Пока золотой ручеек не прервется, никто из его домочадцев может не опасаться обвинения в колдовстве. Рунке поднялся на помост, получил свою долю аплодисментов и почетный знак из рук верховного судьи. Ответная благодарность оказалась пугающе длинной, но, наконец, он вернулся на свое место. Следующим был ландграф Лартцль ЛиЗозинз, речь которого почти слово в слово повторяла выступление предыдущего оратора. Далее шла почтенная баронесса Нилви ЛиОрмслер, украсившая свое выступление слезами благодарности. Почтенная Бидр ЛиВенцлоф — то же самое. Одна за другой, один за другим — бесконечная вереница благодарностей.
Леди Эстина уже не слышала однообразных восхвалений. Скука, скука, скука… Мысли где-то блуждали. Церемония, продолжалась. Только звук собственного имени вывел женщину из оцепенения.
Ее очередь.
Сердце забилось чаще. Эстина поднялась с места. Ее глаза обратились к мужу, и она увидела, как он улыбнулся. В ответ ее лицо расплылось в широкой улыбке. Смешок снова рвался из груди, но она сумела сдержать его.
Подбородок вверх, пристойно радостная улыбка на месте. Она прошуршала платьем через зал, изящно подобрав длинную юбку, поднялась по ступеням. Еще несколько шагов, и она — лицом к лицу с верховным судьей. Она почти забыла, как он высок, как проницательны его прозрачные глаза. Но сегодня Эстина не чувствовала страха. Сегодня она не боялась ничего и никого. Поразительный голос судьи накатил подобно, волне. Даже сейчас она разбирала только обрывки фраз.
Достойная баронесса Эстина ЛиХофбрунн… член лиги Союзников… служба обществу… замечательные достижения… верность, великодушие и чувство долга… в знак признания…
Он протягивал ей маленькую белую кокарду — еще одну, в дополнение к ее все разрастающейся коллекции. Эстина приняла ее с широкой, ослепительной улыбкой, которая по непонятной причине вызвала вертикальную морщинку между бровей верховного судьи. Эстина не ощутила ни малейшего беспокойства. Никогда она не чувствовала себя лучше. Из горла вырвался звонкий смешок. Зрители, приняв его за признак волнения, сочувственно засмеялись в ответ.
— Ну, я не знаю, что сказать. — Это была истинная правда, потому что слова заготовленной речи вылетели из памяти. Но Эстина не встревожилась, потому что голос ее словно обрел собственную волю, и это ничуть не смущало ее. Она кокетливо тряхнула головой. — Наверное, я должна сказать, что не достойна такой чести. Именно так должна говорить скромная женщина, и муж одобрил бы меня. Потому что мой муж, знаете ли, почитает скромность главной добродетелью женщины, наряду с послушанием и благопристойностью, а мой муж всегда прав. Верно, Крейнц?
Слушатели снова рассмеялись. Крейнц натянуто улыбнулся.
— Но правдивость — тоже огромная добродетель, — заметила Эстина, когда смех умолк, — и правдивость вынуждает меня сказать, что я вполне достойна этой чести — еще как достойна. Я заслуживаю ее, как никто другой. Право, не думаю, чтобы кто-нибудь заслуживал ее хоть вполовину настолько, как я. Хотите знать, почему?
Она оглядела лица, на которых большими буквами было написано изумление.
— Потому что никто здесь не страдал так, как я, — поведала им Эстина. — Никто не подвергался таким ужасным преследованиям, как я. Слушайте, если бы вы знали, что мне пришлось вынести в последнее время, вы бы не совали мне эту смешную нашивочку, вы бы поставили мне памятник на площади Сияния! Вы бы называли в мою честь здания, корабли, детей и все такое! Понимаете, мне дорого стоили мои отвага и великодушие. Я претерпела ужасные и незаслуженные мучения. Хуже того, меня преследовало привидение. Вы не понимаете, о чем я говорю, так что я объясню. Все вы помните — ну, кто помоложе, вроде Киселька Квисельда.
Может и не помнить, но большинство помнит, что я когда-то была замужем за колдуном, благородным ландграфом Равнаром ЛиМарчборгом. В основном благодаря моему свидетельству он и предстал перед правосудием тринадцать лет назад, и за это меня справедливо восхваляют.
Но разве мне дали почивать на заслуженных лаврах?
Нет, не дали. Недавно Равнар вернулся, чтобы мучить меня! Представляете, он вел себя, словно несправедливо обиженный. Жаловался, будто я лжесвидетельствовала, когда присягала, что видела его за колдовскими обрядами. Ну, правда, я никогда не видела этого собственными глазами, но разве это важно? Ведь всем известно, что он был виновен . Все это знали, хоть он и притворялся таким добродетельным. А сам был жестоким, бесчувственным чудовищем — никто не знал этого лучше меня. Он никогда обо мне не думал! Он был виновен! И когда я, тринадцать лет назад, предстала перед Белым Трибуналом и присягнула, что он виновен, я служила высшей правде! Так сказал мне судья ЛиГарвол, а кому лучше знать, как не ему! И все равно было ясно, что Равнара не спасти, так разве я виновата, что спасала себя? Кто из вас поступил бы на моем месте иначе?
А за остальное я не в ответе. Мне очень жаль, что его подвергли Великому Испытанию, правда, но ведь это не моя вина. И за его мальчишек я не отвечаю. Тем более что они тоже были ко мне жестоки, и наверняка занимались колдовством вместе с отцом. Они были ужасно на него похожи! Так что сами видите, — закончила Эстина, — я ничем не заслужила таких страданий. Если бы не искусство опытного врача, не знаю, дожила ли бы я до сегодняшнего дня. Я претерпела ужасные страдания ради своей страны. Я принесла в жертву больше, чем любой из вас, и потому знаю, что заслуживаю этих почестей, и еще большего.
Эстина замолчала, тяжело переводя дыхание. Несколько секунд не было слышно ни звука: ни шепота, ни кашля, ни даже вздоха. Какое странное, право, молчание. Почему ей не хлопают? Среди множества окаменевших лиц Эстина отыскала взглядом лицо мужа. То, что она увидела на этом лице, заставило ее похолодеть.
Удивительное выражение, почти страшное. Почему, ради всего святого, он смотрит на нее, словно на какую-то гадкую диковинку в палатке шарлатана? Почему его губы кривятся в гримасе отвращения, а в глазах горит… что? Презрение? Ужас? Что он мог увидеть или услышать?
Она мысленно прокрутила в голове все, что сказала вслух, и только теперь, кажется, поняла смысл сказанного. И поняла, что натворила.
Губы Эстины двигались, но с них не срывалось ни звука. Голос, минуту назад звучавший так свободно и легко, застревал в сведенном судорогой горле. А ей так нужно было заговорить, взять обратно те безумные слова.
Я не понимала, что говорю , — хотелось выкрикнуть ей. — Это все неправда! Я обезумела. Была пьяна. Меня околдовали!
Она снова попыталась заговорить, все так же безуспешно, и ее охватила паника. Эстина знала, что погибла, если не заставит их понять.
Но они и так понимают , — произнес внутри нее спокойный, смутно знакомый голос. — Прекрасно понимают .
Кошмар. Опять вернулись кошмары. Вот-вот появится Равнар ЛиМарчборг и назовет ее глупой куколкой. Страшно, но ведь это все только снится. Эстина крепко зажмурилась. Через мгновение открыв глаза, она обнаружила, что картина перед ней осталась неизменной — и ужасающе реальной. Нет… кое-какие перемены были. На лицах некоторых слушателей изумление медленно сменялось враждебностью. А Крейнц… его лицо… его взгляд… хуже, чем ярость, хуже, чем презрение, его взгляд стал таким…
Чужим . Тот же спокойный, правдивый, до боли знакомый голос. Непричастным .
И она поняла, без тени сомнения, что больше не существует для Крейнца. Он никогда ее не простит, никогда больше не будет ее мужем. Между ними навсегда оборвана всякая связь.
Она невольно отвернулась — и тут же наткнулась на непроницаемый взгляд верховного судьи. Уже сейчас, подумалось ей, он представляет, как проводит Великое Испытание. Ей вскоре представится возможность узнать, как это бывает на самом деле.
Как-никак она публично призналась в преднамеренном лжесвидетельстве, которое привело к казни благородного ландграфа и его сыновей. Она зашла настолько далеко, что обвинила самого верховного судью Белого Трибунала. «Так сказал мне судья ЛиГарвол…» Эта оговорка превратила его в смертельного врага Эстины, и вряд ли она долго проживет после этой оплошности. Женщина судорожно всхлипнула.
Лицо ЛиГарвола не дрогнуло. Как видно, привычка давно сделала его невосприимчивым к самым разнообразным проявлениям человеческого горя. Эстина не могла терпеть эту беспощадную суровость. Все они уставились на нее как на какого-то мерзкого монстра, все, все ненавидели ее, и это было невыносимо. Горько плача, Эстина попятилась от верховного судьи к самому, краю сцены. Там она повернулась и, спотыкаясь, сбежала по ступеням, внизу подобрала юбку и бросилось к выходу из Зала Торжеств. Она прошмыгнула мимо рядов молчаливых гостей, все время ожидая, что ее остановят, но никто и не попытался ее задержать. Эстина метнулась к открытой двери, ведущей в милосердно пустынные коридоры. Бежать, бежать, и вот она уже в вестибюле и снаружи, в залитом яростным светом крепостном дворе. Тут Эстина остановилась и растерянно огляделась. Множество карет, целые сотни, свою не отыщешь и за час, а ей надо было выбраться отсюда немедленно .
— ЛиХофбрунны! — она едва узнала голос, вырвавшийся из ее горла, таким пронзительным, диким и хриплым он оказался. Ни следа той мягкости и благозвучия, которых Крейнц требовал от женщины. — ЛиХофбрунны!
— Здесь, миледи. — Она увидела перед собой домашнего слугу, заметила, как округлились глаза парня при виде ее заплаканного лица.
— Отвезите меня домой, — приказала Эстина. Он не двинулся с места, стоял, словно остолбенев, и ее голос сорвался на визг: — Домой!
— Сию минуту, миледи.
Эстина пошла за ним к карете ЛиХофбруннов, не сразу заметив, что повторяет на каждом шагу, как заведенная:
— Домой, домой, домой.
Она забралась в карету, и дверь за ней закрылась. Кучер щелкнул кнутом, и карета двинулась, быстро унося ее из крепости, сквозь каменную арку в туман, окутавший город.
— Домой. Домой. Домой, — слышала она собственный голос. Она еще отметила, что карета простучала по мосту Пропащих Душ, но потом потеряла всякое представление о месте и времени… Туман надежно скрывал улицы. Эстина не представляла, где находится.
— Домой. Домой. Домой.
У тебя больше нет дома. Все тот же неотвязный внутренний голос, но теперь она узнала его. Немного удивилась отсутствию стрелианского выговора, но металлические интонации точно указывали на владельца голоса. Эстина высунула голову в открытое окно, полной грудью вдохнув холодный зимний воздух и крикнула невидимому кучеру:
— Вези на Солидную площадь!
Карета остановилась, и леди Эстина соскочила на землю. Нужный дом находился прямо перед ней, над дверью горел фонарь, занавешенные окна светились в темноте. Жильцы дома еще не спят! Бросившись к порогу, она что было силы заколотила в дверь, готовая, если понадобится, призвать на помощь кучера. Однако открыли ей почти сразу. Перед ней стоял все тот же домовладелец, глядя на нее изумленным глазами.
Эстина молча оттолкнула его с дороги, бросилась через мраморную прихожую к незапертой двери и подобно вихрю ворвалась в апартаменты доктора Фламбески.
Маленькая приемная была пуста. В отличие от комнаты за ней. Леди Эстина задержалась на пороге. Что-то было по-другому, нежели ей запомнилось, и она потратила несколько секунд, чтобы разобраться, в чем дело. В прошлый раз полу мрак скрадывал все цвета. Сегодня же теплый свет лампы подчеркивал богатую яркость занавесей и толстых ковров под ногами. Доктор Фламбеска сидел за столом с пером в руке, положив перед собой толстую книгу. Увидев его руку, она окончательно утвердилась в мысли, что стрелианец совсем молод. Его же обращенное к ней лицо по-прежнему скрывалось под широкими полями шляпы.
— Что вы со мной сделали? — вырвалось у Эстины. Ответа не последовало, и она ответила сама: — Вы меня погубили!
— На что именно вы жалуетесь, миледи? — поинтересовался доктор.
— Лицемер, вы сами все знаете! Вы нарочно все подстроили, не отрицайте это! Это зелье, которое вы мне дали, это ваше «успокоительное» — должно быть, это яд… или колдовской эликсир! Ручаюсь, что это колдовство, и так всем и скажу! Слышите, вы, шарлатан! Вы еще пожалеете, что…
— Успокоительное не оказало нужного действия, миледи? Вы не обрели спокойствия и счастливой уверенности в себе?
— Обрела, да еще как! Я проглотила ваше зелье и обрела свободу выболтать тайну, которая наверняка погубит меня.
— Если бы вы лучше вслушивались в значение сказанных вам слов, вы могли бы этого ожидать.
— Не понимаю, о чем вы говорите. Но я уверена, что именно этого вы и хотели, что все так и задумали! Вы воспользовались своим положением, вы обманули меня…
— И зачем же мне так поступать, миледи?
— Да, зачем? Этого-то я и не могу понять. Я вам доверилась, пришла к вам за помощью. Как вы могли так обойтись со мной! Я ничем вас не обидела, мы даже не были знакомы! Я никогда в жизни никому не причиняла вреда…
— Я вижу, действие успокоительного проходит. Но давайте исправим пару сделанных вами ошибочных утверждений. Вы знаете меня, миледи, и вы многим причинили вред. Ваше лживое свидетельство послало на казнь Равнара ЛиМарчборга и двоих его сыновей, а третьего сына обрекло быть похороненным заживо. Для совершения сего поводов у вас было — с вашей, к слову сказать, точки зрения — предостаточно, но не последнюю роль сыграло и обещание Гнаса ЛиГарвола, что большая часть состояния ЛиМарчборга останется за вами.
— Это ложь!
— Это не ложь, как не ложь и то, что вы однажды пытались заживо сжечь лорда Равнара в его кабинете.
— Нет! На самом деле ему ничего не грозило, я только хотела обратить на себя внимание. Но как вы…
— После смерти мужа, — продолжал доктор Фламбеска, с каждым словом теряя стрелианский акцент, — вы сочли благоразумным проявить наглядную верность интересам правосудия. Эта верность выказывалась вами в форме верноподданнических доносов. После смерти ландграфа ЛиМарчборга не проходило года, чтобы ваше имя не мелькнуло в процессе, ведущем к осуждению и казни нового несчастного. Самым полезным для Трибунала оказался ваш донос на благородного ландграфа Гинса ЛиСтролума, после смерти которого все его богатство уплыло в сундуки Белого Трибунала. Самым жалким и отвратительным был донос, отправивший в котел достойную баронессу Клару ЛиБрайзенбан и трех ее молодых дочерей.
— Не так уж они были и молоды! Я хочу сказать, уже не дети. И я не одна подписала разоблачительное письмо, И вообще, с тех пор прошло уже десять лет. Как вы…
— Не следует предполагать, — продолжал гнуть свое доктор Фламбеска, — что среди ваших жертв оказывались только богатые и знатные. По всей видимости, никто не потрудился пересчитать всех слуг, работников, торговцев и прочих малозначащих личностей, павших жертвами вашей жестокости.
— Жестокости? — поразилась Эстина. — Моей?..
— Однако не все их забыли. Без сомнения, родные еще помнят лицо недавно убитого Ирсо Гройста…
— Это еще кто?
— Старого дворецкого ЛиГрембльдеков. Он был подвергнут Очищению пару недель назад. Возможно, вы уже позабыли об этом мелком происшествии.
— Это не моя вина! Все равно он…
— Кроме того, есть еще и некая Беткин, ваша невинная служанка, которую вы выгнали на улицу умирать с голоду.
— Невинная? Проныра и интриганка! Она…
— Кстати, о девушке позаботились. Я принял должные Меры.
— Вы! Какое вам дело до всего этого? Откуда вы вообще знаете эту… как ее?.. Беткин?
— Я обладаю превосходными источниками сведений миледи.
— Вы шпионили за мной! Вы подкупили кого-то из слуг… какого-то подлого алчного предателя! Но я смеюсь над вами, меня это не затрагивает. Всему миру известно какова я! У меня есть друзья, положение… влияние…
— В самом деле? После нынешнего вечера?
— Что вы можете знать о нынешнем вечере? Вас там не было!
— Это не мешает мне знать, что сегодня вы перед кругом избранных, на мнении которых зиждется ваше спокойное существование, признались в самом черном из своих преступлений. После этого ваша жизнь непременно должна измениться.
— И это говорите мне вы! Вы! Откуда вам все это знать? Как вы смеете угрожать мне? И почему? Или вы — один из Злотворных, посланных на мучение невинным?
— Я Злотворный не в большей степени, чем вы, миледи, невинны. Я уже сказал, что мы знакомы.
— Всего несколько недель…
— Много дольше. Поройтесь в памяти. Узнав меня, вы все поймете.
— Куда подевался ваш стрелианский акцент?
— Я гецианец и никогда не бывал за пределами страны.
— Не понимаю и не могу больше играть в эту игру! Если мы знакомы, просто назовите себя!
— Я сделаю лучше, — с этими словами доктор Фламбеска придвинул лампу ближе к себе, снял широкополую шляпу и повернул лицо к свету.
— Равнар , — выдохнула леди Эстина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Леди Эстина уже не слышала однообразных восхвалений. Скука, скука, скука… Мысли где-то блуждали. Церемония, продолжалась. Только звук собственного имени вывел женщину из оцепенения.
Ее очередь.
Сердце забилось чаще. Эстина поднялась с места. Ее глаза обратились к мужу, и она увидела, как он улыбнулся. В ответ ее лицо расплылось в широкой улыбке. Смешок снова рвался из груди, но она сумела сдержать его.
Подбородок вверх, пристойно радостная улыбка на месте. Она прошуршала платьем через зал, изящно подобрав длинную юбку, поднялась по ступеням. Еще несколько шагов, и она — лицом к лицу с верховным судьей. Она почти забыла, как он высок, как проницательны его прозрачные глаза. Но сегодня Эстина не чувствовала страха. Сегодня она не боялась ничего и никого. Поразительный голос судьи накатил подобно, волне. Даже сейчас она разбирала только обрывки фраз.
Достойная баронесса Эстина ЛиХофбрунн… член лиги Союзников… служба обществу… замечательные достижения… верность, великодушие и чувство долга… в знак признания…
Он протягивал ей маленькую белую кокарду — еще одну, в дополнение к ее все разрастающейся коллекции. Эстина приняла ее с широкой, ослепительной улыбкой, которая по непонятной причине вызвала вертикальную морщинку между бровей верховного судьи. Эстина не ощутила ни малейшего беспокойства. Никогда она не чувствовала себя лучше. Из горла вырвался звонкий смешок. Зрители, приняв его за признак волнения, сочувственно засмеялись в ответ.
— Ну, я не знаю, что сказать. — Это была истинная правда, потому что слова заготовленной речи вылетели из памяти. Но Эстина не встревожилась, потому что голос ее словно обрел собственную волю, и это ничуть не смущало ее. Она кокетливо тряхнула головой. — Наверное, я должна сказать, что не достойна такой чести. Именно так должна говорить скромная женщина, и муж одобрил бы меня. Потому что мой муж, знаете ли, почитает скромность главной добродетелью женщины, наряду с послушанием и благопристойностью, а мой муж всегда прав. Верно, Крейнц?
Слушатели снова рассмеялись. Крейнц натянуто улыбнулся.
— Но правдивость — тоже огромная добродетель, — заметила Эстина, когда смех умолк, — и правдивость вынуждает меня сказать, что я вполне достойна этой чести — еще как достойна. Я заслуживаю ее, как никто другой. Право, не думаю, чтобы кто-нибудь заслуживал ее хоть вполовину настолько, как я. Хотите знать, почему?
Она оглядела лица, на которых большими буквами было написано изумление.
— Потому что никто здесь не страдал так, как я, — поведала им Эстина. — Никто не подвергался таким ужасным преследованиям, как я. Слушайте, если бы вы знали, что мне пришлось вынести в последнее время, вы бы не совали мне эту смешную нашивочку, вы бы поставили мне памятник на площади Сияния! Вы бы называли в мою честь здания, корабли, детей и все такое! Понимаете, мне дорого стоили мои отвага и великодушие. Я претерпела ужасные и незаслуженные мучения. Хуже того, меня преследовало привидение. Вы не понимаете, о чем я говорю, так что я объясню. Все вы помните — ну, кто помоложе, вроде Киселька Квисельда.
Может и не помнить, но большинство помнит, что я когда-то была замужем за колдуном, благородным ландграфом Равнаром ЛиМарчборгом. В основном благодаря моему свидетельству он и предстал перед правосудием тринадцать лет назад, и за это меня справедливо восхваляют.
Но разве мне дали почивать на заслуженных лаврах?
Нет, не дали. Недавно Равнар вернулся, чтобы мучить меня! Представляете, он вел себя, словно несправедливо обиженный. Жаловался, будто я лжесвидетельствовала, когда присягала, что видела его за колдовскими обрядами. Ну, правда, я никогда не видела этого собственными глазами, но разве это важно? Ведь всем известно, что он был виновен . Все это знали, хоть он и притворялся таким добродетельным. А сам был жестоким, бесчувственным чудовищем — никто не знал этого лучше меня. Он никогда обо мне не думал! Он был виновен! И когда я, тринадцать лет назад, предстала перед Белым Трибуналом и присягнула, что он виновен, я служила высшей правде! Так сказал мне судья ЛиГарвол, а кому лучше знать, как не ему! И все равно было ясно, что Равнара не спасти, так разве я виновата, что спасала себя? Кто из вас поступил бы на моем месте иначе?
А за остальное я не в ответе. Мне очень жаль, что его подвергли Великому Испытанию, правда, но ведь это не моя вина. И за его мальчишек я не отвечаю. Тем более что они тоже были ко мне жестоки, и наверняка занимались колдовством вместе с отцом. Они были ужасно на него похожи! Так что сами видите, — закончила Эстина, — я ничем не заслужила таких страданий. Если бы не искусство опытного врача, не знаю, дожила ли бы я до сегодняшнего дня. Я претерпела ужасные страдания ради своей страны. Я принесла в жертву больше, чем любой из вас, и потому знаю, что заслуживаю этих почестей, и еще большего.
Эстина замолчала, тяжело переводя дыхание. Несколько секунд не было слышно ни звука: ни шепота, ни кашля, ни даже вздоха. Какое странное, право, молчание. Почему ей не хлопают? Среди множества окаменевших лиц Эстина отыскала взглядом лицо мужа. То, что она увидела на этом лице, заставило ее похолодеть.
Удивительное выражение, почти страшное. Почему, ради всего святого, он смотрит на нее, словно на какую-то гадкую диковинку в палатке шарлатана? Почему его губы кривятся в гримасе отвращения, а в глазах горит… что? Презрение? Ужас? Что он мог увидеть или услышать?
Она мысленно прокрутила в голове все, что сказала вслух, и только теперь, кажется, поняла смысл сказанного. И поняла, что натворила.
Губы Эстины двигались, но с них не срывалось ни звука. Голос, минуту назад звучавший так свободно и легко, застревал в сведенном судорогой горле. А ей так нужно было заговорить, взять обратно те безумные слова.
Я не понимала, что говорю , — хотелось выкрикнуть ей. — Это все неправда! Я обезумела. Была пьяна. Меня околдовали!
Она снова попыталась заговорить, все так же безуспешно, и ее охватила паника. Эстина знала, что погибла, если не заставит их понять.
Но они и так понимают , — произнес внутри нее спокойный, смутно знакомый голос. — Прекрасно понимают .
Кошмар. Опять вернулись кошмары. Вот-вот появится Равнар ЛиМарчборг и назовет ее глупой куколкой. Страшно, но ведь это все только снится. Эстина крепко зажмурилась. Через мгновение открыв глаза, она обнаружила, что картина перед ней осталась неизменной — и ужасающе реальной. Нет… кое-какие перемены были. На лицах некоторых слушателей изумление медленно сменялось враждебностью. А Крейнц… его лицо… его взгляд… хуже, чем ярость, хуже, чем презрение, его взгляд стал таким…
Чужим . Тот же спокойный, правдивый, до боли знакомый голос. Непричастным .
И она поняла, без тени сомнения, что больше не существует для Крейнца. Он никогда ее не простит, никогда больше не будет ее мужем. Между ними навсегда оборвана всякая связь.
Она невольно отвернулась — и тут же наткнулась на непроницаемый взгляд верховного судьи. Уже сейчас, подумалось ей, он представляет, как проводит Великое Испытание. Ей вскоре представится возможность узнать, как это бывает на самом деле.
Как-никак она публично призналась в преднамеренном лжесвидетельстве, которое привело к казни благородного ландграфа и его сыновей. Она зашла настолько далеко, что обвинила самого верховного судью Белого Трибунала. «Так сказал мне судья ЛиГарвол…» Эта оговорка превратила его в смертельного врага Эстины, и вряд ли она долго проживет после этой оплошности. Женщина судорожно всхлипнула.
Лицо ЛиГарвола не дрогнуло. Как видно, привычка давно сделала его невосприимчивым к самым разнообразным проявлениям человеческого горя. Эстина не могла терпеть эту беспощадную суровость. Все они уставились на нее как на какого-то мерзкого монстра, все, все ненавидели ее, и это было невыносимо. Горько плача, Эстина попятилась от верховного судьи к самому, краю сцены. Там она повернулась и, спотыкаясь, сбежала по ступеням, внизу подобрала юбку и бросилось к выходу из Зала Торжеств. Она прошмыгнула мимо рядов молчаливых гостей, все время ожидая, что ее остановят, но никто и не попытался ее задержать. Эстина метнулась к открытой двери, ведущей в милосердно пустынные коридоры. Бежать, бежать, и вот она уже в вестибюле и снаружи, в залитом яростным светом крепостном дворе. Тут Эстина остановилась и растерянно огляделась. Множество карет, целые сотни, свою не отыщешь и за час, а ей надо было выбраться отсюда немедленно .
— ЛиХофбрунны! — она едва узнала голос, вырвавшийся из ее горла, таким пронзительным, диким и хриплым он оказался. Ни следа той мягкости и благозвучия, которых Крейнц требовал от женщины. — ЛиХофбрунны!
— Здесь, миледи. — Она увидела перед собой домашнего слугу, заметила, как округлились глаза парня при виде ее заплаканного лица.
— Отвезите меня домой, — приказала Эстина. Он не двинулся с места, стоял, словно остолбенев, и ее голос сорвался на визг: — Домой!
— Сию минуту, миледи.
Эстина пошла за ним к карете ЛиХофбруннов, не сразу заметив, что повторяет на каждом шагу, как заведенная:
— Домой, домой, домой.
Она забралась в карету, и дверь за ней закрылась. Кучер щелкнул кнутом, и карета двинулась, быстро унося ее из крепости, сквозь каменную арку в туман, окутавший город.
— Домой. Домой. Домой, — слышала она собственный голос. Она еще отметила, что карета простучала по мосту Пропащих Душ, но потом потеряла всякое представление о месте и времени… Туман надежно скрывал улицы. Эстина не представляла, где находится.
— Домой. Домой. Домой.
У тебя больше нет дома. Все тот же неотвязный внутренний голос, но теперь она узнала его. Немного удивилась отсутствию стрелианского выговора, но металлические интонации точно указывали на владельца голоса. Эстина высунула голову в открытое окно, полной грудью вдохнув холодный зимний воздух и крикнула невидимому кучеру:
— Вези на Солидную площадь!
Карета остановилась, и леди Эстина соскочила на землю. Нужный дом находился прямо перед ней, над дверью горел фонарь, занавешенные окна светились в темноте. Жильцы дома еще не спят! Бросившись к порогу, она что было силы заколотила в дверь, готовая, если понадобится, призвать на помощь кучера. Однако открыли ей почти сразу. Перед ней стоял все тот же домовладелец, глядя на нее изумленным глазами.
Эстина молча оттолкнула его с дороги, бросилась через мраморную прихожую к незапертой двери и подобно вихрю ворвалась в апартаменты доктора Фламбески.
Маленькая приемная была пуста. В отличие от комнаты за ней. Леди Эстина задержалась на пороге. Что-то было по-другому, нежели ей запомнилось, и она потратила несколько секунд, чтобы разобраться, в чем дело. В прошлый раз полу мрак скрадывал все цвета. Сегодня же теплый свет лампы подчеркивал богатую яркость занавесей и толстых ковров под ногами. Доктор Фламбеска сидел за столом с пером в руке, положив перед собой толстую книгу. Увидев его руку, она окончательно утвердилась в мысли, что стрелианец совсем молод. Его же обращенное к ней лицо по-прежнему скрывалось под широкими полями шляпы.
— Что вы со мной сделали? — вырвалось у Эстины. Ответа не последовало, и она ответила сама: — Вы меня погубили!
— На что именно вы жалуетесь, миледи? — поинтересовался доктор.
— Лицемер, вы сами все знаете! Вы нарочно все подстроили, не отрицайте это! Это зелье, которое вы мне дали, это ваше «успокоительное» — должно быть, это яд… или колдовской эликсир! Ручаюсь, что это колдовство, и так всем и скажу! Слышите, вы, шарлатан! Вы еще пожалеете, что…
— Успокоительное не оказало нужного действия, миледи? Вы не обрели спокойствия и счастливой уверенности в себе?
— Обрела, да еще как! Я проглотила ваше зелье и обрела свободу выболтать тайну, которая наверняка погубит меня.
— Если бы вы лучше вслушивались в значение сказанных вам слов, вы могли бы этого ожидать.
— Не понимаю, о чем вы говорите. Но я уверена, что именно этого вы и хотели, что все так и задумали! Вы воспользовались своим положением, вы обманули меня…
— И зачем же мне так поступать, миледи?
— Да, зачем? Этого-то я и не могу понять. Я вам доверилась, пришла к вам за помощью. Как вы могли так обойтись со мной! Я ничем вас не обидела, мы даже не были знакомы! Я никогда в жизни никому не причиняла вреда…
— Я вижу, действие успокоительного проходит. Но давайте исправим пару сделанных вами ошибочных утверждений. Вы знаете меня, миледи, и вы многим причинили вред. Ваше лживое свидетельство послало на казнь Равнара ЛиМарчборга и двоих его сыновей, а третьего сына обрекло быть похороненным заживо. Для совершения сего поводов у вас было — с вашей, к слову сказать, точки зрения — предостаточно, но не последнюю роль сыграло и обещание Гнаса ЛиГарвола, что большая часть состояния ЛиМарчборга останется за вами.
— Это ложь!
— Это не ложь, как не ложь и то, что вы однажды пытались заживо сжечь лорда Равнара в его кабинете.
— Нет! На самом деле ему ничего не грозило, я только хотела обратить на себя внимание. Но как вы…
— После смерти мужа, — продолжал доктор Фламбеска, с каждым словом теряя стрелианский акцент, — вы сочли благоразумным проявить наглядную верность интересам правосудия. Эта верность выказывалась вами в форме верноподданнических доносов. После смерти ландграфа ЛиМарчборга не проходило года, чтобы ваше имя не мелькнуло в процессе, ведущем к осуждению и казни нового несчастного. Самым полезным для Трибунала оказался ваш донос на благородного ландграфа Гинса ЛиСтролума, после смерти которого все его богатство уплыло в сундуки Белого Трибунала. Самым жалким и отвратительным был донос, отправивший в котел достойную баронессу Клару ЛиБрайзенбан и трех ее молодых дочерей.
— Не так уж они были и молоды! Я хочу сказать, уже не дети. И я не одна подписала разоблачительное письмо, И вообще, с тех пор прошло уже десять лет. Как вы…
— Не следует предполагать, — продолжал гнуть свое доктор Фламбеска, — что среди ваших жертв оказывались только богатые и знатные. По всей видимости, никто не потрудился пересчитать всех слуг, работников, торговцев и прочих малозначащих личностей, павших жертвами вашей жестокости.
— Жестокости? — поразилась Эстина. — Моей?..
— Однако не все их забыли. Без сомнения, родные еще помнят лицо недавно убитого Ирсо Гройста…
— Это еще кто?
— Старого дворецкого ЛиГрембльдеков. Он был подвергнут Очищению пару недель назад. Возможно, вы уже позабыли об этом мелком происшествии.
— Это не моя вина! Все равно он…
— Кроме того, есть еще и некая Беткин, ваша невинная служанка, которую вы выгнали на улицу умирать с голоду.
— Невинная? Проныра и интриганка! Она…
— Кстати, о девушке позаботились. Я принял должные Меры.
— Вы! Какое вам дело до всего этого? Откуда вы вообще знаете эту… как ее?.. Беткин?
— Я обладаю превосходными источниками сведений миледи.
— Вы шпионили за мной! Вы подкупили кого-то из слуг… какого-то подлого алчного предателя! Но я смеюсь над вами, меня это не затрагивает. Всему миру известно какова я! У меня есть друзья, положение… влияние…
— В самом деле? После нынешнего вечера?
— Что вы можете знать о нынешнем вечере? Вас там не было!
— Это не мешает мне знать, что сегодня вы перед кругом избранных, на мнении которых зиждется ваше спокойное существование, признались в самом черном из своих преступлений. После этого ваша жизнь непременно должна измениться.
— И это говорите мне вы! Вы! Откуда вам все это знать? Как вы смеете угрожать мне? И почему? Или вы — один из Злотворных, посланных на мучение невинным?
— Я Злотворный не в большей степени, чем вы, миледи, невинны. Я уже сказал, что мы знакомы.
— Всего несколько недель…
— Много дольше. Поройтесь в памяти. Узнав меня, вы все поймете.
— Куда подевался ваш стрелианский акцент?
— Я гецианец и никогда не бывал за пределами страны.
— Не понимаю и не могу больше играть в эту игру! Если мы знакомы, просто назовите себя!
— Я сделаю лучше, — с этими словами доктор Фламбеска придвинул лампу ближе к себе, снял широкополую шляпу и повернул лицо к свету.
— Равнар , — выдохнула леди Эстина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48