую одежду.
— Я из всей этой одежды давно вырос, сэр! — запротестовал я.
— Ничего страшного! В Лос-Анджелесе купим тебе новую. Запомни еще: ты пробыл в море много месяцев, поэтому, естественно, за это время сильно вырос. Будь очень осторожен, ведь даже стены имеют уши! Если же откроется, что ты, сын Верна, вернулся из пустыни, тебе, малыш, будет грозить серьезная опасность.
— Я запомню, — проехав еще немного, тихо прошептал я. — Да и кому я смогу что-то рассказать? У меня ведь нет друзей в Лос-Анджелесе.
— У тебя они появятся, непременно появятся! Многие так поначалу считают. Да к тому же там мисс Нессельрод, и я тоже твой друг, Ханни.
Мы продолжали свой путь, и я опять вернулся мыслями к отцу. Он частенько рассказывал мне о таких вещах, которые только позднее стали вызывать во мне живой интерес. Что-то в ту пору, когда он был еще жив, казалось мне скучным и неинтересным. Лишь повзрослев, я начал понимать многое из сказанного им. И когда оставался один, я размышлял над всем слышанным от него, особенно когда лежал без сна. Отец, будто живой, вставал передо мной, и я вспоминал все до мелочей, что он говорил мне.
Однажды, когда он рассматривал лежащий в лавке перевод «Илиады» Гомера, какой-то человек нетерпеливо заговорил с ним.
— И вы все это будете читать? — изумился он толстенному фолианту.
— Я читал это произведение много раз, теперь же собираюсь познакомить с ним сына.
— Он же еще маленький! — едва ли не с гневом запротестовал мужчина.
— Он? Кто это вам сказал? Разве годы могут явиться препятствием, чтобы понять силу и красоту слова? Может быть, он и не поймет многого, но непременно услышит позвякивание щитов и победные звуки горна. Кто скажет, сколько маленький человек в состоянии запомнить и сколь глубок его интеллект? Может быть, через много-много лет он услышит или прочтет эти слова, угадает в них что-то знакомое, когда-то слышанное, но скрытое в памяти годами... Вполне возможно, что ему просто понравится слушать эти ритмичные чеканные строки. Большинство людей, наверное, читали эту книгу вслух, наслаждаясь звучанием языка, отдельных слов... Гомер пел свои легенды под аккомпанемент лиры, и, я думаю, — это лучший способ поведать миру подобные истории. Людям нужны легенды, зовущие их созидать, строить, завоевывать и даже терпеть лишения. Без этого человечество исчезло бы еще много столетий назад. Люди борются за мир, но их враги дают им силу. Уверен, если бы исчезли враги человечества, их стоило бы изобрести, потому что только в борьбе рождается сила, стойкость.
С этими словами отец протянул тогда руку в направлении высоких гор Аризоны и пустыни, по которой катилась наша одинокая повозка. Я навсегда запомнил этот жест...
— Гомер пел о темно-красных морях, — продолжал он, — а наши Гомеры, вы увидите, будут воспевать деревья, горы и пустыню. Наши троянцы могут носить шелковые шляпы и кружева, но от этого они не станут менее благородными. Наш Ахиллес — это Джим Бовин или кто-то другой, похожий на него. Наш Аякс — Дэвид Крокетт или Даниэль Бун. — Помню, отец встал. — Мой друг! — так обратился он к тому скептику в лавке. — Я не знаю, что еще могу оставить сыну. Но если я оставлю ему любовь к языку, литературе, знание Гомера, поэзии, людей, которые описали нашу историю — я имею в виду историю человечества, — это будет прекрасное наследство.
Не была ли и наша с ним последняя поездка в Лос-Анджелес похожей на вояж по островам Греции? Не была ли и она частью прекрасной легенды? Если да, то, вероятно, совсем крошечной, маленькой...
Я попросил Джакоба дать лошадям отдых, потому что устал и сам. Посмотрев налево, увидел изумительно плавные изгибы гор, покрытых зеленью растущих на них сосен.
Снова и снова я вспоминал равнины, которые нам пришлось пересечь, величественные изломы Эль-Морро, изумительные картины гор, равнин и лесов, сменявших друг друга. Что еще оставил мне отец, так это неизбывное желание наблюдать природу, любить ее и жить в ней.
Я подумал о Франческо. Кто был его Гомером? Какие истории слышал он, сидя возле огня под завывание сурового зимнего ветра?..
Как-то греясь во время нашего путешествия вечером у костра, Финней сказал:
— Не жди, малыш, слишком многого от Лос-Анджелеса. Этот город, может быть, чем-то и напомнит тебе Сан-Франциско. Но мисс Нессельрод пообещала, что когда-нибудь Лос-Анджелес станет самым огромным городом и что первый камень будущей его славы уже заложен тогда, когда упали в цене бобровые шкурки. Она также говорит, что благодаря шелковым шляпкам, пришедшим на смену меховым, будет выстроен новый Лос-Анджелес. Ведь знаешь, когда европейцы перестали носить бобровый мех и перешли на шелк, многим умным, смелым, проницательным охотникам пришлось искать новые пути добывания денег. В этом-то все дело!..
Финней подбросил веток в огонь.
— И не думай, Ханни, что все калифорнийцы такие же, как твой дед. В большинстве это прекрасные люди: они гордятся тем, что калифорнийцы. Никто не называет себя тут испанцем или мексиканцем, хотя тут очень много выходцев из этих стран. Они называют себя калифорнийцами, и, хотя теперь Лос-Анджелес — всего лишь небольшой городок, в будущем, я верю, он станет самым известным городом Калифорнии. Сам увидишь, как они любят его.
Среди калифорнийцев, конечно, как и везде, попадается, черт возьми, и настоящий сброд. Такие убьют человека — и не взглянут на него! Пустят в ход пистолет или нож, — чаще в Сонора-Тауне пользуются ножами. Ты, наверное, помнишь, что люди убивают друг друга с незапамятных времен, используя при этом камни и дубинки. Поэтому будь осторожен, Ханни, и всегда следи за тем, что говоришь. Человек, необдуманно отзывающийся о других, имеет шанс попасть на кладбище!..
Лежа под одеялом, я наблюдал за тлеющими угольками, когда Финней вдруг приподнялся на локте.
— И вот еще что! Прислушивайся, малыш, к тому, что говорит мисс Нессельрод. Она, конечно, не горный охотник, но, поверь, одна из тех, кто заставляет вращаться колесо судьбы. Я убедился в этом. У тебя еще появится возможность наблюдать, как действует эта женщина. Даже когда она взмахивает хлыстом или кокетливо крутит над головой свой кружевной зонтик, даже тогда она не перестанет обдумывать новый путь, благодаря которому можно заработать деньги...
Но сейчас мои мысли занимала не мисс Нессельрод. И даже не отец. Я размышлял о том, как было прекрасно скакать на восток, к новым землям, и засыпать под звездами.
Сон одолевал меня, и, смежив веки, я уже думал не о теплом и солнечном Лос-Анджелесе, а о страшном старике, моем дедушке, который убил отца и вселял ужас в мою душу.
Глава 18
Ночь выдалась звездной и холодной. Спустившись вниз, к краю воды, мы ощутили дуновение свежего морского ветерка. Вдали виднелись темные очертания кораблей, стоящих на якоре.
— Надень курточку, Ханни, — сказал Финней. — И давай, въехав в город, сделаем вид, будто я встретил тебя, едва ты сошел с корабля.
Он резко повернул лошадь и поскакал в направлении хижины, стоявшей около небольшой бухты: там покачивались на воде две лодки. Позади дома виднелся загон, где стояли две лошади.
Из окон струился свет, и Джакоб без колебаний постучал в дверь.
— Кто там? — послышалось в ответ.
— Это я, Джакоб. Джек Финней, кэп.
Дверь открылась, и на пороге ее возник широкоплечий старик.
— Это и есть тот самый маленький плут, который плыл со мной от Бетфрота? — спросил старик, разглядывая меня.
— Да, сэр, — ответил я. — Это была прекрасная поездка. Правда, нас немного потрепал шторм вблизи Хорна.
Старик внимательно оглядел меня с головы до ног и улыбнулся.
— О'кей, Джакоб! У парня неплохие манеры. Надеюсь, с головой у него тоже все в порядке.
— Мне понравилась также остановка в Галапагосе, — сообщил я, польщенный словами незнакомца. — И черепахи, которых мы закупили там.
Капитан свирепо посмотрел на меня.
— Кто, ты говоришь, этот парень, Джакоб?
— Это сын Зачари Верна. Внук Адама Верна, если вы его помните.
— Если я помню?! — взревел старик. — Да как же я могу забыть его? Два моих первых плавания по Тихому океану проходили под его командой! Внук Адама Верна, говоришь? Ну, будь я проклят!
Он вытащил изо рта трубку.
— Где твой отец, мальчик? Я хорошо его знал.
— Он умер, сэр. Его убили.
— Вот в чем вся хитрость, кэп! — пояснил Финней. — Парень в опасности. Они все еще думают, что убили и его.
— Зачем так рисковать, парень? Поднимайся на борт моего корабля, мы скоро отправляемся в Китай. Пока я возьму тебя стюардом, потом ты выучишься навигации и станешь судовладельцем, как твой дед.
— Спасибо, сэр. Но меня ждут в Лос-Анджелесе.
— Мисс Нессельрод займется его образованием, кэп, — пояснил Финней. — Она обещала Верну перед смертью сделать это.
— Нессельрод, говоришь? Не могу сказать, что любая другая женщина была способна на такое, но если мисс Нессельрод возьмется за его образование, она добьется своего. Если кому-то из женщин и подошло бы носить брюки, так это ей.
— О сэр! Уверяю вас, это бы ей очень повредило!
— Ну, уж конечно! Ты прав, она красивая женщина. Но тут, Джакоб, существует тонкость. Для мужчины просто невозможно вести торговые дела с привлекательной дамой. Вместо того чтобы блюсти собственную выгоду, он начинает думать совсем о других вещах.
Мы все еще беседовали, стоя в дверях, когда капитан, пропустив меня вперед, сказал:
— Заходи, парень! Немного поболтаем, пока Джакоб распрягает лошадей.
Я вошел в длинную низкую комнату, очень напоминающую судовую каюту, по одной стене которой шли ярусы аккуратно заправленных кроватей. Напротив них горел камин. Почти у входа стоял стол с двумя скамьями по бокам.
— Постели чистые! Без клопов, я имею в виду, — пояснил капитан. — Снимай куртку и располагайся!
Он небрежно бросил мою куртку на стул и пошел варить кофе.
— Выпьешь чашечку, парень? Я, конечно, не считаю, что этот напиток так уж полезен молодым, но у меня нет больше ничего горячего.
— Не откажусь, сэр, разве только совсем немного. Благодарю!
Капитан вытряхнул в камин пепел из трубки и опять начал набивать ее.
— Я знал твоего отца, но деда — лучше. Неплохие были люди, очень неплохие. — Он чиркнул спичкой и стал раскуривать трубку. — Говоришь, отца убили? Должно быть, силы с врагом были неравными? Ведь, помню, он был хорошим стрелком.
— Их было несколько человек, сэр. Одного он уложил, а другого, думаю, ранил.
— Вот это на него похоже! Смелый был человек! — Капитан пускал кольца дыма и смотрел на меня своими насмешливыми лукавыми голубыми глазами. — Если тебе, парень, не понравится у мисс Нессельрод, приходи, когда я снова появлюсь в порту. Приглашаю на корабль! Море, вижу, у тебя в крови, и, уверен, у тебя есть все шансы стать моряком.
— Спасибо, сэр! — поблагодарил я.
— Эта... мисс Нессельрод... Джакоб рассказывал мне, вы вроде вместе ехали в фургоне? Она заигрывала с твоим отцом?
— Не думаю, сэр. По-моему, он ей просто понравился или, может быть, она пожалела его. Вы же знаете, он был очень болен.
— Сильная женщина. Она стала бы хорошей женой, если кто-нибудь сумел добиться ее расположения и любви. Но это должен быть человек сильный, уверенный в себе, под стать ей. Она хорошенькая женщина, парень. А хорошенькая женщина порой делает такие вещи, на которые мужчина просто не решится, даже пытаться не будет. Знаешь, мне пришлось с ней как-то разговаривать. Это было года два или больше назад. Она поднялась ко мне на корабль и сказала, что хочет поговорить. Посудина-то моя старая и совсем не похожа на будуар леди. Корабль хоть и чистый и аккуратный, но без комфорта, — ты понимаешь, что я имею в виду... Так нет! Она поднялась на борт, пила со мной кофе и интересовалась, не собираюсь ли я в Китай.
Китай? Мне это даже в голову не приходило. Я только что продал свой груз и обдумывал поездку на Гавайи.
Я спросил ее, зачем мне в Китай. Она улыбнулась. У нее такая хорошая улыбка, — улыбка настоящей леди. А потом говорит: «В Китай, чтобы продавать меха, там, кажется, очень выгодно идет торговля мехом морской выдры».
Я ей говорю, что у меня нет никаких мехов, а она опять одарила меня своей улыбкой: «Зато у меня есть, капитан! Триста сорок две шкурки выдры, несколько бобровых и куниц и еще двести шкур крупного рогатого скота».
Ну, парень, скажу тебе, я был сражен наповал! Со мной пьет кофе молодая красивая женщина, которая должна бы проводить время с другими прекрасными леди, а она рассказывает мне, что у нее есть... огромное количество шкур для продажи.
Я сказал ей, что это рискованное предприятие. Она согласилась, но тут же: «Ничего, — говорит, капитан, — не достается в жизни без риска».
Мы еще немного побеседовали. Она задавала вопросы. Очень дельные вопросы, парень, — о торговле, товарах, кораблях... И, я скажу тебе, она очень деловая женщина.
Вскоре вернулся Джакоб, облюбовал себе койку и подсел к столу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51