А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Не надолго, — подумал Ренилл.— Хотел бы я сказать то же и о себе, — отвечал второй плантатор. — Мы в Алмазном Листе по наивности своей доверяли нашим желтым и дождались, пока сборщики убили надсмотрщика, подожгли склады и начали подбираться к самому дому. Пришлось бежать, побросав, что успели, в пару саквояжей. Если бы не наши щедрые соседи, питались бы теперь тощей бараниной, чечевицей да лепешками, как многие другие. — Он жестом указал на соседние столы. Сам в'Икве, как и его соседи по столику, отобедал супом, паштетом из трюфелей, консервированной гусятиной, солеными лорберами, и кушал на десерт отборные вонарские персики; запивая их отличным вином из погребов Бевиаретты.— Мы счастливы поделиться с менее удачливыми соотечественниками, — радостно объявила Тиффтиф. — Правда, на всех у нас не хватит, и уж конечно, невозможно прокормить всех мелких лавочников, которые набились сюда! Но мы с Ниеном на все готовы ради друзей. — Нам не приходится жаловаться на судьбу, — вмешалась похожая на мышку жена Квисса, Эвлина. — Как-никак мы живы, и нам ничего не грозит… Ничего не грозит? — молча подивился Ренилл.— Нам еще повезло, — продолжала Эвлина. — Вспомните других. Лаилль — бедная Лаилль Бозире. Убита собственными сборщиками, а Лазурина сожжена. Геринн и Оуэн Миллайны с тремя детьми погибли, и Голубой Приют превратился в пепелище. И в Сокровищнице та же история. И в Звезде Мандиджуур. Скольких уже нет… — Ее голос прервался.За столом воцарилось молчание, которое прервал Ренилл, спросив:— А что с Бевиареттой? В каком настроении вы оставили наших сборщиков, дядя?— Меня не интересовало их настроение. — Ниен надменно вздернул подбородок. — Да и кто их разберет? До нашего отъезда случилось… несколько мелких, незначительных происшествий. Однако когда мы уезжали, желтые вели себя смирно и прилично — в большинстве. И лучше для них продолжать в том же духе, иначе, когда мы вернемся, им придется отвечать перед военными властями. Откуда такая уверенность, что тебе будет, куда возвращаться? Вслух Ренилл спросил только:— Были пострадавшие?— Семь или восемь помятых желтых.— А Зилур?— Это твой престарелый любимчик, племянник? За решеткой, надо полагать.— Что ты сделал, дядя? — Ренилл приложил все усилия, чтобы не закричать.— Выполнил свой долг, как обычно. Старый Зилур — надо сказать, его испортили недопустимой снисходительностью — избалован, как модная красотка. Как бы то ни было, ты знаешь, что ему не раз было сказано бросить эту чушь с Дворцом Света, или по крайней мере, держать свои суеверия при себе. Однако (старикан упорствовал в своем дурачестве: продолжал изливать этот устаревший бред в уши любого желтого щенка, у которого хватало терпения посидеть смирно — а такое демонстративное непослушание, как ты, конечно, понимаешь, нельзя оставлять безнаказанным. Так что мне пришлось уведомить совет графства, и вскоре после этого твоему дружку умури было предъявлено обвинение. Он не потрудился отрицать его — ты не представляешь себе эту наглую рожу, племянник! — И естественно, был осужден.— Естественно… — Ренилл подавил порыв ударить дядюшку. — И что же?— И он был приговорен к шести месяцам заключения.— Понятно. Значит, Зилур за решеткой в АфаХаале?— Нет. Если срок заключения превышает девяносто Дней, заключенного переводят в Исправительное Заведение ЗуЛайсы.— Разумеется, как того и заслуживает столь закоренелый преступник.На самом деле это не такая уж и плохая новость. Здесь в городе, как прикинул Ренилл, влияния заместителя второго секретаря может оказаться достаточно, чтобы добиться немедленного освобождения Зилура. Если, конечно, сам он вместе со своим влиянием переживет предстоящую атаку мятежников. И если Зилур, в его-то годы, переживет даже столь краткое пребывание в тюрьме. Ах, как приятно было бы врезать кулаком по самоуверенной, добродетельной физиономии дядюшки!— Я считаю своим долгом предупредить тебя, племянник, что когда старика выпустят, я не позволю ему вернуться в Бевиаретту. Думаю, даже приплати ты ему, он туда не вернется! — Ты можешь счесть мое решение жестоким, однако я убежден в его справедливости. — Ниен скрестил руки на груди. — Мне приходится думать о благополучии общества.— Разумеется, дядя. Требования морали. Ты не допустишь, чтобы этот развратитель юношества, этот сосуд зла, эта коварная змея изливала свой яд в Бевиаретте.— По-твоему, это повод для шуток? Ты бы, пожалуй, еще и поощрил его наглость. Не прикажешь ли выстроить для старого идиота мраморную школу и платить ему стипендию?— Между прочим…— О, прошу вас, оставьте эти мрачные темы, — вмешалась заскучавшая Цизетта. — Почему бы нам не поговорить о чем-нибудь приятном! — Я поддерживаю просьбу племянницы, — заявила Тиффтиф. — Мы за столом, и я не желаю слушать подобных разговоров.Громкий удар гонга разнесся по залу. Все смолкли. Звук повторился. Он, казалось, доносился сверху, словно гонг был подвешен прямо над крышей.— Что это? — Цизетта вцепилась в локоть второго секретаря Шивокса.В ответ Шивокс взмахнул рукой, призывая к молчанию — без всякой надобности. На несколько секунд пораженные вонарцы замерли, прислушиваясь, затем, не сговариваясь, вскочили и бросились к окнам.Небо над резиденцией пылало багрянцем. Из огненного облака, повисшего прямо над крышей, гремели оглушительные удары гонга.— Что это? — Тиффтиф схватила Ренилла за руку. Сыны. Тот кошмарный первый жрец. То существо из храма. Вслух Ренилл осторожно сказал:— Какое-то атмосферное явление, Тиффтиф. Электрический разряд вызывает свечение пылевых облаков… или рой светящихся насекомых… полярное сияние… или может быть…— Ты что, считаешь меня дурой?! Лжец! Что это такое? — голос Тиффтиф сорвался на визг. — И что это за звуки!? Грохот выстрелов с улицы, прорвавшийся сквозь оглушительный звон гонга, не дал ему ответить. Издалека донеслись грозные крики. Во дворе резиденции начиналось столпотворение — все ее обитатели рвались наружу.— Бери Цизетту и всех женщин, которых сможешь собрать, и уходите в подвал, — приказал Ренилл. — Это самое безопасное место при атаке.— При атаке?.. Они не посмеют… И что это за шум? — В подвал, Тиффтиф. Шевелись. — Он отцепил ее пальцы от своего рукава.Через минуту Ренилл был на стене с винтовкой в руках. Сверху ему был виден был проспект Республики, по которому бежали последние вонарцы, до сих пор медлившие укрыться в резиденции. Их отступление прикрывали два взвода Второго Кандерулезского. Следом в Малый Ширин ворвалась ревущая толпа зулайсанцев, и солдаты погибли. Пули винтовок и мушкетов не остановили нападающих, однако артиллерия оказалась действеннее. Толпа с ворчанием откатилась назад. Резиденция отбила прямую атаку, но приготовления к осаде продолжались всю ночь.С рассветом гонг смолк, багровое сияние померкло, и начался обстрел. Кроме редких мортирных ядер и картечи на крышу и во двор резиденции летели горшки с грязью, поленья, мотки проволоки, каретные рессоры, а над головами свистели мушкетные пули. Сквозь этот тяжелый ливень прорвалась пара почтовых голубей, уносивших послания в Бхишуул. Если посланцы-люди не сумели вырваться или струсили, может быть, хоть птицы сумеют донести призыв о помощи.Внешняя стена и земляные укрепления пока сдерживали атаку. Однако здание, примыкавшее к укреплениям, оказалось уязвимо, что выяснилось к полудню, когда снаряд мортиры выбил окно верхнего этажа и взорвался у ног Эвлины в'Икве, убив ее на месте. Это заставило осажденных покинуть верхние этажи, но через несколько часов стало ясно, что и внизу небезопасно. Круглые ядра пробивали кирпичную стену, но еще более смертоносными оказались прицельные выстрелы из мушкетов, которые к концу дня унесли жизни десяти вонарцев.Обороняющиеся тоже вели прицельный огонь с бастионов по мелькавшим в окрестных домах подвижным фигурам. Урон, нанесенный противнику, трудно было оценить, но тем не менее решительного штурма пока не последовало. Зулайсанцы не решались на прямую атаку. То ли побаивались, то ли рассчитывали подорвать боевой дух осажденных, затягивая ожидание.Солнце зашло, и вонарцы вздохнули с облегчением. Не в обычае их светолюбивых врагов было вести военные действия в темноте. Однако радость оказалась недолгой. На смену дневному свету вернулось багровое свечение ночных облаков. Гонг молчал, но небесный огонь разжигал злобу зулайсанцев. Перестрелка продолжалась.В ночи то и дело гремели выстрелы пушек. Туземные саперы под покровом темноты начали рыть подкопы. Мало кто из вонарцев спал в эту ночь.На рассвете огонь мушкетов стал чаще, и к нему прибавился ливень стрел. Авескийские лучники с отменной точностью направляли горящие стрелы на склады с зерном и дровяные сараи. Начинающиеся пожары быстро гасили, но запасы воды в резиденции были не бесконечны. Угроза жажды стала еще страшней, когда через стену полетели куски падали и отбросов. Некоторые из этих снарядов попадали в колодец. Их поспешно извлекали — то, что удавалось извлечь. Над колодцем устроили навес из досок и брезента, но были все основания опасаться заражения, и отныне всю питьевую воду приходилось тщательно кипятить.— Полагаю, надо ожидать штурм сегодня ночью или на рассвете, — сообщил Ренилл протектору. Удар ядра в стену соседней конюшни поставил точку во фразе, но ни один из собеседников даже не вздрогнул. За три дня постоянной канонады осажденные привыкли к грохоту орудий.— Почему вы так думаете? — небритые щеки во Трунира запали и казались бледными даже в мягком свете свечи. Было еще далеко до заката, но тяжелые щиты на окнах отгораживали от света так же, как и от свежего воздуха, по всей резиденции горели лампы. С начала осады протектор позволял себе в сутки не более четырех часов сна. Его усилиями пестрая толпа штатских превратилась за эти дни в боеспособный оборонительный отряд, но такая нагрузка сказывалась и на здоровье протектора, и на его темпераменте.— Из-за небесной танцовщицы Нуумани, — объяснил Ренилл.— А?— Сегодня Нуумани встречается с луной — то есть положение луны совпадает с созвездием и…— Что вы несете, Чаумелль?— Авескийцы считают, что Танец Нуумани с Луной знаменует благосклонность небес. Это благоприятствует началу рискованных предприятий.— Они серьезно воспринимают этот бред?— Весьма серьезно, сэр.— Предполагая, что вы знаете, о чем говорите, я удвою посты. А вы, пока еще светло, возьмите несколько человек и осмотрите подвалы.Ренилл кивнул. Зулайсанские саперы за эти дни несомненно могли проложить ходы к нижнему этажу здания. Протектор разместил часовых во всех погребах и подвалах, но часовые могут и задремать, так что дополнительный обход не помешает.— Я возьму в'Икве и Зувилля со слугами, если они свободны, — сказал Ренилл.— Его лакей… как там его..?— НайВук.— Да, верно. Лакей ночью дежурил на стене, и сейчас от него будет мало проку. И еще один… повар, кажется… в БЗ, на сегодня освобожден от службы.Банкетный зал, или БЗ, как его теперь называли, с началом осады был превращен в госпиталь и быстро наполнялся ранеными. Запас бинтов и обезболивающих подходил к концу. Учитывая знойное авескийское лето и первобытные условия импровизированного госпиталя, рана, требующая ампутации, автоматически означала смертный приговор. На площадке у банкетного зала уже появилось несколько свежих могил.— А как насчет вашего дяди? — предложил протектор.— Он не годится, — возразил Ренилл. — Поставьте его на пост, так он, заметив незнакомого авескийца, закричит: «Эй, парень, ну-ка, живо сюда и объясни, чем ты тут занимаешься, живо!». Я сам слышал.— Научится. — Во Трунир позволил себе сдержанно улыбнуться. — Дайте ему шанс. И начните с подвала самой резиденции. Там настоящий лабиринт, самое слабое наше место.— Слушаюсь. От Восемнадцатого никаких вестей?— Никаких.— Вы думаете, они получили известие?— Скорее всего. Хотя бы один из посыльных должен был добраться. Через несколько дней получим подкрепление. Если продержимся так долго. Вслух Ренилл сказал:— Так, я займусь погребами. Да, еще мадам Зувилль просила вашего разрешения на организацию Женского вспомогательного отряда БЗ…— Сиделки для госпиталя? Прекрасно.— Учебно-игровой группы для детей…— Очень хорошо.— И дамского стрелкового отряда.— Что?!— Мадам Зувилль объявила, что она и еще кое-кто из женщин отлично стреляют и вполне способны оказать помощь в обороне резиденции.— Очаровательная была бы картина!— Мадам Зувилль высказывалась на эту тему весьма решительно.— Вы хотите сказать, что она серьезно допускает такую возможность?— По-моему, да.— Мы не можем терять время на подобные глупости.— Я склонен прислушаться к ее доводам.— Значит, вы сами лишились способности рассуждать. Даже если она бьет без промаха… допустим. Она, видимо, не понимает, что стрелять зверушек или птичек на берегу Золотой Мандиджуур — совсем не то же самое, что стрелять в человека, который, кстати, может и сам ответить выстрелом. Супруга Зувилля не дура — она должна осознавать, что женщины, даже современного, мужественного типа, просто не годятся для боевых действий. А если нет, придется вам ей это объяснить.— Сомневаюсь, что мне удастся ее переубедить, протектор. Она захочет лично побеседовать с вами.— У меня нет ни времени, ни желания.— Она, вероятно, будет настаивать. Эта дама славится твердостью характера.— Избавьте меня от амазонок, воительниц и всех женщин, забывших свой пол. У нас есть заботы поважнее.— Я сообщу мадам Зувилль ваше мнение, протектор. Вероятно, вы скоро увидите ее саму.— Не сомневаюсь. И хватит об этом, Чаумелль. Найдите себе людей и начинайте. —Ренилл вышел из кабинета. Внизу, в относительной прохладе прихожей, он нашел Зувилля и недавно овдовевшего в'Икве, и сообщил им задание. Пара рекрутов из числа писцов счетной палаты присоединились к отряду, который первым делом спустился в подвал резиденции — сложный лабиринт складов, прачечных и чуланов, который уже обходили трое часовых. Никто из охраны не видел и не слышал ничего, достойного внимания. На стенах не обнаружилось ни трещин, ни иных признаков разрушения.Из резиденции через забитый, пропеченный солнцем двор перешли в банкетный зал-госпиталь. Окна здесь были заставлены щитами, и глаза отдыхали в приятном полумраке. Зато жара стояла немилосердная. Застоявшийся воздух пропах кровью, потом, экскрементами, рвотой, грязным бельем, грязными телами и гангреной. Одного из писцов вырвало. Ренилл мучительно сглотнул, сдерживая тошноту, и постоял, часто дыша, пока глаза не привыкли к темноте. Тогда он неохотно осмотрелся.Огромный стол и множество стульев, стоявшие здесь прежде, исчезли. Их драгоценная древесина, несомненно, пошла на баррикады или сгорела в ночных кострах часовых. Зал был забит лежаками, кушетками, матрасами и перинами, на которых лежали больные и раненые. Сколько же их! Всего три дня в осаде, а госпиталь уже забит десятками несчастных, многие из которых, несомненно, обречены. Сколько же человек окажется здесь через несколько дней? Ни одного, если авескийцы прорвут оборону. И всего два врача на всю резиденцию. Слишком мало.Горсточка добровольных сиделок. Нехватка медикаментов. Жара, вонь, мухи.Тысячи мух повсюду, их басовитое жужжание перекрывает стоны раненых и еле слышные мольбы: о помощи… о воде… о смерти… Кое-где над беспомощными телами добровольцы с пушистыми метелками отгоняют мух, но их хватает не на всех. Далеко не на всех. Обнаглевшие паразиты: крысы, падальщики, змеи и аспиды — повсюду. Хватают еду с тарелок страдальцев и жиреют на этой добыче.Обход спустился в погреб, удостоверился, что охрана начеку и стены целы. Дальше перешли в ближайший склад, потом в «Блокгауз» — трехэтажный муравейник архивов и кабинетов. В подвале блокгауза они нашли на полу убитого часового, пару вполне живых туземцев-саперов и солидную дыру в стене, ведущую в темный тоннель. Два пистолетных выстрела, оглушительно прогремевших в низком погребе, покончили с саперами. Один из писцов побежал за рабочими, которые скоро появились, вооруженные мастерками и ведрами с раствором. Выломанные из стены камни быстро вернули на место и укрепили досками и подпорками. Но туннель никуда не делся и оставался постоянной угрозой — следовательно, подвал придется круглые сутки охранять.Других признаков вражеского вторжения в этот день не обнаружили. Однако обширный периметр крепости предоставлял множество мест для подведения мин. Противник не сидел сложа руки, и новый прорыв был всего лишь делом времени.Спустился вечер, и душная тьма залила город. На небо взошла луна, обняла Нуумани, и начался небесный танец. С земли танцоров приветствовало пение человеческих голосов, и Ренилл во Чаумелль, единственный из внимающих ритмичной мелодии вонарцев, узнал Гимн Богине, который обычно звучал во время двухдневного Празднества Танца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41