– Не знаю. Но гостиницу я найду, – сказал Эйвери, начиная терять терпение.– Вы войдете в дверь, там в вестибюле продают журналы и открытки. Вход там один только. – Он мог говорить о соседнем доме. – И цветы. По-моему, лучше всего, если вы придете туда, когда у вас будет пленка. Скажете цветочнице, чтобы послали дюжину красных роз миссис Эйвери в отель «Империал» в Торки. Пожалуй, хватит полдюжины. Не будем бросаться деньгами. Цветы там дорогие. Вы поедете под вашим собственным именем?– Да.– Есть на то какая особая причина? Я не хочу быть любопытным, – добавил он торопливо, – но жизнь так коротка… особенно при нашей работе.– Насколько я понимаю, требуется время, чтобы сделать фальшивый паспорт. А Форин Офис…Не надо было отвечать. Надо было посоветовать ему заниматься своими делами.– Очень жаль, – сказал Смайли и нахмурился, как если бы позволил себе бестактность. – Вы всегда можете обратиться к нам. За паспортом. – Это была только вежливость. – Просто пошлите цветы. Выходя из гостиницы, сверьте ваши часы с настенными в холле. Через полчаса возвращайтесь к главному входу. Таксист узнает вас и откроет дверцу машины. Садитесь, сделайте круг, передайте ему пленку. Да, и пожалуйста, заплатите ему. Ровно сколько полагается. Мелкие детали так легко забываются. Значит, учебное мероприятие – какого же рода?– А если я пленку не достану?– Тогда ничего не делайте. Не подходите близко к гостинице. Не ездите в Хельсинки. Забудьте обо всем.У Эйвери мелькнула мысль, что его инструкции были удивительно ясные.– Когда вы изучали немецкий, вы, случайно, не касались литературы семнадцатого века? – с надеждой спросил Смайли, когда Эйвери собрался уходить. – Грифиус, Лоэшптейн; такие имена вам известны?– Это был специальный предмет. Боюсь, что нет.– Специальный, – пробормотал Смайли. – Какое глупое слово. Просто они выходят за рамки общего курса; какое неуместное слово.Когда они подошли к двери, он сказал:– У вас есть какой-нибудь портфель?– Да.– Когда у вас будет пленка, положите ее в карман, – посоветовал он, – и носите портфель в руке. Если за вами будут следить, их внимание отвлечет ваш портфель. Это так естественно. Если вы просто где-нибудь его бросите, может быть, вместо вас искать будут его. Мне кажется, финны не слишком искушенные люди. Это только учебный совет, разумеется. Но не волнуйтесь. Приверженность методу я всегда считал большой ошибкой.Он проводил Эйвери к выходу, потом задумчиво направился по коридору к кабинету Контроля.* * *Эйвери поднимался в свою квартиру, размышляя, как Сара его встретит. Жаль, что он так и не позвонил домой. Как будет неприятно, если она сейчас возится на кухне, а игрушки Энтони разбросаны по ковру гостиной. Очень неприятно приходить без предупреждения. Сара пугалась в таких случаях, словно он сделал что-то непоправимое.Он не брал с собой ключа: Сара всегда была дома. Своих друзей у нее не было; она ни к кому не ходила пить кофе и не занималась покупками. Она не умела самостоятельно развлекаться.Он нажал кнопку звонка, услышал, как Энтони зовет «мама, мама!», и ждал, когда раздадутся ее шаги. Кухня располагалась на другом конце коридора, но она вышла из спальни, почти бесшумно, будто была босиком.Она открыла дверь, не глядя на него. На ней была ночная рубашка и вязаная кофта.– Боже, как ты задержался, – сказала она, повернулась и неуверенным шагом направилась обратно в спальню. – Опять что-нибудь стряслось? – спросила она через плечо. – Еще кого-то убили?– Что такое, Сара? Ты плохо себя чувствуешь?Энтони носился по квартире и кричал, что папа пришел домой. Сара опять забралась в постель:– Я звонила доктору. Я не знаю, что это, – сказала она, будто болезни не были постоянной темой ее разговоров.– У тебя температура?Рядом с ней стоял таз с холодной водой и лежало полотенце. Он выжал полотенце и положил ей на лоб.– Придется тебе потерпеть, – сказала она. – Боюсь, что это не так интересно, как твои шпионы. Ты не хочешь спросить, что со мной?– Когда придет доктор?– Он должен быть в операционной до двенадцати. Потом сразу придет, я думаю.Он пошел на кухню. Энтони за ним. Остатка завтрака все еще стояли на столе. Он позвонил ее матери в Райгит и попросил немедленно приехать.Был почти час, когда приехал доктор.– Лихорадка, – сказал он, – какой-то вирус ходит по городу.Эйвери боялся, что она расплачется, когда сказал ей, что уезжает за границу; она поняла, задумалась, потом сказала, чтобы он начинал собираться.– Это важное дело? – вдруг спросила она.– Естественно. Очень важное.– Для кого?– Для тебя, для меня. Для всех нас, наверное.– И для Леклерка?– Я сказал тебе. Для всех нас.Он обещал Энтони, что привезет ему что-нибудь.– Куда ты едешь? – спросил Энтони.– Я лечу на самолете.– Куда?Он уже хотел сказать ему, что это большая тайна, но тут вспомнил девчушку Тэйлора.Он поцеловал жену, вытащил чемодан в холл и поставил его на коврик. В двери было два замка, чтобы Сара чувствовала себя спокойней, открывать их надо было одновременно. Он услышал, как она сказала:– А это опасно?– Не знаю. Знаю только, что дело очень серьезное.– Это действительно так, ты уверен?Он закричал почти в отчаянии:– Послушай, не за всех же я должен думать! И не в политике сейчас дело, понимаешь? Тут дело нешуточное. Ты мне не веришь? Хоть раз в жизни ты можешь сказать мне, что я делаю что-то хорошее? – Продолжая говорить, он пошел в спальню. Она держала перед собой книжку и делала вид, что читает. – Каждый из нас должен знать, для чего он живет. И нечего все время спрашивать: «Ты уверен?» Все равно что спрашивать, иметь ли нам детей, быть ли нам женатыми. Просто нет смысла.– Бедный Джон, – сказала она, отложив книгу и глядя на него. – Преданность без веры. Как ты должен страдать.Ее голос звучал совершенно бесстрастно, будто, она говорила о социальном зле. Она поцеловала его, словно жертвуя тем, во что верила.* * *Холдейн смотрел, как последние выходили из кабинета: позднее других он приехал, позднее и уедет, только не вместе со всеми.Леклерк сказал:– Зачем вы меня мучаете?Он говорил, как уставший от своей роли актер. Карты и фотоснимки покрывали стол вперемешку с пустыми чашками и пепельницами.Холдейн не ответил.– Что вы пытаетесь доказать, Эйдриан?– Что это вы говорили о том, чтобы кого-то забросить?Леклерк подошел к умывальнику в наполнил стакан водой из-под крана.– Вы не любите Эйвери? – спросил он.– Он молод. Я устал от культа молодости.– У меня начинает болеть горло, когда я много говорю. Попейте воды тоже. Это помогает от кашля.– Сколько лет Гортону? – Холдейн взял стакан, выпил и отдал обратно.– Пятьдесят.– Больше. Он наших лет. Он был нашим ровесником в войну.– Многое забывается. Да, ему должно быть пятьдесят пять – пятьдесят шесть.– Числится у нас на службе? – раздраженно спросил Холдейн.Леклерк покачал головой:– Он не годен. Прерванный стаж службы. После войны он стал работать в Контрольной комиссии. Когда Комиссия завершила свою деятельность, он пожелал остаться в Германии. Кажется, женат на немке. Он пришел к нам, и мы заключили с ним контракт. Мы бы никогда не могли позволить ему там оставаться, если бы он числился у нас на службе. – Он глотнул немного воды, осторожно, как ребенок. – Десять лет назад у нас было тридцать действующих агентов. Теперь только девять. У нас даже нет своих курьеров – тайных. Все, кто сидел сегодня за этим столом, знают. Почему никто не говорил об этом?– Как часто он посылает донесения, сведения от беженцев?Леклерк пожал плечами.– Ко мне попадает не все, что от него приходит, – сказал он. – Ваши люди должны знать лучше. Рынок сокращается, как я понимаю, теперь, когда в Берлине закрыли границу.– Мне приносят лучшие донесения. Это первое из Гамбурга за последний год. Я всегда думал, что он занимается чем-то иным.Леклерк покачал головой. Холдейн спросил:– Когда надо будет возобновлять контракт?– Не знаю. Просто не знаю.– Я думаю, его это сильно беспокоит. Ему полагается пособие, когда он выйдет в отставку?– Это просто трехгодичный контракт. Никакого пособия. Ничего дополнительно. Он, конечно, может продолжать работать после шестидесяти, если будет нам нужен. Такое преимущество есть у тех, кто работает по контракту.– Когда в последний раз возобновлялся его контракт?– Лучше спросите у Кэрол. По-моему, два года назад. Может, раньше.Холдейн опять заговорил:– Вы сказали, что надо кого-то забросить.– Я сегодня опять встречаюсь с Министром.– Вы уже направили Эйвери. Вы не должны были делать этого, вы знаете.– Кому-то поехать надо. Или вы хотели, чтобы я обратился в Цирк?– Эйвери очень нагло себя вел, – заметил Холдейн.Дождь сбегал по водосточным трубам, расплывался серыми разводами на грязных стеклах. Леклерку, видимо, хотелось, чтобы говорил Холдейн, но Холдейну сказать было нечего.– Я пока не знаю, что Министр думает по поводу смерти Тэйлора. Он меня сегодня спросит, и я скажу свое мнение. Конечно, мы все бродим в потемках. – В его голос вернулась сила. – Но он может поручить мне, что очень вероятно, Эйдриан, он может поручить мне забросить агента.– Так что же?– Предположим, я попросил вас сформировать оперативный отдел, провести соответствующие исследования, подготовить документы и снаряжение; предположим, я попросил, вас подыскать агента, подготовить и бросить на операцию. Сделали бы вы это?– И чтобы Цирк ничего не знал?– Подробностей. Время от времени нам, возможно, придется пользоваться их помощью. Это не означает, однако, что мы должны им все рассказывать. Это вопрос безопасности: только необходимая информация.– Значит, без Цирка?– Почему бы и нет?Холдейн покачал головой:– Потому что это не наша работа. У нас просто-напросто нет снаряжения. Передайте дело Цирку, поможете им с военной точки зрения. Пусть возьмется за это кто-нибудь с опытом, вроде Смайли или Леамаса…– Леамас умер.– Хорошо, тогда Смайли.– Смайли едва дышит.Холдейн покраснел:– Тогда Гийом или кто-нибудь еще. Какой-нибудь профессионал. У них теперь большой штат. Пойдите х Контролю, пусть займется он.– Нет, – твердо сказал Леклерк и поставил стакан на стол. – Нет, Эйдриан. Вы прослужили в Департаменте столько же, сколько и я, вы знаете наш устав. Используйте все возможности, говорится там, все возможности для добычи, анализа и проверки данных разведки в тех районах, где условия не позволяют действовать обычными военными средствами. – Произнося каждое слово, он взмахивали опускал свой маленький кулачок. – Какое иное, по-вашему, основание дало мне право на разведывательный полет?– Хорошо, – смягчился Холдейн. – У нас есть устав. Но жизнь меняется. Теперь совсем другие игры. В то время мы были в зовите – надувные лодки в безлунную ночь, захват вражеского самолета, беспроволочный радиопередатчик и всякое такое. Мы с вами знаем; мы все делали вместе. Но времена изменились. И война другая теперь; и ведут ее по-другому. И в Министерстве это отлично знают. – Он прибавил:– И не слишком доверяйте Цирку, от них благотворительности не ждите.Они с удивлением посмотрели друг на друга. В эту минуту их мысли сошлись. Леклерк сказал почти шепотом:– У нас в разных странах прежде были сети агентов, все Началось с них. Помните, как Цирк их у нас сожрал одну за другой? А Министр говорил: «На польском направлении нам грозит дублирование, Леклерк. Я решил, что Контроль будет присматривать за Польшей». Когда это было? В июле сорок восьмого. Это продолжалось год за годом. Почему, вы думаете, они покровительствуют вашему исследовательскому отделу? Не за прекрасные ваши досье; мы просто делаем то, что они хотят, вот в чем дело. Спутники! Неоперативный Департамент! От нас хотят избавиться! Знаете, как теперь нас называют в Уайтхолле? Белоснежка и семь гномов.Они надолго умолкли.Холдейн сказал:– Я изучаю информацию, я не участвую в операциях.– Вы участвовали в операциях, Эйдриан.– Как все.– Вам известна цель. Вы знаете всю подоплеку. Вы единственный можете этим заняться. Возьмите кого хотите – Эйвери, Вудфорда, любого.– Мы от людей как-то отвыкли. То есть как с ними обращаться. – Холдейн на секунду сник, что было для него необычно. – Я изучаю информацию. Работаю с досье.– Нам нечего было поручить вам за все это время. За сколько? За двадцать лет.– Вам известно, что такое ракетная установка? – спросил Холдейн. – Вам известно, сколько она создает шума? Нужны стартовые платформы, пламеотбойные щиты, кабельные трассы, здания управления; нужны бункеры для хранения боеголовок, трейлеры с горючим, и окислителями. Для начала прибывает все это. Ракеты не ползают по ночам; их транспортировка, напоминает передвижную ярмарку; мы бы уже получили новые данные; или Цирк. А что касается смерти Тэйлора…– Послушайте, Эйдриан, неужели вы думаете, что разведка состоит из неопровержимых филососфских истин? Разве каждый священник должен доказывать, что Христос родился в Рождество? – Он приблизил свое маленькое личико к Холдейну, пытаясь вытянуть из него что-то. – Невозможно все вычислить, Эйдриан. Мы не профессора, мы служащие. Нам приходится иметь дело с личными вещами, такими, какие они есть. Нам приходится дело с людьми, с событиями!– Очень хорошо, возьмем события: если он переплывал реку, как ему удалось уберечь пленку? Как он фотографировал в действительности? Почему нет следов смещения камеры? Он перед этим пил, снимал он стоя на цыпочках; экспозиции были большие, как вы знаете, по его словам – продолжительные. – Казалось, Холдейн боялся – не Леклерка, не операции, а самого себя. – Почему Гортону он отдал бесплатно то, за что с других хотел получить деньги? Почему он вообще рисковал жизнью, когда делал снимки? Я послал Гортону список дополнительных вопросов. Он говорит, что все еще пытается разыскать того человека. – Его взгляд переместился на модель самолета и досье на письменном столе Леклерка. – Вы думаете о Пенемюнде, верно? – продолжал он. – Вам хочется, чтобы все было, как в Пенемюнде.– Вы не сказали мне. что будете делать, если я получу то самое распоряжение.– Ни за что не получите. Ни за что. – Он говорил с особенной категоричностью, почти с торжеством. – Мы умерли, разве вы не понимаете? Вы и сами так сказали. От нас хотят избавиться, они не хотят, чтобы мы воевали. – Он встал. – В общем, это не имеет значения. Академический вопрос, в конце концов. Можете ли вы в самом деле себе представить, чтобы Контроль нам помогал?– Они согласились дать нам курьера.– Да. По-моему, это чрезвычайно странно.Холдейн остановился перед фотографией у двери.– Это ведь Малаби? Я помню, он погиб. Почему вы выбрали это имя?– Не знаю. Просто пришло в голову. Память может сыграть с тобой самую чудную штуку.– Напрасно вы посылаете Эйвери. Это работа не для него.– Я просмотрел картотеку вчера вечером. У нас есть человек, который сделает это. Человек, которого мы можем послать. – Он добавил уже смелее:– Агент. Радист, с соответствующей подготовкой, говорит по-немецки, не женат.Холдейн стоял неподвижно.– Возраст? – спросил он наконец.– Сорок лет. Чуть больше.– Наверное, в войну был совсем мальчишка.– Ему есть чем похвастаться. Его поймали в Голландии, и он бежал.– А как его поймали?Короткая пауза.– Подробности не зафиксированы.– Хорошо соображает?– Кажется, у него отличные профессиональные качества.Они опять надолго умолкли.– У меня тоже. Посмотрим, что привезет Эйвери.Леклерк дождался, когда в конце коридора затих кашель, и только потом надел пальто. Он сейчас прогуляется, немного подышит свежим воздухом и потом закажет в клубе самый лучший обед, какой ему смогут предложить. Впрочем, так ли уж будет хорош обед, который его ждет, думал он: с каждым годом клуб становился хуже. После обеда он пойдет к вдове Тэйлора. Затем в Министерство.* * *За обедом «У Горинджа» Вудфорд сказал жене:– Молодой Эйвери отправился на свое первое задание. Кларки его послал. Думаю, справится, и с успехом.– Может, и его прикончат, – сказала она раздраженно. Она не пила, ей не разрешали врачи. – Вот когда будет праздник. Торжественный вечер с балом! Приходите на Блэкфрайерз Роуд, на бал! – У нее дрожали губы. – Почему молодые всегда такие распрекрасные? Мы тоже были молодые… Господи, да мы и сейчас еще молоды! Мы-то чем плохи? Разве мы уже старики? Разве мы?..– Ладно, Бэбз, – сказал он. Он боялся, что она расплачется. Глава 6Старт
В самолете Эйверн вспомнился день, когда Холдейн не пришел на работу. Так вышло, что был первый день месяца, скорее всего июля, и Холдейн не пришел. Эйвери ничего не знал, пока Вудфорд не позвонил ему по внутреннему телефону и не сказал. «Холдейн, должно быть, заболел, – сказал Эйвери, – или какие-то личные дела». Но Вудфорд был непреклонен. Он был в кабинете Леклерка, сказал он, и посмотрел реестр отпусков: у Холдейна не могло быть отпуска до августа.– Позвоните ему на квартиру, Джон, позвоните ему на квартиру, – настаивал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28