— Вы направляетесь на золотоносные поля?
— Нет, во Фриско note 38… боюсь, рудокоп из меня неважный.
— Я думаю, вы справитесь с любым делом, за какое возьметесь, — сказала она, старательно выбирая слова. Она пыталась пересилить себя, унять дрожь, говорить то, что нужно… и мучительно старалась преодолеть охватившее ее чувство потери, надвигающейся невосполнимой потери.
— Ну, что ж, — сказала она наконец, — вы свои деньги заработали. Вы обещали честную ежедневную работу за честную ежедневную плату, и вы делали куда больше, чем свою долю общего труда… это даже Роджер признает.
О, так он уже Роджер, вот как?! Неужели дело зашло так далеко? Морган завел привычку посиживать у их костра, и пару раз он замечал, как они беседуют тихо, почти задушевно.
Господи, — сказал себе Клив, — что ж я за дурак! Морган — человек солидный, надежный… пусть внешне и не вполне такой, о каких девушки мечтают… и обеспеченный, судя по разговорам. Короче, у него есть что предложить девушке — а что есть у Клива Ван Валена?
Мало того, что денег нет, так еще и репутация игрока… а что на другой чаше весов? Разве что кое-какое искусство в обращении с оружием. Если сопоставить все это вот так холодно и логично, то результат получится неутешительный. Какого же он дурака свалял, когда погнался за девушкой, уверенный, что сможет окрутить ее… при такой конкуренции?
И все дело в том, что он действовал точь-в-точь, как она предполагала, подозревая его… Как эгоистичный идиот. Все одно к одному — он опять впустую растратил время.
К костру подошла Агата и начала раскладывать пищу, озабоченно поглядывая то на него, то на нее. Она была достаточно умудрена жизнью и видела — что-то между ними случилось, но пока еще не представляла, что именно.
— Конечно, он все честно заработал, — сказала она, — заработал все, что ему положено… но есть кое-что, за что ты заплатить не сможешь, поверь мне…
«Утром, — подумал Клив, — утром я уеду. Я играл все время, что было мне отпущено, но рано или поздно пора выходить из игры. Главное — бросить карты, пока ты в выигрыше».
— Я уеду утром, — сказал он, — больше я вам не нужен.
Она беспомощно смотрела в огонь, разом потеряв аппетит. Наконец сказала:
— Но сколько я должна заплатить вам? Я не знаю… мы ни о чем не условились заранее, не договорились о цене…
— Вы мне ничего не должны. Вы меня содержали.
— Вы заработали больше этого, куда больше. Без вас мы бы не добрались сюда… если уж на то пошло, так мы бы все погибли, когда шайены напали, если бы не вы. Вы остановили панику, заставили выстроить фургоны в круг…
— Морган вообще не допустил бы паники, — сказал он, — а если бы не я, ее и не было бы. — Он поднял глаза. — Я вам раньше не рассказывал… Морган застал меня за игрой в карты, и мы подрались. Если бы не это, Морган остановил бы этого идиота проклятого, не дал ему орать сдуру…
— Ну, это все предположения, вы не знаете наверняка.
Он поднялся.
— Я знаю наверняка, что отвлек внимание Моргана в серьезный момент. И подверг риску всех в караване.
Он огляделся вокруг — ему хотелось сказать больше, но он не находил слов. Только повторил:
— Я уезжаю утром. Больше я вам не нужен.
Резко повернулся и пошел прочь от костра. Лилит начала было говорить — и замолчала, только беспомощно смотрела ему. вслед.
— И ты позволишь ему уехать? — спросила Агата.
— А что я могу сделать?
— Женщина всегда может найти ответ на такой вопрос, с тех самых пор, как Ева разделила яблоко с Адамом. А если ты в свои годы сама не знаешь, так я тебя уж не научу.
— Я люблю его.
Агата вскинула голову.
— Какой ужас, а? Ну, ты подумай! Говорила я тебе, держись за него! Это человек редкостно хороший, уж ты мне поверь! Когда тебе будет столько лет, сколько мне, так ты на любого согласишься, лишь бы дышал и теплый был! Они нам дают чувство покоя, можешь мне поверить…
— Я люблю его, — повторила Лилит изумленно, как будто сама это только что поняла. — В самом деле люблю…
— Слушай, не морочь мне голову своими переживаниями… морочь ему.
Весь лагерь уже улегся и многие успели заснуть, прежде чем Клив вернулся к фургону. Лилит лежала без сна, глядя на покрышку фургона, чуть освещенную угасающим костром, и слышала, как он развернул свою спальную скатку и стащил с ног сапоги. Она слышала каждый звук и понимала, что он означает. Наконец он вытянулся со вздохом, и через минуту до нее донеслось его ровное дыхание.
Сон не шел к ней. Она вертелась с боку на бок, пытаясь найти удобное положение — и вдруг услышала новый звук.
Что-то — какое-то крупное животное — двигалось снаружи, возле фургона. Она слышала, как захрапел конь Клива, и потянулась к винтовке, которая лежала рядом, — но тут же быстро отдернула руку.
Звуки не прекращались, теперь это было приглушенное сопение, будто зверь принюхивался. Конь беспокойно вертелся вокруг колышка, к которому был привязан.
— Клив! — прошептала она. — Клив!
— Я слышу, — спокойно ответил он.
Он лежал абсолютно неподвижно и прислушивался. После его слов на мгновение наступила полная тишина, потом сопение возобновилось — и вдруг загремело перевернутое ведро.
Конь взвился на дыбы и начал биться на привязи.
Схватив револьвер, Клив выкатился из-под фургона, но не успел он выпрямиться, как почти рядом с ним поднялся на задние лапы крупный медведь. Рассерженный шумом, который поднял испуганно храпящий конь, и внезапным появлением человека, он издал жуткое рычание. И в тот же миг Клив выстрелил.
И тут же выстрелил во второй раз, в третий. Он стрелял так часто, как успевал нажимать на спусковой крючок.
Медведь кинулся на него. Вспышки выстрелов ослепили его, поэтому удар могучей лапы, который должен был снести человеку голову, пришелся мимо, однако все же медведь сбил его с ног корпусом.
Клив покатился по земле, но ухитрился удержать оружие в руке, а медведь гулко бухнулся с размаху о боковину фургона, потом повернулся, рыча и раздирая лапами раны на груди. Не заметив человека, зверь перепрыгнул через него, а Клив успел выстрелить вверх, прямо в громадное брюхо, потом поспешно вскочил на ноги и отступил назад, потому что медведь снова поднимался на задние лапы. Клив навел револьвер и быстро спустил курок, но боек только щелкнул — кончились заряды.
По всему лагерю слышались крики и недоуменные возгласы. Клив стоял, расставив ноги, и ждал нападения медведя.
У него не было с собой сменного барабана. Они все остались в карманах куртки или в седельных сумках. Он осторожно отступил еще на шаг, не сводя глаз с того места вблизи переднего колеса, где опустился медведь.
— Клив! Клив! Что с тобой? — прозвучал голос Лилит.
Он молчал. Медленно опустил револьвер и молчал, опасаясь издать звук и вызвать новое нападение зверя.
Прибежали несколько человек с оружием.
— Что случилось? Что тут было?
Клив подбросил в огонь дров. Хвойные ветки ярко вспыхнули. Медведь лежал там, где упал, возле переднего колеса фургона. Люди двинулись к нему осторожно, с оружием наготове.
Из фургона выбрались Лилит и Агата. Лилит бросилась к Кливу. Глаза у нее были расширенные и испуганные.
— Клив! Ты не ранен? Ты точно не ранен?
Гейб Френч ухватил медведя за лапу и оттащил от фургонного колеса. Зверь лежал неподвижной массой. Три пули впились в медвежью грудь, чуть левее середины, и все три входных отверстия можно было накрыть мужской ладонью.
Кто-то посмотрел на эти отверстия, потом на Клива.
— Ну, парень, вот это выстрелы!
Жизнь ему спас четвертый, последний выстрел — он прошел через живот медведя и перебил позвоночник. Если бы не это, медведь мог бы убить его, несмотря на смертельные раны в груди. Ему повезло… да, ему невероятно повезло.
Скорее всего, медведь вовсе не собирался ни на кого нападать — он просто рылся среди кастрюль и посуды возле фургона, привлеченный запахом пищи. Вспышки выстрелов Клива ослепили его, он испугался и, по-видимому, хотел убраться подальше, как и сам Клив. Только последний выстрел, парализовавший зверя, спас Клива от тяжких увечий — а то и худшего исхода.
Он улавливал лишь обрывки разговоров:
— …ну, смелый!…
— …боролся с медведем врукопашную…
— так стрелять, да еще в темноте…
Но сам-то он знал, что вовсе не герой. Он был перепуган и делал то, что вынуждали делать обстоятельства. Если бы он попытался удрать, медведь легко догнал бы его. Когда он обнаружил зверя так близко, единственное, что ему оставалось делать, — это стрелять.
Но все равно, история получилась такая, которую будут рассказывать и пересказывать повсюду, где появится кто-нибудь из этих людей.
Лилит схватила его за руку.
— Клив? О Клив, ты не можешь сейчас уехать А если бы медведь пришел, а тебя не было рядом? Что бы мы делали?
Он посмотрел на нее сверху вниз, положил руки ей на плечи и в душе родился ответ: «Ну, наверное, ты схватила бы свою винтовку, продырявила его насквозь и легла спать дальше». Но вслух он сказал:
— Да, мне лучше остаться. Я не могу бросить вас одних.
«Ну, а правда в том, — понял он, — что мне просто не хотелось уезжать от нее.
Я хочу всегда быть там, где Лилит. В конце концов, я жил игрой столько лет — и что это мне дало? Что толку тратиться на фишки, когда можно вот-вот сорвать банк?
Я должен остаться до конца. В конце концов, ведь у этой девушки застолблен золотой прииск!
Какой я был дурак, когда собрался уезжать!»
Глава одиннадцатая
Каньон Раббитс-Фут, то есть Кроличья Лапка, известный всем и каждому просто как «Кролик», представлял собой неровную рану в теле горы, как будто разорванной пополам чудовищным землетрясением. Он глубоко врезался в скальный массив. Отвесные склоны поднимались от ручейка на дне до края обрыва больше чем на тысячу футов.
В том месте, где каньон немного расширялся, вдоль быстрого мелкого ручейка лепились несколько сложенных из камня домиков, хижин из горбыля и простых землянок, где укрывались золотоискатели, когда не копались в песке, не промывали его в лотках и не чистили промывочные желоба.
То здесь, то там какой-нибудь старатель отводил воду из ручья к своему желобу, чтобы промывать набросанные лопатой кучи песка и гравия — после промывки в канавках на дне желоба оставалось золото.
Дорога, если можно ее так назвать, прихотливо вилась среди хижин, вдоль ручья, поднималась на высокую террасу и спускалась обратно к самой воде.
Клив Ван Вален и Лилит осторожно прокладывали себе путь среди работающих людей. Несколько раз то его, то ее окликали старые знакомые, и работа на время замирала. Женщины тут вообще появлялись нечасто, а такие женщины, как Лилит, были редкостью во все времена. Мужчины бросали работу, чтобы поглазеть на нее, прикрывая рукой глаза от солнца.
Было позднее утро. Большинство золотоискателей работали, засучив рукава рубашек, из-под которых выглядывало красное шерстяное белье. Многие были обуты в неуклюжие башмаки со стоптанными каблуками, хотя кое-где попадались люди в мокасинах или сапогах для верховой езды, а то и босые. Все до единого были бородатые, небритые, зачастую немытые — и вооруженные. А если у кого во время работы револьвер не висел на боку, то он лежал тут же под рукой.
Это была грубая, крепкая, добродушная толпа индивидуалистов, каждый из которых держался настолько независимо, насколько позволяла его физическая сила или сила оружия. Еще несколько дней — или несколько недель назад — ни один из них не знал других, а еще через несколько недель каждый очутится на каком-нибудь другом ручье, повинуясь капризам россыпи.
Какой-то здоровенный золотоискатель узнал Лили
— Эй, Лил! Спой нам песню!
Она помахала рукой, вспомнив этого человека -она видела его в Сент-Луисе, он там старательно ускользал от служителей закона.
— Мы торопимся, ребята! В другой раз!
— Давай, Лил! — приветливо заорал человек и Сент-Луиса — бородатый, с волосатой грудью. — Спой нам песенку!
Она рассмеялась.
— Ребята, а что ж ему спеть? «Как тебя звали в Штатах»?
Все, кто ее слышал, разразились хохотом, а бородатый сделал вид, что увертывается от удара.
Клив повернулся в седле.
— Если ваши заявки истощатся, вы сможете взяться за следующие. Так что хватит еще песен на вашу долю.
Узкая тропка, по которой они ехали, отвернула к соснам, в сторону от ручья, который в этом месте заполнял все ложе каньона, такого узкого, что солнечные лучи доходили до воды лишь в самый полдень.
Скоро они доберутся. Клив ехал впереди, полуобернувшись в седле, чтобы не маячить все время спиной к Лилит.
— Я отправлюсь в Сан-Франциско, — оживленно говорила она, — куплю себе дом на Ноб-Хилл, заведу собственную карету с кучером. У меня будет самое тонкое белье, и серебро, и хрусталь — все, о чем я мечтала… и я никогда больше не буду петь перед толпой мужчин.
Через минуту-другую она добавила:
— А еще у меня будет концертный рояль, и когда мне захочется петь, я буду петь для себя… и для своих друзей.
— А для меня ты будешь петь, Лилит?
— Да, всегда, когда захочешь… и я буду носить красивую одежду, давать обеды людям, которые мне нравятся… а, может быть, совершу путешествие в Нью-Йорк… или даже в Париж и в Вену. Ты был в Вене, Клив?
— В Вене, Инсбруке, Байрейте, Веймаре, Монте-Карло… тебе там понравится, Лил.
Дорога делала длинную петлю, и далеко впереди они увидели более широкую часть каньона, где находились участки подземных разработок жильного золота. Теперь дорога стала шире, они ехали рядом и молчали. Так много ждало их впереди… и вскоре так много можно будет оставить позади…
Дорога нырнула вниз, и они увидели груды камня там, где из туннелей выбрасывали пустую породу. Ниже, на берегу ручья, стоял желоб для промывки золота, а из него в ручей стекала тонкая струйка воды.
У горы, под несколькими растрепанными деревьями, стоял сбитый на скорую руку сарайчик; на пеньке у двери сидел бородатый человек и курил трубку. В нескольких шагах от него индейская скво молола кукурузные зерна на примитивных жерновах.
Они подъехали ближе, но ни бородатый, ни скво даже не подняли глаз. Бородач, неподвижный как камень, глядел на солнечные блики в ручье.
Клив и Лилит остановили коней. Она бросила взгляд на темную дыру в склоне горы, потом огляделась по сторонам с явным разочарованием. И внезапно, непонятно почему, ощутила холодок страха.
— Мы ищем мистера Хаггинза, — сказал Клив.
— Считайте, что нашли.
— Это — мисс Лилит Прескотт.
— А я так и подумал. Мне говорили, что она красотка. — Он беззаботно махнул рукой. Под ногтями была грязь. — Все тут, как старина Брукс застолбил. Тут у него одно время работало двадцать человек.
— А где они теперь? — спросила Лилит. — Кто сейчас добывает золото?
— Вы про золото говорите… вы в жизни не видели такого золота, как эта заявка давала! Только это оказался просто карман — добыли на четыре тысячи, а потом он иссяк…
Непонятный страх стал реальностью. Клив быстро оглянулся на Лилит. Губы у нее были крепко сжаты — и от потрясения, и от мысли о том, что оно означает для Клива.
— Мистер Брукс… он успел потратить сотни три, прежде чем у него сердце отказало, да и мне пришлось изрядно выложить за гроб с бронзовыми ручками… тут в горах это здорово дорого обходится. Ну, а остальное — там чистая ерунда осталась. Я так считаю, мне причитается, за то что я сижу тут на этой. заявке. — Он поднял на них прищуренные глаза. — Это ж ведь честно, а?
Клив повернул коня.
— Ты поверишь ему на слово, или мне поглядеть? Я ему верю.
Бородатый наконец пошевелился и поднялся с пенька.
— Прошу, пожалуйста, глядите — только там и глядеть-то не на что. Мы с моей женщиной… мы отсюда уматываем. Я в том смысле, что тут для человека и нет-то ничего… мы отправимся в дальние леса. Уж такой я человек — люблю охоту.
Без единого слова Лилит повернула лошадь обратно к тропе. Только через несколько минут она сказала спокойным тоном:
— Что ж, как ты и говорил, Клив — я всегда могу петь. Думаю, можно начать прямо здесь… Я им пообещала, что в другой раз. Ладно, пора нам и вернуться — вернуться к действительности.
* * *
Роджер Морган услышал звуки музыки, еще не добравшись до парусинового шатра — театра. Первое, что он увидел от входа, была длинная стойка, за которой четверо барменов вертелись, как на сковороде, едва поспевая выполнять заказы людей, толпящихся у бара в три, а то и четыре ряда. Здесь были калифорнийские испанцы в расклешенных книзу штанах, здесь были китайцы, ирландцы, немцы, французы и, конечно, мексиканцы, «чили», как звали их здесь по названию любимого блюда, мяса с красным перцем, — в этой толпе можно было сыскать любую расу и любую национальность.
Он шагнул чуть в сторону от двери и огляделся. За несколькими столами шла игра. В дальнем конце шатра находилась сцена, сейчас пустая. Музыканты, сдвинув стулья к краю сцены, сидели и пили пиво.
Поселок Джекэсс-Хилл, или Ослиная гора, переживал бум.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32