И помните... конец совсем близко.
Когда мы вышли из шатра, Линергес отвел меня в сторону. Я испугался, что он собирается попытаться сделать для меня то, что мне не удалось сделать для Мируса. Спасибо, мне нянька не нужна, я следую путем, начертанным мне судьбой. Рано или поздно смерть призовет меня в свою чудовищную страну, и я обрету на время покой, до тех пор пока не предстану перед Сайонджи. Взвесив мои грехи, богиня швырнет меня обратно в навоз жизни.
Я решил сделать шаг первым.
– Надеюсь, Кириллос, ты не собираешься сказать мне, что почувствовал «приближение конца» и решил передать мне свои магазины, ибо я совершенно ничего не смыслю в торговле, и будет лучше, если ты их оставишь своей жене.
Линергес криво усмехнулся.
– Я собирался попробовать немного тебя развеселить, – сказал он. – Но раз ты еще способен отпускать такие грязные шутки – черт с тобой. Иди и подыхай. Что касается меня, то я бессмертен, если ты этого еще до сих пор не понял.
Я пристально посмотрел на него, пытаясь определить, что это: продолжение шутки или Линергес спятил.
– Поосторожнее, – предупредил я, – боги могут услышать.
– Нет, – серьезно ответил Линергес. – Они ничего не слышат. По крайней мере те, которым есть хоть какое-то дело до нас. Если кто и слышит, то разве что шлюха Сайонджи, с которой так нянчится наш император, а на нее мне наплевать, так как от нее все равно ничего, кроме зла, ждать не приходится.
А я-то еще считал себя неверующим, точнее, потерявшим веру!
– Следи за своими словами, – вмешался подошедший к нам сзади Йонг. – Твои оскорбления могут все изменить.
– Куда? В худшую сторону? – Линергес расхохотался резким, раскатистым смехом воина, забывшего, что такое страх, что такое надежда. – В любом случае, Дамастес, окажи мне любезность и не умирай завтра. С трибунами у нас дело совсем плохо, и я боюсь, что урод, которого император назначит на твое место, окажется отвратительным собутыльником.
Сам Линергес почти не пил. Усмехнувшись, он похлопал меня по спине и пошел к своему коню.
– Значит, он считает себя бессмертным, – задумчиво произнес Йонг. – А почему бы и нет? Рано или поздно с кем-нибудь это должно произойти.
– А ты что думаешь? – спросил я, убедившись, что нас никто не слышит.
– О чем? О плане императора? Он осуществим. Его можно даже считать неплохим. Но только мне до него нет никакого дела, – добавил Йонг. – Ибо я пришел проститься с тобой, нумантиец.
– Прекрати, Йонг! Я не куплюсь на такие глупости. Ты слишком хитрый и изворотливый, чтобы погибнуть, по крайней мере в честном бою.
– Спасибо за комплимент, друг мой. Надеюсь, ты прав. Но я хотел сказать, что покидаю армию.
– Что?
– Как-то давным давно, еще в Сайане, когда ты был молодым легатом, а я простым новобранцем, я сказал, что хочу познакомиться с женщинами Юрея и узнать, действительно ли они способны в постели на чудеса, если у них есть выбор, с кем спать. Так вот, теперь я удовлетворен тем, что со знанием дела могу сказать: способны. Я также сказал, что хочу узнать, что такое честь. Теперь я знаю все, что хотел узнать о чести. И о ее противоположности. – Обернувшись, Йонг посмотрел на шатер императора и презрительно сплюнул. – Так что сегодня ночью я сниму с себя мундир и покину эту армию.
– Ты не можешь так поступить!
– Могу, – твердо произнес Йонг. – Все, кем я командовал, или убиты, или распиханы по другим частям, так что никому нет никакого дела, надрываю ли я глотку, отдавая команды, или хожу на руках, заткнув задницу пальцем.
– И куда ты направишься?
– Домой в Кейт, разумеется. И я сомневаюсь, что кто-либо – нумантийцы или майсирские собаки – когда-нибудь увидит меня, а тем более сможет остановить.
Я знал, что в этом он прав.
– Поэтому я пришел попрощаться, – продолжал Йонг, – и поблагодарить тебя за то время, что мы неплохо провели вместе. Возможно, мы с тобой еще увидимся по эту сторону Колеса, хотя я в этом очень сомневаюсь.
Но напоследок я сделаю два добрых дела. Первое будет сюрпризом, и ты узнаешь о нем, когда придет время.
Второе требует напряжения ума. Так что представь, что ты оборванный святой мудрец, вшивый, с грязной задницей, умеющий только мыслить о великом и объяснять нам, простым смертным, что к чему.
– Из того, что ты перечислил, у меня только немытая задница и блохи, – подозрительно ответил я.
– Тогда тебе придется шевелить мозгами так, как ты никогда раньше этого не делал. Итак, ты помнишь, как давным-давно, после того как мои разведчики чуть не погибли все до одного под Дабормидой, я завалился к тебе пьяный в стельку и сказал, что их принесли в жертву, но я не знаю почему?
Я собирался было резко ответить, что от того времени нас уже отделяют море сражений и горы трупов, но промолчал, увидев серьезное лицо Йонга.
– Да, – сказал я, – помню.
– Так вот, кажется, сейчас я знаю ответ, – сказал он. – И, подозреваю, скоро ты тоже до него дойдешь. Дам тебе одну наводку: почему император под Сидором настоял на том, чтобы принести в жертву Баранскую гвардию? Тенедос назвал это отвлекающим маневром, но кого он пытался обмануть? Мы уже переправились через реку в районе мостов, и майсирцам это было известно. Так почему император оставил их погибать и не сотворил заклятие? И вообще, раз уж об этом зашла речь, почему он послал так мало людей? Почему не направил подкрепления?
– Но это еще не все, продолжал Йонг, поднимая руку и прерывая мои возражения. – Почему император тянул со своим «Великим заклятием» до тех пор, пока гвардейцы не вышли на мост? Сколько их там успело погибнуть? Кажется, этого более чем достаточно. Я тебя покидаю.
Слушай, пока я с тобой говорил, мне пришла в голову еще одна мысль. Помнишь демона, уничтожившего Чар-дин Шера?
Меня передернуло. Мне довелось повидать много ужасов, но четырехрукий демон размером с гору, с огромной зияющей пастью был из них самым страшным.
– Готов поспорить с тобой на что угодно, хотя я и не смогу получить с тебя выигрыш, – сказал Йонг, – что ты еще увидишь этого изверга. Не сейчас. Позже. Когда наступит полный крах. А теперь, нумантиец, прощай. И береги себя.
Не успел я схватить его за руку, попробовать уговорить или хотя бы сказать хоть слово, как Йонг проскользнул за шатер, где грелась личная охрана императора. Я бросился за ним, но его уже и след простыл.
Вот так исчез Йонг, несомненно, самый необычный трибун Нумантии.
Я лежал, закутавшись в одеяло, притворяясь, что сплю, как и подобает спокойному, уверенному в себе военачальнику, а на самом деле пытаясь освободить от мыслей рассудок, чтобы не думать о двух годах непрерывной боли и скорби. Неожиданно меня разбудил капитан Балк.
Новость, с которой он пришел, была просто катастрофической. 20-й Кавалерийский полк потерял контакт с замыкающими подразделениями Пятого гвардейского корпуса, которым командовал Эрн, и выслал вперед дозор. Разведчики ничего не обнаружили – части Эрна оставили свои позиции.
Трибун увел все свои войска, почти двадцать тысяч человек, прямо на восток, на неприятельские позиции. Как выяснилось позднее, Эрн ехал впереди с белым флагом, громко крича, что сдается в плен. Не знаю, как ему удалось обмануть своих офицеров, – скорее всего, он сказал, что получил приказ императора до рассвета занять позиции к востоку от дороги. А может быть, азаз, воспользовавшись благоприятным моментом, с помощью колдовства затуманил мозги нашим солдатам.
Но сейчас имело значение только то, что между моим арьергардом и остальной армией образовалась огромная брешь. Через считанные минуты после того, как я вскочил с постели, послышались звуки боя. Майсирцы, обнаружив брешь в наших боевых порядках, нанесли удар. Измена Эрна грозила уничтожением всей армии.
Я вынужден был как-то реагировать, и это должно было быть что-то совершенно непредсказуемое. Мне пришла в голову одна мысль. Правда, это означало, что нам придется в лучшем случае провести в суэби еще несколько дней, а в худшем... Я не хотел даже думать об этом.
Я приказал капитану Балку надеть мои доспехи и во главе Красных Улан при поддержке 20-го полка Тяжелой Кавалерии нанести удар по майсирцам, изобразив это так, будто вся наша армия перешла в наступление.
Балк должен был идти вперед до тех пор, пока не встретит настоящего сопротивления, после чего немедленно отступить к позициям 17-го полка, которым предстояло стать сборным пунктом для вспомогательных частей, солдат, отставших от своих подразделений, а также всех тех, кто предпочитал изнурительный поход смерти и рабству в плену. Собравшись вместе, наши части должны были отойти на запад, прочь от майсирцев, прочь от Осви. Впереди предстояло идти 10-му Гусарскому полку.
Я собирался оторваться от неприятеля, повернуть на север, сделать полукруг в сторону северо-востока и воссоединиться с остальной армией в Осви. План был отчаянным, но ничего другого я предложить не мог.
Кирасиры 20-го полка, сильно поредевшего, на конях, обессилевших до такой степени, что им едва удавалось идти рысью, обрушились на майсирцев. Противник, торжествуя победу, приступил к грабежу скудного имущества, оставшегося от корпуса Эрна, и не успел перестроиться, когда на него налетела наша кавалерия. Майсирцы в панике бежали, потрясенные тем, что мы сумели так быстро организовать контратаку.
Прежде чем неприятель успел опомниться, кирасиры повернули назад. Когда они вернулись в расположение 17-го Юрейского полка, уланы уже были готовы тронуться в путь, и наша колонна, сойдя с дороги, двинулась в суэби.
Переход был очень трудным; люди и лошади падали, теряя силы, повозки опрокидывались, и маркитантам приходилось забирать свои пожитки и продолжать путь пешком.
Но это было не самое страшное. Повозки с ранеными постоянно застревали в глубоких оврагах, тянущихся параллельно дороге.
Я вынужден был отдать приказ бросить обоз. Даже домициус Биканер изумленно посмотрел на меня, перед тем как отсалютовать и отправиться его выполнять. Но выбора у нас не было: в руки майсирцам попадет или наш обоз, или мы все. Несколько врачей вызвались остаться с ранеными, но я, восхищенный их мужеством и преданностью своему долгу, вынужден был им отказать. Врачи понадобятся нам самим, все до одного. Раненые кричали и ругались, наблюдая, как солдаты выпрягают из повозок лошадей, но их ярость не могла повлиять на мое решение. Через час мы двинулись дальше, оставляя позади себя честь и частицу сердец. Но состраданию не было места в этой безжизненной пустыне.
Два часа спустя, когда я уже начал думать, что мой дерзкий замысел увенчался успехом, наши разведчики доложили о дозорах негаретов. Я выругался: наши передвижения будут обнаружены, и о них тотчас же узнает король Байран. У него будет достаточно времени, чтобы выдвинуть свои войска и преградить нам дорогу в Осви. И все же я должен был бороться до конца и приказал 10-му полку повернуть на север.
И тут настал настоящий кошмар. Снежная целина перед волной гусаров вздыбилась, словно ожила, словно под ней до поры до времени затаились огромные твари. Горы снега стремительно понеслись на наших солдат, накрывая тех, кто был впереди. С жуткими криками гусары бросились назад, увязая в глубоком снегу. Но никто ничего не видел, ничего не чувствовал в этой белом месиве.
Я понял, что именно этот сюрприз заготовил Тенедос для негаретов, но сейчас жуткое оружие обернулось против нас. Невидимые твари – снежные черви или кто там еще – валили людей, ломая их словно замерзшие веточки.
10-й полк повернул назад, и снежные черви успокоились. Все, что двигалось в направлении от Осви, их не интересовало.
Теперь мы были обречены. К югу и западу простиралась безлюдная, враждебная суэби, на востоке находилась майсирская армия, а путь на север преграждали снежные твари. И тут мне в голову пришла совершенно безумная мысль. Я понял, что мы на какое-то время оторвались от неприятеля, – дозоры негаретов бежали от снежного кошмара еще быстрее нас.
Вызвав к себе трех домициусов, командиров полков и полкового проводника, старшего по званию среди разведчиков Йонга, я сообщил им, что мы сейчас совершим форсированный суточный марш. Самые сильные будут идти сзади, не для отражения возможных атак. Эти люди должны были заботиться о том, чтобы никто не отставал и чтобы мы оставляли за собой как можно меньше следов. Я приказал посадить самых слабых на лошадей, а остальным продолжать путь пешком.
С нами были два колдуна Чарского Братства, и я поручил им вызывать огонь для уничтожения трупов умерших. Нам необходимо было постараться исчезнуть бесследно. Возможно, это даст нам слабый, призрачный шанс на спасение. В противном случае можно было уже считать себя или майсирскими рабами, или закоченевшими трупами.
– В каком направлении мы двинемся? – спросил Биканер.
– На запад, – ответил я. – Точнее, на северо-запад.
По сути дела, в противоположную сторону от императора и нашей армии. Наша единственная надежда заключалась в том, чтобы оторваться от неприятеля, а затем совершить невозможное: перейти в Нумантию через горы, как я уже проделал это однажды.
Но тогда мне нужно было беспокоиться лишь о горстке людей, находящихся в прекрасной физической формы. Сейчас же под моим началом находились несколько сотен оборванных, голодных солдат и маркитантов.
Мне следовало отдать приказ перейти в наступление, двинуться навстречу неприятелю, чтобы мы умерли достойно и совершенно бесполезно, но я упорствовал в своей глупости.
Через два часа мы вышли в пустыню. Поставив в арьергард своих Красных Улан, я приказал им выполнять мои приказы без колебаний и без пощады. Никому не позволялась роскошь умереть, по крайней мере до наступления сумерек. Я шел последним, кричал, орал до хрипоты, и в конце концов мой голос стал звучать так, словно его протащили через битое стекло.
Я ругался на солдат, солдаты ругались на меня. Я безжалостно лупил их, и они слабо пытались дать мне сдачи. Но я всегда уклонялся от ударов, насмешливо предлагая попробовать еще раз. Я говорил, что назвал бы их бабами, но это оскорбило бы женщин, идущих впереди, – маркитанток, прачек, поварих, шлюх, – которые не сдавались.
Я не чувствовал ни голода, ни усталости. Я сроднился с этой заснеженной пустыней, черпая силы в окружающей глуши.
Мы упрямо шли вперед, и дым от теплых печей Осви постепенно отступал к горизонту, пока не исчез совсем. Снова пошел снег, и в кои-то веки вьюга явилась благословением Исы, Ирису-Хранителя, бога Никеи Паноана, ибо она скрыла наши следы, ослепила неприятеля, который, возможно, пытался нас преследовать.
Наконец я дал приказ остановиться на ночлег, и наступила долгая ледяная ночь.
Забрав у Балка коня, я тронулся в путь до рассвета. Приблизительно в получасе езды я нашел маленькую лощину, окруженную невысокими кривыми деревьями.
Неподалеку пробегал замерзший ручей. Вернувшись, я приказал офицерам поднимать людей и трогаться в путь.
Через час мы двинулись вперед, оставив в снегу двадцать три замерзших тела. По моему приказу уланы сложили их вместе, но я запретил колдунам сжигать трупы. Мы не могли позволить себе ни дыма, который обязательно заметили бы негареты, ни применения магических сил, что наверняка бы обнаружили военные чародеи азаза.
Нам потребовалось почти два часа, чтобы добраться до лощины, и все же мы дошли. Я приказал солдатам разойтись по подразделениям, в которых они служили. Биканер с адъютантом устроили перекличку и доложили мне. Итог оказался ужасным. Осталось сорок шесть моих Красных Улан, сто пятьдесят человек из 17-го, около двухсот из 10-го Гусарского, приблизительно столько же из 20-го полка, несколько десятков разведчиков Йонга, примерно триста пятьдесят солдат из остатков других подразделений, сорок девять женщин и даже несколько детей. Я поморщился от боли. По штатному расписанию 17-й Уланский полк должен был насчитывать больше семисот человек, в 10-м Гусарском полку и 20-м полку Тяжелой Кавалерии числилось по девятьсот человек.
Мне предстояло каким-то образом заставить людей поверить, что у них есть шанс выжить. Я попросил своих солдат подойти ко мне поближе. В суэби задул ледяной ветер, но он шелестел у нас над головами, не проникая в лощину.
– Итак, – начал я, понимая, что ни в коем случае нельзя вселять в людей чрезмерный оптимизм, – не знаю, как вы, а лично я рад, что мы расстались с армией.
Потрясенные солдаты молчали.
– По крайней мере, мы не купаемся в дерьме и пепле, – продолжал я, вызвав этим замечанием смешки. – А мне это по душе – находиться там, где можно вздохнуть полной грудью, где достаточно свежего воздуха.
Солдаты смеялись, больше не сдерживаясь.
– Вот и отлично. Итак, мы отрезаны от войск императора, – сказал я. – А этот треклятый Байран, мать его, торжествует, уверенный, что мы у него в руках. Но я собираюсь доказать ему, что он мешок, набитый конским дерьмом, и всех, кто хочет сделать то же самое, я приглашаю прогуляться со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68