Речел позволила ему прикоснуться к себе. Она не знает, какой он.
Граф, сжав зубы, пристально смотрел на нее. Глаза его потемнели от гнева.
– Значит, это все-таки были вы, – сказал он, обращаясь больше к себе, чем к Элинор, и немного успокоился. – Он не причинит ей зла, Элинор. Он мой гость, как и Речел. Они совсем рядом. Это украденный поцелуй, не более того. Завтра я поговорю с ним, обещаю вам.
Она почувствовала, как тревога постепенно исчезает. Он прав, безусловно, прав. С Речел ничего не случится, во всяком случае, сегодня. А завтра муж поговорит с сэром Альбертом, напомнит ему, что Речел теперь его кузина и гостья в его доме. Сэр Альберт будет вынужден помнить о чести джентльмена до конца своего пребывания в Гресвелл-Парке. У джентльменов есть хотя бы одна хорошая черта – честь им дороже многого в их жизни.
– Разве для того, чтобы разжечь костер, нужно не менее двадцати человек? – произнес граф, взглянув через плечо.
– Обязательно, – ответила Элинор, – если это Трэнсомы.
Ее ответ заставил графа улыбнуться – первая его улыбка, насколько она помнит, подаренная ей. От этого он стал похож на мальчишку и показался еще красивее. Она почувствовала странную слабость в коленях.
– Посмотрите, Элинор! Шесть брошенных санок! – воскликнул он. – Не воспользоваться ли нам одними?
– О да! – Элинор радостно посмотрела на графа. Ее почтил вниманием почти каждый мужчина, кроме собственного мужа. – Давайте спустимся. С самой крутой горки. Спуск теперь отлично откатан, но и опасен.
– Это особенно привлекает, – заметил граф, взяв ее за руку, а другой рукой беря ремни саней.
– Вы часто спускались с этих горок в детстве? – поинтересовалась Элинор, когда они брели по снегу.
– Не очень. Мне не с кем было спускаться, а одному это не так интересно.
– Вы были одиноки в детстве? – спросила она и посмотрела на мужа. – Я тоже росла единственным ребенком, но не знала одиночества, потому что у меня много двоюродных братьев и сестер.
– И дядей и тетей впридачу, – добавил граф.
Она бросила на него настороженный взгляд. Но он улыбался, и в этой улыбке она не заметила насмешки.
– Всегда был рядом отец, – продолжала она, – веселый и жизнерадостный человек, пока не заболел. Вы увидели его, когда он уже был обречен.
Это воспоминание вызвало в памяти то, о чем хотелось забыть. Их брак, его причину и горечь раздоров, которую они оба внесли в него. Воцарилось молчание, неловкое молчание, пока он устанавливал санки на вершине крутого спуска. Наконец, выпрямившись, он посмотрел на нее.
Глава 12
Началось это, полагал он, в классе деревенской школы, когда Элинор повела себя не так, как от нее ждали. Но это не разгневало и не смутило его. Скорее наоборот, он вдруг позавидовал ей и даже восхитился. Потом эта мысль – провести детский праздник в поместье Гресвелл-Парк и пригласить не только учеников, но и их родителей. И все для того, чтобы порадовать Элинор, увидеть ее сияющие глаза и улыбку, в которой всегда был вызов. Затем Элинор предложила после детского концерта устроить праздник с угощением. Это позабавило его, вместо того чтобы рассердить.
Так было положено начало переменам. Конечно, во многом помогала ее семья, шумная, громогласная, охочая к забавам и приключениям, наделенная качествами, которые еще месяц назад он назвал бы вульгарными. А затея с катанием после ужина на санках? Это предлагалось всем, даже старшему поколению Трэнсомов, вместо того чтобы чинно коротать время в гостиной за привычными занятиями. Разве это предложение не повергло его в шок поначалу? Но потом он вдруг подумал: а почему бы не покататься с горок? Да, почему? Это была чертовски хорошая идея.
Она позволила ему получше узнать собственную жену. Несмотря на ее сдержанное молчание за столом, он понял, как зажгла ее идея покататься с горок. Ведь она была Трэнсом до мозга костей. Странно, что он этого не понял еще в Лондоне. Или она тщательно прятала это от него?
Еще перед тем как все отправились к горкам, граф заметил перемену в жене: походка ее стала быстрой и упругой, глаза радостно блестели. Ей едва удавалось скрывать свое нетерпение. Он продолжал следить за ней и потом, когда она каталась с горок, весело взвизгивая и крича, словно ей было девять лет, а не девятнадцать.
Ему хотелось быть с ней. Но хорошее воспитание – оно всегда противопоставляло себя простым человеческим радостям – заставило его оказывать внимание гостям. Он видел размолвку между Элинор и Уилфредом и догадывался, какие слова были произнесены. Во всяком случае, он надеялся, что угадал. Граф был рад тому, как Уилфред своей назойливостью сам убивает их чувство.
Именно эта мысль заставила его обратить внимание на то, что произошло между Элинор и Уилфредом во второй половине дня. Неужели для него так важно, чтобы чувство Элинор к ее кузену умерло? Чего он хотел? Чтобы Элинор любила своего мужа? Как всегда, он прогнал эту мысль. Однако Трэн-сомам уже удалось доказать ему, как порой тяжело и скучно нести груз привычек и традиций.
Ему хотелось быть рядом с молодой женой. Это была простая и очевидная правда. Иной он не знал – пока. Поэтому, успокоив и прокатив пару раз с горок одинокую Сьюзан, доказав ей, что это не страшно, и услышав от нее, что просто даже замечательно, он неторопливо направился к костру, где надеялся найти свою жену.
Их падение с санок в сугроб? В нем есть его вина? Он не был в этом уверен. Но оно было кстати. Как подарок судьбы. Он понял, что ему хотелось поцеловать ее так, как он целовал ее ночью. Но Элинор не склонна была отвечать на его нежность, которую, как он был уверен, он стал искренне испытывать к ней. После всего одного короткого, но жаркого поцелуя в ответ Элинор продолжала оставаться колючей недотрогой. Она снова заняла оборону. Такой он ее помнил в первые дни их знакомства. Но тогда он ничего не знал о ней и считал, что она настроена к нему враждебно.
– Хотите вернуться к костру? – спросил он и, обняв ее, повел через глубокий снег. Наконец они выбрались на тропу, и идти стало легче. Он видел по лицу Элинор, что она по-настоящему рассержена. Ей хотелось затеять шумную и откровенную ссору, а он отказал ей в этом. У него не было желания ссориться с ней. Он хотел смеяться и веселиться, как все. Приближаясь к костру, он намеренно замедлил шаг.
– Во всяком случае… – вдруг после долгого молчания произнесла Элинор, когда они совсем близко подошли к костру. Он горел весело и победоносно. Хворосту насобирали предостаточно, и можно было долго поддерживать огонь. Настоящий семейный костер Трэнсомов, подумал граф с удивлением, которое теперь не покидало его, – оно росло в нем и усиливалось, порой доставляя радость, –…смотреть на костер в лесу куда лучше, чем сидеть в гостиной и изображать хрупкую и болезненную английскую леди, – закончила свою мысль Элинор.
– А вы пробовали это делать? – с интересом полюбопытствовал граф. Он по-прежнему не собирался давать ей ни малейшей зацепки, чтобы затеять ссору. Сам же едва удерживался от смеха. Подойдя к костру совсем близко, он пропустил Элинор вперед и, став за ней, привлек ее к себе. Точно так стояли дядя Бен с тетей Юнис, Том с Бесси да и помолвленные Джордж и Мейбл, хотя в последнем случае в свете это посчиталось бы непозволительной вольностью. Прилюдно можно лишь коснуться руки леди, и то если она собственная жена.
Дядя Бен что-то рассказывал о небесных светилах:
– У меня есть собственная теория на этот счет. Чтобы достичь места, где родился младенец Иисус, путникам понадобилось куда больше времени, чем одна ночь. Они шли с Востока, сказано в Библии. А как далеко был Восток? На расстоянии мили или двух? А может, три царя <Три волхва. – Примеч. пер.> жили всего в миле отсюда?
– Ты не заметил, что в Библии ни слова не сказано о трех царях? – поправил его дядя Сэм.
– Ну пусть не три, – согласился дядя Бен, – пусть их было двенадцать. Двенадцать царей, живущих вдоль одной дороги? Нет, все они пришли издалека и были в пути дольше, чем одна ночь.
– Когда я вышла замуж за Бена, – вдруг перебила их тетя Юнис, – в первые годы в Рождество, когда наша гостиница бывала переполненной, я ждала, что вот к нам постучатся два усталых одиноких путника и попросятся переночевать. Я представляла, как поведу их в хлев и найду для них стойло и ясли.
Дядя Сэм довольно хихикнул.
– Кто скажет, глядя на нашу Юнис, что она такая романтическая натура?! – воскликнул он.
– Она действительно романтик, Бен, – сказал дядя Гарри. – Иначе никогда бы не вышла за тебя замуж.
Его слова были встречены дружным хохотом.
– Тебе повезло, Бен, – подтвердил дядя Сэм. – Признайся.
– Да, повезло, – согласился дядя Бен. – Когда-то я был недурен собой. Хотя вернемся к предмету нашего разговора. Дело в том, что звезда появилась там не только в ту единственную ночь.
– Она появляется каждый год, папа, – напомнила отцу Речел. Они с сэром Альбертом стояли так близко, что соприкасались плечами. Вид у них был задумчиво-романтичным, что не очень понравилось графу. – Ты ведь сам мне это говорил.
– Это верно, – произнес дядя Бен. – Она и сейчас там. Рождественская звезда. Вифлеемская звезда.
Наступила странная тишина, хотя у костра были в основном члены шумного клана Трэнсомов. Взоры всех устремились в темную бездну ночного неба. Темнота и звезды. Все будто ждали, что, опустив глаза, они увидят ясли, младенца в них, пастухов и приближающихся волхвов.
– Вот эта звезда, – сказала Мейбл так тихо, чтобы слышал только Джордж, и повернулась к нему, чтобы он успел незаметно ее поцеловать. Снова пренебрежение этикетом, подумал заметивший это граф, и легонько прикоснулся щекой к макушке Элинор.
– Да, это именно та звезда, – промолвила тетя Юнис. – Как странно встречать Рождество не дома, Бен. Ты думаешь, Джон Причард справляется без нас?
– Та, что поближе к луне, – пояснила Речел, и сэр Альберт еще ниже склонился к девушке, чтобы вместе с ней отыскать звезду, которая показалась ей самой яркой на небе.
– Я тоже вижу звезду, – шепнул жене граф Фаллоден и указал рукой вверх, надеясь, что запрокинутая голова Элинор неизбежно коснется его плеча.
Они смотрели на звездное небо, вспоминая о рождественском чуде, и граф впервые ощущал Рождество как праздник. Раньше это было посещением церковной мессы, отслуженной строго по канонам.
– Она прямо над нами, – возразила Элинор, – а должна быть здесь лишь завтра, в рождественскую ночь, разве не так?
– Завтра она уже будет над яслями, – пояснил граф. – А сегодня сияет для нас, чтобы нам было светло и тепло.
– Мне казалось, что вы не любите Рождество, – удивилась Элинор.
– Да, не люблю, – подтвердил граф. – Но прежде мне никто не предлагал смотреть на звезды. – Да к тому же с вами. Эти слова сами собой родились в его мозгу, но он не позволил им слететь с уст.
Элинор тихо засмеялась.
– Свою звезду найдет каждый, если поищет, не так ли? – спросила она.
– Звезды на небе всегда, – ответил граф. – Просто мы забываем поднимать голову и смотреть на них.
Голова Элинор все еще лежала на плече мужа. Вместе с ним она любовалась загадочным величием мироздания. Человек так часто забывает об этом, хотя все рядом, перед его очами, огромное, необъятное и полное тайн.
«Господи, – думал граф, – это моя жена. Она принадлежит мне. Она моя». Впервые в его жизни есть кто-то, кого он может считать близким. Это его семья! Она подарит ему тепло домашнего очага и дружбу. А он будет любить и беречь это сокровище. Что говорил ему старый Трэнсом о сокровище?
– Вифлеемской звездой для вас может стать любая звезда, если вы того пожелаете, – пояснил дядя Бен. – Любая, если ее свет сулит вам мир, надежду и любовь. Если вы почувствуете, что эта звезда ваша, так оно и будет.
Дядя Сэм опять тихонько хохотнул.
– Мальчишкой Бен стишки пописывал, – заметил он.
– Что ж, – подумав, сказал виконт Созерби. – Это красивая сказка. Она делает библейское предание о рождении Христа чем-то близким и личным.
– В таком случае это моя Вифлеемская звезда. Я выбираю ее, – шепнул граф на ушко жене. – Ваша и моя.
Элинор стояла не шелохнувшись, положив голову на его плечо. Она молчала. В этот короткий волшебный миг тишины, чувствуя Элинор рядом, граф испытал такую близость к ней, какой не испытывал ни к кому и никогда. Теперь он искренне поверил, что они стали единым целым, мужем и женой. Этот миг молчания для него стал мигом любви к Элинор.
Но полной тишины не было. У костра разговаривали, потрескивали, догорая, сучья. Внимание графа отвлеклось, и волшебство исчезло. Элинор была столь близка к нему, потому что он сам привлек ее к себе, а она, как послушная жена, покорилась. Она молчит, потому что ей нечего сказать, или сказала бы, да не хочет, чтобы это дошло до ушей ее родных. Возможно, она так же далека и враждебна, какой была до сих пор? Он вдруг почувствовал озноб, несмотря на жаркий огонь костра.
– Во всяком случае, – промолвил он сдержанно, – это всего лишь красивая фантазия, не так ли? Разве Рождество не время чудес и выдумок? – Опустив руки на ее плечи, граф слегка отстранил ее, затем отошел и направился к мужчинам, которые снегом тушили догорающий костер.
– Неплохо бы выпить горячего шоколаду, когда вернемся домой, – весело крикнул он так, чтобы все его услышали. – И глоток бренди, пока будут готовить шоколад. Вы согласны?
Уместное предложение графа было поддержано дружным хором голосов. Вскоре все веселой гурьбой направились к дому, как всегда говоря и слушая одновременно и даже пытаясь перекричать друг друга.
Элинор шла в компании тетушек, Бесси и кузины Сьюзан. Ей было холодно и одиноко, несмотря на веселый щебет ее спутниц. Она сама не понимала, что произошло с ней у костра, и была немного озадачена этим. Она прислонилась к мужу, ощущая за собой его крепкое плечо, на которое даже положила голову, сильные руки графа обхватили ее. Ей было хорошо, она это сознавала и чувствовала себя почти счастливой. В этот момент, вспомнив Уилфреда и спросив себя, была бы она более счастлива, если бы вместо графа ее обнимал он, Элинор поняла, что отнюдь не разочарована тем, как все сложилось.
Граф – ее муж, и им придется научиться жить вместе. А события прошедшего дня показали, что это не такая уж безнадежная перспектива, как казалось поначалу. В какой-то степени она даже привлекательна. В деревенской школе между ними возникло взаимопонимание, они даже обменялись улыбками. Граф не остался равнодушен к тому, что она рассказала ему о Речел, и обещал поговорить с сэром Альбертом. А поцелуй на горке в снегу… Элинор задумалась.
Потом были костер и его руки, охватившие ее, крепкое мужское плечо, на которое она положила голову, и его голос. Это он нашел звезду и назвал ее своей. Нет, это ее и его звезда, поправился тогда он. Их Вифлеемская звезда, свет которой приведет к надежде, покою и любви, если верить дядюшке Бену. А Элинор поверила. Нереальность происшедшего захватила ее врасплох. Она поверила и хотела верить всем своим сердцем и душой.
И вдруг этот голос, равнодушный, говорящий ей, что все это не более чем красивая выдумка. А потом он оставил ее одну, решив помочь тем, кто гасил костер. Теперь она снова одна. Одна со своими глупыми мыслями. Чуть больше месяца назад он женился на ней, хотя и видел ее только один раз, женился потому, что ему до зарезу нужны были деньги, чтобы расплатиться с долгами и продолжать вести привычный образ жизни в той роскоши, которая подобает графу. Она ничего для него не значит. Так, помеха, обуза, шокирующая его. Ему было стыдно за ее поведение в школе. Она не оправдала его ожиданий. Щеки Элинор вспыхнули от унижения и обиды.
Разве это так уж важно для нее, спрашивала она себя. Она совсем не хотела быть леди. Тем более графиней. Он сам заставил ее, чтобы получить деньги ее отца. Что ж, теперь он их получил вместе с ней. Но ему придется принимать ее такой, какая она есть. Провалиться ей на этом месте, если она изменится в угоду ему.
Есть еще надежда, утешал себя граф. Он должен убеждать себя в этом. Нужно только терпение. Не надо быть жадным, ведь нельзя получить все сразу. Невозможно коснуться Вифлеемской звезды, даже если она у тебя над головой и, кажется, до нее легко дотянуться рукой.
Элинор не полюбит его. Или, во всяком случае, не полюбит так, как он мечтает быть любимым. Их брак состоялся в силу неблагоприятных обстоятельств. Она не хотела выходить за него замуж и не принимает его мир. Она любила другого. Не следует надеяться на то, что она когда-нибудь полюбит своего мужа.
И все же надежда теплилась. Надежда остается всегда. Он должен поговорить с Элинор и кое-что рассказать ей. Между ними возникла преграда, и в значительной степени это произошло по его вине, так как, женившись, он решил, что нет особой необходимости в том, чтобы Элинор знала всю правду. Обременять жену такой правдой он считал ниже своего достоинства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Граф, сжав зубы, пристально смотрел на нее. Глаза его потемнели от гнева.
– Значит, это все-таки были вы, – сказал он, обращаясь больше к себе, чем к Элинор, и немного успокоился. – Он не причинит ей зла, Элинор. Он мой гость, как и Речел. Они совсем рядом. Это украденный поцелуй, не более того. Завтра я поговорю с ним, обещаю вам.
Она почувствовала, как тревога постепенно исчезает. Он прав, безусловно, прав. С Речел ничего не случится, во всяком случае, сегодня. А завтра муж поговорит с сэром Альбертом, напомнит ему, что Речел теперь его кузина и гостья в его доме. Сэр Альберт будет вынужден помнить о чести джентльмена до конца своего пребывания в Гресвелл-Парке. У джентльменов есть хотя бы одна хорошая черта – честь им дороже многого в их жизни.
– Разве для того, чтобы разжечь костер, нужно не менее двадцати человек? – произнес граф, взглянув через плечо.
– Обязательно, – ответила Элинор, – если это Трэнсомы.
Ее ответ заставил графа улыбнуться – первая его улыбка, насколько она помнит, подаренная ей. От этого он стал похож на мальчишку и показался еще красивее. Она почувствовала странную слабость в коленях.
– Посмотрите, Элинор! Шесть брошенных санок! – воскликнул он. – Не воспользоваться ли нам одними?
– О да! – Элинор радостно посмотрела на графа. Ее почтил вниманием почти каждый мужчина, кроме собственного мужа. – Давайте спустимся. С самой крутой горки. Спуск теперь отлично откатан, но и опасен.
– Это особенно привлекает, – заметил граф, взяв ее за руку, а другой рукой беря ремни саней.
– Вы часто спускались с этих горок в детстве? – поинтересовалась Элинор, когда они брели по снегу.
– Не очень. Мне не с кем было спускаться, а одному это не так интересно.
– Вы были одиноки в детстве? – спросила она и посмотрела на мужа. – Я тоже росла единственным ребенком, но не знала одиночества, потому что у меня много двоюродных братьев и сестер.
– И дядей и тетей впридачу, – добавил граф.
Она бросила на него настороженный взгляд. Но он улыбался, и в этой улыбке она не заметила насмешки.
– Всегда был рядом отец, – продолжала она, – веселый и жизнерадостный человек, пока не заболел. Вы увидели его, когда он уже был обречен.
Это воспоминание вызвало в памяти то, о чем хотелось забыть. Их брак, его причину и горечь раздоров, которую они оба внесли в него. Воцарилось молчание, неловкое молчание, пока он устанавливал санки на вершине крутого спуска. Наконец, выпрямившись, он посмотрел на нее.
Глава 12
Началось это, полагал он, в классе деревенской школы, когда Элинор повела себя не так, как от нее ждали. Но это не разгневало и не смутило его. Скорее наоборот, он вдруг позавидовал ей и даже восхитился. Потом эта мысль – провести детский праздник в поместье Гресвелл-Парк и пригласить не только учеников, но и их родителей. И все для того, чтобы порадовать Элинор, увидеть ее сияющие глаза и улыбку, в которой всегда был вызов. Затем Элинор предложила после детского концерта устроить праздник с угощением. Это позабавило его, вместо того чтобы рассердить.
Так было положено начало переменам. Конечно, во многом помогала ее семья, шумная, громогласная, охочая к забавам и приключениям, наделенная качествами, которые еще месяц назад он назвал бы вульгарными. А затея с катанием после ужина на санках? Это предлагалось всем, даже старшему поколению Трэнсомов, вместо того чтобы чинно коротать время в гостиной за привычными занятиями. Разве это предложение не повергло его в шок поначалу? Но потом он вдруг подумал: а почему бы не покататься с горок? Да, почему? Это была чертовски хорошая идея.
Она позволила ему получше узнать собственную жену. Несмотря на ее сдержанное молчание за столом, он понял, как зажгла ее идея покататься с горок. Ведь она была Трэнсом до мозга костей. Странно, что он этого не понял еще в Лондоне. Или она тщательно прятала это от него?
Еще перед тем как все отправились к горкам, граф заметил перемену в жене: походка ее стала быстрой и упругой, глаза радостно блестели. Ей едва удавалось скрывать свое нетерпение. Он продолжал следить за ней и потом, когда она каталась с горок, весело взвизгивая и крича, словно ей было девять лет, а не девятнадцать.
Ему хотелось быть с ней. Но хорошее воспитание – оно всегда противопоставляло себя простым человеческим радостям – заставило его оказывать внимание гостям. Он видел размолвку между Элинор и Уилфредом и догадывался, какие слова были произнесены. Во всяком случае, он надеялся, что угадал. Граф был рад тому, как Уилфред своей назойливостью сам убивает их чувство.
Именно эта мысль заставила его обратить внимание на то, что произошло между Элинор и Уилфредом во второй половине дня. Неужели для него так важно, чтобы чувство Элинор к ее кузену умерло? Чего он хотел? Чтобы Элинор любила своего мужа? Как всегда, он прогнал эту мысль. Однако Трэн-сомам уже удалось доказать ему, как порой тяжело и скучно нести груз привычек и традиций.
Ему хотелось быть рядом с молодой женой. Это была простая и очевидная правда. Иной он не знал – пока. Поэтому, успокоив и прокатив пару раз с горок одинокую Сьюзан, доказав ей, что это не страшно, и услышав от нее, что просто даже замечательно, он неторопливо направился к костру, где надеялся найти свою жену.
Их падение с санок в сугроб? В нем есть его вина? Он не был в этом уверен. Но оно было кстати. Как подарок судьбы. Он понял, что ему хотелось поцеловать ее так, как он целовал ее ночью. Но Элинор не склонна была отвечать на его нежность, которую, как он был уверен, он стал искренне испытывать к ней. После всего одного короткого, но жаркого поцелуя в ответ Элинор продолжала оставаться колючей недотрогой. Она снова заняла оборону. Такой он ее помнил в первые дни их знакомства. Но тогда он ничего не знал о ней и считал, что она настроена к нему враждебно.
– Хотите вернуться к костру? – спросил он и, обняв ее, повел через глубокий снег. Наконец они выбрались на тропу, и идти стало легче. Он видел по лицу Элинор, что она по-настоящему рассержена. Ей хотелось затеять шумную и откровенную ссору, а он отказал ей в этом. У него не было желания ссориться с ней. Он хотел смеяться и веселиться, как все. Приближаясь к костру, он намеренно замедлил шаг.
– Во всяком случае… – вдруг после долгого молчания произнесла Элинор, когда они совсем близко подошли к костру. Он горел весело и победоносно. Хворосту насобирали предостаточно, и можно было долго поддерживать огонь. Настоящий семейный костер Трэнсомов, подумал граф с удивлением, которое теперь не покидало его, – оно росло в нем и усиливалось, порой доставляя радость, –…смотреть на костер в лесу куда лучше, чем сидеть в гостиной и изображать хрупкую и болезненную английскую леди, – закончила свою мысль Элинор.
– А вы пробовали это делать? – с интересом полюбопытствовал граф. Он по-прежнему не собирался давать ей ни малейшей зацепки, чтобы затеять ссору. Сам же едва удерживался от смеха. Подойдя к костру совсем близко, он пропустил Элинор вперед и, став за ней, привлек ее к себе. Точно так стояли дядя Бен с тетей Юнис, Том с Бесси да и помолвленные Джордж и Мейбл, хотя в последнем случае в свете это посчиталось бы непозволительной вольностью. Прилюдно можно лишь коснуться руки леди, и то если она собственная жена.
Дядя Бен что-то рассказывал о небесных светилах:
– У меня есть собственная теория на этот счет. Чтобы достичь места, где родился младенец Иисус, путникам понадобилось куда больше времени, чем одна ночь. Они шли с Востока, сказано в Библии. А как далеко был Восток? На расстоянии мили или двух? А может, три царя <Три волхва. – Примеч. пер.> жили всего в миле отсюда?
– Ты не заметил, что в Библии ни слова не сказано о трех царях? – поправил его дядя Сэм.
– Ну пусть не три, – согласился дядя Бен, – пусть их было двенадцать. Двенадцать царей, живущих вдоль одной дороги? Нет, все они пришли издалека и были в пути дольше, чем одна ночь.
– Когда я вышла замуж за Бена, – вдруг перебила их тетя Юнис, – в первые годы в Рождество, когда наша гостиница бывала переполненной, я ждала, что вот к нам постучатся два усталых одиноких путника и попросятся переночевать. Я представляла, как поведу их в хлев и найду для них стойло и ясли.
Дядя Сэм довольно хихикнул.
– Кто скажет, глядя на нашу Юнис, что она такая романтическая натура?! – воскликнул он.
– Она действительно романтик, Бен, – сказал дядя Гарри. – Иначе никогда бы не вышла за тебя замуж.
Его слова были встречены дружным хохотом.
– Тебе повезло, Бен, – подтвердил дядя Сэм. – Признайся.
– Да, повезло, – согласился дядя Бен. – Когда-то я был недурен собой. Хотя вернемся к предмету нашего разговора. Дело в том, что звезда появилась там не только в ту единственную ночь.
– Она появляется каждый год, папа, – напомнила отцу Речел. Они с сэром Альбертом стояли так близко, что соприкасались плечами. Вид у них был задумчиво-романтичным, что не очень понравилось графу. – Ты ведь сам мне это говорил.
– Это верно, – произнес дядя Бен. – Она и сейчас там. Рождественская звезда. Вифлеемская звезда.
Наступила странная тишина, хотя у костра были в основном члены шумного клана Трэнсомов. Взоры всех устремились в темную бездну ночного неба. Темнота и звезды. Все будто ждали, что, опустив глаза, они увидят ясли, младенца в них, пастухов и приближающихся волхвов.
– Вот эта звезда, – сказала Мейбл так тихо, чтобы слышал только Джордж, и повернулась к нему, чтобы он успел незаметно ее поцеловать. Снова пренебрежение этикетом, подумал заметивший это граф, и легонько прикоснулся щекой к макушке Элинор.
– Да, это именно та звезда, – промолвила тетя Юнис. – Как странно встречать Рождество не дома, Бен. Ты думаешь, Джон Причард справляется без нас?
– Та, что поближе к луне, – пояснила Речел, и сэр Альберт еще ниже склонился к девушке, чтобы вместе с ней отыскать звезду, которая показалась ей самой яркой на небе.
– Я тоже вижу звезду, – шепнул жене граф Фаллоден и указал рукой вверх, надеясь, что запрокинутая голова Элинор неизбежно коснется его плеча.
Они смотрели на звездное небо, вспоминая о рождественском чуде, и граф впервые ощущал Рождество как праздник. Раньше это было посещением церковной мессы, отслуженной строго по канонам.
– Она прямо над нами, – возразила Элинор, – а должна быть здесь лишь завтра, в рождественскую ночь, разве не так?
– Завтра она уже будет над яслями, – пояснил граф. – А сегодня сияет для нас, чтобы нам было светло и тепло.
– Мне казалось, что вы не любите Рождество, – удивилась Элинор.
– Да, не люблю, – подтвердил граф. – Но прежде мне никто не предлагал смотреть на звезды. – Да к тому же с вами. Эти слова сами собой родились в его мозгу, но он не позволил им слететь с уст.
Элинор тихо засмеялась.
– Свою звезду найдет каждый, если поищет, не так ли? – спросила она.
– Звезды на небе всегда, – ответил граф. – Просто мы забываем поднимать голову и смотреть на них.
Голова Элинор все еще лежала на плече мужа. Вместе с ним она любовалась загадочным величием мироздания. Человек так часто забывает об этом, хотя все рядом, перед его очами, огромное, необъятное и полное тайн.
«Господи, – думал граф, – это моя жена. Она принадлежит мне. Она моя». Впервые в его жизни есть кто-то, кого он может считать близким. Это его семья! Она подарит ему тепло домашнего очага и дружбу. А он будет любить и беречь это сокровище. Что говорил ему старый Трэнсом о сокровище?
– Вифлеемской звездой для вас может стать любая звезда, если вы того пожелаете, – пояснил дядя Бен. – Любая, если ее свет сулит вам мир, надежду и любовь. Если вы почувствуете, что эта звезда ваша, так оно и будет.
Дядя Сэм опять тихонько хохотнул.
– Мальчишкой Бен стишки пописывал, – заметил он.
– Что ж, – подумав, сказал виконт Созерби. – Это красивая сказка. Она делает библейское предание о рождении Христа чем-то близким и личным.
– В таком случае это моя Вифлеемская звезда. Я выбираю ее, – шепнул граф на ушко жене. – Ваша и моя.
Элинор стояла не шелохнувшись, положив голову на его плечо. Она молчала. В этот короткий волшебный миг тишины, чувствуя Элинор рядом, граф испытал такую близость к ней, какой не испытывал ни к кому и никогда. Теперь он искренне поверил, что они стали единым целым, мужем и женой. Этот миг молчания для него стал мигом любви к Элинор.
Но полной тишины не было. У костра разговаривали, потрескивали, догорая, сучья. Внимание графа отвлеклось, и волшебство исчезло. Элинор была столь близка к нему, потому что он сам привлек ее к себе, а она, как послушная жена, покорилась. Она молчит, потому что ей нечего сказать, или сказала бы, да не хочет, чтобы это дошло до ушей ее родных. Возможно, она так же далека и враждебна, какой была до сих пор? Он вдруг почувствовал озноб, несмотря на жаркий огонь костра.
– Во всяком случае, – промолвил он сдержанно, – это всего лишь красивая фантазия, не так ли? Разве Рождество не время чудес и выдумок? – Опустив руки на ее плечи, граф слегка отстранил ее, затем отошел и направился к мужчинам, которые снегом тушили догорающий костер.
– Неплохо бы выпить горячего шоколаду, когда вернемся домой, – весело крикнул он так, чтобы все его услышали. – И глоток бренди, пока будут готовить шоколад. Вы согласны?
Уместное предложение графа было поддержано дружным хором голосов. Вскоре все веселой гурьбой направились к дому, как всегда говоря и слушая одновременно и даже пытаясь перекричать друг друга.
Элинор шла в компании тетушек, Бесси и кузины Сьюзан. Ей было холодно и одиноко, несмотря на веселый щебет ее спутниц. Она сама не понимала, что произошло с ней у костра, и была немного озадачена этим. Она прислонилась к мужу, ощущая за собой его крепкое плечо, на которое даже положила голову, сильные руки графа обхватили ее. Ей было хорошо, она это сознавала и чувствовала себя почти счастливой. В этот момент, вспомнив Уилфреда и спросив себя, была бы она более счастлива, если бы вместо графа ее обнимал он, Элинор поняла, что отнюдь не разочарована тем, как все сложилось.
Граф – ее муж, и им придется научиться жить вместе. А события прошедшего дня показали, что это не такая уж безнадежная перспектива, как казалось поначалу. В какой-то степени она даже привлекательна. В деревенской школе между ними возникло взаимопонимание, они даже обменялись улыбками. Граф не остался равнодушен к тому, что она рассказала ему о Речел, и обещал поговорить с сэром Альбертом. А поцелуй на горке в снегу… Элинор задумалась.
Потом были костер и его руки, охватившие ее, крепкое мужское плечо, на которое она положила голову, и его голос. Это он нашел звезду и назвал ее своей. Нет, это ее и его звезда, поправился тогда он. Их Вифлеемская звезда, свет которой приведет к надежде, покою и любви, если верить дядюшке Бену. А Элинор поверила. Нереальность происшедшего захватила ее врасплох. Она поверила и хотела верить всем своим сердцем и душой.
И вдруг этот голос, равнодушный, говорящий ей, что все это не более чем красивая выдумка. А потом он оставил ее одну, решив помочь тем, кто гасил костер. Теперь она снова одна. Одна со своими глупыми мыслями. Чуть больше месяца назад он женился на ней, хотя и видел ее только один раз, женился потому, что ему до зарезу нужны были деньги, чтобы расплатиться с долгами и продолжать вести привычный образ жизни в той роскоши, которая подобает графу. Она ничего для него не значит. Так, помеха, обуза, шокирующая его. Ему было стыдно за ее поведение в школе. Она не оправдала его ожиданий. Щеки Элинор вспыхнули от унижения и обиды.
Разве это так уж важно для нее, спрашивала она себя. Она совсем не хотела быть леди. Тем более графиней. Он сам заставил ее, чтобы получить деньги ее отца. Что ж, теперь он их получил вместе с ней. Но ему придется принимать ее такой, какая она есть. Провалиться ей на этом месте, если она изменится в угоду ему.
Есть еще надежда, утешал себя граф. Он должен убеждать себя в этом. Нужно только терпение. Не надо быть жадным, ведь нельзя получить все сразу. Невозможно коснуться Вифлеемской звезды, даже если она у тебя над головой и, кажется, до нее легко дотянуться рукой.
Элинор не полюбит его. Или, во всяком случае, не полюбит так, как он мечтает быть любимым. Их брак состоялся в силу неблагоприятных обстоятельств. Она не хотела выходить за него замуж и не принимает его мир. Она любила другого. Не следует надеяться на то, что она когда-нибудь полюбит своего мужа.
И все же надежда теплилась. Надежда остается всегда. Он должен поговорить с Элинор и кое-что рассказать ей. Между ними возникла преграда, и в значительной степени это произошло по его вине, так как, женившись, он решил, что нет особой необходимости в том, чтобы Элинор знала всю правду. Обременять жену такой правдой он считал ниже своего достоинства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23