Татьяна тоже сидит за этим столом, она откидывается в кресле и хочет убежать. Старик Анжело поворачивается лицом ко мне, глаза у него живые и яркие. Он рассержен моим приходом.
«Убирайся, злая собака! — кричит он. — Почему ты гонишься за мной?»
Я отступаю, пораженный его гневом. Гляжу на потрясенные лица друзей. И не знаю, что ответить. Достаю из кармана револьвер и стреляю ему в лицо.
Когда я проснулся, дождь прекратился и небо расчистилось. Воздушные шары Гарсона поднялись высоко. Мы отдыхали. Гарсон хотел, чтобы мы набрались сил перед встречей с ябандзинами; и столь же важно было не слишком удаляться от Кимаи-но-Дзи. Генерал хотел, чтобы ябандзины решили: мы, как стервятники, ждем, пока ябандзины сразятся с самураями «Мотоки», а потом нападем на уцелевших. Не желал, чтобы они догадались, что мы собираемся напасть на Хотокэ-но-Дза. Пусть поймут только тогда, когда у них уже не будет горючего для возврата.
Перфекто все утро следил за мной, бросал на меня сердитые взгляды. Я ждал, что он заговорит. Мавро отправился к друзьям, а Завала и Абрайра ушли мыться к ручью, оставив нас с Перфекто наедине.
— Анжело, — сказал он, — я видел, как ты вечером разговаривал с Абрайрой. — На лице его отражался едва сдерживаемый гнев, и я подумал, может, он сердится из-за того, что я провожу время с Абрайрой. Что-то такое я видел в его взгляде, когда он смотрел, как Абрайра помогает мне одеваться. Может, у него самого на нее виды? Он продолжал: — И несколько дней назад ты пошел погулять с ней, вместо того чтобы идти со мной в баню. Поэтому я должен спросить тебя: кто твой ближайший друг?
Он ревновал меня. С его обостренным чувством территориализма мне следовало этого ожидать.
— Ты мой ближайший друг среди мужчин, — ответил я. — Абрайра мой ближайший друг среди женщин.
Он смотрел в землю. Понимал, что у него никогда не могут быть такие отношения со мной, как у Абрайры. Я подумал, все ли привязавшиеся химеры так ревнуют. Может, кончится тем, что они будут сражаться друг с другом за мое внимание? И еще я понял: и Перфекто, и Абрайра ищут моего внимания с тех пор, как я вышел из криотанка. Оба стараются советовать мне, предостеречь меня, удовлетворить мои эмоциональные и физические потребности. Оба пытаются стать моими лучшими друзьями, теми, кому я доверяю.
— Если ты женишься на Абрайре, — спросил Перфекто, — можно, я буду жить рядом? Помогать тебе обрабатывать сад или просто приходить поговорить и выпить пива?
— Тебе всегда будут рады в моем доме, — ответил я. — Ты мой лучший друг.
Перфекто ненадолго задумался.
— Хорошо — пока ты помнишь, что я твой лучший амиго.
Через несколько минут вернулась от ручья Абрайра, и Перфекто крякнул ей:
— Абрайра! Я лучший амиго Анжело, а ты его лучшая амига!
* * *
После встречи с незнакомыми животными накануне вечером я не мог представить себе, что останусь на этой планете на всю жизнь. Гарсон сказал, что даже если мы победим ябандзинов, на Землю мы вернуться не сможем. Я не мог представить себе этого. Боялся, что забуду, какова Земля. Вспомнил, как хорошо было мне во сне в Панаме, какое спокойствие охватило меня дома. Да, я оставил себя там. Утратил способность сочувствовать, когда убил Эйриша. И подумал: найду ли себя вновь, если вернусь домой, в Панаму? Больше всего мне хотелось создать в мониторе для сновидений совершенно новый мир, иллюзию Панамы, какой она была, когда я ее покинул.
Позже я взял свой монитор и пошел к лагерю Гарсона. Никаких опасных животных не встретил, хотя много раз слышал шуршание в кустах: там существа размером с морскую свинку рылись в опавших листьях. В лагере Гарсона горел большой костер, вокруг сидело сотни две наемников. Они обменивались шутками. Холод миновал, но все равно у костра было хорошо. Тамара сидела рядом с Гарсоном в своем инвалидном кресле. На ней единственной был полный защитный костюм. Гарсон ни на минуту не выпускал ее из вида. Можно было почти физически увидеть невидимый ремень длиной в пять метров, надетый на шею Тамары; конец ремня держит в руке Гарсон. Я знал, что Гарсон не позволит мне поговорить с нею наедине. Однако он, казалось, думает о чем-то другом.
Гарсон рассказывал забавную историю о человеке, который еженедельно после боя быков ходил в ресторан в Мехико и заказывал heuvos fritos de guey, бычьи яйца. Так продолжалось несколько недель, и этот человек был очень доволен, но однажды официант принес ему тарелку, и на ней были не всегдашние большие яйца, которые ему так нравились, а маленькие, размером с грецкий орех. Тогда человек спросил официанта: «Каждую неделю после боя быков ты приносил мне большие свежие вкусные huevos размером с апельсин! Почему же теперь ты принес мне эти жалкие, маленькие?» На что официант ответил: «Но, сеньор, бык ведь не всегда проигрывает бой!»
Этот анекдот был встречен с таким восторгом, что Гарсон тут же принялся рассказывать историю о тайной полиции в Перу. Все ловили каждое его слово. Я воспользовался возможностью и сказал Гарсону на ухо:
— Генерал, я хочу восстановить сон о Панаме. Можно ли попросить Тамару помочь?
Гарсон кивнул и взмахом руки отослал меня, довольный, что избавляется от помехи.
Я подошел к коляске Тамары, откатил ее подальше от огня и объяснил:
— Хочу попросить тебя создать для меня мир: мой дом в Панаме. — Потом настроил монитор на взаимодействие, подключил Тамару и подключился сам.
Тамара уже работала, создавала Панаму, сидя на спине своего гигантского быка. Она смотрела пустым взглядом на воду, и из ничего возникали здания. Я почувствовал прилив надежды и ожидания. Сработает. Мир получится. И он сделает меня лучше.
Но не такую Панаму я помнил. Тамара смотрела на озеро Гатун — и поместила магнитный рельс поезда, идущего через озеро, чуть ли не у меня на заднем дворе. Сам мой дом был воспроизведен верно, но соседние дома казались незнакомыми. Однако Тамара работала хорошо, и это давало мне надежду. Она послала быка вперед и въехала ко мне во двор, воссоздала небо, землю, поместила насекомых и птиц на свои места; воздух она сделала густым и тяжелым, полным запаха моря, а над головой поплыли пушистые белые облака, бросая тени на озеро. Подробности, которые заняли бы у меня целые недели, у нее отняли несколько минут, и я предоставил ей работать дальше, подмечая, что я потом смогу изменить сам. Закончив, она спросила: — Что еще?
Я побрел по двору. Все было сделано превосходно, пальмы и ирисы на месте, семена папайи лежат на траве, куда их ночью побросали фруктовые летучие мыши. Я вошел в дом и увидел, что ковер у двери потерт точно так, как я и помнил, а стерео на кухне по-прежнему настроено на нужный канал. Были небольшие проблемы, кое-что она пропустила, но, открыв холодильник, я нашел в нем мое любимое пиво. Откупорил банку и попробовал: превосходный вкус.
Я осмотрел мир сновидения: лучшей работы нельзя было и ожидать. Недостатки я легко исправлю сам. Но что-то все же не так. Что-то исправить я не смогу. Я по-прежнему ощущал пустоту, как чужак, не принадлежащий этому месту. Боль оставалась во мне. Я вспомнил мужчину из своего сна, его обвиняющие слова. То, что я искал, — это человек, которым был я сам. Я вышел на крыльцо, Тамара по-прежнему сидела на своем быке во дворе.
— Этого недостаточно, — сказал я.
— Чего еще ты хочешь? — спросила Тамара.
— Я всегда мечтал жить со страстью. С энергией и пылом. Но каким-то образом я все это утратил. Ты можешь заглянуть ко мне внутрь. Ты делала то, чего никогда не делал профессиональный создатель снов: стимулировала мой гипоталамус, стимулировала эмоции, действовала прямо, а не через посредство окружающего меня мира. Ты заставила меня ощущать страсть.
Тамара кивнула.
— Обычным создателям снов это запрещено. Слишком опасно. Но мне иногда это нужно в работе.
— Я хотел получить этот маленький дом, чтобы почувствовать то, что я чувствовал в Панаме. Я хочу чувствовать — хочу любить мир.
— Любить жизнь, — поправила она.
— Да. Я этого хочу! — Страсть горела во мне. С того самого дня, как покинул Землю, я тосковал по этому чувству.
Тамара покачала головой, глаза у нее были мягкие, задумчивые.
— Я помогла бы тебе, если бы смогла, но четыре дня назад ты хотел умереть внутри. Ты сам не знаешь, чего хочешь. — Она права. Я чувствовал себя так, словно балансирую на канате и не знаю, в какую сторону упаду. — И даже если бы я сделала то, что ты просишь, — с помощью монитора непосредственно стимулировала твои эмоции, — тебя это не изменит. Ты можешь всю ночь провести, подключившись к монитору, но утром по-прежнему будешь ощущать пустоту и мертвенность внутри. Я показала тебе это только для того, чтобы ты понял, что оставил за спиной. Тебе… тебе нужно найти другой путь.
Я взглянул ей в глаза и понял удивительную вещь: она лжет. Говоря, что я должен найти свой путь, она солгала.
— Ты лжешь мне! Ты знаешь больше, чем говоришь! Ты считаешь, что можешь мне помочь, но не хочешь признавать это. О чем ты думаешь?
Тамара задумчиво смотрела в землю.
— Нет. Я не могу помочь тебе, — наконец сказала она. — Забирай свой монитор и постарайся помочь себе сам.
* * *
Днем я отнес монитор в лес, сел спиной к стволу дерева и подключился к созданному Тамарой миру. Многие мелкие подробности нуждались в корректировке.
Начал я с дома, простого белого дома. Воссоздал трещины в штукатурке у фундамента, отколол несколько кусочков красной черепицы на крыше. Начал все восстанавливать буквально таким, каким помнил, создавал совершенную запись, чтобы уже никогда не забыть. Дома соседей, вой обезьян на южном берегу озера, виды, запахи, звуки ярмарки — все эта я включал в свой сон в последующие несколько дней. И когда закончил, получил мир, в котором мог провести целый день в своем киоске на ярмарке, продавая лекарства. Все было так, как в действительности.
Я остро сознавал, что все это по-прежнему было бы моим, если бы я не убил Эйриша. Тамара могла передать свои тайны партизанам — герильям; было чистым безумием приканчивать Эйриша.
Я украшал камин в своей берлоге, воссоздавал вазы и салфетки, которые унаследовал от матери, когда ко мне подключился Перфекто.
Он посмотрел на меня.
— Я беспокоился о тебе. Ты кажешься таким… озабоченным, печальным. Может, боишься предстоящего сражения?
— Не очень. На открытом месте у ябандзинов нет шансов. Мы их уничтожим. Хотокэ-но-Дза взять будет потруднее. Не знаю, как мы справимся с управляемой на расстоянии защитой.
Перфекто кивнул. Немного погодя он сказал:
— Должно быть, это твой дом. Красивый.
Я показал ему дом и двор, объяснил свои планы. Показал место, где воссоздал ярмарку. Он кивнул, печально улыбаясь.
— Вероятно, все правильно. Не слишком безумно.
— О чем ты? — спросил я.
— Ты уверен, что не собираешься сбежать в прошлое, как иногда делают старики? Могу себе представить, как ты будешь проводить целые дни в этом сонном мире, а тем временем твое тело придет в негодность.
— Нет! Клянусь тебе, я не собираюсь этого делать! — воскликнул я, придя в ужас от нарисованной им картины.
Перфекто облизал губы, положил руку мне на плечо и отключился.
Я снова принялся рассматривать комнаты, пытался припомнить все подробности, упивался ими. Потом позволил иллюзии рухнуть и отключился. А монитор оставил в лесу.
* * *
На следующий день рано утром дирижабли Гарсона, полные оборудования, улетели на север, подальше от предстоящей битвы; наш космический челнок с людьми и кибертанками улетел к Хотокэ-но-Дза; а мы в своих машинах двинулись по реке тоже в сторону Хотокэ-но-Дза навстречу приближающимся ябандзинам. По реке, как по широкой дороге, машины могли двигаться по сотне в ряд. Шли на полной скорости и за час преодолели горы, на которые иначе потребовалось бы несколько недель. Сосновые леса сменились обширными саваннами, поросшими туземной травой с синими плодами, похожими на яйца малиновки. На песчаных отмелях в реке грелись на солнце речные драконы тридцати метров длиной; при нашем приближении они, как змеи, уходили в воду.
Ребенок может видеть животное или растение, но не воспринимать его существование. Только несколько лет опыта дают возможность отличить маргаритку от одуванчика. И я был как ребенок в своем восприятии. Когда я говорю, что видел поле, поросшее травой, с листьями, как перья, я описываю только то, что увидел на поверхности. Упрощаю для описания, но упрощенное описание неточно. Потому что были и другие растения: какие-то длинные ультрафиолетовые ленты, травы, похожие на крошечные сосны, лианы с невероятно толстыми пузыристыми корнями. Но сознание не воспринимало все это одновременно. Как невозможно воспринять одновременно все бесчисленное множество растений на хлебном поле и насекомых среди них, так и мое сознание не воспринимало отдельные явления. Мозг мой восставал. Глаза и голова начинали болеть, когда я пытался перечислять разнообразных животных и растения. Часто я даже не знал, что вижу.
На реке мы снова встретили волосатые круглые существа, похожие на кокосовые орехи с хвостами, но без всяких признаков головы или лап. Хвосты бешено бились, и существа двигались в воде, как головастики. Я подумал, что они напоминают водяных крыс на Земле, и подключился, чтобы вызвать Фернандо Чина; он сказал, что это вообще не животные, а семена водорослей, хвост помогает им передвигаться в такие места, где уровень кислотности позволяет расти. Немного погодя я увидел существа в форме колеса; они катились по речному дну. Я спросил у Чина, растения это или животные, и он ответил, что это части экзоскелета какого-то животного.
Ощущение чуждости дополнялось свистом и щелканьем животных в кустарнике, лавандовым цветом неба, бесконечными лентами опаловых воздушных змеев, спутниками Пекаря, которые дважды в день поднимались над горизонтом. И так как от всего этого у меня болели глаза, я с облегчением воспринимал знакомые предметы: рощи ивы или дуба на речном берегу, спину костюма Абрайры, очертания передней машины.
Через три часа мы миновали еще одну гряду очень крутых гор. Из-за высокого содержания двуокиси углерода в атмосфере Пекаря дожди здесь кислее, чем на Земле, и это видно по действию кислоты на скалы. Утесы словно изгрызены. Природа будто с какой-то целью создала тут тысячи уродливых лиц: старики с запавшими глазами и вздутыми носами, с чудовищными конечностями. Многие скалы достигали сотен метров в высоту, они походили на согбенных гигантов. Дважды мы преодолевали водопады. Река значительно сузилась, и нас окатывали брызги, поднятые соседними машинами. Вода пробила здесь глубокий каньон. Преодолев горный район, мы оказались на пустынном плато, где с цементных стволов свешивались похожие на ракушки неизвестные нам растения. Многие растения на Пекаре выработали свою защиту от сильных ветров, и один из способов такой защиты — способность втягивать листья в разрезы ствола, У растений на плато была такая способность, и так как дул сильный ветер, растения постоянно убирали свои листья, время от времени осторожно высовывая их.
На горизонте расстилалась бесконечная красная пустыня. На удалении в воздухе повисли большие красные облака, и так как почва была сильно нагрета, я своим инфракрасным зрением видел линию огня вдоль всего горизонта. Двигались мы тихо, никто не разговаривал, но неожиданно Гарсон крикнул в свой микрофон: «Muchachos, вы видите перед собой врага! Мы сразимся с ябандзинами! У вас есть шанс совершить великие деяния! Переключитесь на каналы А, В и С, а сержанты пусть распределят субканалы. Сражайтесь храбро!»
И тут я понял: линия огня на горизонте — это тепло двигателей машин ябандзинов, а пыль, накатывающаяся, как облако, поднята ими.
Глава шестнадцатая
Я подключился к каналу связи и услышал голоса сотен людей: «Идут! Идут!» Командир нашего взвода приказал выстроиться треугольником и назвал номера каждого сержанта, чтобы они знали, где расположить свои машины. Абрайра приказала мне достать сумку с ремонтной краской и положить так, чтобы ее удобно было достать; я начал рыться в поисках нужных вещей и положил сумку перед собой, потом проверил, заряжен ли мой самострел: осмотрел лазерный прицел на ружье; убедился, что перед стволом возникает светящаяся точка и я точно буду знать, куда целюсь. Раскрыл коробку с зарядами и стал ждать.
Голова кружилась, меня подташнивало, хотелось закрыть глаза и уснуть. Абрайра увеличила скорость до максимума, машина заскрежетала, словно вот — вот развалится, и мы понеслись по пустыне. Воздух был так прозрачен, что мы увидели ябандзинов на расстоянии в тридцать километров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
«Убирайся, злая собака! — кричит он. — Почему ты гонишься за мной?»
Я отступаю, пораженный его гневом. Гляжу на потрясенные лица друзей. И не знаю, что ответить. Достаю из кармана револьвер и стреляю ему в лицо.
Когда я проснулся, дождь прекратился и небо расчистилось. Воздушные шары Гарсона поднялись высоко. Мы отдыхали. Гарсон хотел, чтобы мы набрались сил перед встречей с ябандзинами; и столь же важно было не слишком удаляться от Кимаи-но-Дзи. Генерал хотел, чтобы ябандзины решили: мы, как стервятники, ждем, пока ябандзины сразятся с самураями «Мотоки», а потом нападем на уцелевших. Не желал, чтобы они догадались, что мы собираемся напасть на Хотокэ-но-Дза. Пусть поймут только тогда, когда у них уже не будет горючего для возврата.
Перфекто все утро следил за мной, бросал на меня сердитые взгляды. Я ждал, что он заговорит. Мавро отправился к друзьям, а Завала и Абрайра ушли мыться к ручью, оставив нас с Перфекто наедине.
— Анжело, — сказал он, — я видел, как ты вечером разговаривал с Абрайрой. — На лице его отражался едва сдерживаемый гнев, и я подумал, может, он сердится из-за того, что я провожу время с Абрайрой. Что-то такое я видел в его взгляде, когда он смотрел, как Абрайра помогает мне одеваться. Может, у него самого на нее виды? Он продолжал: — И несколько дней назад ты пошел погулять с ней, вместо того чтобы идти со мной в баню. Поэтому я должен спросить тебя: кто твой ближайший друг?
Он ревновал меня. С его обостренным чувством территориализма мне следовало этого ожидать.
— Ты мой ближайший друг среди мужчин, — ответил я. — Абрайра мой ближайший друг среди женщин.
Он смотрел в землю. Понимал, что у него никогда не могут быть такие отношения со мной, как у Абрайры. Я подумал, все ли привязавшиеся химеры так ревнуют. Может, кончится тем, что они будут сражаться друг с другом за мое внимание? И еще я понял: и Перфекто, и Абрайра ищут моего внимания с тех пор, как я вышел из криотанка. Оба стараются советовать мне, предостеречь меня, удовлетворить мои эмоциональные и физические потребности. Оба пытаются стать моими лучшими друзьями, теми, кому я доверяю.
— Если ты женишься на Абрайре, — спросил Перфекто, — можно, я буду жить рядом? Помогать тебе обрабатывать сад или просто приходить поговорить и выпить пива?
— Тебе всегда будут рады в моем доме, — ответил я. — Ты мой лучший друг.
Перфекто ненадолго задумался.
— Хорошо — пока ты помнишь, что я твой лучший амиго.
Через несколько минут вернулась от ручья Абрайра, и Перфекто крякнул ей:
— Абрайра! Я лучший амиго Анжело, а ты его лучшая амига!
* * *
После встречи с незнакомыми животными накануне вечером я не мог представить себе, что останусь на этой планете на всю жизнь. Гарсон сказал, что даже если мы победим ябандзинов, на Землю мы вернуться не сможем. Я не мог представить себе этого. Боялся, что забуду, какова Земля. Вспомнил, как хорошо было мне во сне в Панаме, какое спокойствие охватило меня дома. Да, я оставил себя там. Утратил способность сочувствовать, когда убил Эйриша. И подумал: найду ли себя вновь, если вернусь домой, в Панаму? Больше всего мне хотелось создать в мониторе для сновидений совершенно новый мир, иллюзию Панамы, какой она была, когда я ее покинул.
Позже я взял свой монитор и пошел к лагерю Гарсона. Никаких опасных животных не встретил, хотя много раз слышал шуршание в кустах: там существа размером с морскую свинку рылись в опавших листьях. В лагере Гарсона горел большой костер, вокруг сидело сотни две наемников. Они обменивались шутками. Холод миновал, но все равно у костра было хорошо. Тамара сидела рядом с Гарсоном в своем инвалидном кресле. На ней единственной был полный защитный костюм. Гарсон ни на минуту не выпускал ее из вида. Можно было почти физически увидеть невидимый ремень длиной в пять метров, надетый на шею Тамары; конец ремня держит в руке Гарсон. Я знал, что Гарсон не позволит мне поговорить с нею наедине. Однако он, казалось, думает о чем-то другом.
Гарсон рассказывал забавную историю о человеке, который еженедельно после боя быков ходил в ресторан в Мехико и заказывал heuvos fritos de guey, бычьи яйца. Так продолжалось несколько недель, и этот человек был очень доволен, но однажды официант принес ему тарелку, и на ней были не всегдашние большие яйца, которые ему так нравились, а маленькие, размером с грецкий орех. Тогда человек спросил официанта: «Каждую неделю после боя быков ты приносил мне большие свежие вкусные huevos размером с апельсин! Почему же теперь ты принес мне эти жалкие, маленькие?» На что официант ответил: «Но, сеньор, бык ведь не всегда проигрывает бой!»
Этот анекдот был встречен с таким восторгом, что Гарсон тут же принялся рассказывать историю о тайной полиции в Перу. Все ловили каждое его слово. Я воспользовался возможностью и сказал Гарсону на ухо:
— Генерал, я хочу восстановить сон о Панаме. Можно ли попросить Тамару помочь?
Гарсон кивнул и взмахом руки отослал меня, довольный, что избавляется от помехи.
Я подошел к коляске Тамары, откатил ее подальше от огня и объяснил:
— Хочу попросить тебя создать для меня мир: мой дом в Панаме. — Потом настроил монитор на взаимодействие, подключил Тамару и подключился сам.
Тамара уже работала, создавала Панаму, сидя на спине своего гигантского быка. Она смотрела пустым взглядом на воду, и из ничего возникали здания. Я почувствовал прилив надежды и ожидания. Сработает. Мир получится. И он сделает меня лучше.
Но не такую Панаму я помнил. Тамара смотрела на озеро Гатун — и поместила магнитный рельс поезда, идущего через озеро, чуть ли не у меня на заднем дворе. Сам мой дом был воспроизведен верно, но соседние дома казались незнакомыми. Однако Тамара работала хорошо, и это давало мне надежду. Она послала быка вперед и въехала ко мне во двор, воссоздала небо, землю, поместила насекомых и птиц на свои места; воздух она сделала густым и тяжелым, полным запаха моря, а над головой поплыли пушистые белые облака, бросая тени на озеро. Подробности, которые заняли бы у меня целые недели, у нее отняли несколько минут, и я предоставил ей работать дальше, подмечая, что я потом смогу изменить сам. Закончив, она спросила: — Что еще?
Я побрел по двору. Все было сделано превосходно, пальмы и ирисы на месте, семена папайи лежат на траве, куда их ночью побросали фруктовые летучие мыши. Я вошел в дом и увидел, что ковер у двери потерт точно так, как я и помнил, а стерео на кухне по-прежнему настроено на нужный канал. Были небольшие проблемы, кое-что она пропустила, но, открыв холодильник, я нашел в нем мое любимое пиво. Откупорил банку и попробовал: превосходный вкус.
Я осмотрел мир сновидения: лучшей работы нельзя было и ожидать. Недостатки я легко исправлю сам. Но что-то все же не так. Что-то исправить я не смогу. Я по-прежнему ощущал пустоту, как чужак, не принадлежащий этому месту. Боль оставалась во мне. Я вспомнил мужчину из своего сна, его обвиняющие слова. То, что я искал, — это человек, которым был я сам. Я вышел на крыльцо, Тамара по-прежнему сидела на своем быке во дворе.
— Этого недостаточно, — сказал я.
— Чего еще ты хочешь? — спросила Тамара.
— Я всегда мечтал жить со страстью. С энергией и пылом. Но каким-то образом я все это утратил. Ты можешь заглянуть ко мне внутрь. Ты делала то, чего никогда не делал профессиональный создатель снов: стимулировала мой гипоталамус, стимулировала эмоции, действовала прямо, а не через посредство окружающего меня мира. Ты заставила меня ощущать страсть.
Тамара кивнула.
— Обычным создателям снов это запрещено. Слишком опасно. Но мне иногда это нужно в работе.
— Я хотел получить этот маленький дом, чтобы почувствовать то, что я чувствовал в Панаме. Я хочу чувствовать — хочу любить мир.
— Любить жизнь, — поправила она.
— Да. Я этого хочу! — Страсть горела во мне. С того самого дня, как покинул Землю, я тосковал по этому чувству.
Тамара покачала головой, глаза у нее были мягкие, задумчивые.
— Я помогла бы тебе, если бы смогла, но четыре дня назад ты хотел умереть внутри. Ты сам не знаешь, чего хочешь. — Она права. Я чувствовал себя так, словно балансирую на канате и не знаю, в какую сторону упаду. — И даже если бы я сделала то, что ты просишь, — с помощью монитора непосредственно стимулировала твои эмоции, — тебя это не изменит. Ты можешь всю ночь провести, подключившись к монитору, но утром по-прежнему будешь ощущать пустоту и мертвенность внутри. Я показала тебе это только для того, чтобы ты понял, что оставил за спиной. Тебе… тебе нужно найти другой путь.
Я взглянул ей в глаза и понял удивительную вещь: она лжет. Говоря, что я должен найти свой путь, она солгала.
— Ты лжешь мне! Ты знаешь больше, чем говоришь! Ты считаешь, что можешь мне помочь, но не хочешь признавать это. О чем ты думаешь?
Тамара задумчиво смотрела в землю.
— Нет. Я не могу помочь тебе, — наконец сказала она. — Забирай свой монитор и постарайся помочь себе сам.
* * *
Днем я отнес монитор в лес, сел спиной к стволу дерева и подключился к созданному Тамарой миру. Многие мелкие подробности нуждались в корректировке.
Начал я с дома, простого белого дома. Воссоздал трещины в штукатурке у фундамента, отколол несколько кусочков красной черепицы на крыше. Начал все восстанавливать буквально таким, каким помнил, создавал совершенную запись, чтобы уже никогда не забыть. Дома соседей, вой обезьян на южном берегу озера, виды, запахи, звуки ярмарки — все эта я включал в свой сон в последующие несколько дней. И когда закончил, получил мир, в котором мог провести целый день в своем киоске на ярмарке, продавая лекарства. Все было так, как в действительности.
Я остро сознавал, что все это по-прежнему было бы моим, если бы я не убил Эйриша. Тамара могла передать свои тайны партизанам — герильям; было чистым безумием приканчивать Эйриша.
Я украшал камин в своей берлоге, воссоздавал вазы и салфетки, которые унаследовал от матери, когда ко мне подключился Перфекто.
Он посмотрел на меня.
— Я беспокоился о тебе. Ты кажешься таким… озабоченным, печальным. Может, боишься предстоящего сражения?
— Не очень. На открытом месте у ябандзинов нет шансов. Мы их уничтожим. Хотокэ-но-Дза взять будет потруднее. Не знаю, как мы справимся с управляемой на расстоянии защитой.
Перфекто кивнул. Немного погодя он сказал:
— Должно быть, это твой дом. Красивый.
Я показал ему дом и двор, объяснил свои планы. Показал место, где воссоздал ярмарку. Он кивнул, печально улыбаясь.
— Вероятно, все правильно. Не слишком безумно.
— О чем ты? — спросил я.
— Ты уверен, что не собираешься сбежать в прошлое, как иногда делают старики? Могу себе представить, как ты будешь проводить целые дни в этом сонном мире, а тем временем твое тело придет в негодность.
— Нет! Клянусь тебе, я не собираюсь этого делать! — воскликнул я, придя в ужас от нарисованной им картины.
Перфекто облизал губы, положил руку мне на плечо и отключился.
Я снова принялся рассматривать комнаты, пытался припомнить все подробности, упивался ими. Потом позволил иллюзии рухнуть и отключился. А монитор оставил в лесу.
* * *
На следующий день рано утром дирижабли Гарсона, полные оборудования, улетели на север, подальше от предстоящей битвы; наш космический челнок с людьми и кибертанками улетел к Хотокэ-но-Дза; а мы в своих машинах двинулись по реке тоже в сторону Хотокэ-но-Дза навстречу приближающимся ябандзинам. По реке, как по широкой дороге, машины могли двигаться по сотне в ряд. Шли на полной скорости и за час преодолели горы, на которые иначе потребовалось бы несколько недель. Сосновые леса сменились обширными саваннами, поросшими туземной травой с синими плодами, похожими на яйца малиновки. На песчаных отмелях в реке грелись на солнце речные драконы тридцати метров длиной; при нашем приближении они, как змеи, уходили в воду.
Ребенок может видеть животное или растение, но не воспринимать его существование. Только несколько лет опыта дают возможность отличить маргаритку от одуванчика. И я был как ребенок в своем восприятии. Когда я говорю, что видел поле, поросшее травой, с листьями, как перья, я описываю только то, что увидел на поверхности. Упрощаю для описания, но упрощенное описание неточно. Потому что были и другие растения: какие-то длинные ультрафиолетовые ленты, травы, похожие на крошечные сосны, лианы с невероятно толстыми пузыристыми корнями. Но сознание не воспринимало все это одновременно. Как невозможно воспринять одновременно все бесчисленное множество растений на хлебном поле и насекомых среди них, так и мое сознание не воспринимало отдельные явления. Мозг мой восставал. Глаза и голова начинали болеть, когда я пытался перечислять разнообразных животных и растения. Часто я даже не знал, что вижу.
На реке мы снова встретили волосатые круглые существа, похожие на кокосовые орехи с хвостами, но без всяких признаков головы или лап. Хвосты бешено бились, и существа двигались в воде, как головастики. Я подумал, что они напоминают водяных крыс на Земле, и подключился, чтобы вызвать Фернандо Чина; он сказал, что это вообще не животные, а семена водорослей, хвост помогает им передвигаться в такие места, где уровень кислотности позволяет расти. Немного погодя я увидел существа в форме колеса; они катились по речному дну. Я спросил у Чина, растения это или животные, и он ответил, что это части экзоскелета какого-то животного.
Ощущение чуждости дополнялось свистом и щелканьем животных в кустарнике, лавандовым цветом неба, бесконечными лентами опаловых воздушных змеев, спутниками Пекаря, которые дважды в день поднимались над горизонтом. И так как от всего этого у меня болели глаза, я с облегчением воспринимал знакомые предметы: рощи ивы или дуба на речном берегу, спину костюма Абрайры, очертания передней машины.
Через три часа мы миновали еще одну гряду очень крутых гор. Из-за высокого содержания двуокиси углерода в атмосфере Пекаря дожди здесь кислее, чем на Земле, и это видно по действию кислоты на скалы. Утесы словно изгрызены. Природа будто с какой-то целью создала тут тысячи уродливых лиц: старики с запавшими глазами и вздутыми носами, с чудовищными конечностями. Многие скалы достигали сотен метров в высоту, они походили на согбенных гигантов. Дважды мы преодолевали водопады. Река значительно сузилась, и нас окатывали брызги, поднятые соседними машинами. Вода пробила здесь глубокий каньон. Преодолев горный район, мы оказались на пустынном плато, где с цементных стволов свешивались похожие на ракушки неизвестные нам растения. Многие растения на Пекаре выработали свою защиту от сильных ветров, и один из способов такой защиты — способность втягивать листья в разрезы ствола, У растений на плато была такая способность, и так как дул сильный ветер, растения постоянно убирали свои листья, время от времени осторожно высовывая их.
На горизонте расстилалась бесконечная красная пустыня. На удалении в воздухе повисли большие красные облака, и так как почва была сильно нагрета, я своим инфракрасным зрением видел линию огня вдоль всего горизонта. Двигались мы тихо, никто не разговаривал, но неожиданно Гарсон крикнул в свой микрофон: «Muchachos, вы видите перед собой врага! Мы сразимся с ябандзинами! У вас есть шанс совершить великие деяния! Переключитесь на каналы А, В и С, а сержанты пусть распределят субканалы. Сражайтесь храбро!»
И тут я понял: линия огня на горизонте — это тепло двигателей машин ябандзинов, а пыль, накатывающаяся, как облако, поднята ими.
Глава шестнадцатая
Я подключился к каналу связи и услышал голоса сотен людей: «Идут! Идут!» Командир нашего взвода приказал выстроиться треугольником и назвал номера каждого сержанта, чтобы они знали, где расположить свои машины. Абрайра приказала мне достать сумку с ремонтной краской и положить так, чтобы ее удобно было достать; я начал рыться в поисках нужных вещей и положил сумку перед собой, потом проверил, заряжен ли мой самострел: осмотрел лазерный прицел на ружье; убедился, что перед стволом возникает светящаяся точка и я точно буду знать, куда целюсь. Раскрыл коробку с зарядами и стал ждать.
Голова кружилась, меня подташнивало, хотелось закрыть глаза и уснуть. Абрайра увеличила скорость до максимума, машина заскрежетала, словно вот — вот развалится, и мы понеслись по пустыне. Воздух был так прозрачен, что мы увидели ябандзинов на расстоянии в тридцать километров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58