– Ему была приятна ссора Растреллия с Каравакком, и если б не такое время, он что бы сделал? Он созвал бы гостей, да позвал бы того Растреллия и Коровяка, и стравил бы их, аж до драки. Как петухов, этого толстого с тем, с чернявым.Тут Растреллий сказал, а господин Лежандр пояснил:– Дошло до его слуха, что когда император помрёт, то господин де Каравакк хочет делать с него маску, и господин де Каравакк не умеет делать масок, а маски с мёртвых умеет делать он, Растреллий.Но тут Меньшиков легонько вытянулся в креслах, воздушно соскочил с них и подбежал к двери. Заглянул за дверь и потом долго глядел в окошко; он смотрел, нет ли где изыскателей и доносителей.Потом он приступил к Растреллию и сказал так:– Ты что бредишь непотребные слова, относящиеся к самой персоне? Император жив и нынче получил облегчение.Но тут граф Растреллий сильно махнул головой с отрицанием.– Император, конечно, умрёт в четыре дня, – сказал он, – так говорил мне господин врач Лацаритти.И тут же, поясняя речь, ткнул двумя толстыми и малыми пальцами вниз, в пол, – что именно в четыре дня император, конечно, пойдёт уже в землю.И тут Данилыч почувствовал лёгкий озноб и потрясение, потому что никто ещё из посторонних так явно не говорил о царской смерти. Он почувствовал восторг, что как бы восторгают его над полом и он как бы возносится в воздухе над своим состоянием. Всё переменилось в нём. И уже за столом и в креслах сидел спокойный человек, отец искусств, который более не интересовался мелкой дачей.Тут Растреллий сказал, а господин подмастерье Лежандр и министр Волков перевели, каждый по-своему:– Он, Растреллий, это хочет для того сделать, что той любопытной маской он надеется приобрести большое внимание при иностранных дворах, и у Цесаря Цесарем называли германского императора, главу так называемой Священной Римской империи.

, равно как и во Франции. А за то обещается он, Растреллий, сделать маску и с самого герцога, когда тот умрёт, и согласен сделать ему портрет, медный, небольшой, с герцогской дочери.– Ты ему скажи – я сам с него маску спущу, – сказал Данилыч, – а с дочки пусть сделает середней величины. Дурак.И Растреллий обещался.Но потом, потоптавшись, побулькав толстыми губами, он вытянул вдруг правую ручку – на правой ручке горели рубины и карбункулы – и стал говорить до того быстро, что Лежандр и Волков, открыв рты, стояли и ничего не переводили. Его речь была как пузырьки, которые всплывают на воде вокруг купающегося человека и так же быстро лопаются. Пузырьки всплывали и лопались – и наконец купающийся человек нырнул: граф Растреллий захлебнулся.Потом герцогу доложили: есть искусство изящное и самое верное, так что нельзя портрет отличить от того человека, с которого портрет делан. Ни медь, ни бронза, ни самый мягкий свинец, ни левкос не идут против того вещества, из которого делают портреты художники этого искусства. Искусство это самое древнее и дольше всего держится, ещё со времён даже римских императоров. И вещество само лезет в руку, так оно лепко, и малейший выем или выпуклость – оно всё передаёт, стоит надавить, или выпятить ладошкой, или влепить пальцем, или вколупнуть стилем, а потом лицевать, гладить, обладить, обровнять – и получается великолепие.Меньшиков с беспокойством следил за пальцами Растреллия. Маленькие пальцы, кривые от холода и водки, красные, морщинистые, мяли воздушную глину И, наконец, оказалось ещё следующее: лет двести назад нашли в итальянской земле девушку, девушка была как живая, и всё было как живое и верху и сзади. То была, одни говорили, статуя работы известного мастера Рафаила Рафаэль Санти (1483 – 1520) – великий итальянский живописец и архитектор.

, а другие говорили, что Андрея Верокия Верроккьо Андреа дель (наст. имя Ди Микеле Уони) (1435/1436 – 1488) – итальянский живописец, скульптор и ювелир.

или Орсиния.И тут Растреллий захохотал, как смеётся растущее дитя: его глаза скрылись, нос сморщился, и он крикнул, торопясь:– Но то была Юлия, дочь известного Цицерона, живая, то есть не живая, но сама природа сделала со временем её тем веществом. – И Растреллий захлебнулся. – И то вещество – воск.– Сколько за тую девку просят? – спросил герцог.– Она непродажна, – сказал Лежандр.– Она непродажна, – сказал Волков.– То и говорить не стоит, – сказал герцог.Но тут Растреллий поднял вверх малую толстую руку.– Скажите дуку Ижорскому, – приказал он, – что со всех великих государей, когда умирают, непременно делают по точной мерке такие восковые портреты. И есть портрет покойного короля Луи Четырнадцатого, и его делал славный мастер Антон Бенуа – мой учитель и наставник в этом деле, и теперь во всех европейских землях, больших и малых, остался для этого дела один мастер, и тот мастер – я.И пальцем ткнул себя в грудь и поклонился широко и пышно дуку Ижорскому, Данилычу.Спокойно сидел Данилыч и спросил у мастера:– А ростом портрет велик ли?Растреллий ответил:– Портрет мелок, как сам покойный французский государь был мал; рот у него женский; нос как у орла клюв; но нижняя губа сильна и знатный подбородок. Одет он в кружева, и есть способ, чтоб он вскакивал и показывал рукой благоволение посетителям, потому что он стоит в музее.Тут руки у Данилыча задвигались: он был малознающ в устройствах, но роскошен и любил вещи. Он не любил художества, а любил досужество. Но по привычке спросил, как бы из любознания:– А махина внутри или приделана снаружи, и из стали или железная – или какая?Но тут же махнул рукой и сказал:– А обычай тот глуп, чтоб персоне вскакивать и всякому бездельнику оказывать честь, да и не время мне сейчас.Но после краткого перевода Растреллий поймал воздух в кулак и так поднёс герцогу:– Фортуна, – сказал он, – кто нечаянно ногой наступит – перед тем персона встанет, всё то есть испытание фортуны.И тут наступило полное молчание. Тогда герцог Ижорский вынул из глубокого кармана серебряный футляр, достал из него зубочистку и почистил ею в зубах.– А воск от литья, от фурмов пушечных Фурм, фурма (от лат. forma) – чугунная труба для плавки. (Примеч. автора)

что остался, – на тот портрет годится? – спросил он потом.Растреллий дал гордый ответ, что нет, не годится, нужен самый белый воск, но тут вошла Михайловна.– Зовут, – сказала она.И Данилыч, светлейший князь, встал, распоряжаться готовый. 4 По Неве дуло два встречных ветра: сиверик – от шведов и мокряк – с мокрого места, и когда они встретились, тогда получился третий ветер: чухонский поперечень.Сиверик был прямой и курчавый, мокряк – косой, с загибом. Получился чухонский поперечень, поперёк всего. Он ходил кругами по Неве, очищая малое место, подымал седую бороду дыбом и потом вставал против мест и покрывал их.Тогда два молодых волка отстали от большой стаи в лесу за Петровским островом. Два волка бежали по притоку Невы, перебежали его, постояли и посмотрели. Они побежали по Васильевскому острову, по линейной дороге, и опять остановились. Они увидели шалаш и деревянную рогатку. В шалаше спал живой человек, укрывшись. Тут они обошли рогатку, они ровно побежали по узкой тропе, шедшей вдоль дороги. Миновали две мазанки и у самого Меньшикова дома спустились на Неву.Они осторожно спускались: были навалены камни, запорошены снегом, а кой-где и голые; они, волки, ставили нежно свои лапы. И побежали к жидкому лесу, который видели вдалеке.В одной избе загорелся свет, или он горел уже раньше, но только стал теперь ярче, потом в сумерках выскочил человек с мордастыми собаками, потом спустил их, и тут же закричал, и вскоре выстрелил из длинного ружья. Ганс Юрген был повар, а теперь береговой начальник, и это он выскочил из своей избы и выстрелил. Мордастые собаки были его доги. У него их было двенадцать собак.Волки прижались тогда задами ко льду, и вся их сила ушла в передние лапы. Передние лапы делались всё круче, всё сильней, волки всё более забирали пространства. И они ушли от собак.Потом выбежали на берег и мимо Летнего сада добежали до Ерика, Фонтанной речки. Тут они пересекли большую Невскую перспективную дорогу, которая на Новгород, мощёную, на ней лежали поперёк доски. Потом, перепрыгивая по болотным кочкам, они скрылись в роще по Фонтанной речке.А от выстрела он проснулся. 5 Всю ночь он трудился во сне, ему снились трудные сны.А для кого трудился? – Для отечества.Рукам его снилась ноша. Он эту ношу таскал с одного беспокойного места в другое, а ноги уставали, становились всё тоньше и стали под конец совсем тонкие.Ему снилось, что та, которую все звали Катериной Алексеевной, а он Катеринушкой, а прежде звали драгунской женой, Катериной Василевской, и Скавронской, и Мартой, и как ещё там, – вот она уехала. Он вошёл в палаты, и захотелось бежать – так всё пусто было без неё, а по палатам бродила медведица. На цепи, чернявая волосом, и большие лапы, тихий зверь. И зверь был к нему ласков. А Катерина уехала и сказалась неизвестной. И тут солдат и солдатское лицо, надутое, как пузырь, и в мелких морщинах, как рябь по воде. И он составил ношу и поколол солдата шпагой; тут у него заболело внизу живота, потянуло аж в самую землю, но потом отпустило, хоть и не всё. Всё-таки он солдата сволок под мышки и слабыми руками стал разыскивать: расклал на полу и прошёл горячим веником по спине. А тот лежит смирно, а кругом хозяйство и многие вещи. Как стал водить веником по солдатской спине, так самого пожгло по спине и сам ослабел и изменился. Стало холодно и боязно, и он заходил ногами как бы не по полу. И солдат высоким голосом всё кричал, его голосом, Петровым. Тут стали стрелять издалека шведы, и он проснулся, понял, что это не он пытал, а его пытали, и сказал, как будто всё это писал письмо Катерине:– Приезжай посмотреть, как я живу раненый, на моё хозяйство.Проснулся ещё раз и очутился в сумерках, как в утробе, было душно, натопили с вечера.И он полежал без мыслей.Он переменился даже в величине, у него были слабые ноги и живот пустынный, каменный и трудный.Он решил не вносить ночные сны в кабинетный журнал, как обычно делал: сны были нелюбопытны, и он их побаивался. Он боялся того солдата и морщин, и неизвестно было, что солдат означает. Но нужно было и с ним справиться.Потом в комнате несколько рассвело, как будто повар помешал ложкой эту кашу.Начинался день, и хоть он больше не ходил по делам, но как просыпался, дела словно бродили по нём. Пошёл словно в токарню – доточить штуку из кости – остался недоточенный досканец Ларец.

.Потом словно бы пора ехать на смотрение в разные места – сегодня авторник, не церемониальный день, дожидаются коляски, наряд на все дороги. Калмыцкую овчину на голову – и в Сенат.Сенату дать такой указ: на виске не тянуть более разу и веником не жечь, потому что если более и жечь веником, то человек меняется в себе и может себя потерять.Но дела его быстро оставили, не доходя до конца, и даже до начала, как тень. Он совсем проснулся.Печь была натоплена с вечера так, что глазурь калилась и как на глазах лопалась, как будто потрескивала. Комната была малая, сухая, самый воздух лопался, как глазурь, от жары.Ах, если б малую, сухую голову проняла бы фонтанная прохлада!Чтобы фонтан напружился и переметнул свою струю – вот тогда разорвало бы болезнь.А когда всё тело проснулось, оно поняло: Петру Михайлову приходит конец, самый конечный и скорый. Самое большее оставалась ему неделя. На меньшее он не соглашался, о меньшем он думать боялся. А Петром Михайловым он звал себя, когда любил или жалел.И тогда глаза стали смотреть на синие голландские кафли, которые он выписал из Голландии, и здесь пробовал такие кафли завести, да не удалось, на эту печь, которая долго после него простоит, добрая печь.Отчего те кафли не завелись? Он не вспомнил и смотрел на кафли, и смотрение было самое детское, безо всего.Мельница ветряная,и павильон с мостом,и корабли трёхмачтовые,и море.Человек в круглой шляпе пумпует из круглой пумпы, и три цветка, столь толстых, как бы человеческие члены. Садовник.Прохожий человек, кафтан в талью, обнимает толстую жёнку, которой приятно. Дорожная забава.Лошадь с головой как у собаки.Дерево, кудрявое, похожее на китайское, коляска, в ней человек, а с той стороны башня, и флаг, и птицы летят.Шалаш, и рядом девка большая, и сомнительно, может ли войти в шалаш, потому что не сделана пропорция.Голландский монах; плешивый, под колючим деревом читает книгу. На нём толстая дерюга, и сидит, оборотясь задом.И море.Голубятня, простая, с колонками, а колонки толстые, как колена. И статуи и горшки. Собака позади, с женским лицом, лает. Птица сбоку делает на краул крылом.Китайская пагода прохладная.Два толстых человека на мосту, а мост на сваях, как на книжных переплётах. Голландское обыкновение.Ещё мост, подъёмный, на цепях, а выем круглый.Башня, сверху опущен крюк, на крюке верёвка, а на верёвке мотается кладь. Тащат. А внизу, в канале, лодка и три гребца, на них круглые шляпы, и они везут в лодке корову. И корова с большой головой и ряба, краплёная.Пастух гонит рогатое стадо, а на горе деревья, колючие, шершавые, как собаки. Летний жар.Замок, квадратный, старого образца, утки перед замком в заливе, и дерево накренилось. Норд-ост.И море.Разорённое строение или руины, и конное войско едет по песку, а стволы голые, и шатры рогатые.И корабль трёхмачтовый и море.И прощай, море, и прощай, печь.Прощайте, прекрасные палаты, более не ходить по вас!Прощай, верея, верейка! На тебе не отправляться к Сенату!Не дожидайся! Команду распустить, жалованье выдать!Прощайте, кортик с портупеей!Кафтан!Туфли!Прощай, море! Сердитое!Паруса тоже: прощайте!Канаты просмолённые!Морской ветер, устерсы!Парусное дело, фабрические дворы, прощайте!Дело навигацкое и ружейное!И ты тоже прощай, шерстобитное дело и валяное дело! И дело мундира!Ещё прощай, рудный розыск, горы, глубокие, с духотой!В мыльню сходить, испариться!Малвазии выпить доктора запрещают!Ещё прощай, адмиральский час Адмиральский час – 11 часов перед обедом. В этот час кончались присутствия всех коллегий, в том числе и адмиралтейской; члены ( и Пётр) заходили в австерию выпить водки. (Примеч. автора.)

, австерия, и вольный дом, и неистовые дома, и охотные бабы, и белые ноги, и домашняя забава! Та приятная работа!Петергофский огород, прощай! Великолуцкие грабины, липы амстердамские!Прощайте, господа иностранные государства! Лев Свейский, Змей Китайский Гербы шведский и китайский.

!И ты тоже прощай, немалый корабль!И неизвестно, на кого тебя оставлять!Сыны и малые дочки, потроха, потрошонки, все перемёрли, а старшего злодея сам прибрал! В пустоту приведут!Прощай, Питер-Бас Питер-Бас – заведующий работами, смотритель, мастер (голл. bass). Цеховое звание. Пётр получил его в Саардаме. Курс от корабельного подмастерья до баса он прошёл всего в два дня. Явный парад. (Примеч. автора.)

, господин капитан бомбардирской роты Пётр Михайлов В таком звании Пётр I завершил Азовский поход (1696).

!От злой и внутренней секретной болезни умираю! И неизвестно, на кого отечество, и хозяйство, и художества оставляю!Он плакал без голоса в одеяло, а одеяло было лоскутное, из многих лоскутьев, бархатных, шёлковых и бумазейных, как у деревенских детей, тёплое. И оно промокло с нижнего краю. Колпак сполз с его широкой головы; голова была стриженая, солдатская, бритый лоб.Камзол висел на вешалке, давно строен, сроки прошли, и обветшал. К службе более не годится.А через час придёт Катерина, и он знал, что умирает из-за того, что её не казнил, и даже допускает в комнату. А нужно было её казнить, и тогда бы кровь получила облегчение, он бы выздоровел. А теперь кровь пошла на низ, и задержало, и держит, и не отпускает.А запечного друга, Данилыча, тоже не казнил и тоже не получил облегчения.А человек рядом, в каморке, замолчал, не скрыпит пером, на счётах не брякает. И не успеть ему на тот гнилой корень топор наложить. Прогнали уже, видно, того человечка из каморы, некому боле его докладов слушать.Миновал ему срок, продали его, умирает солдатский сын Пётр Михайлов!Губы у него задрожали, и голова стала на подушке запромётываться. Она лежала, смуглая и не горазд большая, с косыми бровями, как лежала семь лет назад голова того, широкоплечего, тоже солдатского сына, голова Алексея, сына Петрова.А гнева настоящего не было, гнев не приходил, только дрожь. Вот если б рассердиться; он бы рассердился, пощекотала б тогда ему темя хозяйка – он бы поспал и тогда бы выздоровел.И тут на башню того замка, на которой моталась кладь на верёвке, на ту синюю кафлю – вылез запечный таракан. Вылез, остановился и посмотрел.В жизни было три боязни, и все три большие: первая боязнь – вода, вторая – кровь.Он в детстве боялся воды, у него от этой мути, от надутия больших вод подступало к горлу. И он за то полюбил ботик, что ботик – были стены, была защита от полой воды. И потом привык и полюбил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95