Грохот двигателя катился по озябшим полям, будил петухов. На проселке сильно трясло. Плащ был с кожаными накладками на плечах, полы бились о спицы заднего колеса. Наступил рассвет.Скоро надо будет чего-то поесть. Непонятно, почему он так голоден. Может, дело в физической перегрузке. Да, конечно. Он поест, но не в городе, еще не в городе. И не в кафе: чужаки обычно приходят в кафе. Не в кафе, где мог раньше бывать тот юноша.Он все ехал. Мучил голод. Кроме как о еде, ни о чем не мог думать. Рука сжимала газ, и мотоцикл нес вперед обессиленное тело. Он свернул на дорожку, ведущую к какой-то ферме, и остановился.Дом был старый, неухоженный – выглядел так, как будто вот-вот развалится. Дорожка с колеей от телеги поросла травой. Ограда была сломана. Когда-то здесь был сад, спускающийся террасами, теперь совершенно одичавший.В кухонном окне горел свет. Лейзер постучал в дверь. Рука дрожала после мотоцикла. Никто не вышел. Он постучал снова, пугаясь своего же стука. В окне ему померещилось какое-то лицо, мелькнувшая тень мальчика или отражение раскачивающейся ветки.Он быстро вернулся к мотоциклу, с ужасом ощущая, что его голод – вовсе не голод, а одиночество. Надо где-нибудь прилечь и отдохнуть. Он подумал: я забыл, как это бывает. Он опять сел на мотоцикл и поехал. Доехал до леса и прилег там, спрятав лихорадочно горящее лицо в зарослях папоротника.* * *Наступил вечер; в поле было еще светло, но в лесу, где лежал Лейзер, быстро стемнело – красные стволы сосен превратились в черные колонны.Он отряхнулся от листьев и зашнуровал ботинки. Жесткая кожа болезненно резала ногу. У него ведь не было возможности разносить их. Он поймал себя на мысли, что Леклерку и другим это безразлично, а ему не протянуть руку через пропасть, что легла между ушедшим и оставшимся, между живым и умирающим.Он натянул рюкзак и снова почувствовал жгучую боль, когда лямки врезались в покрытые синяками плечи. Он взял в руку чемодан и пошел через поле к дороге, туда, где оставил мотоцикл. До Лангдорна было пять километров. Лейзер подумал, что этот, первый из трех городов, должен показаться за холмом. Вот-вот будет полицейский пост, скоро уже можно будет поесть.Он ехал медленно, с чемоданом на коленях, напряженно вглядываясь в мокрую дорогу, ожидая увидеть вдали красные огоньки или кучку людей с автомашинами. В конце затяжного поворота он увидел слева дом с нарисованной кружкой пива в окне. Он въехал во дворик, на шум двигателя к дверям вышел старик. Лейзер слез с мотоцикла.– Я хочу пива, – сказал он, – с сосисками. У вас есть?Они прошли в пивную, и старик усадил его за стол, в окно Лейзер мог видеть свой мотоцикл во дворике. Он принес Лейзеру бутылку пива, сосиски, нарезанные кусочками, и черный хлеб, а сам остался стоять у стола, наблюдая, как Лейзер ест.– Куда вы едете? – Его худощавое лицо оттеняла борода.– На север. – Лейзер знал свою роль.– А откуда вы?– Какой дальше будет город?– Лангдорн.– Далеко до него?– Пять километров.– Есть где остановиться?Старик пожал плечами. Его жест выражал не равнодушие, не отрицательный ответ, а полное отрицание, словно он ни во что не верил и никто не верил ему.– А дорога как?– Нормальная.– Говорят, была диверсия.– Не было диверсии, – сказал старик, будто диверсия могла быть надеждой, утешением или чем-то, что их объединяло: чем-то, что наполнило бы теплом или осветило сырое сумрачное помещение.– Вы с востока, – объявил старик. – У вас восточный выговор.– Это родители, – сказал Лейзер. – Кофе есть?Старик принес кофе, очень черный и кислый, совершенно безвкусный.– Вы из Вильмсдорфа, – сказал старик. – На мотоцикле вильмсдорфский номер.– У вас много посетителей? – спросил Лейзер. бросив взгляд на дверь.Старик покачал головой.– Дорога не загружена? – Снова старик ничего не ответил. – У меня друг под Калькштадтом. Это далеко?– Нет. Сорок километров. Под Вильмсдорфом убили одного парня.– Он держит кафе. В северной части города. Под названием «Кот». Знаете?– Нет.Лейзер понизил голос:– Там кое-что было. Драка. Несколько солдат из города. Русские.– Уходите, – сказал старик.Лейзер хотел заплатить, но нашел купюру только в пятьдесят марок.– Уходите, – повторил старик.Лейзер взял чемодан и рюкзак.– Старый дурак, – резко сказал он. – За кого ты меня принимаешь?– Вы или хороший человек, или плохой, опасно и то и другое. Уходите.Полицейский пост так и не встретился. Лейзер вдруг оказался в центра Лангдорна; на главной улице было уже совершенно темно, только свет, выбивающийся из щелей закрытых ставен, отплескивал кое-где на булыжниках мокрой мостовой. Мимо не проехала ни одна машина. Мотоцикл ужасно тарахтел, Лейзер чувствовал себя так, будто выехал на рыночную площадь, чтобы трубным гласом оповестить город о своем прибытии. Во время войны, подумал он, немцы ложились рано, чтобы в постели было теплее, – так же, может, и теперь.Настало время избавляться от мотоцикла. Он выехал из города, нашел заброшенную церковь и оставил мотоцикл у входа в ризницу. Потом вернулся в город и пошел на станцию. Кассир был в форме.– До Калькштадта. Один.Кассир протянул руку. Лейзер вынул купюру из бумажника. Тот взял ее и с нетерпением встряхнул. На секунду Лейзер смутился и, не понимая жеста, смотрел на его руку и злое подозрительное лицо за решеткой кассы.Вдруг кассир рявкнул:– Удостоверение личности!Лейзер улыбнулся с извиняющимся видом:– Совсем забыл, – сказал он и открыл бумажник, чтобы показать карточку в целлофановом отделении.– Выньте из бумажника, – сказал кассир.Лейзер наблюдал, как тот разглядывал карточку под лампой.– Разрешение на передвижение?– Вот, пожалуйста. – Лейзер дал ему документ.– Зачем вам в Калькштадт, если вы едете в Росток?– Наш кооператив отправил поездом кое-какое оборудование из Магдебурга в Калькштадт. Тяжелые турбины и специальный инструмент. Их нужно установить.– А как вы сюда попали?– Меня подвезли.– Подвозить запрещено.– В наше время все должны стараться делать, что от нас зависит.– В наше время?Кассир прижал лоб к стеклу и посмотрел вниз на руки Лейзера.– С чем это вы там возитесь? – резко спросил он.– Это цепочка, цепочка от ключей.– Значит, вам нужно установить оборудование. Продолжайте, я слушаю!– Я могу это сделать проездом, по дороге. В Калькштадте ждут уже шесть недель. Груз был задержан.– Ну и что?– Мы сделали запрос… на железной дороге.– И?– Нам ничего не ответили.– Поезд уходит через час. В шесть тридцать. – Пауза. – Новости слышали? В Вильмсдорфе убили парня, – сказал он. – Сволочи. – Он дал Лейзеру сдачу.Идти было некуда. В камеру хранения сдавать багаж он ни рискнул. Никаких, дел больше не было. Он погулял с полчаса, потом вернулся на станцию. Поезд опоздал.* * *– Вы оба отлично поработали, – сказал Леклерк, с выражением благодарности кивая Холдейну и Эйвери. – Вы тоже, Джонсон. Больше мы уже ничего сделать не можем: теперь все зависит от Мотыля. – Для Эйвери он припас особую улыбку. – Как вы, Джон? Вы что-то молчаливы? Как вы думаете, вам пригодится опыт такого рода работы? – И добавил со смехом, обращаясь к двум другим:– Я очень надеюсь, что развод Эйвери не грозит, мы его скоро отпустим домой к жене.Он сидел на краю стола, его небольшие руки были аккуратно сложены на коленях. Поглядев на молчавшего Эйвери, он весело воскликнул:– Эйдриан, я от Кэрол получил выговор, что разрушаю молодую семью.Холдейн улыбнулся, будто услышал удачную остроту.– По-моему, ее опасения напрасны, – сказал он.– И Смайли проникся симпатией к Эйвери, как бы он его не переманил! Глава 19 Поезд остановился у перрона в Калькштадте; Лейзер ждал, когда пассажиры спустятся с платформы. Пожилой охранник собирал использованные билеты. Он казался симпатичным.– Я разыскиваю одного друга, – сказал Лейзер. – Его фамилия Фритше. Он когда-то здесь работал.Охранник нахмурился:– Фритше?– Да.– А зовут его как?– Не знаю.– А лет ему сколько, ну примерно?Он сказал наугад:– Сорок.– Фритше, здесь, на этой станции?– Да. У него был домик ниже по реке, он не женат.– Целый дом? И работал у нас на станции?– Да.Охранник покачал головой:– Никогда не слышал. – Он внимательно посмотрел на Лейзера. – Вы уверены? – спросил он.– Так он мне сказал. – Он сделал вид, что что-то вспомнил. – Он писал мне в ноябре… жаловался, что фопо закрыли станцию.– Вы ненормальный, – сказал охранник. – Доброй ночи.– Доброй ночи, – ответил Лейзер.Удаляясь от станции, он все время чувствовал спиной взгляд того человека.На главной улице была небольшая гостиница под названием «Старый колокол». Не найдя никого в холле, Лейзер открыл какую-то дверь и оказался в большой комнате, дальний конец которой был погружен в сумрак. Посередине, за столом, сидела девушка. Сгорбившись, опустив голову на сложенные на столе руки, она слушала старый проигрыватель. Над столом горела лампочка, единственная в комнате. Когда пластинка кончилась, девушка, не поднимая головы, переставила звукосниматель опять на начало.– Мне нужен номер, – сказал Лейзер. – Я только приехал из Лангдорна.На стенах висели чучела птиц: фазаны, цапли и зимородок.– Мне нужен номер, – повторил он. Музыка была танцевальная, старинная.– Спросите в холле.– Там никого нет.– У них все равно ничего не найдется. И вам нельзя здесь останавливаться. Но рядом с церковью есть дешевая гостиница. Идите туда.– А где церковь?Глубоко вздохнув, она остановила пластинку, и Лейзер почувствовал, что ей хочется поговорить.– Ее разбомбили, – сказала она. – Церковь – одно название, осталась только колокольня.– Может быть, все-таки мне удастся остановиться у вас? – сказал он, помолчав. – Гостиница не такая ух маленькая.Он поставил рюкзак в угол и сел на свободный стул у стола. Медленно пригладил рукой свои густые волосы.– Вы выглядите измученным, – сказала она.Его синие брюки покрывала корка грязи, прилипшая на границе.– Я весь день в дороге. Ужасно устал.Она смущенно встала и пошла в глубину комнаты, там видна была деревянная лестница, а над ней – полоска бледного света. Она позвала кого-то, но никто не отозвался.– «Штайнхегер» пьете? – спросила она из темноты.– Да.Она вернулась с бутылкой и стаканом. На ней был плащ, старый коричневый плащ военного образца, с эполетами и квадратными плечами.– Откуда вы? – спросила она.– Из Магдебурга. Держу курс на север. У меня работа в Ростоке. – Сколько раз еще произносить эти слова? – А в той гостинице можно подучить отдельную комнату?– Если захотите.Света было так мало, что он не сразу смог разглядеть лицо девушки. Постепенно глаза привыкали. Лицо оказалось миловидным, но с плохой кожей. Девушка была крепко сбитая, не старше восемнадцати. Тому парню, наверно, было столько же, может, чуть больше.– Как вы? – спросил он: Они ничего не сказала. – Чем вы занимаетесь?Она взяла его стакан и отпила, устремив на Лейзера взгляд не по годам зрелой женщины, словно была неотразима. Не сводя с него глаз, медленно поставила стакан, поправила локон. Видимо, ей казалось, что ее жесты заключают в себе какой-то смысл. Он снова спросил:– Вы давно здесь?– Два года.– Чем вы занимаетесь?– Чем придется. – Интонация была вполне искренняя.– Что-нибудь интересное здесь происходит?– Ничего, это дохлое место.– Что, и парней нет?– Возникают.– А военные части? – Пауза.– Случается. Разве вы не знаете, что об этом спрашивать запрещается?Лейзер взял бутылку «Штайнхегера» и налил себе еще.Она взяла у него стакан, коснувшись его пальцев.– Что происходило у вас в городе? – спросил он. – Полтора месяца назад я хотел сюда приехать – меня не пустили. Мне сказали, что Калькштадт, Лангдорн и Волькен закрыты. Что здесь происходило?Кончиками пальцев она гладила его руку.– Что здесь было? – повторил он.– Ничего не было закрыто.– Ну, хватит, – рассмеялся Лейзер. – Говорю вам, меня близко к городу не подпустили. Дороги сюда и в Волькен были перекрыты. – Он подумал: «Сейчас двадцать минут девятого, осталось всего два часа до первого сеанса связи».– Ничего не было закрыто. – Вдруг она прибавила:– Значит, вы приехали с запада, приехали по дороге. Как раз ищут кого-то вроде вас.Он встал, собираясь уходить.– Я, пожалуй, пойду поищу ту дешевую гостиницу.Он положил на стол немного денег. Девушка прошептала:– У меня есть своя комната. В новой квартире, за Фриденсплатц. В доме, где живут рабочие. Мне там никто не мешает. Я сделаю все, что вы хотите.Лейзер покачал головой. Он взял свой багаж и пошел к двери. Она все еще смотрела на него, я он понял, что она о чем-то догадывалась.– До свидания, – сказал он.– Я ничего не скажу. Возьмите меня с собой.– Я выпил, – пробормотал Лейзер. – Мы ни о чем не говорили. Вы все время слушали свою пластинку.Им обоим стало страшно. Девушка сказала:– Да, все время играла пластинка.– Вы уверены, что город не закрывали вообще? Лангдорн, Волькен и Калькштадт – полтора месяца назад?– Кому надо закрывать наш город и зачем?– Даже станцию не закрывали?Она быстро проговорила:– Насчет станции не знаю. Район был закрыт на три дня в ноябре. Никто не знает – почему. Здесь стояли русские, военные, человек пятьдесят. Их разместили в городе. В середине ноября.– Пятьдесят? Какое снаряжение?– Грузовики. По слухам, севернее проходили учения. Оставайтесь у меня на ночь. Оставайтесь! Давайте я пойду с вами. Куда угодно.– Какого цвета погоны?.– Не помню.– Откуда приехали военные?– Они были новенькие. Двое из Ленинграда, два брата.– Куда отправились?– На север. Послушайте, никто никогда не узнает. Я не болтлива, я не из таких. Я все для вас сделаю, что угодно.– В сторону Ростока?– Они сказали, в Росток. Сказали – никому не говорить. Потом партийные товарищи обошли все дома.Лейзер кивнул. Он вспотел.– До свидания, – сказал он.– А завтра, а завтрашняя ночь? Я все для вас сделаю.– Может быть. Никому не говорите, вы поняли?Она кивнула.– Я никому ничего не скажу, – проговорила она, – потому что мне все равно. Спрашивайте многоквартирный дом за Фриденсплатц. Квартира девятнадцать. Приходите в любое время. Я открою дверь. Два звонка, чтобы соседи знали, что ко мне. Платить не нужно. Будьте осторожны, – сказала она. – Везде люди. В Вильмсдорфе убили одного парня.Он дошел до рыночной площади – пока все сходилось. – дальше ему предстояло найти колокольню и ту дешевую гостиницу. В темноте вокруг сновали сутулые фигуры; на некоторых были обноски военной формы; шинели и пилотки времен войны. То и дело в бледном свете уличных фонарей мелькали хмурые лица, и он пытался разглядеть в них те качества, которые ненавидел. Он говорил себе: «Вот этого надо ненавидеть, у него как раз тот возраст», но ничего не получалось. Они для него были пустотой. Может быть, в каком-нибудь другом городе, другом месте он найдет тех, что нужно, и будет ненавидеть, но не здесь. Эти были просто пожилые люди, ничего больше; такие же несчастные, как он, и одинокие. Колокольня была черной и пустой. Вдруг ему вспомнилась сторожевая вышка на границе и его автомастерская в двенадцатом часу, вспомнился тот миг, в который он убил часового: просто мальчишку, каким Лейзер сам был во время войны, даже моложе Эйвери.* * *– Сейчас он уже должен быть там, – сказал Эйвери.– Верно, Джон. Уже должен, а как же иначе? Час ходьбы. Да реку пересечь.Он запел. Никто не подхватил. Они молча поглядывали друг на друга.– Вы вообще знаете клуб «Алиби»? – вдруг спросил Джонсон. – Рядом с улицей Вилье? Многие из старой команды приходят туда посидеть. Надо, чтобы вы тоже пришли как-нибудь вечерком, когда мы вернемся домой.– Спасибо, – ответил Эйвери. – С удовольствием.– Особенно хорошо на Рождество, – сказал он. – В это время я там бываю. Хорошие ребята собираются. Кто-нибудь один или двое даже надевают форму.– Наверно, очень приятно.– На Новый год все приходят с женами. Вы могли бы взять свою.– Отлично.Джонсон подмигнул:– Или девушку.– У меня нет другой девушки, кроме Сары, – сказал Эйвери.Зазвонил телефон. Леклерк встал, чтобы взять трубку. Глава 20Возвращение Он опустил на пол рюкзак и чемодан и оглядел стены. У окна была розетка. Дверь не запиралась, поэтому он придвинул к ней кресло. Потом снял ботинки и лег на кровать. Вспомнилось, как девушка поглаживала его руки кончиками пальцев, вспомнились нервные движения ее губ и обманчивый блеск ее глаз в сумраке. Сколько пройдет времени, прежде чем она его предаст?Вспомнился Эйвери: теплота и английская сдержанность их зарождавшейся дружбы, его юное лицо, блестящее от дождя, и смущенный, застенчивый взгляд, когда он протирал очки. Конечно же, Эйвери сразу сказал, что ему тридцать два, просто Лейзер не расслышал.Он посмотрел на потолок. Через час надо будет развернуть антенну.Комната была большая и пустая, с мраморной раковиной в углу. От раковины в пол уходила труба, очень хотелось надеяться, что она заземлена. Он включил воду: слава Богу, пошла холодная. Джек говорил, что теплые трубы – рискованное дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28