Слабость или немощь пробуждают в мужчине инстинкт защитника, а слезы приводят в бешенство. Я выяснила то, что хотела: Лютер Калвин добьется отставки Уинна, если тот не будет делать, что ему велят. Калвин пользуется достаточным влиянием, чтобы склонить остальных членов попечительского совета к своей точке зрения. Тогда наш молодой священнослужитель испытает такую ненависть к церкви и ее диктаторам, что бросится в другую крайность – в оперу!
Джин была поражена ее фанатической экзальтацией. Хьюи прав: графиня всегда добивается того, чего хочет, идет к цели напролом, превращаясь в одержимую.
Девушка попыталась скрыть свою озабоченность, непринужденно спросив:
– Зачем мистеру Калвину добиваться его отставки? Ведь благодаря Уинну церковь заполняется каждое воскресенье.
– Заполняется? Битком набивается! Но Лютер Калвин с самого начала был против объединения, к тому же он возмущен современным толкованием Библии, предлагаемым Уинном, а еще… еще он сделал Констанс Уинн предложение, и та его отклонила. Калвин – человек недобрый. Вот он и отомстит Констанс, отыгравшись на ее брате.
– Странно, что такая красивая женщина до сих пор не замужем.
– Ее жених погиб на войне. Если бы он вернулся с поля боя и она вышла за него замуж, то теперь, без сомнения, пожалела бы, что его не убили. Гораздо легче хранить верность тому, кто остался в памяти, чем живому человеку, дитя мое, – желчно усмехнулась графиня и с прищуром взглянула на портрет покойного графа. – А тебе ведь уже двадцать пять, да, дитя мое? Неужто ты никогда не была влюблена?
Джин вспыхнула: проницательная Фанфани ударила по самому больному месту.
– Влюблена? Я? А может, вы думаете, что я мечтаю выйти замуж? Нет уж, спасибо: судьба моей матери меня как-то не вдохновляет.
– Dio mio, вы с матерью совершенно не похожи. Маделин вообще не знает, значения слова «любовь». Любовь – это экстаз, агония, страдание, самоотречение. Она же от себя никогда не отрекалась – ни ради тебя, ни ради своего мужа. Ее вполне устраивают мелкие страстишки. Она пошла в отца, но я… я… любила с колоссальной силой. И думала, что ты тоже на это способна. Я кстати, ожидала, что тебя ждет участь всех здешних девиц, что ты с головой уйдешь в церковную работу.
– В церковную работу? Я? А что я могла бы делать?
– Ну, играть на органе или… – Графиня задумалась. – Ты могла бы звонить в колокола, это же тоже искусство! Так ты работала бы в самом храме – кабинет Кристофера Уинна именно там. У тебя было бы преимущество перед другими девушками… В чем дело, Карлотта? – недовольно спросила она, когда горничная появилась в дверях с подносом. – Посетитель в такой неподходящий час! Ты же знаешь, что я никого не принимаю до чаепития.
– Это не к вам, мадама. К синьорине.
– Ко мне? – Джин взяла с подноса визитную карточку и, прочитав имя, с трудом удержалась от довольной улыбки.
– Чего стоишь и облизываешься, как кошка? – проворчала графиня. – От кого это?
– От Гарви Брука.
– От того южанина, который постоянно увивался за тобой прошлой зимой, изображая Уолтера Рейли?
– Он вовсе не похож на Уолтера Рейли, а вы видели его всего один раз, – вспыхнула Джин, но, вспомнив, что возможность кого-нибудь уколоть доставляет бабушке ни с чем не сравнимое удовольствие, проглотила обиду и сказала: – Он пришел как раз вовремя, чтобы спасти меня от участи всех старых дев города Гарстона, влюбленных в преподобного Уинна.
Графине не нравились остроты, за исключением ее собственных.
– А я-то рассчитывала, что преподобный Уинн влюбится в тебя и это поможет оторвать его от церкви, – сердито пропыхтела она. – По-моему, он самый подходящий кандидат в мужья.
Джин несколько секунд переваривала эти слова, наконец оправилась от шока и разбушевалась:
– Чтобы я вышла замуж за священника?! Да я скорее затею интрижку с архангелом Гавриилом! Когда я найду себе прекрасного принца, это будет… это будет нормальный мужчина!
Графиня прыснула от смеха. Скрипнула половица – на пороге стоял Кристофер Уинн, немного побледневший, с веселыми глазами. Ошарашенная, Джин с трудом оторвала от него взгляд и открыла пудреницу. Она смотрела в зеркальце так пристально, что отражавшиеся в нем губы расплылись в подобие кровавого пятна на ее лице.
– Я принимаю ваш вызов, мисс Рэндолф, – пряча улыбку, торжественно заявил Уинн.
– Вызов?
– Я готов доказать, что мужчина может быть священнослужителем и одновременно хорошим любовником – под словом «нормальный» вы подразумевали именно это, не так ли? – Он обратился к графине, злорадно наблюдавшей за внучкой: – Я вернулся, чтобы сообщить, что ваша уловка сработала идеально. Попечительский совет церкви выдал ультиматум. Мне надлежит решить, согласен ли я уделить время увеличению фондов, пожертвовав своими прихожанами.
– И что же? – Графиня, сгорая от любопытства, села прямо и даже забыла поправить прическу. – Вы согласны?
Кристофер Уинн усмехнулся:
– Об этом говорить пока рано. Мисс Рэндолф, у дверей стоит сверкающий родстер и нетерпеливо бьет копытом.
Джин вышла из состояния комы, в которую ее вогнало заявление о том, что мужчина может быть священнослужителем и любовником одновременно. Что он имел в виду? И почему произнес это таким голосом, что ее будто пламенем обдало? Джин поспешно поцеловала бабушку и бросилась вон из комнаты.
– Не в эту дверь, мисс Рэндолф. Это стенной шкаф. Вот сюда.
Графиня захохотала. Вне себя от ярости и унижения, Джин с вызовом взглянула в глаза Кристоферу Уинну, проходя мимо него.
На ступеньках особняка Гарви Брук – светловолосый, прилично одетый молодой человек – весело приветствовал девушку:
– Вот и я, Джин, вовремя явился, чтобы спасти мою спящую красавицу от чар колдуна! Господь всемогущий, ну и скучный городок. Он напоминает мне карусель – все вертится, вертится, но так и остается на месте. Я пробыл здесь десять минут, но мне показалось, будто они длились вечность – без тебя. Запрыгивай скорее!
Устроившись в роскошном дорогом родстере, Джин глубоко вздохнула. Она действительно чувствовала себя заколдованной, причем в роли колдуна выступил христианский священник.
Когда Кристофер Уинн появился на крыльце, девушка повысила голос, чтобы он услышал:
– Гарви, ты просто ангел, как хорошо, что ты пришел мне на помощь. Здесь нет ни одного нормального мужчины, сделанного из плоти и крови!
Глава 7
Воскресный штиль. Джин почувствовала это, когда желтый родстер выскочил из ворот поместья «Хилл-Топ». Просто удивительно, какое затишье наступало здесь на седьмой день. Она оглянулась. Казалось, будто мириады глаз из белого особняка смотрят на нее с резким неодобрением. Она скорчила рожицу в ответ и посмотрела на сумку с клюшками для гольфа и теннисные ракетки, расставленные на соседнем сиденье с таким расчетом, чтобы их хорошо было видно. Затем взглянула на свое белое спортивное платье и желтый жакет, отражавшиеся в ветровом стекле. Правильно, так и надо было одеться.
Прекрасный день. Воздух позднего октября был по-зимнему свеж, к нему примешивался легкий запах дыма лесных пожаров, аромат сосновой и еловой хвои, слышались легкая музыка далеких колоколов и шелест веток, стряхивающих последние листья нежно и неторопливо, словно матери, посылающие своих детей в школу в первый раз. Над головой синело ясное небо с перистыми облачками. Сверкающая лента реки словно упала с небес, чтобы обвязать желтовато-коричневые поля; вода была так чиста, что в ней отражался небесный купол.
Джин сбросила скорость, вырулив на главную улицу. Она сделала это нарочно. Если бы кто-то осведомился о пункте ее назначения, она бы весело выдала заготовленный ответ: «Конечно, «Кантри-клуб». А почему нет? Вы только представьте, каково сидеть в душной церкви в такое прекрасное утро!» Она кивала и лучезарно улыбалась попадавшимся на пути знакомым. Каждая девушка в городке была нарядно одета и направлялась в церковь. Лицемерки! Как долго они будут оставаться в церковном фан-клубе, если Кристофера Уинна отправят в отставку? Этот момент потихоньку приближался. А может, он решил уступить и заняться выколачиванием денег у паствы? Джин слышала, как Хьюи осуждал раздоры и распри, которые породила герцогиня, а та торжествовала. Объединенная церковь распадалась на фракции.
Джин проехала мимо Калвинов. Отец семейства недовольно нахмурился, сжал тонкие губы и нехотя приподнял шляпу; старшая дочь бросила на Джин косой оценивающий взгляд. По улице спешила разодетая в зеленое и золотистое Фанчон Фаррелл, натягивая перчатки. Она театрально ахнула, крикнула:
– Опять в другом платье! – и захихикала. Окинув родстер взглядом собственницы, добавила: – Я без ума от моей машины!
Констанс Уинн, изящная, словно фотомодель, в простом платье и лисьей накидке, кивнула и улыбнулась. Салли-Мэй, шагавшая рядом, чопорно поджала губы, посмотрев на нагруженный спортивным инвентарем родстер поверх очков. «Маленькая святоша», – возмущенно подумала Джин и поехала дальше. Затишье заполняло все пространство, словно мир чего-то ждал, и вдруг со стороны высокой церкви накатила лавина мощного звука, оформившегося в аккорды, словно исполняемые множеством органов. Колокола вызванивали мелодию хорошо знакомого Джин церковного гимна, и она мысленно сопровождала ноты словами.
Торжественно прозвучала концовка, и колокола умолкли. В воображении девушки они продолжали гудеть и вибрировать, перед мысленным взором возник образ Кристофера Уинна. Тогда, в гостиной графини, он пел это самое произведение. Его лицо сияло. И зачем она, Джин, так глупо и необдуманно бахвалилась своим безразличием к церкви? Снова эта Ужасная Сестрица! Нет. Она больше не будет прятаться за этим призраком из детства.
Но Ужасная Сестрица не собиралась сдаваться, и Джин демонстративно проехала мимо церкви в надежде, что об этом услышит Кристофер Уинн. Ей хотелось причинить ему боль. Зачем? Как будто ему не все равно. Становилось все очевиднее, что он чувствует к ней только презрение, и ничего больше. Но тогда почему он сказал: «Я принимаю ваш вызов», – таким тоном, от которого у нее перехватило дыхание? Выехав из дому этим утром, она была веселой, жизнерадостной безбожницей. Волнующее пение колоколов пошатнуло ее самоуверенность и испортило настроение. Что привлекает всех этих людей, встреченных ею на пути, в церковь? Не все они были молоды, не все принадлежали к слабому полу, неравнодушному к красоте проповедника…
Гарви Брук встретил ее на поле для гольфа. Они разыграли восемнадцать очков, и все это время Джин представляла себе тускло освещенный интерьер церкви, Кристофера Уинна в черной сутане…
– Очнись, Джин! – возмутился Брук, когда они вернулись в помещение клуба. – У тебя игра не идет. Что там такое в твоей головушке?
– Ничего, Гарви.
– Правдивая Джин! Она осознает свою умственную ограниченность. – Брук рассмеялся, взял ее руки в свои и нежно проговорил: – Ты сыта по горло этим городом? А ну его к черту! Выходи за меня замуж, и мы будет делать все, что захотим, поедем в любое место, которое ты назовешь.
– Не могу, Гарви.
– Я подыскал для тебя изумруд. Милая, я подарю его тебе в ту же минуту, как ты скажешь «да», и ты увидишь, что он в сто раз прекраснее того камня, что носит твоя мать на мизинце.
Джин покачала головой:
– Ты не сможешь подкупить меня изумрудом. Я пообещала отцу, что останусь с ним до конца зимы.
– Жертва на алтарь дочерней любви! Ладно, пойдем поедим. Я заказал столик. Здесь по воскресеньям всегда полно народу.
– Странно, я думала, все в церкви…
Гарви озабоченно посмотрел на девушку:
– Ну и ну! Этот город плохо на тебя действует.
– Но ведь люди действительно идут в церковь.
– Да уж, идут, толпами валят. Когда-нибудь и я, возможно, туда загляну, просто из любопытства – узнать, о чем там говорит Уинн. Однажды в воскресенье я его подвозил, возвращаясь с поля для гольфа, и моя машина была набита клюшками и прочим барахлом. Ну, я извинился за то, что развлекался игрой в день воскресной проповеди, а он засмеялся и сказал: «Ну а почему нет? Седьмой день был создан для отдохновения. Я считаю, что человек, посетивший утреннюю службу, днем может делать все, что его душе угодно. Ничего страшного в этом не будет». Так он как бы пожелал, чтобы я посещал церковь.
Джин внезапно остановилась.
– Я еду домой.
– Домой? Зачем?
– Пообедаю с отцом и графиней, по воскресеньям они вместе садятся за стол и держат двери открытыми для всех. Поехали со мной, если хочешь.
– Конечно, я поеду. Думаешь, я нахожусь в этом мертвом городе по какой-то другой причине, кроме как для того, чтобы быть с тобой? Я присоединюсь к тебе в «Хилл-Топ», только приму душ.
«И зачем только я позвала Гарви Брука?» – сердито подумала Джин, выруливая на лесную дорогу. Ей не хотелось ехать через город. Как там, поживает ее бревенчатая хижина? Надо бы проверить. Гарви и обед могут подождать. Девушка оставила машину среди кустов и начала быстро подниматься по склону холма. И вдруг остановилась, ощутив странное чувство, будто была не одна. Неясная тень, скользнула от дерева к дереву? Ерунда – воображение разыгралось.
На поляне перед хижиной Джин взобралась на огромный валун – без сомнения, это был метеорит, упавший с неба миллионы лет назад. Над ней сияла сплошная таинственная синева. Внизу раскинулись поля, блестела река с островками и плывущими кое-где стволами деревьев, с высокими берегами, застроенными коттеджами, вдалеке высилась колокольня – теперь молчаливая, не поющая. На севере маячили фабричные трубы и виднелись белые пятнышки – домики рабочих.
Безграничное пространство! Оно давало ощущение покоя, отдохновения. А с какой стати ей уставать? Джин, не занятой ничем, кроме развлечений с утра до ночи, было скучно до слез. Чувствуя непонятное беспокойство, она, казалось, все время страстно желала чего-то, но не знала чего. Цели в жизни? Может, ей недостает игры на органе? Это было серьезное увлечение. В Нью-Йорке Джин занималась благотворительностью, как и все женщины ее круга, а здесь могла бы преподавать музыку в детском саду – она обожала малышей… Нет, если она предложит свою помощь, за ее спиной тут же начнутся подмигивания и перешептывания, мол: «Я же тебе говорила, она будет с нами». «Жертва фатального очарования!» – захихикает Фанчон. Да, пути к спасению отрезаны. На всю зиму она погрязнет в праздности, будет читать и терпеть ухаживания Гарви Брука.
В воздухе опять поплыл медовый звон. Небесная гармония… серебряные ноты… волшебные аккорды… гарвинстонский набат. По коридорам памяти эхом пронеслись насмешливые слова графини: «Можешь звонить в колокола, это ведь тоже искусство». А почему нет? Из церковных колоколов извлекают звук с помощью клавиатуры – тут пригодится ее органная практика. Делать хоть что-то! Хоть что-то стоящее! Звонарь-бельгиец ее обучит. Жалованье ему платит Хьюи, так что он не сможет отказать… Ну да, а Фанчон с товарками обвинят ее тогда в интересе к Кристоферу Уинну? Радостное оживление Джин быстро поутихло. Неужели она позволит им забрать у нее всю радость жизни своими подозрениями? Ни в коем случае! Даже если кабинет Уинна находится в церкви, разве ему нужно знать, чем она занимается? Нет, не нужно. Почему об этом должен знать кто-то, кроме звонаря? Завтра она с ним поговорит и потребует, чтобы он поклялся хранить тайну. Она будет трудиться как пчелка. А потом, в один прекрасный день, когда приобретет немалое мастерство, удивит семью и друзей. Вот она, цель! Что-то интересное, чем можно заниматься в этом мертвом городишке!
Счастливая, тихо напевая, Джин приблизилась к хижине и попробовала открыть дверь. На ней был висячий замок. Девушка всмотрелась в окно между решетками. Хижина казалась обитаемой. Внутри стояли стулья, стол со старомодной клетчатой скатертью, у камина лежали приготовленные дрова, а на каминной полке стояли пять старомодных светильников – отполированных, сияющих, до краев наполненных чистым маслом, на каждом красовались золотые буквы. Джин прижала лицо к решетке, чтобы разобрать надписи: «ЧЕСТЬ», «ХРАБРОСТЬ», «БЛАГОДАРНОСТЬ», «ВЕРА», «ОТВЕТСТВЕННОСТЬ». Не иначе, светильники принадлежали «Мудрым девам». Получается, отец отдал хижину им? В дальнем конце комнаты лежала ее лодка. А вот и подушки, которые она брала в лодку, когда каталась по реке с гувернанткой. Отец хранил подушки все эти годы! Он действительно любит ее!
Ветка хрустнула… Здесь кто-то есть? Джин обернулась. Сердце замерло. Между валуном и бревенчатой хижиной стоял мужчина, глядя на нее зелеными глазами из-под щеголевато заломленной шляпы. Один из тех двоих, кого Кристофер Уинн привлек к суду. Она помнила эти тонкие усики, которые не скрывали насмешливо изогнутую линию рта. Джин храбро спросила:
– Что вам нужно?
Он сунул руку в карман и успокаивающим тоном сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Джин была поражена ее фанатической экзальтацией. Хьюи прав: графиня всегда добивается того, чего хочет, идет к цели напролом, превращаясь в одержимую.
Девушка попыталась скрыть свою озабоченность, непринужденно спросив:
– Зачем мистеру Калвину добиваться его отставки? Ведь благодаря Уинну церковь заполняется каждое воскресенье.
– Заполняется? Битком набивается! Но Лютер Калвин с самого начала был против объединения, к тому же он возмущен современным толкованием Библии, предлагаемым Уинном, а еще… еще он сделал Констанс Уинн предложение, и та его отклонила. Калвин – человек недобрый. Вот он и отомстит Констанс, отыгравшись на ее брате.
– Странно, что такая красивая женщина до сих пор не замужем.
– Ее жених погиб на войне. Если бы он вернулся с поля боя и она вышла за него замуж, то теперь, без сомнения, пожалела бы, что его не убили. Гораздо легче хранить верность тому, кто остался в памяти, чем живому человеку, дитя мое, – желчно усмехнулась графиня и с прищуром взглянула на портрет покойного графа. – А тебе ведь уже двадцать пять, да, дитя мое? Неужто ты никогда не была влюблена?
Джин вспыхнула: проницательная Фанфани ударила по самому больному месту.
– Влюблена? Я? А может, вы думаете, что я мечтаю выйти замуж? Нет уж, спасибо: судьба моей матери меня как-то не вдохновляет.
– Dio mio, вы с матерью совершенно не похожи. Маделин вообще не знает, значения слова «любовь». Любовь – это экстаз, агония, страдание, самоотречение. Она же от себя никогда не отрекалась – ни ради тебя, ни ради своего мужа. Ее вполне устраивают мелкие страстишки. Она пошла в отца, но я… я… любила с колоссальной силой. И думала, что ты тоже на это способна. Я кстати, ожидала, что тебя ждет участь всех здешних девиц, что ты с головой уйдешь в церковную работу.
– В церковную работу? Я? А что я могла бы делать?
– Ну, играть на органе или… – Графиня задумалась. – Ты могла бы звонить в колокола, это же тоже искусство! Так ты работала бы в самом храме – кабинет Кристофера Уинна именно там. У тебя было бы преимущество перед другими девушками… В чем дело, Карлотта? – недовольно спросила она, когда горничная появилась в дверях с подносом. – Посетитель в такой неподходящий час! Ты же знаешь, что я никого не принимаю до чаепития.
– Это не к вам, мадама. К синьорине.
– Ко мне? – Джин взяла с подноса визитную карточку и, прочитав имя, с трудом удержалась от довольной улыбки.
– Чего стоишь и облизываешься, как кошка? – проворчала графиня. – От кого это?
– От Гарви Брука.
– От того южанина, который постоянно увивался за тобой прошлой зимой, изображая Уолтера Рейли?
– Он вовсе не похож на Уолтера Рейли, а вы видели его всего один раз, – вспыхнула Джин, но, вспомнив, что возможность кого-нибудь уколоть доставляет бабушке ни с чем не сравнимое удовольствие, проглотила обиду и сказала: – Он пришел как раз вовремя, чтобы спасти меня от участи всех старых дев города Гарстона, влюбленных в преподобного Уинна.
Графине не нравились остроты, за исключением ее собственных.
– А я-то рассчитывала, что преподобный Уинн влюбится в тебя и это поможет оторвать его от церкви, – сердито пропыхтела она. – По-моему, он самый подходящий кандидат в мужья.
Джин несколько секунд переваривала эти слова, наконец оправилась от шока и разбушевалась:
– Чтобы я вышла замуж за священника?! Да я скорее затею интрижку с архангелом Гавриилом! Когда я найду себе прекрасного принца, это будет… это будет нормальный мужчина!
Графиня прыснула от смеха. Скрипнула половица – на пороге стоял Кристофер Уинн, немного побледневший, с веселыми глазами. Ошарашенная, Джин с трудом оторвала от него взгляд и открыла пудреницу. Она смотрела в зеркальце так пристально, что отражавшиеся в нем губы расплылись в подобие кровавого пятна на ее лице.
– Я принимаю ваш вызов, мисс Рэндолф, – пряча улыбку, торжественно заявил Уинн.
– Вызов?
– Я готов доказать, что мужчина может быть священнослужителем и одновременно хорошим любовником – под словом «нормальный» вы подразумевали именно это, не так ли? – Он обратился к графине, злорадно наблюдавшей за внучкой: – Я вернулся, чтобы сообщить, что ваша уловка сработала идеально. Попечительский совет церкви выдал ультиматум. Мне надлежит решить, согласен ли я уделить время увеличению фондов, пожертвовав своими прихожанами.
– И что же? – Графиня, сгорая от любопытства, села прямо и даже забыла поправить прическу. – Вы согласны?
Кристофер Уинн усмехнулся:
– Об этом говорить пока рано. Мисс Рэндолф, у дверей стоит сверкающий родстер и нетерпеливо бьет копытом.
Джин вышла из состояния комы, в которую ее вогнало заявление о том, что мужчина может быть священнослужителем и любовником одновременно. Что он имел в виду? И почему произнес это таким голосом, что ее будто пламенем обдало? Джин поспешно поцеловала бабушку и бросилась вон из комнаты.
– Не в эту дверь, мисс Рэндолф. Это стенной шкаф. Вот сюда.
Графиня захохотала. Вне себя от ярости и унижения, Джин с вызовом взглянула в глаза Кристоферу Уинну, проходя мимо него.
На ступеньках особняка Гарви Брук – светловолосый, прилично одетый молодой человек – весело приветствовал девушку:
– Вот и я, Джин, вовремя явился, чтобы спасти мою спящую красавицу от чар колдуна! Господь всемогущий, ну и скучный городок. Он напоминает мне карусель – все вертится, вертится, но так и остается на месте. Я пробыл здесь десять минут, но мне показалось, будто они длились вечность – без тебя. Запрыгивай скорее!
Устроившись в роскошном дорогом родстере, Джин глубоко вздохнула. Она действительно чувствовала себя заколдованной, причем в роли колдуна выступил христианский священник.
Когда Кристофер Уинн появился на крыльце, девушка повысила голос, чтобы он услышал:
– Гарви, ты просто ангел, как хорошо, что ты пришел мне на помощь. Здесь нет ни одного нормального мужчины, сделанного из плоти и крови!
Глава 7
Воскресный штиль. Джин почувствовала это, когда желтый родстер выскочил из ворот поместья «Хилл-Топ». Просто удивительно, какое затишье наступало здесь на седьмой день. Она оглянулась. Казалось, будто мириады глаз из белого особняка смотрят на нее с резким неодобрением. Она скорчила рожицу в ответ и посмотрела на сумку с клюшками для гольфа и теннисные ракетки, расставленные на соседнем сиденье с таким расчетом, чтобы их хорошо было видно. Затем взглянула на свое белое спортивное платье и желтый жакет, отражавшиеся в ветровом стекле. Правильно, так и надо было одеться.
Прекрасный день. Воздух позднего октября был по-зимнему свеж, к нему примешивался легкий запах дыма лесных пожаров, аромат сосновой и еловой хвои, слышались легкая музыка далеких колоколов и шелест веток, стряхивающих последние листья нежно и неторопливо, словно матери, посылающие своих детей в школу в первый раз. Над головой синело ясное небо с перистыми облачками. Сверкающая лента реки словно упала с небес, чтобы обвязать желтовато-коричневые поля; вода была так чиста, что в ней отражался небесный купол.
Джин сбросила скорость, вырулив на главную улицу. Она сделала это нарочно. Если бы кто-то осведомился о пункте ее назначения, она бы весело выдала заготовленный ответ: «Конечно, «Кантри-клуб». А почему нет? Вы только представьте, каково сидеть в душной церкви в такое прекрасное утро!» Она кивала и лучезарно улыбалась попадавшимся на пути знакомым. Каждая девушка в городке была нарядно одета и направлялась в церковь. Лицемерки! Как долго они будут оставаться в церковном фан-клубе, если Кристофера Уинна отправят в отставку? Этот момент потихоньку приближался. А может, он решил уступить и заняться выколачиванием денег у паствы? Джин слышала, как Хьюи осуждал раздоры и распри, которые породила герцогиня, а та торжествовала. Объединенная церковь распадалась на фракции.
Джин проехала мимо Калвинов. Отец семейства недовольно нахмурился, сжал тонкие губы и нехотя приподнял шляпу; старшая дочь бросила на Джин косой оценивающий взгляд. По улице спешила разодетая в зеленое и золотистое Фанчон Фаррелл, натягивая перчатки. Она театрально ахнула, крикнула:
– Опять в другом платье! – и захихикала. Окинув родстер взглядом собственницы, добавила: – Я без ума от моей машины!
Констанс Уинн, изящная, словно фотомодель, в простом платье и лисьей накидке, кивнула и улыбнулась. Салли-Мэй, шагавшая рядом, чопорно поджала губы, посмотрев на нагруженный спортивным инвентарем родстер поверх очков. «Маленькая святоша», – возмущенно подумала Джин и поехала дальше. Затишье заполняло все пространство, словно мир чего-то ждал, и вдруг со стороны высокой церкви накатила лавина мощного звука, оформившегося в аккорды, словно исполняемые множеством органов. Колокола вызванивали мелодию хорошо знакомого Джин церковного гимна, и она мысленно сопровождала ноты словами.
Торжественно прозвучала концовка, и колокола умолкли. В воображении девушки они продолжали гудеть и вибрировать, перед мысленным взором возник образ Кристофера Уинна. Тогда, в гостиной графини, он пел это самое произведение. Его лицо сияло. И зачем она, Джин, так глупо и необдуманно бахвалилась своим безразличием к церкви? Снова эта Ужасная Сестрица! Нет. Она больше не будет прятаться за этим призраком из детства.
Но Ужасная Сестрица не собиралась сдаваться, и Джин демонстративно проехала мимо церкви в надежде, что об этом услышит Кристофер Уинн. Ей хотелось причинить ему боль. Зачем? Как будто ему не все равно. Становилось все очевиднее, что он чувствует к ней только презрение, и ничего больше. Но тогда почему он сказал: «Я принимаю ваш вызов», – таким тоном, от которого у нее перехватило дыхание? Выехав из дому этим утром, она была веселой, жизнерадостной безбожницей. Волнующее пение колоколов пошатнуло ее самоуверенность и испортило настроение. Что привлекает всех этих людей, встреченных ею на пути, в церковь? Не все они были молоды, не все принадлежали к слабому полу, неравнодушному к красоте проповедника…
Гарви Брук встретил ее на поле для гольфа. Они разыграли восемнадцать очков, и все это время Джин представляла себе тускло освещенный интерьер церкви, Кристофера Уинна в черной сутане…
– Очнись, Джин! – возмутился Брук, когда они вернулись в помещение клуба. – У тебя игра не идет. Что там такое в твоей головушке?
– Ничего, Гарви.
– Правдивая Джин! Она осознает свою умственную ограниченность. – Брук рассмеялся, взял ее руки в свои и нежно проговорил: – Ты сыта по горло этим городом? А ну его к черту! Выходи за меня замуж, и мы будет делать все, что захотим, поедем в любое место, которое ты назовешь.
– Не могу, Гарви.
– Я подыскал для тебя изумруд. Милая, я подарю его тебе в ту же минуту, как ты скажешь «да», и ты увидишь, что он в сто раз прекраснее того камня, что носит твоя мать на мизинце.
Джин покачала головой:
– Ты не сможешь подкупить меня изумрудом. Я пообещала отцу, что останусь с ним до конца зимы.
– Жертва на алтарь дочерней любви! Ладно, пойдем поедим. Я заказал столик. Здесь по воскресеньям всегда полно народу.
– Странно, я думала, все в церкви…
Гарви озабоченно посмотрел на девушку:
– Ну и ну! Этот город плохо на тебя действует.
– Но ведь люди действительно идут в церковь.
– Да уж, идут, толпами валят. Когда-нибудь и я, возможно, туда загляну, просто из любопытства – узнать, о чем там говорит Уинн. Однажды в воскресенье я его подвозил, возвращаясь с поля для гольфа, и моя машина была набита клюшками и прочим барахлом. Ну, я извинился за то, что развлекался игрой в день воскресной проповеди, а он засмеялся и сказал: «Ну а почему нет? Седьмой день был создан для отдохновения. Я считаю, что человек, посетивший утреннюю службу, днем может делать все, что его душе угодно. Ничего страшного в этом не будет». Так он как бы пожелал, чтобы я посещал церковь.
Джин внезапно остановилась.
– Я еду домой.
– Домой? Зачем?
– Пообедаю с отцом и графиней, по воскресеньям они вместе садятся за стол и держат двери открытыми для всех. Поехали со мной, если хочешь.
– Конечно, я поеду. Думаешь, я нахожусь в этом мертвом городе по какой-то другой причине, кроме как для того, чтобы быть с тобой? Я присоединюсь к тебе в «Хилл-Топ», только приму душ.
«И зачем только я позвала Гарви Брука?» – сердито подумала Джин, выруливая на лесную дорогу. Ей не хотелось ехать через город. Как там, поживает ее бревенчатая хижина? Надо бы проверить. Гарви и обед могут подождать. Девушка оставила машину среди кустов и начала быстро подниматься по склону холма. И вдруг остановилась, ощутив странное чувство, будто была не одна. Неясная тень, скользнула от дерева к дереву? Ерунда – воображение разыгралось.
На поляне перед хижиной Джин взобралась на огромный валун – без сомнения, это был метеорит, упавший с неба миллионы лет назад. Над ней сияла сплошная таинственная синева. Внизу раскинулись поля, блестела река с островками и плывущими кое-где стволами деревьев, с высокими берегами, застроенными коттеджами, вдалеке высилась колокольня – теперь молчаливая, не поющая. На севере маячили фабричные трубы и виднелись белые пятнышки – домики рабочих.
Безграничное пространство! Оно давало ощущение покоя, отдохновения. А с какой стати ей уставать? Джин, не занятой ничем, кроме развлечений с утра до ночи, было скучно до слез. Чувствуя непонятное беспокойство, она, казалось, все время страстно желала чего-то, но не знала чего. Цели в жизни? Может, ей недостает игры на органе? Это было серьезное увлечение. В Нью-Йорке Джин занималась благотворительностью, как и все женщины ее круга, а здесь могла бы преподавать музыку в детском саду – она обожала малышей… Нет, если она предложит свою помощь, за ее спиной тут же начнутся подмигивания и перешептывания, мол: «Я же тебе говорила, она будет с нами». «Жертва фатального очарования!» – захихикает Фанчон. Да, пути к спасению отрезаны. На всю зиму она погрязнет в праздности, будет читать и терпеть ухаживания Гарви Брука.
В воздухе опять поплыл медовый звон. Небесная гармония… серебряные ноты… волшебные аккорды… гарвинстонский набат. По коридорам памяти эхом пронеслись насмешливые слова графини: «Можешь звонить в колокола, это ведь тоже искусство». А почему нет? Из церковных колоколов извлекают звук с помощью клавиатуры – тут пригодится ее органная практика. Делать хоть что-то! Хоть что-то стоящее! Звонарь-бельгиец ее обучит. Жалованье ему платит Хьюи, так что он не сможет отказать… Ну да, а Фанчон с товарками обвинят ее тогда в интересе к Кристоферу Уинну? Радостное оживление Джин быстро поутихло. Неужели она позволит им забрать у нее всю радость жизни своими подозрениями? Ни в коем случае! Даже если кабинет Уинна находится в церкви, разве ему нужно знать, чем она занимается? Нет, не нужно. Почему об этом должен знать кто-то, кроме звонаря? Завтра она с ним поговорит и потребует, чтобы он поклялся хранить тайну. Она будет трудиться как пчелка. А потом, в один прекрасный день, когда приобретет немалое мастерство, удивит семью и друзей. Вот она, цель! Что-то интересное, чем можно заниматься в этом мертвом городишке!
Счастливая, тихо напевая, Джин приблизилась к хижине и попробовала открыть дверь. На ней был висячий замок. Девушка всмотрелась в окно между решетками. Хижина казалась обитаемой. Внутри стояли стулья, стол со старомодной клетчатой скатертью, у камина лежали приготовленные дрова, а на каминной полке стояли пять старомодных светильников – отполированных, сияющих, до краев наполненных чистым маслом, на каждом красовались золотые буквы. Джин прижала лицо к решетке, чтобы разобрать надписи: «ЧЕСТЬ», «ХРАБРОСТЬ», «БЛАГОДАРНОСТЬ», «ВЕРА», «ОТВЕТСТВЕННОСТЬ». Не иначе, светильники принадлежали «Мудрым девам». Получается, отец отдал хижину им? В дальнем конце комнаты лежала ее лодка. А вот и подушки, которые она брала в лодку, когда каталась по реке с гувернанткой. Отец хранил подушки все эти годы! Он действительно любит ее!
Ветка хрустнула… Здесь кто-то есть? Джин обернулась. Сердце замерло. Между валуном и бревенчатой хижиной стоял мужчина, глядя на нее зелеными глазами из-под щеголевато заломленной шляпы. Один из тех двоих, кого Кристофер Уинн привлек к суду. Она помнила эти тонкие усики, которые не скрывали насмешливо изогнутую линию рта. Джин храбро спросила:
– Что вам нужно?
Он сунул руку в карман и успокаивающим тоном сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20