Однако он не был способен их анализировать или увязывать между собой независимо от того, о скольких сновидениях рассказывал пациент. Очевидно, сновидения имеют связь с подсознанием и, когда индивид спит, обрывки воспоминаний, взбитые, подобно омлету, находят средство выйти наружу. Он взглянул на Марту, ведь, усаживаясь за стол, он пожелал ей доброго утра сварливым тоном.
Он встал, обошел вокруг стола, обнял ее за плечи и поцеловал в щеку.
– Прости меня за черствость, но, перед тем как проснуться, я видел странный сон, и он преследует меня. Я должен сесть и подумать, имеет ли это сновидение какой–либо смысл. У меня такое ощущение, что этот сон может быть важным и его можно даже расшифровать… хотя сейчас он представляется сплошным хаосом.
Он закрыл дверь в свой рабочий кабинет, наполнил чернильницу, поправил стопку бумаги перед собой и решительно сел спиной к панораме зеленых лесов и гор. Он сказал себе: «Я должен разделить это сновидение на части, как швейцарский часовщик разбирает часовой механизм».
Он размышлял, что ему следует выделить каждый образ, каждое действие и каждое выражение в диалоге и дать возможность разуму вольно выбирать в духе свободной ассоциации, предлагавшейся им своим пациентам. Он должен выполнить свои предписания с той же точностью, какую требовал от своих пациентов. Он остановит свою мысль на каждом лице, появившемся в сновидении, затем, когда запишет на бумаге спонтанно появившееся, попытается связать отдельные части между собой и со своими переживаниями.
Время и место очевидны: день рождения Марты и главный зал Бельвю, где он и Марта принимают гостей. Эмма, бесспорно, главное лицо.
Положив пальцы левой руки на лобную кость, он подумал:
«Мой ум был озабочен необходимостью упрекнуть Эмму, что она не приняла мое решение о том, как лечиться. В сновидении я сказал: «Если у вас боли, то это ваша собственная вина». Я верю, что, выявив скрытые значения внешних симптомов, я выполнил свой долг и обязанность перед пациентом. Излечение содержится в самом этом акте. Не моя вина, если она не принимает мой диагноз. Следовательно, для меня важно, чтобы она верила в мое решение и следовала моим предписаниям. Если Эмма виновата в том, что есть боли, то я не виноват; она не сумела излечиться, и я не отвечаю за неуспех. Не об этом ли сон?
Эмма жаловалась на боль в горле, желудке и в низу живота. Очевидно, я все еще беспокоюсь, что основная причина ее недомогания может быть физическая. Как ученый, я не могу оставить без внимания органическое заболевание. Пытаясь доказать, что я не одержимый, я подвел Эмму к окну, чтобы осмотреть ее горло, и на правой стороне обнаружил большое белое пятно, а также сероватые струпья на волнистой структуре, схожей с хрящом носовой перегородки. Но ведь у Эммы не было неприятностей с горлом?»
Затем он вспомнил, что у Эммы была подруга, также вдова, которую он, Зигмунд, по–видимому, лечил от некоторых симптомов истерии. Однажды, когда Зигмунд вошел в ее квартиру, он увидел, как Брейер осматривал у окна ее горло, опасаясь, что у нее есть признаки дифтерита.
«Что же такое произошло? – спрашивал он сам себя. – Я подменил во сне Эмму ее подружкой? Затем мне показалось, что Эмма была бледной и опухшей. Но у Эммы всегда свежий вид. А Марта бледна и опухла. Каким же образом я совместил Эмму, ее подругу и Марту? Почему?»
Продолжая свободное развитие ассоциаций, его ум обратился к Оскару Рие, который играл роль злодея, в то время как Эмма – героини пьесы. Зигмунд видел, что в своем сне он предъявил Оскару два серьезных обвинения: в бездумном применении химического препарата и в использовании нестерилизованного шприца. Поскольку он, Зигмунд, делал инъекции морфия своей восьмидесятидвухлетней пациентке, не внося инфекции, он полагал, что гордится своей собственной работой и в то же время принижает Оскара. В силу какой–то таинственной связи он мысленно считал Оскара Рие виновным в том, что Эмма все еще страдает от различных болей. Эмма больна, потому что Оскар сделал ей прививку! «Поэтому, если Оскар Рие виноват, я вовсе не виновен! Я вновь оправдан».
Включение в сновидение лекарств – пропила, проприоновой кислоты… триметиламина – напоминало о сивушном масле, которым пахла бутылка плохого ликера, принесенная Оскаром в подарок Марте ко дню рождения, и было еще одним упреком в адрес Оскара.
Его мысль обратилась к Йозефу Брейеру. Их совместная книга была издана Дойтике, но откликов на нее еще не последовало. В сновидении Зигмунд просил Йозефа взглянуть на горло Эммы и на хрящи ее носа. Йозеф подтвердил диагноз, но почему он выглядел таким бледным, прихрамывал и полностью сбрил бороду? И почему после осмотра Йозеф сказал: «Там несомненно воспаление, но это не имеет значения; дизентерия возьмет верх, и токсины будут устранены». Фраза была бессмысленной: ни один грамотный врач не поверит в то, что патологические продукты могут быть удалены через пищеварительный тракт.
«Здесь, в моем сне, – думал он, – опять я воображаю себя лучшим диагностом, чем Йозеф Брейер».
Он писал раскованно, мысли изливались свободно. В них были заключения по пациентам, которых лечили в прошлом он, Оскар Рие, Йозеф Брейер и Флис; содержалось и немало упреков в собственный адрес, таких, как выдача женщине не подходящего для нее лекарства, недогляд в отношении пристрастия Флейшля к кокаину. Он выдвигал соображения об ассоциациях, затем отходил от них, как с подменой Эммы сначала ее вдовой–подругой, а затем Мартой Фрейд. Ведь Эмма говорила о болях в низу живота, хотя на деле боли были у беременной Марты; вспомнил он о шприце и инъекции, что символизировало, на его взгляд, половой акт. Он припомнил, что ни он, ни Марта не желали нового ребенка. Поэтому «грязный шприц» стал символом обильной или оплодотворяющей инъекции, приведшей к трудной беременности Марты.
В этот полдень он долго гулял по лесу, спрашивая себя: «Как я свяжу все эти вроде бы не относящиеся друг к другу неупорядоченные мотивы? Что является в них общим? Что я пытался сказать сновидением? Я еще не знаю, видящий сон выступает как драматург или же как актер, произносящий написанные для него строки». Но он был внутренне убежден, что сновидение обслуживало самого себя. Он думал: «Его основное содержание – это выполнение желания, и его мотив есть желание».
На него обрушились воспоминания о прежних сновидениях, а также обрывки воспоминаний о сновидениях его родителей. Вдруг он остановился. Тело его напряглось. Он почувствовал, что покрывается гусиной кожей, и выкрикнул в купу деревьев:
– Вот в чем цель сновидений! Высвободить из подсознания то, что действительно нужно человеку. Не маски, не личины, не запрятанные чувства или несостоявшиеся желания, а именно то, что скрыто где–то в коре головного мозга как желание, чтобы это случилось или должно случиться! Какой удивительный механизм! Какое удивительное свершение! Но почему мы не догадывались об этом во все прошедшие века? Как могли думать люди, включая и меня, что сновидения – это что–то от безумия? Что сны лишены формы, бесцельны, неподвластны никаким силам неба или ада? Их можно было бы исследовать на организованной основе и узнать многое о характере человека.
В сновидениях, как он заметил, ничто не забывается, сколь бы отдаленным это ни было; изобретательность сновидения, его умение приобретать измененные формы – любимое занятие воображения. И если, как он начал подозревать, сновидения – распахнутое окно в подсознание, позволяющее видеть истинные желания пациента, то тогда у него появился еще один путь к осознанию того, что делает пациентов умственно, нервно, эмоционально больными, тогда он может рассмотреть болезнь под микроскопом. Что лучше желаний человека раскрывает, что ему нужно, кем он хотел бы быть и чего достичь? И рефлекторно те же самые желания показывают, к каким изменениям, переменам, улучшениям, исправлениям стремится человек. В своих сновидениях он как бы редактирует и переписывает рукопись своей прошлой жизни!
Зигмунд повернул назад и, возбужденный, зашагал домой по тропинке. Это было одно из его величайших открытий. Последствия поражали.
12
Книга «Об истерии» была принята плохо. Один из наиболее известных германских неврологов, Штрюмпель, выступил со снисходительным, а по сути отрицательным обзором. После этого никто не осмеливался дать отзыв о книге в медицинских журналах на немецком языке.
Зигмунд жаловался Марте:
– Все, что говорит Штрюмпель, возможно, и верно, но это не относится к нашей книге. Он выдумал какую–то глупость, а затем блестяще развенчал ее.
В Вене никто не говорил о книге даже в критическом тоне, ни один из друзей не упоминал о ней. Однако Зигмунд предполагал, что книгу читают, ибо, как сообщил Дойтике, несколько сот экземпляров из напечатанных восьмисот уже продано. Это было больше, чем число книг «Об афазии», проданных за два года.
Последующие недели принесли мало утешения. Глава университетской психиатрической клиники в Цюрихе доктор Эуген Блейлер, который дал благоприятный отзыв о книге «Об афазии» и с которым Зигмунд обменивался письмами, высказал в мюнхенском медицинском журнале свою оценку; позволив некоторые придирки к тексту, он тем не менее заявил, что «содержание книги открывает новый подход к механизму рассудка и вносит важный вклад за последние годы в область нормальной и патологической психологии». Пришло послание из Англии от доктора Митчелла Кларка, прочитавшего книгу и собиравшегося написать критические заметки в журнал «Брейн».
Зигмунд уныло рассуждал:
– Что же, могу вновь погрузиться в ежедневные дела и накапливать материал.
Марта слегка улыбнулась:
– А разве не из этого состоит жизнь? Не давай своим надеждам взлетать слишком высоко, дорогой Зиги, и ты не будешь так больно падать.
Молчание по поводу книги, видимо, настолько расстроило Йозефа Брейера, что он стал избегать встреч с Зигмундом. В то же время Зигмунд заметил, что его брат Александр становится нервным и раздражительным. Он знал, что Александр перегружает себя, ведь он редактировал возраставший по объему тарифный справочник, управлял почти в одиночку грузовой компанией, преподавал в Экспортной академии. Александр оставался в семье, помогал родителям и двум сестрам, ежемесячно вкладывая часть заработка в выкуп собственного дела. Его рабочее расписание не оставляло времени для встреч с молодыми друзьями. Уже тринадцать лет он не отдыхал летом.
Марта решила, что братьям было бы неплохо провести неделю в Венеции:
– Это вам здорово поможет. Алекс, это будет наш подарок тебе в день двадцатидевятилетия. Я слишком неудобна для поездки по Италии в летнюю жару.
Страх Зигмунда перед поездами сдавил ему горло; накануне отъезда он не мог думать ни о чем другом. Чувство страха смешивалось с радостью. С трудом упаковав свои вещи, он прибыл на вокзал за час до отправления поезда и почувствовал облегчение, лишь когда поезд тронулся.
Ничто не сравнится с Венецией в способности доставить удовольствие впервые посещающему ее. Братья доплыли в гондоле по Большому каналу до гостиницы «Ройяль Даниели», затем поспешили на площадь Святого Марка. Они взобрались на колокольню. На нее взбирался в свое время Гёте, чтобы обозреть красные черепичные крыши Венеции, окруженной морем, из которого город поднялся пятнадцать столетий назад. Затем осмотрели Дворец дожей, постояв в благоговении под овальным потолком с росписью Веронезе «Обожествление Венеции». Поужинали они на открытой террасе «Флориана» под звуки арий Верди.
Зигмунд был фанатичным любителем достопримечательностей. Братья бродили по древним улицам, осматривали колокольни, посещали медленно оседающие в воду дворцы, построенные в те времена, когда Венеция славилась греховными карнавалами и чеканкой серебра, пересекли мосты Риальто и Академиа, плавали по теплому морю в Лидо, проплыли на лодках к островам Торчелло и Мурано. Венеция была встроена в лагуну в отличие от других итальянских городов, вырезанных из горных склонов. Лучше всего Зигмунд знал историю венецианского искусства: Джорджоне, Тициана, Карпаччо. Поскольку большая часть искусства Венеции сосредоточена в ее храмах, они начали осмотр с византийской базилики на площади Сан–Марко, восхищаясь ее мрамором, мозаикой, картинами и скульптурами, затем направились в церкви Санти Джованни е Паоло, Сан Заккариа, Спасения.
Александр вел себя как ребенок, ходил с непокрытой головой, позволяя солнцу золотить свое лицо. Усталость у него как рукой сняло, он с удовольствием поглощал обильную венецианскую пищу из даров моря. Ему нравилось плавать в гондолах. Но больше всего он наслаждался, видя, как разум Зигмунда старается охватить красочную прелесть венецианской архитектуры, роскошных дворцов аристократии, лестницы Боволо и Лоджетто Сансовино. Венцом поездки был визит Зигмунда в лавку древностей на одном из небольших каналов, где он купил совсем дешево бронзовую голову двуликого Януса, римского бога «начал».
На вокзале в Вене, когда они расставались, Александр сказал:
– Спасибо за роскошный отдых. Знаешь, что мне доставило самое большое удовольствие? Смотреть на тебя, когда ты наслаждался искусством. Не раз я слышал, что по натуре ты не религиозен. Это неверно; как сказали бы итальянцы, твоя религия – искусство. В твоих глазах экстаз, когда ты любуешься творениями Джорджоне или Тициана. Я видел, как твои губы шептали молитву.
Зигмунд был тронут:
– Профессор Брюкке любил живопись в той же мере, как и физиологию; Бильрот любил музыку так же сильно, как хирургию; Нотнагель любит литературу не меньше, чем медицину внутренних болезней. Если моя любовь к мраморным торсам первого века делает меня религиозным, то быть посему.
Вернувшись в Вену, он почти сразу же выехал в Берлин. Ему не терпелось встретиться с Флисом. После того как он сдал в печать полный текст рукописи «Об истерии», в его голове складывалась концепция другой книги, страниц на сто, под названием «Очерк научной психологии».
Флис освободился от текущей работы; они проводили теплые дни конца августа, совершая прогулки в лесу и лихорадочно обсуждая проект. Зигмунд получил такой большой импульс, что едва успел поезд отойти от перрона Ангальтского вокзала, как он открыл записную книжку, достал карандаш и вывел карандашом: «Часть I».
Почти всю дорогу до Вены он писал, пользуясь своей личной системой краткой записи, понятной Флису и основанной на системе греческих символов:
Q – количество, порядок величины во внешнем мире,
Оn – количество межклеточного порядка величины,
ф – система проницаемых нейронов,
v – система непроницаемых нейронов,
w – система воспринимающих нейронов,
W – восприятие,
V – идея,
М – двигательный образ
«Намерение, – писал он, – состоит в том, чтобы превратить психологию в одну из естественных наук, то есть представить психический процесс как количественно определимое состояние особых материальных частиц». Затем он перешел к теории нейронов, разработанной на основе недавних открытий в гистологии, пытаясь объяснить, каким образом ток проходит по проводникам клеток, и, проводя различие между нейронами, имеющими контактные барьеры, и другими, позволяющими Qn проходить без сопротивления, пытался объяснить память, боль, удовлетворение, состояние желания, познания, мысли, содержание сознания…
Он исписал тридцать страниц; несколькими днями позднее он начал часть вторую – «Психопатология», в которой изложил свои открытия истерического принуждения, патологической защиты, формирования символов, расстройства мысли под влиянием аффекта; а затем проследил, как посредством преобразования боль и неприятные ощущения распространяются по физическим каналам. Через десять дней он начал часть третью, озаглавленную «Попытка представить нормальный процесс».
Ни одно занятие так его не увлекало, как это. Он признавался, что в полном смысле слова поглощен работой по доказательству своей теории на основе гистологии, физиологии, анатомии мозга и центральной нервной системы и того, как действует физически подсознание через нервную систему. Он составил глоссарий, разработал математические формулы, чтобы измерить количество и направление потока образов воспоминаний, начертил диаграммы таких важных случаев, как случай молодой женщины, которая не могла оставаться в лавке, потому что подумала, будто служащие смеются над ее одеждой.
Он был счастлив и общителен. Он вновь стал ученым. Марта была очарована его рисунками, засыпавшими стол. Она просила объяснить их смысл.
– Как рисовальщику, мне далеко до Домье, – шутил он, – но позволь мне выяснить, понятны ли мои рисунки.
Для Марты описанные им концепции оказались слишком техническими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Он встал, обошел вокруг стола, обнял ее за плечи и поцеловал в щеку.
– Прости меня за черствость, но, перед тем как проснуться, я видел странный сон, и он преследует меня. Я должен сесть и подумать, имеет ли это сновидение какой–либо смысл. У меня такое ощущение, что этот сон может быть важным и его можно даже расшифровать… хотя сейчас он представляется сплошным хаосом.
Он закрыл дверь в свой рабочий кабинет, наполнил чернильницу, поправил стопку бумаги перед собой и решительно сел спиной к панораме зеленых лесов и гор. Он сказал себе: «Я должен разделить это сновидение на части, как швейцарский часовщик разбирает часовой механизм».
Он размышлял, что ему следует выделить каждый образ, каждое действие и каждое выражение в диалоге и дать возможность разуму вольно выбирать в духе свободной ассоциации, предлагавшейся им своим пациентам. Он должен выполнить свои предписания с той же точностью, какую требовал от своих пациентов. Он остановит свою мысль на каждом лице, появившемся в сновидении, затем, когда запишет на бумаге спонтанно появившееся, попытается связать отдельные части между собой и со своими переживаниями.
Время и место очевидны: день рождения Марты и главный зал Бельвю, где он и Марта принимают гостей. Эмма, бесспорно, главное лицо.
Положив пальцы левой руки на лобную кость, он подумал:
«Мой ум был озабочен необходимостью упрекнуть Эмму, что она не приняла мое решение о том, как лечиться. В сновидении я сказал: «Если у вас боли, то это ваша собственная вина». Я верю, что, выявив скрытые значения внешних симптомов, я выполнил свой долг и обязанность перед пациентом. Излечение содержится в самом этом акте. Не моя вина, если она не принимает мой диагноз. Следовательно, для меня важно, чтобы она верила в мое решение и следовала моим предписаниям. Если Эмма виновата в том, что есть боли, то я не виноват; она не сумела излечиться, и я не отвечаю за неуспех. Не об этом ли сон?
Эмма жаловалась на боль в горле, желудке и в низу живота. Очевидно, я все еще беспокоюсь, что основная причина ее недомогания может быть физическая. Как ученый, я не могу оставить без внимания органическое заболевание. Пытаясь доказать, что я не одержимый, я подвел Эмму к окну, чтобы осмотреть ее горло, и на правой стороне обнаружил большое белое пятно, а также сероватые струпья на волнистой структуре, схожей с хрящом носовой перегородки. Но ведь у Эммы не было неприятностей с горлом?»
Затем он вспомнил, что у Эммы была подруга, также вдова, которую он, Зигмунд, по–видимому, лечил от некоторых симптомов истерии. Однажды, когда Зигмунд вошел в ее квартиру, он увидел, как Брейер осматривал у окна ее горло, опасаясь, что у нее есть признаки дифтерита.
«Что же такое произошло? – спрашивал он сам себя. – Я подменил во сне Эмму ее подружкой? Затем мне показалось, что Эмма была бледной и опухшей. Но у Эммы всегда свежий вид. А Марта бледна и опухла. Каким же образом я совместил Эмму, ее подругу и Марту? Почему?»
Продолжая свободное развитие ассоциаций, его ум обратился к Оскару Рие, который играл роль злодея, в то время как Эмма – героини пьесы. Зигмунд видел, что в своем сне он предъявил Оскару два серьезных обвинения: в бездумном применении химического препарата и в использовании нестерилизованного шприца. Поскольку он, Зигмунд, делал инъекции морфия своей восьмидесятидвухлетней пациентке, не внося инфекции, он полагал, что гордится своей собственной работой и в то же время принижает Оскара. В силу какой–то таинственной связи он мысленно считал Оскара Рие виновным в том, что Эмма все еще страдает от различных болей. Эмма больна, потому что Оскар сделал ей прививку! «Поэтому, если Оскар Рие виноват, я вовсе не виновен! Я вновь оправдан».
Включение в сновидение лекарств – пропила, проприоновой кислоты… триметиламина – напоминало о сивушном масле, которым пахла бутылка плохого ликера, принесенная Оскаром в подарок Марте ко дню рождения, и было еще одним упреком в адрес Оскара.
Его мысль обратилась к Йозефу Брейеру. Их совместная книга была издана Дойтике, но откликов на нее еще не последовало. В сновидении Зигмунд просил Йозефа взглянуть на горло Эммы и на хрящи ее носа. Йозеф подтвердил диагноз, но почему он выглядел таким бледным, прихрамывал и полностью сбрил бороду? И почему после осмотра Йозеф сказал: «Там несомненно воспаление, но это не имеет значения; дизентерия возьмет верх, и токсины будут устранены». Фраза была бессмысленной: ни один грамотный врач не поверит в то, что патологические продукты могут быть удалены через пищеварительный тракт.
«Здесь, в моем сне, – думал он, – опять я воображаю себя лучшим диагностом, чем Йозеф Брейер».
Он писал раскованно, мысли изливались свободно. В них были заключения по пациентам, которых лечили в прошлом он, Оскар Рие, Йозеф Брейер и Флис; содержалось и немало упреков в собственный адрес, таких, как выдача женщине не подходящего для нее лекарства, недогляд в отношении пристрастия Флейшля к кокаину. Он выдвигал соображения об ассоциациях, затем отходил от них, как с подменой Эммы сначала ее вдовой–подругой, а затем Мартой Фрейд. Ведь Эмма говорила о болях в низу живота, хотя на деле боли были у беременной Марты; вспомнил он о шприце и инъекции, что символизировало, на его взгляд, половой акт. Он припомнил, что ни он, ни Марта не желали нового ребенка. Поэтому «грязный шприц» стал символом обильной или оплодотворяющей инъекции, приведшей к трудной беременности Марты.
В этот полдень он долго гулял по лесу, спрашивая себя: «Как я свяжу все эти вроде бы не относящиеся друг к другу неупорядоченные мотивы? Что является в них общим? Что я пытался сказать сновидением? Я еще не знаю, видящий сон выступает как драматург или же как актер, произносящий написанные для него строки». Но он был внутренне убежден, что сновидение обслуживало самого себя. Он думал: «Его основное содержание – это выполнение желания, и его мотив есть желание».
На него обрушились воспоминания о прежних сновидениях, а также обрывки воспоминаний о сновидениях его родителей. Вдруг он остановился. Тело его напряглось. Он почувствовал, что покрывается гусиной кожей, и выкрикнул в купу деревьев:
– Вот в чем цель сновидений! Высвободить из подсознания то, что действительно нужно человеку. Не маски, не личины, не запрятанные чувства или несостоявшиеся желания, а именно то, что скрыто где–то в коре головного мозга как желание, чтобы это случилось или должно случиться! Какой удивительный механизм! Какое удивительное свершение! Но почему мы не догадывались об этом во все прошедшие века? Как могли думать люди, включая и меня, что сновидения – это что–то от безумия? Что сны лишены формы, бесцельны, неподвластны никаким силам неба или ада? Их можно было бы исследовать на организованной основе и узнать многое о характере человека.
В сновидениях, как он заметил, ничто не забывается, сколь бы отдаленным это ни было; изобретательность сновидения, его умение приобретать измененные формы – любимое занятие воображения. И если, как он начал подозревать, сновидения – распахнутое окно в подсознание, позволяющее видеть истинные желания пациента, то тогда у него появился еще один путь к осознанию того, что делает пациентов умственно, нервно, эмоционально больными, тогда он может рассмотреть болезнь под микроскопом. Что лучше желаний человека раскрывает, что ему нужно, кем он хотел бы быть и чего достичь? И рефлекторно те же самые желания показывают, к каким изменениям, переменам, улучшениям, исправлениям стремится человек. В своих сновидениях он как бы редактирует и переписывает рукопись своей прошлой жизни!
Зигмунд повернул назад и, возбужденный, зашагал домой по тропинке. Это было одно из его величайших открытий. Последствия поражали.
12
Книга «Об истерии» была принята плохо. Один из наиболее известных германских неврологов, Штрюмпель, выступил со снисходительным, а по сути отрицательным обзором. После этого никто не осмеливался дать отзыв о книге в медицинских журналах на немецком языке.
Зигмунд жаловался Марте:
– Все, что говорит Штрюмпель, возможно, и верно, но это не относится к нашей книге. Он выдумал какую–то глупость, а затем блестяще развенчал ее.
В Вене никто не говорил о книге даже в критическом тоне, ни один из друзей не упоминал о ней. Однако Зигмунд предполагал, что книгу читают, ибо, как сообщил Дойтике, несколько сот экземпляров из напечатанных восьмисот уже продано. Это было больше, чем число книг «Об афазии», проданных за два года.
Последующие недели принесли мало утешения. Глава университетской психиатрической клиники в Цюрихе доктор Эуген Блейлер, который дал благоприятный отзыв о книге «Об афазии» и с которым Зигмунд обменивался письмами, высказал в мюнхенском медицинском журнале свою оценку; позволив некоторые придирки к тексту, он тем не менее заявил, что «содержание книги открывает новый подход к механизму рассудка и вносит важный вклад за последние годы в область нормальной и патологической психологии». Пришло послание из Англии от доктора Митчелла Кларка, прочитавшего книгу и собиравшегося написать критические заметки в журнал «Брейн».
Зигмунд уныло рассуждал:
– Что же, могу вновь погрузиться в ежедневные дела и накапливать материал.
Марта слегка улыбнулась:
– А разве не из этого состоит жизнь? Не давай своим надеждам взлетать слишком высоко, дорогой Зиги, и ты не будешь так больно падать.
Молчание по поводу книги, видимо, настолько расстроило Йозефа Брейера, что он стал избегать встреч с Зигмундом. В то же время Зигмунд заметил, что его брат Александр становится нервным и раздражительным. Он знал, что Александр перегружает себя, ведь он редактировал возраставший по объему тарифный справочник, управлял почти в одиночку грузовой компанией, преподавал в Экспортной академии. Александр оставался в семье, помогал родителям и двум сестрам, ежемесячно вкладывая часть заработка в выкуп собственного дела. Его рабочее расписание не оставляло времени для встреч с молодыми друзьями. Уже тринадцать лет он не отдыхал летом.
Марта решила, что братьям было бы неплохо провести неделю в Венеции:
– Это вам здорово поможет. Алекс, это будет наш подарок тебе в день двадцатидевятилетия. Я слишком неудобна для поездки по Италии в летнюю жару.
Страх Зигмунда перед поездами сдавил ему горло; накануне отъезда он не мог думать ни о чем другом. Чувство страха смешивалось с радостью. С трудом упаковав свои вещи, он прибыл на вокзал за час до отправления поезда и почувствовал облегчение, лишь когда поезд тронулся.
Ничто не сравнится с Венецией в способности доставить удовольствие впервые посещающему ее. Братья доплыли в гондоле по Большому каналу до гостиницы «Ройяль Даниели», затем поспешили на площадь Святого Марка. Они взобрались на колокольню. На нее взбирался в свое время Гёте, чтобы обозреть красные черепичные крыши Венеции, окруженной морем, из которого город поднялся пятнадцать столетий назад. Затем осмотрели Дворец дожей, постояв в благоговении под овальным потолком с росписью Веронезе «Обожествление Венеции». Поужинали они на открытой террасе «Флориана» под звуки арий Верди.
Зигмунд был фанатичным любителем достопримечательностей. Братья бродили по древним улицам, осматривали колокольни, посещали медленно оседающие в воду дворцы, построенные в те времена, когда Венеция славилась греховными карнавалами и чеканкой серебра, пересекли мосты Риальто и Академиа, плавали по теплому морю в Лидо, проплыли на лодках к островам Торчелло и Мурано. Венеция была встроена в лагуну в отличие от других итальянских городов, вырезанных из горных склонов. Лучше всего Зигмунд знал историю венецианского искусства: Джорджоне, Тициана, Карпаччо. Поскольку большая часть искусства Венеции сосредоточена в ее храмах, они начали осмотр с византийской базилики на площади Сан–Марко, восхищаясь ее мрамором, мозаикой, картинами и скульптурами, затем направились в церкви Санти Джованни е Паоло, Сан Заккариа, Спасения.
Александр вел себя как ребенок, ходил с непокрытой головой, позволяя солнцу золотить свое лицо. Усталость у него как рукой сняло, он с удовольствием поглощал обильную венецианскую пищу из даров моря. Ему нравилось плавать в гондолах. Но больше всего он наслаждался, видя, как разум Зигмунда старается охватить красочную прелесть венецианской архитектуры, роскошных дворцов аристократии, лестницы Боволо и Лоджетто Сансовино. Венцом поездки был визит Зигмунда в лавку древностей на одном из небольших каналов, где он купил совсем дешево бронзовую голову двуликого Януса, римского бога «начал».
На вокзале в Вене, когда они расставались, Александр сказал:
– Спасибо за роскошный отдых. Знаешь, что мне доставило самое большое удовольствие? Смотреть на тебя, когда ты наслаждался искусством. Не раз я слышал, что по натуре ты не религиозен. Это неверно; как сказали бы итальянцы, твоя религия – искусство. В твоих глазах экстаз, когда ты любуешься творениями Джорджоне или Тициана. Я видел, как твои губы шептали молитву.
Зигмунд был тронут:
– Профессор Брюкке любил живопись в той же мере, как и физиологию; Бильрот любил музыку так же сильно, как хирургию; Нотнагель любит литературу не меньше, чем медицину внутренних болезней. Если моя любовь к мраморным торсам первого века делает меня религиозным, то быть посему.
Вернувшись в Вену, он почти сразу же выехал в Берлин. Ему не терпелось встретиться с Флисом. После того как он сдал в печать полный текст рукописи «Об истерии», в его голове складывалась концепция другой книги, страниц на сто, под названием «Очерк научной психологии».
Флис освободился от текущей работы; они проводили теплые дни конца августа, совершая прогулки в лесу и лихорадочно обсуждая проект. Зигмунд получил такой большой импульс, что едва успел поезд отойти от перрона Ангальтского вокзала, как он открыл записную книжку, достал карандаш и вывел карандашом: «Часть I».
Почти всю дорогу до Вены он писал, пользуясь своей личной системой краткой записи, понятной Флису и основанной на системе греческих символов:
Q – количество, порядок величины во внешнем мире,
Оn – количество межклеточного порядка величины,
ф – система проницаемых нейронов,
v – система непроницаемых нейронов,
w – система воспринимающих нейронов,
W – восприятие,
V – идея,
М – двигательный образ
«Намерение, – писал он, – состоит в том, чтобы превратить психологию в одну из естественных наук, то есть представить психический процесс как количественно определимое состояние особых материальных частиц». Затем он перешел к теории нейронов, разработанной на основе недавних открытий в гистологии, пытаясь объяснить, каким образом ток проходит по проводникам клеток, и, проводя различие между нейронами, имеющими контактные барьеры, и другими, позволяющими Qn проходить без сопротивления, пытался объяснить память, боль, удовлетворение, состояние желания, познания, мысли, содержание сознания…
Он исписал тридцать страниц; несколькими днями позднее он начал часть вторую – «Психопатология», в которой изложил свои открытия истерического принуждения, патологической защиты, формирования символов, расстройства мысли под влиянием аффекта; а затем проследил, как посредством преобразования боль и неприятные ощущения распространяются по физическим каналам. Через десять дней он начал часть третью, озаглавленную «Попытка представить нормальный процесс».
Ни одно занятие так его не увлекало, как это. Он признавался, что в полном смысле слова поглощен работой по доказательству своей теории на основе гистологии, физиологии, анатомии мозга и центральной нервной системы и того, как действует физически подсознание через нервную систему. Он составил глоссарий, разработал математические формулы, чтобы измерить количество и направление потока образов воспоминаний, начертил диаграммы таких важных случаев, как случай молодой женщины, которая не могла оставаться в лавке, потому что подумала, будто служащие смеются над ее одеждой.
Он был счастлив и общителен. Он вновь стал ученым. Марта была очарована его рисунками, засыпавшими стол. Она просила объяснить их смысл.
– Как рисовальщику, мне далеко до Домье, – шутил он, – но позволь мне выяснить, понятны ли мои рисунки.
Для Марты описанные им концепции оказались слишком техническими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113