К концу царствования только Долгоруковы контролировали семь приказов, что было связано с военно-административной реформой (с конца 1680 года).
Крупнейшие государственные деятели Одоевские ведали всего двумя приказами, а Голицыны — одним (да и то недолго). Центр тяжести конкретных государственных решений переместился в Думу, о чем Федор Алексеевич заявил уже на третий день царствования со свойственной его именным указам энергией и лаконичностью:
«Боярам, окольничим и думным людем съезжаться в Верх в первом часу (то есть с рассветом) и сидеть за делы».
Сам он вскоре присоединился к боярам, причем для ускорения работы часть дел рассматривал лично. Так, на пятнадцатый день царствования Федор Алексеевич повелел ныне и впредь решать дела всех подвергнутых предварительному заключению в Разбойном приказе без промедления «и колодников свобождать без всякого задержанья», а дела, которые судьи не могут решить быстро, докладывать ему самому. Борьбой против извечного русского бича — бесконечного предварительного следствия и тюремного мучительства — царь занимался с присущей ему последовательностью.
Учитывая также указы о совершенствовании гражданского суда, не позволяющие подданным волокитить друг друга, надо признать, что Федор Алексеевич хорошо усвоил схоластический постулат, что надежда граждан на скорый и правый суд есть необходимое условие социального мира. Этому учил его в детстве Симеон Полоцкий, это настойчиво подчеркивал другой ученик Полоцкого — Сильвестр Медведев, писавший царю:
Ничто в мире лучше, яко глава
Крепкаго тела, егда умна, здрава.
«Головой" государства был царь и его „синклит“ (совет), укреплением которого Федор Алексеевич и занялся. При Михаиле Романове Боярская дума насчитывала в начале и конце царствования двадцать восемь — двадцать девять человек (иногда их было до тридцати семи); при Алексее — шестьдесят пять — семьдесят четыре человека. За свое краткое царствование Федор довел число думцев с шестидесяти шести до девяноста девяти; при этом число думных дьяков стабилизировалось, думных дворян — даже сократилось, а число окольничих хотя и выросло с тринадцати до двадцати шести, но осталось в пределах их численности при отце.
Особенностью царствования Федора было почти полное отсутствие «праздничных» пожалований чинов (в связи с коронацией, женитьбой, рождением сына и т. п.), когда они раздавались в основном родственникам и фаворитам. Боярство жаловалось соответственно знатности рода, военным заслугам, роли в дворцовом управлении и лишь в последнюю очередь — благодаря личной близости к государю.
Отсутствие ярко выраженного преобладания в Думе какой-либо группировки способствовало значительному смягчению придворной борьбы и увеличению продуктивности работы. Законодательство, особенно близкое родовому дворянству поместно-вотчинное, совершенствовалось сравнительно с Уложением 1649 года весьма энергично. Царь и Дума неоднократно утверждали даже не отдельные законы, а серии из десятков новых статей к Уложению.
Эти обширные дополнения и еще более семидесяти отдельных указов последовательно укрепляли и расширяли земле— и душевладение служилых феодалов, заботливо оберегали родовую собственность, сближали поместья с вотчинами и увеличивали вторые за счет первых. Дворянство ограждалось от притока лиц из податных сословий, а крестьяне сближались с дворовыми и холопами.
Лично Федора Алексеевича этот отлаженный процесс не очень занимал. Если дополнительные статьи к Уложению по вопросам судопроизводства он утвердил сам, на основе справки из Судного приказа, но без Думы, то поместно-вотчинные узаконения в некоторых случаях вводились в действие без царя, одним боярским приговором. Формула «государь указал и бояре приговорили» менялась в таких случаях на «по указу великого государя бояре приговорили», то есть фиксировала трансляцию полномочий сюзерена на высшее государственное учреждение.
Еще дальше этот процесс зашел в области административной практики, к которой государь прилежал с первых дней царствования. Четвертого августа 1676 года Федор Алексеевич утвердил скользящий график обсуждения в Думе дел по докладам из всех приказов. Но его собственные отлучки из столицы, особенно частые в теплое время года, не позволяли Думе непрерывно (кроме выходных) заседать в полном составе. В этом случае в Москве «для дел» оставлялась думская комиссия.
По традиции, назначение в ее состав считалось почетным и царь не мог отказать в нем представителям родовой знати, ссылавшимся «на старину». Записи в дворцовых разрядах с сентября по декабрь 1676 года и с марта 1678 года по октябрь 1680 года показывают, что из восемнадцати остававшихся «в царево место» бояр одиннадцать назначались от одного до трех раз, пятеро — от шести до семи раз.
Конечно, стабильность управления обеспечивали профессионалы, ведавшие делопроизводством: печатник Д.М. Башмаков и думный разрядный дьяк В.Г. Семенов. Постепенно Федор Алексеевич ввел постоянную должность председателя боярской комиссии (Я.Н. Одоевский) и его заместителя (А.А. Голицын), что и было отмечено в разрядных записях. Первый оставался в Москве шестнадцать, второй — двенадцать раз.
Логичным завершением этого процесса стало превращение комиссии Боярской думы в Расправную палату, которая по месту заседаний называлась также Золотой. Восемнадцатого октября 1680 года царь именным указом повелел: «Боярам, и окольничим, и думным людям сидеть в Палате, и слушать изо всех приказов спорных дел, и челобитныя принимать, а его великого государя указ по тем делам и по челобитным чинить по его великаго государя указу и по Уложению». Двенадцатого августа 1681 года Федор Алексеевич указал чиновникам, «которые сидят у росправных дел в Золотой палате… как учнут дела чьи, или свойственников их слушать— и тем в то время из палаты выходить».
«Серьезную перестройку с целью упрощения и дальнейшей централизации» отметил при Федоре лучший знаток истории приказов. Общее их количество сократилось с сорока трех до тридцати восьми, зато штат подьячих вырос колоссально. При Алексее (в 1664 году) в сорока трех приказах работал семьсот семьдесят один человек, при Федоре уже в 1677 году было на то же число учреждений тысяча четыреста семьдесят семь подьячих, а в конце его царствования в тридцати восьми приказах их было тысяча семьсот два! Крупнейшие ведомства насчитывали более четырехсот сотрудников, средние — семьдесят — девяносто, мелкие — тридцать — пятьдесят. Количество судей сократилось с сорока трех до тридцати одного, дьяков осталось столько же (приказных — сто двадцать восемь — сто двадцать девять).
Именными указами Федор Алексеевич установил единое время работы сотрудников центральных ведомств, от бояр-судей до подьячих: пять часов с рассвета и пять часов перед закатом (согласно русскому счету часов). Уже в 1677 году он повысил статус управлявшегося дьяками Разрядного приказа: отныне всюду, кроме учреждений, возглавляемых боярами и окольничими, они посылали не памяти, а указы.
Традиционная коллегиальность управления приказами была ограничена: с 1680 года имена «товарищей» главного судьи было в бумагах писать не велено. Тогда же имена думных дьяков было указано писать с полным отчеством, как и бояр. Наконец, в 1680 году Федор Алексеевич провел полную ревизию центральных ведомств, а в следующем году предложил им представить генеральную справку о совершенствовании законов.
Уже при упразднении Монастырского приказа в 1677 году царь позаботился, чтобы финансовые его дела попали в специализированную на них Новую четверть. В 1680 году разбросанные по разным приказам финансовые дела были объединены в Большой казне, а поместно-вотчинные сконцентрированы в Поместном приказе.
Седьмого ноября 1680 года Федор Алексеевич объединил управление военными приказами — Разрядным, Рейтарским и Иноземным (он ведал солдатами) в руках известного военачальника боярина князя Ю. А. Долгорукова, а двенадцатого числа издал развернутый именной указ о военно-административной реформе. Отныне все приказы, кроме названных и Стрелецкого (также управлявшегося Долгоруковым), теряли военные функции; лишь в ведении Сибирского и Казанского приказов оставлялись местные войска, но и они входили в округа, образованные по военно-окружной реформе.
Война и мир
Реформа армии была связана с войной, под знаком которой шло взросление Федора Алексеевича и которая долго связывала его по рукам и ногам в деле преобразований. Она была объявлена Алексеем Михайловичем Турции и Крымскому ханству в конце 1672 года согласно обязательствам, данным Речи Посполитой в союзном договоре весны того же года. Царь исходил из идеи оборонительного союза славянских и вообще христианских государств против османско-крымской агрессии в Европе — и крупно просчитался.
Напрасно инициатор войны А.С. Матвеев рассылал посольства по всей Европе: Империя в союзе с Испанией, Голландией и Пруссией как раз вступила в сражение с Францией, Англией и Швецией (1672 — 1679). Польша, на помощь которой устремились россияне, после разгрома под Каменец-Подольском заключила с турками позорнейший сепаратный мир и, хотя ее чрезвычайными усилиями удалось заставить разорвать Бучачский договор (по которому султану уступался даже Киев!), была союзником ненадежным и опасным.
С 1673 года кровавые бои шли на огромном фронте от Днестра до Азова. Турецкий султан лично командовал наступлением против русско-украинских войск на Правобережье, где его форпостом был Чигирин с гетманом-изменником П. Д. Дорошенко. Крымский хан всей ордой ломился через укрепленную границу России. В свою очередь, русские полки пробили выход в Азовское море, в которое впервые вышел под командой прославленного Г.И. Косагова построенный на Воронежских верфях (задолго до Петра) военно-морской флот, и совершали вместе с казаками налеты на Крым.
К воцарению Федора Алексеевича Правобережье было пустыней, на которую с ужасом глядели гетманы-соперники П. Дорошенко и И. Самойлович («от Днестра до Днепра духа человеческого нет…"). В России имелись в наличии повышенные налоги и постоянные экстренные поборы (при огромной недоимке), ограниченные мобилизационные ресурсы и распыленные на огромном фронте регулярные войска, из которых далеко не все были надежны.
В октябре 1676 года провал курса Матвеева обнажился с ужасающей ясностью. Польский король Ян Собеский заключил с неприятелем сепаратный Журавинский мир, предательски «уступив» туркам Украину и пообещав Турции и Крыму военную помощь против России. Но Федор Алексеевич («хилый, больной» и т. п.) уже успел принять меры. Четвертого мая 1676 года князь Василий Васильевич Голицын, которого государев отец восемнадцать лет продержал в стольниках, был первым в новом царствовании пожалован боярством и с чрезвычайными полномочиями выехал на Украину.
Семнадцатого октября, когда Ян Собеский готовился подписать позорный договор, перед Федором Алексеевичем и боярами были брошены клейноды Правобережной Украины вместе с турецким бунчуком и магометанскими знаменами, взятыми в Чигирине. Когда летом 1677 года армия Ибрагим-паши подошла к Чигирину, крепость была по последнему слову техники укреплена инженер-полковниками Николаем фон Заленом и Яковом фон Фростеном и оборонялась регулярными частями (помимо казачьих полков).
Генерал— майор Трауэрнихт блестяще справился с обороной города, а военачальники ударной армии под командованием боярина князя Григория Григорьевича Ромодановского в полной мере продемонстрировали превосходство оружия и выучки русских солдат, рейтар, копейщиков и артиллерийских полков. Попытавшись воспрепятствовать переправе русских через Днепр, Ибрагим-паша и крымский хан потеряли убитыми двадцать человек, в том числе своих сыновей, множество офицеров и мурз. Русские потери составили две тысячи четыреста шестьдесят человек убитыми и пять тысяч ранеными.
Отступление Ибрагим-паши от Чигирина превратилось в паническое бегство с бросанием артиллерии, обоза и припасов. В сентябре 1677 года Федор Алексеевич, напряженно следивший за военными событиями, мог, казалось, заняться излюбленным делом: наградить участников похода поместьями, вотчинами и новыми землями, позаботиться о раненых, обеспечить льготы участникам военных действий.
Государь лично следил за усиленным укреплением Киева и Чигирина, который отстраивал не знавший поражений воевода Иван Иванович Ржевский, и удовлетворился, лишь получив подробный план и описание новых укреплений. В то же время он вступил в борьбу за вывод России из войны, борьбу, драматичность которой осталась неоцененной современниками и потомками, ибо Федор Алексеевич, его советники и противники умели хранить тайны.
Прежде всего, еще не получив подробного доклада о Чигиринской кампании 1677 года, царь свернул азовский театр военных действий. Русские войска и флот ушли вверх по Дону, заключив с турецкими властями перемирие и разменяв пленных. Знаток польских дел В.М. Тяпкин был отправлен на Украину для консультаций относительно разрушения Чигирина, ставшего центром конфликта с Турцией, Крымом и Речью Посполитой.
По истечении срока Андрусовского перемирия 1667 года, поляки требовали «вернуть» им Киев и ряд других городов, занятие же русскими Чигирина (уступленного по Журавинскому миру Турции) рассматривали как покушение на свои исконные владения. Уступки Чигирина непременно требовала через крымских послов в Москве и Оттоманская Порта. Даже решительное поражение турок (весьма гипотетичное ввиду их огромных мобилизационных ресурсов) вело лишь к борьбе за Чигирин с Речью Посполитой.
Среди этих неразрешимых проблем брезжил один просвет: склонность части турецкого руководства, под интенсивным давлением Франции, перенести войну в богатые земли Империи, отложив трудную и не слишком выгодную войну с Россией. Лично изучив русско-турецкие отношения с 1613 года, Федор Алексеевич отправил мирное посольство в Стамбул и к апрелю 1678 года убедился, что, только сровняв Чигирин с землей, стороны получат шанс на выход из войны.
О том, насколько трудно далось такое решение, свидетельствует отчет В.М. Тяпкина. Г.Г. Ромодановский, командовавший русской армией на юге уже десятилетия, на предложения царя ответил по-военному четко: «Разорить и не держать Чигирин отнюдь не возможно, и зело безславно, и от неприятеля страшно и убыточно». Гетман И. Самойлович был резок: «Прежде, нежели разрушить Чигиринские укрепления или дозволять неприятелю завладеть ими, пусть объявят всей Украине, что она великому государю… ни на что не потребна!»
Приехавший вслед за Тяпкиным стольник и полковник А.Ф. Карандеев предлагал воеводе и гетману построить вместо Чигирина другую крепость на Днепре, но получил отказ. В свою очередь Ромодановский и Самойлович составили два подробных доклада с доказательством полной невозможности оставить Чигирин по военно-стратегическим и политическим соображениям.
Ромодановский был вызван в Москву и щедро награжден, но не убежден государем, которого к тому же свалила тяжелая болезнь. Только к весне Федор Алексеевич пересилил недуг и 10 мая ослепил польских послов роскошью и величием, которое, «к удивлению присутствующих, превосходило его возраст. Царь поставил вопрос ребром: командующим чуть было не назначили В.В. Голицына, все эти годы стоявшего с чрезвычайными полномочиями за спиной Ромодановского. Это означало бы сдачу Чигирина, но победили сторонники Ромодановского, взявшего защиту крепости на свою ответственность.
Двенадцатого апреля 1678 года Федор Алексеевич, патриарх Иоаким и Боярская дума утвердили наказ Ромодановскому. Тот должен был вступить в переговоры с командующим уже выступившей огромной турецко-крымской армией великим визирем Кара-Мустафой, но не уступать Чигирин. Визирь подошел к крепости лишь 8 июля, а главные русско-украинские силы стояли на Днепре уже 26 июня, однако по царскому указу, дожидались незначительных подкреплений до 28 июля!
Тем временем Федор Алексеевич, не добившись поддержки в Думе, принял все бремя решения на себя. Одиннадцатого июля 1678 года он отдал секретный приказ Ромодановскому и его сыну и помощнику Михаилу в случае отказа Кара-Мустафы от переговоров на более мягких условиях разрушить Чигирин:
«Буде никакими мерами до покоя доступить, кроме Чигирина, визирь не похочет, и вам бы хотя то учинить, чтоб тот Чигирин, для учинення во обеих сторонах вечного мира, свесть, и впредь на том месте… городов не строить».
«Чигиринское сведение" должно быть проведено осмотрительно и остерегательно, чтобы избежать ропота „малороссийских жителей“. „А сее бы нашу грамоту, — писал Федор Алексеевич, — держали у себя тайно, и никто б о сем нашем великаго государя указе, кроме вас, не ведал“.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Крупнейшие государственные деятели Одоевские ведали всего двумя приказами, а Голицыны — одним (да и то недолго). Центр тяжести конкретных государственных решений переместился в Думу, о чем Федор Алексеевич заявил уже на третий день царствования со свойственной его именным указам энергией и лаконичностью:
«Боярам, окольничим и думным людем съезжаться в Верх в первом часу (то есть с рассветом) и сидеть за делы».
Сам он вскоре присоединился к боярам, причем для ускорения работы часть дел рассматривал лично. Так, на пятнадцатый день царствования Федор Алексеевич повелел ныне и впредь решать дела всех подвергнутых предварительному заключению в Разбойном приказе без промедления «и колодников свобождать без всякого задержанья», а дела, которые судьи не могут решить быстро, докладывать ему самому. Борьбой против извечного русского бича — бесконечного предварительного следствия и тюремного мучительства — царь занимался с присущей ему последовательностью.
Учитывая также указы о совершенствовании гражданского суда, не позволяющие подданным волокитить друг друга, надо признать, что Федор Алексеевич хорошо усвоил схоластический постулат, что надежда граждан на скорый и правый суд есть необходимое условие социального мира. Этому учил его в детстве Симеон Полоцкий, это настойчиво подчеркивал другой ученик Полоцкого — Сильвестр Медведев, писавший царю:
Ничто в мире лучше, яко глава
Крепкаго тела, егда умна, здрава.
«Головой" государства был царь и его „синклит“ (совет), укреплением которого Федор Алексеевич и занялся. При Михаиле Романове Боярская дума насчитывала в начале и конце царствования двадцать восемь — двадцать девять человек (иногда их было до тридцати семи); при Алексее — шестьдесят пять — семьдесят четыре человека. За свое краткое царствование Федор довел число думцев с шестидесяти шести до девяноста девяти; при этом число думных дьяков стабилизировалось, думных дворян — даже сократилось, а число окольничих хотя и выросло с тринадцати до двадцати шести, но осталось в пределах их численности при отце.
Особенностью царствования Федора было почти полное отсутствие «праздничных» пожалований чинов (в связи с коронацией, женитьбой, рождением сына и т. п.), когда они раздавались в основном родственникам и фаворитам. Боярство жаловалось соответственно знатности рода, военным заслугам, роли в дворцовом управлении и лишь в последнюю очередь — благодаря личной близости к государю.
Отсутствие ярко выраженного преобладания в Думе какой-либо группировки способствовало значительному смягчению придворной борьбы и увеличению продуктивности работы. Законодательство, особенно близкое родовому дворянству поместно-вотчинное, совершенствовалось сравнительно с Уложением 1649 года весьма энергично. Царь и Дума неоднократно утверждали даже не отдельные законы, а серии из десятков новых статей к Уложению.
Эти обширные дополнения и еще более семидесяти отдельных указов последовательно укрепляли и расширяли земле— и душевладение служилых феодалов, заботливо оберегали родовую собственность, сближали поместья с вотчинами и увеличивали вторые за счет первых. Дворянство ограждалось от притока лиц из податных сословий, а крестьяне сближались с дворовыми и холопами.
Лично Федора Алексеевича этот отлаженный процесс не очень занимал. Если дополнительные статьи к Уложению по вопросам судопроизводства он утвердил сам, на основе справки из Судного приказа, но без Думы, то поместно-вотчинные узаконения в некоторых случаях вводились в действие без царя, одним боярским приговором. Формула «государь указал и бояре приговорили» менялась в таких случаях на «по указу великого государя бояре приговорили», то есть фиксировала трансляцию полномочий сюзерена на высшее государственное учреждение.
Еще дальше этот процесс зашел в области административной практики, к которой государь прилежал с первых дней царствования. Четвертого августа 1676 года Федор Алексеевич утвердил скользящий график обсуждения в Думе дел по докладам из всех приказов. Но его собственные отлучки из столицы, особенно частые в теплое время года, не позволяли Думе непрерывно (кроме выходных) заседать в полном составе. В этом случае в Москве «для дел» оставлялась думская комиссия.
По традиции, назначение в ее состав считалось почетным и царь не мог отказать в нем представителям родовой знати, ссылавшимся «на старину». Записи в дворцовых разрядах с сентября по декабрь 1676 года и с марта 1678 года по октябрь 1680 года показывают, что из восемнадцати остававшихся «в царево место» бояр одиннадцать назначались от одного до трех раз, пятеро — от шести до семи раз.
Конечно, стабильность управления обеспечивали профессионалы, ведавшие делопроизводством: печатник Д.М. Башмаков и думный разрядный дьяк В.Г. Семенов. Постепенно Федор Алексеевич ввел постоянную должность председателя боярской комиссии (Я.Н. Одоевский) и его заместителя (А.А. Голицын), что и было отмечено в разрядных записях. Первый оставался в Москве шестнадцать, второй — двенадцать раз.
Логичным завершением этого процесса стало превращение комиссии Боярской думы в Расправную палату, которая по месту заседаний называлась также Золотой. Восемнадцатого октября 1680 года царь именным указом повелел: «Боярам, и окольничим, и думным людям сидеть в Палате, и слушать изо всех приказов спорных дел, и челобитныя принимать, а его великого государя указ по тем делам и по челобитным чинить по его великаго государя указу и по Уложению». Двенадцатого августа 1681 года Федор Алексеевич указал чиновникам, «которые сидят у росправных дел в Золотой палате… как учнут дела чьи, или свойственников их слушать— и тем в то время из палаты выходить».
«Серьезную перестройку с целью упрощения и дальнейшей централизации» отметил при Федоре лучший знаток истории приказов. Общее их количество сократилось с сорока трех до тридцати восьми, зато штат подьячих вырос колоссально. При Алексее (в 1664 году) в сорока трех приказах работал семьсот семьдесят один человек, при Федоре уже в 1677 году было на то же число учреждений тысяча четыреста семьдесят семь подьячих, а в конце его царствования в тридцати восьми приказах их было тысяча семьсот два! Крупнейшие ведомства насчитывали более четырехсот сотрудников, средние — семьдесят — девяносто, мелкие — тридцать — пятьдесят. Количество судей сократилось с сорока трех до тридцати одного, дьяков осталось столько же (приказных — сто двадцать восемь — сто двадцать девять).
Именными указами Федор Алексеевич установил единое время работы сотрудников центральных ведомств, от бояр-судей до подьячих: пять часов с рассвета и пять часов перед закатом (согласно русскому счету часов). Уже в 1677 году он повысил статус управлявшегося дьяками Разрядного приказа: отныне всюду, кроме учреждений, возглавляемых боярами и окольничими, они посылали не памяти, а указы.
Традиционная коллегиальность управления приказами была ограничена: с 1680 года имена «товарищей» главного судьи было в бумагах писать не велено. Тогда же имена думных дьяков было указано писать с полным отчеством, как и бояр. Наконец, в 1680 году Федор Алексеевич провел полную ревизию центральных ведомств, а в следующем году предложил им представить генеральную справку о совершенствовании законов.
Уже при упразднении Монастырского приказа в 1677 году царь позаботился, чтобы финансовые его дела попали в специализированную на них Новую четверть. В 1680 году разбросанные по разным приказам финансовые дела были объединены в Большой казне, а поместно-вотчинные сконцентрированы в Поместном приказе.
Седьмого ноября 1680 года Федор Алексеевич объединил управление военными приказами — Разрядным, Рейтарским и Иноземным (он ведал солдатами) в руках известного военачальника боярина князя Ю. А. Долгорукова, а двенадцатого числа издал развернутый именной указ о военно-административной реформе. Отныне все приказы, кроме названных и Стрелецкого (также управлявшегося Долгоруковым), теряли военные функции; лишь в ведении Сибирского и Казанского приказов оставлялись местные войска, но и они входили в округа, образованные по военно-окружной реформе.
Война и мир
Реформа армии была связана с войной, под знаком которой шло взросление Федора Алексеевича и которая долго связывала его по рукам и ногам в деле преобразований. Она была объявлена Алексеем Михайловичем Турции и Крымскому ханству в конце 1672 года согласно обязательствам, данным Речи Посполитой в союзном договоре весны того же года. Царь исходил из идеи оборонительного союза славянских и вообще христианских государств против османско-крымской агрессии в Европе — и крупно просчитался.
Напрасно инициатор войны А.С. Матвеев рассылал посольства по всей Европе: Империя в союзе с Испанией, Голландией и Пруссией как раз вступила в сражение с Францией, Англией и Швецией (1672 — 1679). Польша, на помощь которой устремились россияне, после разгрома под Каменец-Подольском заключила с турками позорнейший сепаратный мир и, хотя ее чрезвычайными усилиями удалось заставить разорвать Бучачский договор (по которому султану уступался даже Киев!), была союзником ненадежным и опасным.
С 1673 года кровавые бои шли на огромном фронте от Днестра до Азова. Турецкий султан лично командовал наступлением против русско-украинских войск на Правобережье, где его форпостом был Чигирин с гетманом-изменником П. Д. Дорошенко. Крымский хан всей ордой ломился через укрепленную границу России. В свою очередь, русские полки пробили выход в Азовское море, в которое впервые вышел под командой прославленного Г.И. Косагова построенный на Воронежских верфях (задолго до Петра) военно-морской флот, и совершали вместе с казаками налеты на Крым.
К воцарению Федора Алексеевича Правобережье было пустыней, на которую с ужасом глядели гетманы-соперники П. Дорошенко и И. Самойлович («от Днестра до Днепра духа человеческого нет…"). В России имелись в наличии повышенные налоги и постоянные экстренные поборы (при огромной недоимке), ограниченные мобилизационные ресурсы и распыленные на огромном фронте регулярные войска, из которых далеко не все были надежны.
В октябре 1676 года провал курса Матвеева обнажился с ужасающей ясностью. Польский король Ян Собеский заключил с неприятелем сепаратный Журавинский мир, предательски «уступив» туркам Украину и пообещав Турции и Крыму военную помощь против России. Но Федор Алексеевич («хилый, больной» и т. п.) уже успел принять меры. Четвертого мая 1676 года князь Василий Васильевич Голицын, которого государев отец восемнадцать лет продержал в стольниках, был первым в новом царствовании пожалован боярством и с чрезвычайными полномочиями выехал на Украину.
Семнадцатого октября, когда Ян Собеский готовился подписать позорный договор, перед Федором Алексеевичем и боярами были брошены клейноды Правобережной Украины вместе с турецким бунчуком и магометанскими знаменами, взятыми в Чигирине. Когда летом 1677 года армия Ибрагим-паши подошла к Чигирину, крепость была по последнему слову техники укреплена инженер-полковниками Николаем фон Заленом и Яковом фон Фростеном и оборонялась регулярными частями (помимо казачьих полков).
Генерал— майор Трауэрнихт блестяще справился с обороной города, а военачальники ударной армии под командованием боярина князя Григория Григорьевича Ромодановского в полной мере продемонстрировали превосходство оружия и выучки русских солдат, рейтар, копейщиков и артиллерийских полков. Попытавшись воспрепятствовать переправе русских через Днепр, Ибрагим-паша и крымский хан потеряли убитыми двадцать человек, в том числе своих сыновей, множество офицеров и мурз. Русские потери составили две тысячи четыреста шестьдесят человек убитыми и пять тысяч ранеными.
Отступление Ибрагим-паши от Чигирина превратилось в паническое бегство с бросанием артиллерии, обоза и припасов. В сентябре 1677 года Федор Алексеевич, напряженно следивший за военными событиями, мог, казалось, заняться излюбленным делом: наградить участников похода поместьями, вотчинами и новыми землями, позаботиться о раненых, обеспечить льготы участникам военных действий.
Государь лично следил за усиленным укреплением Киева и Чигирина, который отстраивал не знавший поражений воевода Иван Иванович Ржевский, и удовлетворился, лишь получив подробный план и описание новых укреплений. В то же время он вступил в борьбу за вывод России из войны, борьбу, драматичность которой осталась неоцененной современниками и потомками, ибо Федор Алексеевич, его советники и противники умели хранить тайны.
Прежде всего, еще не получив подробного доклада о Чигиринской кампании 1677 года, царь свернул азовский театр военных действий. Русские войска и флот ушли вверх по Дону, заключив с турецкими властями перемирие и разменяв пленных. Знаток польских дел В.М. Тяпкин был отправлен на Украину для консультаций относительно разрушения Чигирина, ставшего центром конфликта с Турцией, Крымом и Речью Посполитой.
По истечении срока Андрусовского перемирия 1667 года, поляки требовали «вернуть» им Киев и ряд других городов, занятие же русскими Чигирина (уступленного по Журавинскому миру Турции) рассматривали как покушение на свои исконные владения. Уступки Чигирина непременно требовала через крымских послов в Москве и Оттоманская Порта. Даже решительное поражение турок (весьма гипотетичное ввиду их огромных мобилизационных ресурсов) вело лишь к борьбе за Чигирин с Речью Посполитой.
Среди этих неразрешимых проблем брезжил один просвет: склонность части турецкого руководства, под интенсивным давлением Франции, перенести войну в богатые земли Империи, отложив трудную и не слишком выгодную войну с Россией. Лично изучив русско-турецкие отношения с 1613 года, Федор Алексеевич отправил мирное посольство в Стамбул и к апрелю 1678 года убедился, что, только сровняв Чигирин с землей, стороны получат шанс на выход из войны.
О том, насколько трудно далось такое решение, свидетельствует отчет В.М. Тяпкина. Г.Г. Ромодановский, командовавший русской армией на юге уже десятилетия, на предложения царя ответил по-военному четко: «Разорить и не держать Чигирин отнюдь не возможно, и зело безславно, и от неприятеля страшно и убыточно». Гетман И. Самойлович был резок: «Прежде, нежели разрушить Чигиринские укрепления или дозволять неприятелю завладеть ими, пусть объявят всей Украине, что она великому государю… ни на что не потребна!»
Приехавший вслед за Тяпкиным стольник и полковник А.Ф. Карандеев предлагал воеводе и гетману построить вместо Чигирина другую крепость на Днепре, но получил отказ. В свою очередь Ромодановский и Самойлович составили два подробных доклада с доказательством полной невозможности оставить Чигирин по военно-стратегическим и политическим соображениям.
Ромодановский был вызван в Москву и щедро награжден, но не убежден государем, которого к тому же свалила тяжелая болезнь. Только к весне Федор Алексеевич пересилил недуг и 10 мая ослепил польских послов роскошью и величием, которое, «к удивлению присутствующих, превосходило его возраст. Царь поставил вопрос ребром: командующим чуть было не назначили В.В. Голицына, все эти годы стоявшего с чрезвычайными полномочиями за спиной Ромодановского. Это означало бы сдачу Чигирина, но победили сторонники Ромодановского, взявшего защиту крепости на свою ответственность.
Двенадцатого апреля 1678 года Федор Алексеевич, патриарх Иоаким и Боярская дума утвердили наказ Ромодановскому. Тот должен был вступить в переговоры с командующим уже выступившей огромной турецко-крымской армией великим визирем Кара-Мустафой, но не уступать Чигирин. Визирь подошел к крепости лишь 8 июля, а главные русско-украинские силы стояли на Днепре уже 26 июня, однако по царскому указу, дожидались незначительных подкреплений до 28 июля!
Тем временем Федор Алексеевич, не добившись поддержки в Думе, принял все бремя решения на себя. Одиннадцатого июля 1678 года он отдал секретный приказ Ромодановскому и его сыну и помощнику Михаилу в случае отказа Кара-Мустафы от переговоров на более мягких условиях разрушить Чигирин:
«Буде никакими мерами до покоя доступить, кроме Чигирина, визирь не похочет, и вам бы хотя то учинить, чтоб тот Чигирин, для учинення во обеих сторонах вечного мира, свесть, и впредь на том месте… городов не строить».
«Чигиринское сведение" должно быть проведено осмотрительно и остерегательно, чтобы избежать ропота „малороссийских жителей“. „А сее бы нашу грамоту, — писал Федор Алексеевич, — держали у себя тайно, и никто б о сем нашем великаго государя указе, кроме вас, не ведал“.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86