Но это были совсем неживые глаза, как на портрете, который смотрит на вас, где бы вы ни стояли.Я позвал:— Дорис!Выражение ее лица не изменилось, совсем никакой реакции. Я услышал, как Боб шагнул к шкафу, и сделал ему знак рукой, чтобы он не подходил ближе.— Дорис, — снова позвал я ее, но в ее глазах не мелькнуло ни малейшего отклика. Я понял, что бесполезно пытаться достучаться до нее, но все же произнес:— Вы не выйдете, Дорис? Ответа не было.Я отошел от шкафа, оставив дверь открытой, и когда оказался вне поля ее зрения, повернулся и сказал Бобу:— Приведите сюда доктора Камерона.— Что, она?.. Она?..— Приведите доктора Камерона. Он вышел. Глава 18 Первым пришел Йонкер, и я почувствовал в груди тугой ком, потому что каким бы рассудительным я ни был в разговоре с Бобом, я едва ли удержусь сейчас от попытки защитить Дорис Брейди от этого человека. Я стоял, готовый к самому худшему, но вслед за Йонкером в комнату вошел доктор Камерон, и я неожиданно понял, что все это время задерживал дыхание. Я выдохнул. Доктор Камерон вошел, а за ним — двое полицейских, избивавших О'Хару и Мерривейла. Йонкер бесцеремонно спросил, обращаясь ко мне:— Где она?Я постарался отнестись к этому вопросу так, словно он исходил от доктора Камерона, и отвечал, глядя на доктора:— Она в шкафу, доктор. Сидит на полу справа. Йонкер направился к шкафу, но доктор Камерон его опередил, и я услышал, как он заговорил мягким ободряющим голосом. Йонкер стоял позади него, пытаясь увидеть происходящее из-за спины доктора. Потом он предложил:— Давайте вытащим ее оттуда, доктор. И вы сможете с ней поговорить.— В этом нет необходимости, — вмешался Фредерике. Его тон был холоднее обычного, и я посмотрел на него с некоторым удивлением, заметив, что он относится к капитану Йонкеру с неприкрытой антипатией.— Доктор Камерон лучше знает, что делать в данной ситуации, — добавил он и повернулся ко мне:— Вы с ней говорили?— Я позвал ее по имени три или четыре раза, и спросил, не хочет ли она выйти. Ответа я не получил.Йонкер, чьи планы были нарушены из-за сидящей в шкафу девушки, протиснулся между мной и Фредериксом:— А что насчет другого?— Исчез, — ответил я и рассказал о том, что обнаружил в комнате Файка.Йонкер был доволен: с этой ситуацией он был знаком.— Птичка упорхнула, а? Равносильно признанию своей вины, как вы считаете?Ответил ему Фредерике:— Совсем нет. Файк — алкоголик с большим стажем. После эмоционального потрясения он обычно снова тянется к бутылке. Вы найдете его в ближайшем баре.— И все же он может оказаться преступником.— У Николаев Файка, — презрительно сказал Фредерике, — недостаточно крепкие нервы даже для того, чтобы поставить мышеловку. Он не тот, кто вам нужен, если вы действительно ищете того, кто совершил преступление.— Конечно, мы ищем преступника. — Йонкер действительно ничего не понял. — Для чего еще мне тут быть?Он на самом деле не понял скрытого обвинения Фредерикса, что он хочет засадить первого же подвернувшегося под руку подозреваемого, и мне стало интересно, повторит ли Фредерике эту мысль в более ясных выражениях.Не повторил — просто пожал плечами и отвернулся, а потом подошел к доктору Камерону. Они пошептались, стоя у дверцы шкафа, затем Фредерике снова повернулся к Йонкеру и сказал:— Доктору Камерону нужно поговорить с молодой леди наедине.— Я могу оставить здесь кого-нибудь из охраны, — предложил Йонкер, — если вы считаете, что так будет лучше.— Так будет хуже, — возразил Фредерике. — В этом шкафу всего лишь испуганная девушка, а не сбежавший из зоопарка тигр.Йонкеру не хотелось уходить, но тут его взгляд упал на меня, и он загорелся новой идеей:— Хорошо. Ну а мы, Тобин, тем временем постараемся узнать друг друга получше. Пойдемте-ка.Мы все вышли из комнаты, за исключением доктора Камерона, который остался стоять у дверцы шкафа, мягко беседуя с сидящей на полу девушкой. Йонкер, Фредерике, двое полицейских и я пошли к главной лестнице и спустились на первый этаж, где Фредерике сказал:— Я вам нужен?— В ближайшее время не нужны. — Было очевидно, что Йонкеру Фредерике нравился не больше, чем он сам нравился Фредериксу, но Йонкер пока не решил, слабый Фредерике противник или нет. — Где вас искать на тот случай, если понадобитесь?— В столовой.Йонкера это не очень-то устраивало. Ему не хотелось, чтобы Фредерике общался с подозреваемыми, я это видел по его глазам и по тому, как он дернул головой. Но он не мог придумать никакого законного возражения, поэтому только неуклюже пожал плечами и сказал мне:— Идемте, Тобин.Он привел меня в кабинет доктора Камерона, за дверью которого ждали двое полицейских в форме. Мы с Йонкером вошли в кабинет, и он указал мне на стул напротив письменного стола:— Сядьте здесь.Я так и сделал, а он занял место за столом. Опершись локтями о журнал регистрации, он наклонился вперед и произнес:— Расскажите мне обо всем.Я поведал ему уже известную историю, и он выслушал ее, не перебивая. Он был не слишком умен, но и дураком он тоже не был, и я знал, что он проверяет в уме каждую деталь моего рассказа, выискивая слабые места, несоответствия и намеки на ложь.Мне не хотелось лгать. Моя выучка, прошлое и склонности характера — все восставало против этого. К тому же я слишком долго служил в полиции, чтобы чувствовать себя уютно, выступая против полицейского. Поэтому мне все время приходилось напоминать себе, что это за человек и каков будет результат, если я расскажу ему правду.Когда я закончил, он посидел несколько секунд, молча меня изучая, а потом произнес:— Все это я проверю, как вы понимаете.— Разумеется.— Расскажете мне сами, за что вас выгнали, или предпочитаете, чтобы я получил информацию из Нью-Йорка?— Предпочитаю последнее.Он скупо улыбнулся, словно оба мы были падшими ангелами, и сказал:— Тяжелый случай, да? Перевернул всю вашу жизнь?— Да.— Думали, это вам поможет? — Он кивнул головой на стену, подразумевая не просто комнату, в которой мы находились, а все здание. — Запретесь здесь с кучей чокнутых и это снова поставит вас на ноги?— Они не чокнутые.— Слушайте больше вашего доктора Камерона. Они с приветом, это уж точно. — Он кивнул, словно соглашаясь сам с собой. — А что у вас с рукой?— Я упал с лестницы в первый же день, как приехал в “Мидуэй”.— Упали или вас столкнули?— Упал. Насколько мне известно, я был один.— Знаете, мы тут имеем дело с убийством, — заявил он. — Доски на площадке пожарной лестницы были подпилены.— Я предполагал, что может обнаружиться что-нибудь в этом роде.— Здесь произошло много несчастных случаев. Двое ненормальных сейчас лежат в больнице.— Знаю. Одна из них разбилась только вчера.— Разбила голову. — Он захихикал. — Думаете, это причинит ей какие-то неудобства? Удар по голове. — Он откинулся в кресле и спросил:— Тобин, вы ведь были полицейским в большом городе. Как это может быть, что вы ничего не соображаете?Я не понял, что он имеет в виду, и это парализовало меня. Я был уязвим сразу с нескольких сторон, и просто не знал, какой ответ безопасен, поэтому все, что я мог сделать, — это посмотреть на него удивленными глазами и сказать:— Не соображаю? Я? Не понимаю, что вы имеете в виду.— Я имею в виду то, что здесь произошло. Все эти несчастные случаи. Один из них произошел с вами. Вы, бывший полицейский, работавший в Нью-Йорке, — вы должны быть сообразительным, гораздо сообразительнее нас, деревенских полицейских, но вам, Тобин, даже не пришло в голову, что эти несчастные случаи, возможно, вовсе и не случайны. Так ведь, Тобин?— С тех пор как я сюда приехал, было всего два таких случая. Я и эта девушка, Прендергаст. Если бы я присутствовал при всех этих случаях, то, может быть, я бы и призадумался. Вероятно, да. Но меня тут не было. К тому же, как можно было подстроить то, что произошло со мной? Я упал с лестницы, когда рядом никого не было. Все ступеньки целы, ничего подобного сегодняшнему случаю не было. С чего я могу предполагать, что это было кем-то подстроено?Он нахмурился:— В вас есть что-то подозрительное, Тобин. Я все о вас выясню, можете быть уверены.— Не сомневаюсь.До этого он сидел, откинувшись на спинку стула, а теперь наклонился вперед, поставил локти на стол и уставился на меня с хмурым видом, видимо думая о чем-то своем. Это продолжалось минуты две, его лицо сморщилось, как от боли, словно то, о чем он размышлял, было трудным и запутанным. Я не сразу смог понять, в чем дело.Потом до меня дошло. Он больше не хотел давить на меня своим авторитетом, теперь ему нужна была моя помощь. Он собирался перейти от ситуации “разговор копа со свидетелем” к “дружескому разговору двух копов”, но он не мог взять в толк, как это сделать.Может, я и не стал бы помогать ему, но я предпочитаю мирную жизнь бессмысленным победам, поэтому, поняв, в чем его затруднение, сказал:— Капитан Йонкер, у меня здесь нет никакого официального статуса, и мне бы не хотелось, чтобы вы думали, будто я сую свой нос в ваши дела, но если вы пожелаете, чтобы я что-нибудь для вас сделал, если я могу быть вам полезен, то буду рад помочь, чем смогу.На мгновение в его взгляде промелькнуло облегчение, но он поспешил замаскировать его рассудительным замечанием:— Вообще-то говоря, вы могли бы помочь. Сколько времени вы здесь?— Два дня, с понедельника.— Тогда у вас была возможность познакомиться с некоторыми из этих людей. Я здесь в невыгодном положении, так как я не психиатр, не знаю даже азов обращения с чокнутыми и, говоря по правде, не доверяю ни одному из этих так называемых врачей. По-моему, они оба попытались бы покрыть виновного, если бы смогли. Все эти психиатрические штучки. Это то, что мы постоянно получаем от социальных работников. Им плевать на закон: все, что их волнует, — это то, что какой-нибудь бродяга “поставлен в невыгодное положение”. Если какой-то бродяга схватил вас за горло в темной аллее, то кто из вас двоих поставлен в невыгодное положение? Вы понимаете, о чем я говорю, Тобин, у вас в Нью-Йорке творится то же самое, только в сто раз хуже.— Я понимаю, о чем вы говорите, — подтвердил я. Но я понимал и то, что проблемы, о которых он говорит, в тысячу раз сложнее того, в чем способен разобраться он или его воображаемый оппонент из числа работников социальной сферы. Я понимал, что они похожи на слепых, которые пытаются описать слона: каждый описывает ту часть, которую он потрогал, пребывая в абсолютной уверенности, что описание другого — полная чушь. Я знал также и то, что я сам — еще один слепой со своим собственным представлением о слоне, и не более того. Но я сообразил, что капитан Йонкер предпочитает монолог дискуссии, поэтому просто подтвердил, что понимаю, о чем он говорит, и этим ограничился.— По-моему, — продолжал он, — преступником является кто-то из этих пирожков с начинкой. Вроде тех двоих, которые пытались убить друг друга в столовой. Здесь все время происходят такие вещи?— Это первый случай. Думаю, убийство всем подействовало на нервы.— Если они начали убивать друг друга, кто знает, чего от них ждать дальше?— Вообще-то те парни совсем не пытались причинить друг другу вред. Они просто мерились силой. Все повреждения им нанесли ваши люди.Он немного ощетинился, и наша беседа утратила оттенок “дружеского разговора двух копов” и качнулась в сторону “разговора копа со свидетелем”.— Вы заявляете это чертовски уверенно.— А я и на самом деле уверен в этом. Я сидел за соседним столом.— Даже если бы я сидел верхом на одном из этих парней, я не мог бы поклясться, кто и что кому сделал. Мне бы не хотелось идти в суд и приносить присягу по этому делу — в этом я совершенно уверен.— Едва ли этот случай когда-либо будет рассматриваться в суде. А вы как считаете?Йонкер посмотрел на меня. Он и в самом деле не был во мне уверен, а то, в чем он не был уверен, ему не нравилось изначально, но пока он не выяснил наверняка, был ли я союзником или врагом, свою неприязнь он держал при себе.— Нет, не думаю, — сказал он наконец. — Мы заберем этих двоих в участок, чтобы немного охладить их пыл. Полагаю, к завтрашнему дню у них будет только одно желание: выбраться оттуда.— Вероятно, вы правы, — ответил я. Дверь за моей спиной открылась.Я обернулся — там стоял рыжий полицейский, который так нервничал, охраняя дверь столовой. Он позвал хриплым шепотом:— Капитан? Можно вас на минутку? Йонкер хмуро посмотрел на него:— Это так важно?— Да, сэр.Полицейский был встревожен.Йонкер раздраженно вздохнул и с усилием поднялся на ноги.— Подождите минуту, Тобин, — сказал он мне, промаршировал через комнату и вышел, плотно закрыв за собой дверь.Пользуясь паузой, я поспешно перебирал в уме все аргументы, которые мог привести в свою защиту. Похоже, он принял мою историю за чистую монету, но полностью за это я бы не поручился. Если я смогу сдержаться и вести себя достаточно тихо, у меня есть хороший шанс заставить Йонкера думать, что я в его команде, а это при данных обстоятельствах наиболее безопасно. Заговорив об О'Харе и Мерривейле, я сделал не правильный ход, но я надеялся, что смог его компенсировать, и возвращаться к этому я больше не буду.О чем Йонкер будет со мной говорить дальше? Судя по тому, в каком направлении он вел разговор, он хочет услышать мои предположения относительно того, кто может быть убийцей. Я решил, что не буду упоминать свой список подозреваемых, в основном потому, что тогда обнаружилось бы, что я знал о подстроенных несчастных случаях, которые произошли до убийства, но еще и потому, что Йонкер мне очень не нравился, и у меня не было никакого желания делать за него его работу.И все-таки что я скажу ему, когда он попросит меня коротко изложить мои наблюдения над некоторыми постояльцами “Мидуэя”, — а он наверняка попросит об этом, когда вернется? Наверное, отредактированную версию правды, оставляя в стороне то, что могло бы ему напомнить о социальных работниках, и то, что настроило бы его против кого-либо из постояльцев, которых я считал невиновными.Об этом я и думал, составляя ответы на вопросы, которые, как я полагал, он должен был задать по возвращении, когда дверь открылась и вошел Йонкер с сияющей улыбкой на губах.— Ну, — объявил он, — вот так-то оно лучше. Я обернулся и посмотрел на него:— Что случилось?— Что случилось? У нас есть признание — вот что случилось! — Йонкер потер от удовольствия руки. — Они даются мне не слишком легко. Но так-то оно и лучше. Глава 19 Я стоял у двери в коридор. За мной была Дебби Латтимор, а дальше — дверь в кабинет доктора Камерона. Я смотрел направо: там Йонкер и его помощники с большой осторожностью и огромной гордостью вели сознавшегося убийцу к выходу.Это был Уолтер Стоддард. Он был в наручниках, с каждой стороны — по полицейскому в форме, которые вцепились в него и держали за руки повыше локтей. Стоддард шел с опущенной головой и потупленными глазами, как будто направлялся на электрический стул, а не в местную тюрьму.Стоддард? Почему же я не верил, что все так просто? Из-за своей инстинктивной неприязни к Йонкеру или же были какие-то реальные причины считать, что Стоддард возводит на себя поклеп? У людей, которые вели его, был довольный вид. Очевидно, они поздравляли себя с удачей. Они окружили его таким тесным кольцом, что было трудно разглядеть его лицо и понять, что у него на уме.Процессия приближалась ко мне, будто на параде. Йонкер поглядел на меня и улыбнулся широкой улыбкой. А его люди смотрели либо прямо перед собой, либо — с предусмотрительностью собственников — на своего узника. Я снова попытался увидеть выражение лица Стоддарда, но не смог. Когда они были в четырех-пяти шагах от меня, Стоддард неожиданно поднял голову, и я понял, что ошибся. Он шел не на электрический стул, а на Голгофу. У него было совершенно выражение лица Христа на Крестном ходе, как это обычно изображают недалекие художники, — выражение благородного и самодовольного мученичества. “Я делаю нечто гораздо, гораздо лучшее”, — сказали мне его глаза. Я прекрасно понимал, что он делает и почему. Даже, должно быть, лучше, чем он сам.И уж несомненно лучше, чем Йонкер. Капитан прошел мимо меня, и я едва не окликнул его, чтобы попросить уединиться со мной на минуту в кабинете доктора Камерона, который находился за моей спиной. Но потом я представил себе, как пытаюсь объяснить этому человеку склад ума Стоддарда, то есть пытаюсь отобрать у Йонкера его легкую победу, и понял, что так я ничего не добьюсь. Чтобы я сейчас ни сказал, ничто не помешает Йонкеру арестовать Стоддарда и обвинить в убийстве.Процессия удалялась, и теперь я наблюдал за их спинами. Стоддард опять шел с опущенной головой, но его квадратные плечи были расправлены. Он не казался подавленным, совсем нет.Наконец они вышли из здания, и я услышал шаги, приближающиеся с другой стороны коридора. Я оглянулся: ко мне торопливо шел Фредерике. Подойдя, он заговорил:— Удачный поворот событий, не так ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19