Опустившись на каменную скамью, София смотрела, как вереницы навьюченных мулов поднимались по горным тропинкам, затененным зарослями акации: тропинки эти убегали к туманным вершинам, туда, где виднелась увенчанная дозорными башнями крепость; много таких крепостей защищают испанские порты в Новом Свете, и все эти крепости похожи как две капли воды, так что можно подумать, будто их возводил один и тот же зодчий.
– Там до последнего времени сидели франкмасоны, привезенные из Мадрида. Их называли «бунтовщиками из Сан-Бласа», они задумали устроить революцию в Испании, – сказал Софии бродячий торговец, настойчиво предлагавший ей атласные ленты. – Вы мне, должно быть, не поверите, но даже в темнице они все еще готовили заговоры…
Стало быть, назревали грозные события. Она не ошиблась, предчувствуя их близость. И теперь Софии еще сильнее, чем прежде, хотелось как можно скорее достичь конечной цели своего путешествия, она даже боялась, что приедет слишком поздно, когда человек, который вынашивал великие замыслы, уже начнет действовать, заставляя расступаться зеленые кущи тропического леса, подобно тому как древние евреи заставили расступиться волны Красного моря. Подтверждалось то, о чем ей столько раз говорил Эстебан: Виктор еще до начала термидорианской реакции наводнил листовками с переведенным на испанский язык текстом французской Конституции и американских карманьол эту область Южной Америки, раздувая тут огонь революции, уже угасавший в Старом Свете. Чтобы убедиться в этом, достаточно было взглянуть на розу ветров: с Гваделупы вихрь устремлялся к Гвиане, а оттуда обрушивался на Венесуэлу, через которую пролегал естественный путь к противоположному побережью материка, к пышным дворцам королевства Перу. Ведь именно там из уст иезуитов – Софии были знакомы сочинения некоего Вискардо Гусмана – впервые раздались требования независимости этих земель, а добиться ее можно было лишь с помощью революции. Все становилось ясным – присутствие Виктора Юга в Кайенне говорило о том, что вскоре произойдут грандиозные события: помчатся по равнинам отважные всадники, их единомышленники поплывут по течению легендарных рек и двинутся через перевалы гигантских горных хребтов. Готовилась новая эпопея, и революция, которая закончилась неудачей в одряхлевшей Европе, должна была восторжествовать здесь, на просторах девственного материка. А тогда родственники, оставшиеся в Гаване, которые, конечно же, теперь осуждают Софию, поймут наконец, что ее устремления не имели ничего общего с обычными устремлениями женщин, думающих только о нарядах да пеленках. Они, без сомнения, толкуют о том, что ее скандальное бегство поднимет в обществе целую бурю, не подозревая, какая буря поднимется на самом деле. На этот раз игра пойдет ва-банк, стрелять будут в генералов и епископов, высших должностных лиц и королевских наместников.
Корабль капитана Декстера снялся с якоря два дня спустя и, взяв курс на Барбадос, вскоре обогнул остров Маргарита, с тем чтобы пройти между островами Гренада и Тобаго: здесь, в английских владениях, было безопаснее. И после спокойного путешествия София очутилась в Бриджтауне, где ей открылся новый мир, – до сих пор ничего похожего в остальной части Карибского моря она не видала. В этом городе, походившем на голландские города, царила совсем особая атмосфера, здесь была своя архитектура, ничем не напоминавшая испанскую, ничем не напоминали испанские суда и широкие шлюпы, привозившие лес из Скарборо, Сент-Джорджа или Порт-оф-Спейна. Здесь имели хождение монеты недавней чеканки с забавными названиями «ананас-пенни» и «нептун-пенни». Молодой женщине показалось, что она попала в какой-то город Старого Света, когда она увидела, что тут есть Улица масонов и Улица синагоги. По совету Калеба Декстера София остановилась в чистенькой гостинице, – ее содержала мулатка с лоснившимся от пота лицом. После прощального завтрака, во время которого София перепробовала все кушанья – так велика была владевшая ею радость – и даже отдала дань портеру, мадере и французским винам, молодая женщина и капитан решили прогуляться в коляске по окрестностям города. Несколько часов они катили по дорогам этого самого обжитого из Малых Антильских островов; кругом простиралась равнина, лишь кое-где пересеченная невысокими холмами, – на острове не было ничего слишком крупного, давящего, угрожающего, и землю тут обрабатывали вплоть до самой кромки моря. Сахарный тростник походил на зеленеющие хлеба; луга, поросшие мягкими травами, напоминали газоны; даже пальмы и те не казались тропическими деревьями. В густой зелени прятались тихие жилища, их колонны, точно колонны греческого храма, тянулись к увитым плющом фронтонам; в нарядных гостиных с большими окнами обитали портреты, покрытые лаком, который сверкал при ярком солнечном свете; попадались тут домики под черепичной кровлей, такие маленькие, что достаточно было ребенку высунуться в окно, и он загораживал от постороннего взгляда обеденный стол, за которым сидела целая семья, – но там при всем желании уже нельзя было пристроить даже шахматную доску; встречались здесь и развалины, утопавшие в густых вьющихся растениях: там собирались призраки – по словам кучера, на острове просто проходу не было от привидений – и жалобно стонали в ветреные ночи; а возле моря, у самой воды, простирались всегда пустынные кладбища, осененные кипарисами; надгробья из серого камня казались особенно скромными при сравнении с пышными мавзолеями испанских усыпальниц, они говорили о некоем Эудольфе и некоей Эльвире, погибших во время кораблекрушения, и люди эти почему-то рисовались героями романтической идиллии. Глядя на эту надпись, София вспомнила «Новую Элоизу» «Новая Элоиза». – Имеется в виду роман в письмах Ж.-Ж. Руссо «Юлия, или Новая Элоиза».
. А капитан Декстер подумал о «Ночах». Несмотря на то что они находились далеко от города, несмотря на то что лошади устали и нельзя было рассчитывать на скорое возвращение, так как предстояло еще найти свежую упряжку, София с ласковой настойчивостью, которая показалась Декстеру чрезмерной, упрашивала его непременно поехать и осмотреть построенный на скале бастион Сент-Джон: там, за церковью, надпись на могильной плите сообщала о внезапной кончине на острове человека, древний род которого не раз упоминался в истории. Надпись гласила: «Здесь покоятся останки – Фердинанда Палеолога – потомка императорской династии – отпрыска последних императоров Византии – капеллана сей церкви – с 1655 по 1656 год». Калеб Декстер, слегка размякший после бутылки вина, выпитой им по дороге, почтительно обнажил голову. Солнце садилось, окрашивая багряным цветом волны, с пеной разбивавшиеся о скалистые громады; София украсила могилу срезанными в саду священника бугенвиллеями. Когда Виктор Юг впервые пришел к ним в дом в Гаване, он долго и подробно рассказывал об этой могиле, где покоился забытый потомок того, кто пал в последние дни Византии, избежав надругательств, которым победоносные турки подвергли вселенского патриарха. Теперь София обнаружила надгробье в указанном месте. И она проводила рукой по серому камню, отмеченному знаком Константинова креста, повторяя движение другой руки, которая много лет назад точно так же ощупывала кончиками пальцев ложбинки от букв… Желая прервать эту неожиданную церемонию, которая, по его мнению, слишком затянулась, капитан Декстер заметил:
– Подумать только, последний законный владелец храма святой Софии жил и умер на этом острове…
– Смеркается, – произнес кучер.
– Да, пора возвращаться, – ответила молодая женщина.
Софию поразило, что в банальном замечании моряка неожиданно прозвучало ее имя. Это было такое удивительное совпадение, что оно показалось ей неким предзнаменованием, предупреждением, предвидением. Ее ждала необыкновенная судьба. В тот далекий вечер, когда под властной рукой оглушительно застучали дверные молотки в их доме, для нее открылся таинственный путь в будущее. Некоторые слова произносятся неспроста. Неведомая сила вкладывает их в уста оракулов. София. Мудрость.
XLIII
Узнав, что утес Великого Коннетабля будет виден на рассвете, София уже на заре была на палубе «Батавской республики» – старого голландского грузового судна, которому недавно было присвоено это новое пышное название: на протяжении всего года оно курсировало между поросшим девственными лесами материком и голым островом Барбадос, доставляя красное дерево искусным столярам Бриджтауна и строевой лес для красивых домов Ойстина, верхний этаж которых выступал над нижним на манер нормандских домов. Несколько недель молодая женщина прожила в портовой гостинице в ожидании попутного корабля, ее мучило нетерпение, ей смертельно надоело слоняться по улицам маленького городка, где она, к величайшей своей посаде, узнала, что между Францией и Соединенными Штатами подписан мир: ведь если бы это ей стало известно раньше, путешествие было бы намного легче, – она могла прямо в Гаване сесть на один из североамериканских кораблей, которые теперь опять начали заходить в Кайенну. Однако София забыла обо всех этих неприятностях, когда увидела скалы и островки, возвещавшие близость материка, – над ними с веселыми криками летали уже проснувшиеся пеликаны и чайки. Затем показались «Мать и Дочери», о которых ей в свое время рассказывал Эстебан. Берег с каждой минутой приближался, и уже можно было различить людей, копошившихся среди густой растительности. В час прибытия все показалось тут Софии необыкновенно пышным и праздничным. Казалось, чтобы достойно встретить ее, природа оделась в наряд, отливавший всеми оттенками зеленого цвета. Взошедшие на борт корабля представители военных властей выразили некоторое удивление, узнав, что одинокая женщина прибыла из столь оживленного города, как Гавана, и желает остаться в Кайенне. Но достаточно было Софии упомянуть имя Виктора Юга, и подозрительность тут же уступила место учтивости. Был уже поздний вечер, когда София въехала на сонные улицы города; она остановилась в гостинице Огара, но предпочла умолчать о своем родстве с Эстебаном, вспомнив, что его отъезд в Парамарибо походил на бегство… На следующее утро она запиской известила о своем приезде того, кто успел за это время из агента Директории превратиться в агента Консульства. Вскоре после наступления сумерек ей принесли короткий ответ, нацарапанный на листке гербовой бумаги: «Добро пожаловать. Завтра за вами приедет экипаж. В.». Она ждала письма, в котором звучало бы нетерпение, а вместо этого получила несколько холодных слов; из-за них она дурно спала ночь. В соседнем дворе яростно лаяла собака, потревоженная шагами какого-то пьянчужки: он шел по улице, раздирая чесоточные струпья, и выкрикивал грозные пророчества о том, что праведники рассеются по земле, что цареубийц постигнет кара и что все предстанут перед престолом всевышнего в час Страшного суда, который – неизвестно почему – будет происходить где-то в долине Новой Шотландии. Когда голос незнакомца замолк в отдалении, а сторожевой пес опять задремал, во всех щелях завозились невидимые насекомые – они точили, царапали, грызли доски. Слышно было, как дерево стреляло тяжелыми семенами, и они, словно свинцовые дробинки, с шумом падали на перевернутые вверх дном лодки. У дверей гостиницы громко спорили два индейца, казалось, сошедшие со страниц приключенческого романа. Все это не давало Софии уснуть, и она ломала себе голову, теряясь в тревожных предположениях. Вот почему, когда утром за ней приехал экипаж, она чувствовала себя совершенно разбитой. Молодая женщина думала, что ее со всеми чемоданами и дорожными сундуками отвезут в правительственную резиденцию, однако лошади помчали карету прямо к пристани, где уже ждала большая лодка с высокими бортами: на скамейках в ней лежали подушки, а от солнца и ветра пассажиров защищали холщовые навесы. София узнала, что ее отвезут в поместье, расположенное в нескольких милях от города. Хотя она ждала совсем не такой встречи, но все же невольно почувствовала себя польщенной тем, с какой почтительностью относились к ней моряки. Суденышком командовал молодой офицер по фамилии де Сент-Африк; во время плавания он рассказывал ей об успехах, которые достигнуты в развитии колонии после приезда Виктора Юга. Сельское хозяйство теперь процветает, склады битком набиты товарами, повсюду воцарились мир и благоденствие. Почти все ссыльные возвратились во Францию, и об их страданиях в Иракубо напоминает только огромное кладбище, на могильных камнях которого можно прочесть имена известных революционеров… Под вечер лодка достигла устья реки с топкими берегами; на поверхности воды плавали листья, похожих на кувшинки цветов, которые высовывали свои фиолетовые лепестки из воды. Вскоре показалась пристань, а затем и большой дом вроде тех, каких много в Эльзасе, – он стоял на холме в окружении лимонных и апельсиновых деревьев. Навстречу Софии высыпал целый рой предупредительных негритянок, они повели молодую женщину в отведенные ей на втором этаже покои; тут на стенах висели изящно выполненные старинные гравюры, они изображали события, которые произошли еще при старом режиме: осаду Намюра, украшение лавровым венком бюста Вольтера, а также злосчастную семью Каласа; Жан Калас – французский протестант, казненный по ложному обвинению в убийстве собственного сына на религиозной почве.
рядом висели красивые морские пейзажи Тулона, Рошфора, острова Экс и Сен-Мало. Пока болтливые служанки раскладывали белье и развешивали платья по шкафам, София выглянула в окно: в сад, в котором было много розовых кустов, довольно скоро переходил в огород и плантацию сахарного тростника, а вокруг плотной стеной стоял тропический лес. Несколько амарантовых деревьев с высокими серебристыми стволами осеняло дорогу, по ее обочинам росли деревья мироксилон, мускатный орех и желтый перец.
Потекли часы тревожного ожидания; наконец к пристани подошла весельная шлюпка. В аллее, уже подернутой вечерними сумерками, показалась фигура человека в полувоенном костюме, сверкавшем золотыми нашивками и позументами; на голове у него красовалась треугольная шляпа с султаном из перьев. София поспешила в портик, не заметив второпях, что стадо черных свиней перед самым входом предавалось весьма приятному занятию: животные разрушали цветочные клумбы, вырывали с корнем тюльпаны и с веселым хрюканьем катались по недавно политой земле. Увидев, что дверь открыта, свиньи, толкая друг друга, устремились в дом, пачкая грязными боками и спинами платье Софии, которая, крича и размахивая руками, тщетно пыталась остановить их.
Виктор, вне себя от ярости, вбежал в дом:
– Почему им позволяют разгуливать по саду? Черт знает что такое!
Устремившись в гостиную, он выхватил саблю и принялся плашмя колотить ею свиней, которые норовили проскользнуть во внутренние комнаты и взобраться по лестнице на второй этаж. Со всех концов дома сбежались слуги, со двора спешили работавшие там негры; в конце концов наглых животных общими усилиями выдворили вон: под оглушительный визг свиней вытаскивали одну за другой, их волокли за уши, за хвост, пинали ногами. Все двери, ведущие на кухни и в другие служебные помещения, были заперты.
– Посмотри на себя, – обратился Виктор к Софии, когда суматоха, вызванная вторжением свиней, затихла. Показав на ее перепачканное платье, он прибавил: – Пойди переоденься, а я пока прикажу тут убрать…
Когда, поднявшись в свою комнату, София бросила взгляд в зеркало, она почувствовала себя глубоко несчастной и расплакалась при мысли о том, во что превратилась долгожданная встреча, встреча, о которой она столько мечтала в пути. Великолепный наряд, заказанный для этого случая, был измят, разорван, измазан и пропах навозом. Молодая женщина забросила свои башмаки в самый дальний угол и в бешенстве сорвала с ног чулки. Она вся пропиталась запахом свинарника, отбросов и нечистот. Софии пришлось крикнуть служанкам, чтобы они принесли несколько ведер воды, и она начала мыться, все время думая, как нелепо это несвоевременное купанье в столь неподходящий час. Было что-то смешное и унизительное в том, что плеск воды, конечно же, достигал ушей Виктора. Наконец, набросив на себя первое попавшееся платье, София, спотыкаясь и уже не думая о своей осанке, спустилась в гостиную, испытывая мучительную досаду, как актер, чей эффектный выход на сцену провалился. Виктор взял ее за руки и усадил рядом с собой. Он сменил свой блестящий костюм на просторное платье преуспевающего плантатора: надел белые панталоны, рубашку с широким отложным воротником и легкую холщовую куртку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– Там до последнего времени сидели франкмасоны, привезенные из Мадрида. Их называли «бунтовщиками из Сан-Бласа», они задумали устроить революцию в Испании, – сказал Софии бродячий торговец, настойчиво предлагавший ей атласные ленты. – Вы мне, должно быть, не поверите, но даже в темнице они все еще готовили заговоры…
Стало быть, назревали грозные события. Она не ошиблась, предчувствуя их близость. И теперь Софии еще сильнее, чем прежде, хотелось как можно скорее достичь конечной цели своего путешествия, она даже боялась, что приедет слишком поздно, когда человек, который вынашивал великие замыслы, уже начнет действовать, заставляя расступаться зеленые кущи тропического леса, подобно тому как древние евреи заставили расступиться волны Красного моря. Подтверждалось то, о чем ей столько раз говорил Эстебан: Виктор еще до начала термидорианской реакции наводнил листовками с переведенным на испанский язык текстом французской Конституции и американских карманьол эту область Южной Америки, раздувая тут огонь революции, уже угасавший в Старом Свете. Чтобы убедиться в этом, достаточно было взглянуть на розу ветров: с Гваделупы вихрь устремлялся к Гвиане, а оттуда обрушивался на Венесуэлу, через которую пролегал естественный путь к противоположному побережью материка, к пышным дворцам королевства Перу. Ведь именно там из уст иезуитов – Софии были знакомы сочинения некоего Вискардо Гусмана – впервые раздались требования независимости этих земель, а добиться ее можно было лишь с помощью революции. Все становилось ясным – присутствие Виктора Юга в Кайенне говорило о том, что вскоре произойдут грандиозные события: помчатся по равнинам отважные всадники, их единомышленники поплывут по течению легендарных рек и двинутся через перевалы гигантских горных хребтов. Готовилась новая эпопея, и революция, которая закончилась неудачей в одряхлевшей Европе, должна была восторжествовать здесь, на просторах девственного материка. А тогда родственники, оставшиеся в Гаване, которые, конечно же, теперь осуждают Софию, поймут наконец, что ее устремления не имели ничего общего с обычными устремлениями женщин, думающих только о нарядах да пеленках. Они, без сомнения, толкуют о том, что ее скандальное бегство поднимет в обществе целую бурю, не подозревая, какая буря поднимется на самом деле. На этот раз игра пойдет ва-банк, стрелять будут в генералов и епископов, высших должностных лиц и королевских наместников.
Корабль капитана Декстера снялся с якоря два дня спустя и, взяв курс на Барбадос, вскоре обогнул остров Маргарита, с тем чтобы пройти между островами Гренада и Тобаго: здесь, в английских владениях, было безопаснее. И после спокойного путешествия София очутилась в Бриджтауне, где ей открылся новый мир, – до сих пор ничего похожего в остальной части Карибского моря она не видала. В этом городе, походившем на голландские города, царила совсем особая атмосфера, здесь была своя архитектура, ничем не напоминавшая испанскую, ничем не напоминали испанские суда и широкие шлюпы, привозившие лес из Скарборо, Сент-Джорджа или Порт-оф-Спейна. Здесь имели хождение монеты недавней чеканки с забавными названиями «ананас-пенни» и «нептун-пенни». Молодой женщине показалось, что она попала в какой-то город Старого Света, когда она увидела, что тут есть Улица масонов и Улица синагоги. По совету Калеба Декстера София остановилась в чистенькой гостинице, – ее содержала мулатка с лоснившимся от пота лицом. После прощального завтрака, во время которого София перепробовала все кушанья – так велика была владевшая ею радость – и даже отдала дань портеру, мадере и французским винам, молодая женщина и капитан решили прогуляться в коляске по окрестностям города. Несколько часов они катили по дорогам этого самого обжитого из Малых Антильских островов; кругом простиралась равнина, лишь кое-где пересеченная невысокими холмами, – на острове не было ничего слишком крупного, давящего, угрожающего, и землю тут обрабатывали вплоть до самой кромки моря. Сахарный тростник походил на зеленеющие хлеба; луга, поросшие мягкими травами, напоминали газоны; даже пальмы и те не казались тропическими деревьями. В густой зелени прятались тихие жилища, их колонны, точно колонны греческого храма, тянулись к увитым плющом фронтонам; в нарядных гостиных с большими окнами обитали портреты, покрытые лаком, который сверкал при ярком солнечном свете; попадались тут домики под черепичной кровлей, такие маленькие, что достаточно было ребенку высунуться в окно, и он загораживал от постороннего взгляда обеденный стол, за которым сидела целая семья, – но там при всем желании уже нельзя было пристроить даже шахматную доску; встречались здесь и развалины, утопавшие в густых вьющихся растениях: там собирались призраки – по словам кучера, на острове просто проходу не было от привидений – и жалобно стонали в ветреные ночи; а возле моря, у самой воды, простирались всегда пустынные кладбища, осененные кипарисами; надгробья из серого камня казались особенно скромными при сравнении с пышными мавзолеями испанских усыпальниц, они говорили о некоем Эудольфе и некоей Эльвире, погибших во время кораблекрушения, и люди эти почему-то рисовались героями романтической идиллии. Глядя на эту надпись, София вспомнила «Новую Элоизу» «Новая Элоиза». – Имеется в виду роман в письмах Ж.-Ж. Руссо «Юлия, или Новая Элоиза».
. А капитан Декстер подумал о «Ночах». Несмотря на то что они находились далеко от города, несмотря на то что лошади устали и нельзя было рассчитывать на скорое возвращение, так как предстояло еще найти свежую упряжку, София с ласковой настойчивостью, которая показалась Декстеру чрезмерной, упрашивала его непременно поехать и осмотреть построенный на скале бастион Сент-Джон: там, за церковью, надпись на могильной плите сообщала о внезапной кончине на острове человека, древний род которого не раз упоминался в истории. Надпись гласила: «Здесь покоятся останки – Фердинанда Палеолога – потомка императорской династии – отпрыска последних императоров Византии – капеллана сей церкви – с 1655 по 1656 год». Калеб Декстер, слегка размякший после бутылки вина, выпитой им по дороге, почтительно обнажил голову. Солнце садилось, окрашивая багряным цветом волны, с пеной разбивавшиеся о скалистые громады; София украсила могилу срезанными в саду священника бугенвиллеями. Когда Виктор Юг впервые пришел к ним в дом в Гаване, он долго и подробно рассказывал об этой могиле, где покоился забытый потомок того, кто пал в последние дни Византии, избежав надругательств, которым победоносные турки подвергли вселенского патриарха. Теперь София обнаружила надгробье в указанном месте. И она проводила рукой по серому камню, отмеченному знаком Константинова креста, повторяя движение другой руки, которая много лет назад точно так же ощупывала кончиками пальцев ложбинки от букв… Желая прервать эту неожиданную церемонию, которая, по его мнению, слишком затянулась, капитан Декстер заметил:
– Подумать только, последний законный владелец храма святой Софии жил и умер на этом острове…
– Смеркается, – произнес кучер.
– Да, пора возвращаться, – ответила молодая женщина.
Софию поразило, что в банальном замечании моряка неожиданно прозвучало ее имя. Это было такое удивительное совпадение, что оно показалось ей неким предзнаменованием, предупреждением, предвидением. Ее ждала необыкновенная судьба. В тот далекий вечер, когда под властной рукой оглушительно застучали дверные молотки в их доме, для нее открылся таинственный путь в будущее. Некоторые слова произносятся неспроста. Неведомая сила вкладывает их в уста оракулов. София. Мудрость.
XLIII
Узнав, что утес Великого Коннетабля будет виден на рассвете, София уже на заре была на палубе «Батавской республики» – старого голландского грузового судна, которому недавно было присвоено это новое пышное название: на протяжении всего года оно курсировало между поросшим девственными лесами материком и голым островом Барбадос, доставляя красное дерево искусным столярам Бриджтауна и строевой лес для красивых домов Ойстина, верхний этаж которых выступал над нижним на манер нормандских домов. Несколько недель молодая женщина прожила в портовой гостинице в ожидании попутного корабля, ее мучило нетерпение, ей смертельно надоело слоняться по улицам маленького городка, где она, к величайшей своей посаде, узнала, что между Францией и Соединенными Штатами подписан мир: ведь если бы это ей стало известно раньше, путешествие было бы намного легче, – она могла прямо в Гаване сесть на один из североамериканских кораблей, которые теперь опять начали заходить в Кайенну. Однако София забыла обо всех этих неприятностях, когда увидела скалы и островки, возвещавшие близость материка, – над ними с веселыми криками летали уже проснувшиеся пеликаны и чайки. Затем показались «Мать и Дочери», о которых ей в свое время рассказывал Эстебан. Берег с каждой минутой приближался, и уже можно было различить людей, копошившихся среди густой растительности. В час прибытия все показалось тут Софии необыкновенно пышным и праздничным. Казалось, чтобы достойно встретить ее, природа оделась в наряд, отливавший всеми оттенками зеленого цвета. Взошедшие на борт корабля представители военных властей выразили некоторое удивление, узнав, что одинокая женщина прибыла из столь оживленного города, как Гавана, и желает остаться в Кайенне. Но достаточно было Софии упомянуть имя Виктора Юга, и подозрительность тут же уступила место учтивости. Был уже поздний вечер, когда София въехала на сонные улицы города; она остановилась в гостинице Огара, но предпочла умолчать о своем родстве с Эстебаном, вспомнив, что его отъезд в Парамарибо походил на бегство… На следующее утро она запиской известила о своем приезде того, кто успел за это время из агента Директории превратиться в агента Консульства. Вскоре после наступления сумерек ей принесли короткий ответ, нацарапанный на листке гербовой бумаги: «Добро пожаловать. Завтра за вами приедет экипаж. В.». Она ждала письма, в котором звучало бы нетерпение, а вместо этого получила несколько холодных слов; из-за них она дурно спала ночь. В соседнем дворе яростно лаяла собака, потревоженная шагами какого-то пьянчужки: он шел по улице, раздирая чесоточные струпья, и выкрикивал грозные пророчества о том, что праведники рассеются по земле, что цареубийц постигнет кара и что все предстанут перед престолом всевышнего в час Страшного суда, который – неизвестно почему – будет происходить где-то в долине Новой Шотландии. Когда голос незнакомца замолк в отдалении, а сторожевой пес опять задремал, во всех щелях завозились невидимые насекомые – они точили, царапали, грызли доски. Слышно было, как дерево стреляло тяжелыми семенами, и они, словно свинцовые дробинки, с шумом падали на перевернутые вверх дном лодки. У дверей гостиницы громко спорили два индейца, казалось, сошедшие со страниц приключенческого романа. Все это не давало Софии уснуть, и она ломала себе голову, теряясь в тревожных предположениях. Вот почему, когда утром за ней приехал экипаж, она чувствовала себя совершенно разбитой. Молодая женщина думала, что ее со всеми чемоданами и дорожными сундуками отвезут в правительственную резиденцию, однако лошади помчали карету прямо к пристани, где уже ждала большая лодка с высокими бортами: на скамейках в ней лежали подушки, а от солнца и ветра пассажиров защищали холщовые навесы. София узнала, что ее отвезут в поместье, расположенное в нескольких милях от города. Хотя она ждала совсем не такой встречи, но все же невольно почувствовала себя польщенной тем, с какой почтительностью относились к ней моряки. Суденышком командовал молодой офицер по фамилии де Сент-Африк; во время плавания он рассказывал ей об успехах, которые достигнуты в развитии колонии после приезда Виктора Юга. Сельское хозяйство теперь процветает, склады битком набиты товарами, повсюду воцарились мир и благоденствие. Почти все ссыльные возвратились во Францию, и об их страданиях в Иракубо напоминает только огромное кладбище, на могильных камнях которого можно прочесть имена известных революционеров… Под вечер лодка достигла устья реки с топкими берегами; на поверхности воды плавали листья, похожих на кувшинки цветов, которые высовывали свои фиолетовые лепестки из воды. Вскоре показалась пристань, а затем и большой дом вроде тех, каких много в Эльзасе, – он стоял на холме в окружении лимонных и апельсиновых деревьев. Навстречу Софии высыпал целый рой предупредительных негритянок, они повели молодую женщину в отведенные ей на втором этаже покои; тут на стенах висели изящно выполненные старинные гравюры, они изображали события, которые произошли еще при старом режиме: осаду Намюра, украшение лавровым венком бюста Вольтера, а также злосчастную семью Каласа; Жан Калас – французский протестант, казненный по ложному обвинению в убийстве собственного сына на религиозной почве.
рядом висели красивые морские пейзажи Тулона, Рошфора, острова Экс и Сен-Мало. Пока болтливые служанки раскладывали белье и развешивали платья по шкафам, София выглянула в окно: в сад, в котором было много розовых кустов, довольно скоро переходил в огород и плантацию сахарного тростника, а вокруг плотной стеной стоял тропический лес. Несколько амарантовых деревьев с высокими серебристыми стволами осеняло дорогу, по ее обочинам росли деревья мироксилон, мускатный орех и желтый перец.
Потекли часы тревожного ожидания; наконец к пристани подошла весельная шлюпка. В аллее, уже подернутой вечерними сумерками, показалась фигура человека в полувоенном костюме, сверкавшем золотыми нашивками и позументами; на голове у него красовалась треугольная шляпа с султаном из перьев. София поспешила в портик, не заметив второпях, что стадо черных свиней перед самым входом предавалось весьма приятному занятию: животные разрушали цветочные клумбы, вырывали с корнем тюльпаны и с веселым хрюканьем катались по недавно политой земле. Увидев, что дверь открыта, свиньи, толкая друг друга, устремились в дом, пачкая грязными боками и спинами платье Софии, которая, крича и размахивая руками, тщетно пыталась остановить их.
Виктор, вне себя от ярости, вбежал в дом:
– Почему им позволяют разгуливать по саду? Черт знает что такое!
Устремившись в гостиную, он выхватил саблю и принялся плашмя колотить ею свиней, которые норовили проскользнуть во внутренние комнаты и взобраться по лестнице на второй этаж. Со всех концов дома сбежались слуги, со двора спешили работавшие там негры; в конце концов наглых животных общими усилиями выдворили вон: под оглушительный визг свиней вытаскивали одну за другой, их волокли за уши, за хвост, пинали ногами. Все двери, ведущие на кухни и в другие служебные помещения, были заперты.
– Посмотри на себя, – обратился Виктор к Софии, когда суматоха, вызванная вторжением свиней, затихла. Показав на ее перепачканное платье, он прибавил: – Пойди переоденься, а я пока прикажу тут убрать…
Когда, поднявшись в свою комнату, София бросила взгляд в зеркало, она почувствовала себя глубоко несчастной и расплакалась при мысли о том, во что превратилась долгожданная встреча, встреча, о которой она столько мечтала в пути. Великолепный наряд, заказанный для этого случая, был измят, разорван, измазан и пропах навозом. Молодая женщина забросила свои башмаки в самый дальний угол и в бешенстве сорвала с ног чулки. Она вся пропиталась запахом свинарника, отбросов и нечистот. Софии пришлось крикнуть служанкам, чтобы они принесли несколько ведер воды, и она начала мыться, все время думая, как нелепо это несвоевременное купанье в столь неподходящий час. Было что-то смешное и унизительное в том, что плеск воды, конечно же, достигал ушей Виктора. Наконец, набросив на себя первое попавшееся платье, София, спотыкаясь и уже не думая о своей осанке, спустилась в гостиную, испытывая мучительную досаду, как актер, чей эффектный выход на сцену провалился. Виктор взял ее за руки и усадил рядом с собой. Он сменил свой блестящий костюм на просторное платье преуспевающего плантатора: надел белые панталоны, рубашку с широким отложным воротником и легкую холщовую куртку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49