Это число, в свете архивных данных, мне кажется преуменьшенным. Удивительно, что царское правительство было не слишком озабочено таким положением вещей: в бумагах преданного масонству брата, Л.Д. Кандаурова, иногда настроенного иронически и критически к тайному обществу, находится один любопытный документ. Кандауров в нем признается, что сразу же после Февральской революции он ознакомился с содержимым архива царской полиции, относящегося к 1915-1916 гг., в помещении русского посольства в Париже (к этому архиву, он, будучи первым секретарем посольства, до того доступа не имел). Агенты охранки, Ратаев и Алексеев, как обнаружил Кандауров, в эти годы потребовали от Департамента полиции в Петербурге 200 тысяч рублей для обнаружения русских масонских лож за границей, в частности – во Франции. Как пишет Кандауров, им было переведено 150 тысяч золотых рублей, которые они оба, видимо, и поделили. В Петербурге на это не обратили никакого внимания.
Приходят на ум два возможных ответа на такую загадку: первая, что все тысячи рублей, которые тратились Департаментом министерства внутренних дел, попросту были прикарманены обоими агентами, которые были воры, и – вторая – оба агента никакой слежки не предприняли потому, что сами были масонами Борис Алексеев служил в царской охранке и, вместе с другим агентом, Ратаевым, подозревался Кандауровым в крупной растрате. А., будучи на службе в Париже, написал пять донесений в Петербург, где сообщал департаменту полиции о результатах своего расследования. Сведения, которые он получал от французской Антимасонской Ассоциации, и которым, видимо, в Петербурге верили, были им посланы в 1910-1911 гг. В своей четвертой докладной записке он пишет, что французские масоны в своем журнале Revue Maconnique пишут о русских с чрезвычайной симпатией уже с 1896 г., и надеются, что «масонство найдет наконец в России гостеприимную страну», а также сообщает, что с 1905 г. во французское масонство были приняты семь русских, и называет их фамилии. Он также дает 18 (!) армянских фамилий (среди которых – Р.И. Берберов).
.
Н.В. Савич, один из упомянутых мною участников все знавшего и молчавшего «арьергарда», со слов Климовича (директора департамента полиции), позже писал:
«Царское правительство считало, что существуют два революционных центра: первый – Земгор (Земско-городской Союз) Земгор (Земско-городской комитет или Комитет земств и городов) открылся в 1914 г. Он состоял преимущественно из членов земств и членов Военно-промышленных комитетов. Он вырос из Земских съездов 1904-1905 гг. В него входили кн. Львов, Гейден, Муромцев, Д. Шипов, бр. Гучковы, Н.Н. Щепкин, Н.И. Астров, Ф. Головин. Собирались у Баженова, М.А. Морозова и Долгорукова.
Кн. Евг. Львов сблизился с А. И. Гучковым в январе 1916 г. До этого они были только знакомы. В это время у них возник общий план: сослать царицу в Крым. Эта мысль возникла вокруг них на собраниях у Кишкина, Федорова и Хатисова еще в декабре 1915 г.
На собрание Земгора в апреле 1916 г. были приглашены французские министры Вивиани и Тома (это был первый приезд Тома в Россию). Тогда же члены прогрессивного блока Гос. Думы и Гос. Совета устроили обоим обед в ресторане Контан (БИБ: Наумов).
вместе с Военно-промышленным комитетом, объединенные с Бубликовым, Рябушинским, Челноковым, и другими революционерами (!) и второй – социалисты, среди них думцы – Керенский и Чхеидзе».
Донесение о Керенском, процитированное выше, отчасти подтверждает эти слова: вот, оказывается, кого боялась царская полиция!
* * *
В книге Сержа Ютена о французском масонстве, вышедшей в 1960 г., раскрыта картина французского масонского Конгресса во время Первой войны, на который Россия либо не послала делегатов, либо, что вернее, не была приглашена. Там обсуждалось будущее, связанное с концом войны, победой Франции и переустройством мира: были подняты вопросы об Эльзасе и Лотарингии, Истрии, Триесте, Восточной Адриатике, Шлезвиг-Гольштейне, Польше, Армении и колониальных землях Германии. Совершенно ясно, что никакой роли в переустройстве мира союзники при этом России не предназначали.
Тем не менее, уже 10 августа 1914 г. они начали требовать русского наступления – и в наступление пошли. «Желание помочь союзникам превозмогло все прочие (!) соображения». 23 августа/ 5 сентября с Англией было подписано соглашение о незаключении сепаратного мира, с Францией оно уже существовало. Осенью 1915 г. Поль Думер, будущий президент Франции (1930-1931), приезжал в царскую ставку и настаивал, чтобы Россия посылала 40 тысяч человек в месяц на западный фронт. «Помогите нам людьми», – говорил позже Шингареву министр Рибо, а после него, – уже летом 1917 г. – другие, с требованиями наступать в Карпатах, под Ригой и в Румынии.
Французский посол в Петрограде, Морис Палеолог, выехал во Францию весной 1917 года. Новый посол, Жозеф Нуланс, приехал только в конце лета. Альбер Тома, министр вооружений (1915-1917), социалист, заменял посла два месяца. С ним был советник французского посольства, которого вел. кн. Николай Михайлович называл un vieux pede (старый педераст), граф де Шамбрен. Палеолог в марте – мае 1917 г. хотел, чтобы Николай Михайлович был назначен делегатом от России на будущей мирной конференции, и Николай Михайлович серьезно начал готовиться к этой роли. Все это время, до своего отъезда, Палеолог телеграфировал своему правительству в Париж одно, а Тома – другое. (Архивы французск. мин. ин. дел).
Между Керенским и Альбером Тома в 1917 г. был «агент связи», Эжен Пети (женатый на С.Г. Балаховской). Он был послан в Россию еще в 1916 г., во время первого пребывания в Петрограде Тома. Евгений Юльевич Пети (1871-1938), говоривший хорошо по-русски, был впоследствии в высоких чинах в Елисейском Дворце, при президенте Александре Милльеране (1920-1924), который был смещен левой группой французских парламентариев до своего срока. К власти пришла партия радикал-социалистов, на 90 процентов состоявшая из масонов. Пети был женат на киевлянке, С.Г. Балаховской (1870-1966), брат которой был мужем сестры философа Льва Шестова. Софья Григорьевна в молодости училась в Париже и стала одной из первых женщин-адвокатов парижского «барро». Е.Ю. покончил с собой после «Мюнхена» в момент тяжелой депрессии.
Оба они, и Пети, и Тома, вместе с ген. Нисселем, имели одну задачу: держать Россию на стороне союзников. Позже посол Советов в Берлине, Н. Крестинский, недоумевал, почему бельгийский социалист Вандервельде, лидер партии, приезжал в Петербург летом 1914 г. и виделся не столько с русскими меньшевиками (и некоторыми большевиками), сколько с М.А. Стаховичем и М.М. Ковалевским (членами французской ложи). Вернувшись в Бельгию, Вандервельде призывал русских социалистов поддержать войну. Русские масоны на это легко пошли. «Вернувшись в Брюссель, – писал Крестинский, – Вандервельде дал телеграмму левой оппозиции в России, приглашая присоединиться к решению французских и бельгийских социалистов и выступить против германского империализма. Большевистская фракция отказалась – в единодушии с тезисами Ленина». («Пролетарская революция», 1924, № 7 (30).
После Вандервельде приезжал Пуанкаре, а затем Тома и Вивиани (1916 г.), и снова Тома – уже в 1917 г.
Для понимания роли, которую играли союзные (французские, итальянские) социалисты и британские лейбористы в вопросе войны, необходимо помнить, что еще весной 1917 г. начались разговоры о созыве Конференции, которая объединила бы социалистов европейских воюющих держав, – включая Германию и Австро-Венгрию. Цель Конференции была – пересмотреть цели войны и ускорить общий мир. Сначала как будто этот план имел успех, если не считать крайне левые фракции европейских социалистических партий, но постепенно, при энергичном протесте союзных правительств, он был отброшен. В июне и июле велась подготовка Конференции, которая должна была иметь место в Стокгольме; в августе стало ясно, что она может не состояться, а в сентябре дело окончательно расстроилось. Ленин и крайнее крыло Петроградского Совета стали называть европейских и русских социалистов-оборонцев «социал-предателями», игравшими на руку международным империалистам. История этой несостоявшейся затеи подробно описана в работе Мейнель (H. Meynell). Идея Конференции принадлежала Шейдеману и Парвусу (т.е. Второму Интернационалу). Немцы действовали через нейтральных (скандинавских и голландских) социалистов. Первыми заколебались французы, к концу лета англичане присоединились к ним, и русские, в Совете Рабочих и Солдатских депутатов, раскололись на две части окончательно. К 1-му сентября все споры кончились, а в январе 1918 г. организационная комиссия распалась. В это время у Ленина появилась возможность создать Третий Интернационал, без оборонцев: он понял, что оторвать правых социалистов от буржуазных партий он не сможет, и стал надеяться на революцию в Германии и Австрии.
Можно было бы написать книгу о «тирании Парижа над Петроградом», если бы она уже не была написана. Но написана она была о первой тирании, т.е. о той, которая оказалась виднее американскому историку, Джону Кипу (J. Keep), чем нам самим. Эта первая тирания продолжалась около ста лет, и делала русскую интеллигенцию устарелой в 20 веке, позволяя устарелым идеям 1789 года бесконтрольно владеть лучшими умами России. Кип считает, что параллель судеб Франции и России и приверженность русских «политиков», от декабристов до членов «прогрессивного блока», идеям французской революции, была и неоправданна, и вредна. В 20 веке в этих идеях не оставалось ничего «прогрессивного», и они заморозили русское сознание. Это не значит, конечно, что не может быть написана новая книга – о второй тирании, которая имела, может быть, еще более трагические последствия, чем первая.
К этой второй тирании может служить иллюстрацией такая сцена: полк. Н.Н. Пораделов, с мая-месяца телохранитель Керенского и начальник его охраны, вошел в кабинет Керенского без стука, услышав за стеной громкие голоса (он имел на это полное право). Министр-социалист и масон Великого Востока (30°) Альбер Тома, в Зимнем дворце, в кабинете Керенского стоял перед Главковерхом на коленях, а Марсель Кашен, тогда еще не лидер французской компартии, а только радикал-социалист (и масон), прятал лицо в платок, глуша рыданья. (Личное интервью Н.Б. с Пораделовым в Лонгшене, под Парижем, весной 1941 г.).
Но подписанное с французами и англичанами в 1914 г. соглашение о незаключении сепаратного мира с Германией и масонская клятва русских Великого Востока ни при каких обстоятельствах не бросать союзников, кое-кому из участников Февральской революции постепенно все больше казались гибельными. Эти люди, очень медленно, чувствуя себя если не виноватыми, то глубоко смущенными («через неделю Париж будет взят немцами, если вы подпишете сепаратный мир», – говорил Тома Керенскому), в сентябре 1917 года встали на точку зрения Верховского о необходимости немедленного мира. В.Д. Набокову, который никогда масоном не был, это сделать было легче, чем другим, в том числе – Б.Э. Нольде, который был масоном, и перед которым стояла проблема клятвы братьям-союзникам. Мечта войти в Берлин с востока, одновременно с войсками ген. Фоша, начала испаряться уже с июля – у него и у некоторых других. И после летних неудач в Галиции, куда Керенский срочно выехал в сопровождении Альбера Тома, удрученного не только катастрофой в Галиции, но и делами в Румынии, люди в Петрограде, на верхах министерств и в высшем командовании, стали внезапно исчезать. Они жаловались на болезни, переутомление, говорили о необходимости отдохнуть, переждать некоторые личные трудности, посмотреть, что делается в провинции. И с каждым днем вокруг командующего Петроградским военным округом, молодых военных, так называемых «младотурков», становилось все меньше.
Иным вспоминались непризнанные пророки прежних дней: дипломат барон Розен, в 1914 году говоривший, что Россия никогда не победит Германию, и надо сделать все, чтобы приготовиться к сепаратному миру, или ненавистный многим царский министр П.Н. Дурново (ум. в 1914 г.), сказавший приблизительно то же самое: «Две непримиримо враждебные державы (Франция и Германия) сумели втянуть остальные державы в войну». Говорившие это не были германофилы, это были независимые и серьезные люди, старые люди, видевшие дальше других.
* * *
Одним из имен, наиболее часто повторявшихся перед Февральской революцией и во время нее, было имя князя Георгия Евгеньевича Львова, кадета, земца и Досточтимого Мастера Лица, о которых идет речь во второй части этой главы (кн. Г.Е. Львов, А.И. Гучков, ген. М.В. Алексеев, ген. А.М. Крымов, А.А. Бубликов, Д.Н. Вердеревский, М.И. Терещенко, Н.В. Некрасов, П.Н. Переверзев, Б.Э. Нольде, П.А. Половцев, П.А. Пальчинский, В. Станкевич, ген. В.А. Черемисов, кн. Г.П. Трубецкой, С.Н. Третьяков, кн. П.Д. Долгоруков) – были масонами. См. Биографический словарь.
. Это был человек «толстовской секты», как тогда говорили, мягкий и кроткий, сторонник непротивления злу. По некоторым, впрочем всегда почтительным, оценкам, он был, что называется, оппортунистом; в формировании первого Временного правительства он был выбран председателем Совета министров и одновременно – министром внутренних дел. Имя его уже несколько лет значилось в секретных списках будущих министров, после устранения царя. Член Гос. Думы, он был в Выборге в 1906 г. со всеми вместе, но «Воззвания» не подписал, сославшись на болезнь. Это не охладило его коллег, кадетов и народных социалистов, они по-прежнему любили и уважали его, а главное, их уже тогда начало беспокоить, что если его вежливо убрать из списков, то заменить его будет некем. Он был бессменный председатель Земгора, о нем написана книга, полная восторга перед его добротой и кротостью. (Т. Полнер. «Жизненный путь князя Львова»). В 1920 г. он поехал в США, чтобы объяснить, что происходит в России. Но популярностью он там не пользовался.
М.А. Алданов писал в 1919 г.:
«Правительство было составлено еще в 1916 г. Оно было составлено на заседаниях у кн. Львова, в номере гостиницы „Франция“ в Петербурге, и список будущих министров почти целиком совпадал с первым составом Временного правительства.
(«Сборник в честь 70-летия П.Н. Милюкова», с. 25).
Член к.-д. партии, кн. Львов стремился к тому, чтобы в правительстве все было тихо, и то поддерживал Милюкова против Керенского (в апреле 1917 г.), то Керенского против Милюкова. С Милюковым он был за продолжение войны и против сепаратного мира. Как толстовец, он войну не любил, как масон, он считал неблагородным бросать союзников. Его кадетство никогда не проявлялось ярко, и еще в 1915 г. П.Б. Струве писал А.В. Кривошеину, что «кн. Львов себя кадетом не признает». Милюков однажды сказал, что он «сомнительный кадет». Тем не менее, кн. Львов в 1915 г. регулярно встречался с Маклаковым, С.А Котляревским, П.Б. Струве у кн. Григория Трубецкого, чтобы тайно обсуждать, что делать.
Революции среди «прогрессистов» не хотел никто. Ее хотели так называемые «социалисты», но не они были на виду в 1915 г., когда процветала Военная ложа. Александр Иванович Гучков всецело был занят ею. Тяжелые потери в августе 1915 г. на фронте, усиливающееся влияние «темных сил» на царя и смещение Николая Николаевича с поста Верховного Главнокомандующего толкнули Гучкова на мысль о дворцовом перевороте. Мы знаем теперь, что генералы Алексеев, Рузский, Крымов, Теплов и, может быть, другие были с помощью Гучкова посвящены в масоны. Они немедленно включились в его «заговорщицкие планы». Все эти люди, как это ни странно, возлагали большие надежды на регентство (при малолетнем царевиче Алексее) вел. кн. Михаила Александровича, брата царя. Почему он казался им подходящим человеком – неясно. Говорил ли Гучков об этом с самим Мих. Ал. – неизвестно, но возможность такая у него была, и не раз.
Женатый морганатическим браком Михаил Александрович, не имевший по русским законам права на престолонаследие, стал в умах заговорщиков кандидатом на престол. План в общих чертах был несколько поверхностен: Распутина убрать или убить, царицу заточить куда-нибудь подальше, царя заставить отречься – или убить, а на престол посадить его брата.
До начала нового века Гучков был далек от русской политической жизни. Сравнительно молодым человеком из богатой старообрядческой купеческой семьи он во время войны англичан с бурами (1898) бросился воевать на стороне буров и попал к англичанам в плен. Затем он участвовал в македонском восстании за независимость. Вернувшись в Россию, Гучков стал директором правления Московского Купеческого банка. Он был поклонником реформ Столыпина, но к 1915-1916 гг. занял весьма решительную позицию в вопросе о свержении царя. В 1915 г. он стал во главе Российского Красного Креста. Член Гос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Приходят на ум два возможных ответа на такую загадку: первая, что все тысячи рублей, которые тратились Департаментом министерства внутренних дел, попросту были прикарманены обоими агентами, которые были воры, и – вторая – оба агента никакой слежки не предприняли потому, что сами были масонами Борис Алексеев служил в царской охранке и, вместе с другим агентом, Ратаевым, подозревался Кандауровым в крупной растрате. А., будучи на службе в Париже, написал пять донесений в Петербург, где сообщал департаменту полиции о результатах своего расследования. Сведения, которые он получал от французской Антимасонской Ассоциации, и которым, видимо, в Петербурге верили, были им посланы в 1910-1911 гг. В своей четвертой докладной записке он пишет, что французские масоны в своем журнале Revue Maconnique пишут о русских с чрезвычайной симпатией уже с 1896 г., и надеются, что «масонство найдет наконец в России гостеприимную страну», а также сообщает, что с 1905 г. во французское масонство были приняты семь русских, и называет их фамилии. Он также дает 18 (!) армянских фамилий (среди которых – Р.И. Берберов).
.
Н.В. Савич, один из упомянутых мною участников все знавшего и молчавшего «арьергарда», со слов Климовича (директора департамента полиции), позже писал:
«Царское правительство считало, что существуют два революционных центра: первый – Земгор (Земско-городской Союз) Земгор (Земско-городской комитет или Комитет земств и городов) открылся в 1914 г. Он состоял преимущественно из членов земств и членов Военно-промышленных комитетов. Он вырос из Земских съездов 1904-1905 гг. В него входили кн. Львов, Гейден, Муромцев, Д. Шипов, бр. Гучковы, Н.Н. Щепкин, Н.И. Астров, Ф. Головин. Собирались у Баженова, М.А. Морозова и Долгорукова.
Кн. Евг. Львов сблизился с А. И. Гучковым в январе 1916 г. До этого они были только знакомы. В это время у них возник общий план: сослать царицу в Крым. Эта мысль возникла вокруг них на собраниях у Кишкина, Федорова и Хатисова еще в декабре 1915 г.
На собрание Земгора в апреле 1916 г. были приглашены французские министры Вивиани и Тома (это был первый приезд Тома в Россию). Тогда же члены прогрессивного блока Гос. Думы и Гос. Совета устроили обоим обед в ресторане Контан (БИБ: Наумов).
вместе с Военно-промышленным комитетом, объединенные с Бубликовым, Рябушинским, Челноковым, и другими революционерами (!) и второй – социалисты, среди них думцы – Керенский и Чхеидзе».
Донесение о Керенском, процитированное выше, отчасти подтверждает эти слова: вот, оказывается, кого боялась царская полиция!
* * *
В книге Сержа Ютена о французском масонстве, вышедшей в 1960 г., раскрыта картина французского масонского Конгресса во время Первой войны, на который Россия либо не послала делегатов, либо, что вернее, не была приглашена. Там обсуждалось будущее, связанное с концом войны, победой Франции и переустройством мира: были подняты вопросы об Эльзасе и Лотарингии, Истрии, Триесте, Восточной Адриатике, Шлезвиг-Гольштейне, Польше, Армении и колониальных землях Германии. Совершенно ясно, что никакой роли в переустройстве мира союзники при этом России не предназначали.
Тем не менее, уже 10 августа 1914 г. они начали требовать русского наступления – и в наступление пошли. «Желание помочь союзникам превозмогло все прочие (!) соображения». 23 августа/ 5 сентября с Англией было подписано соглашение о незаключении сепаратного мира, с Францией оно уже существовало. Осенью 1915 г. Поль Думер, будущий президент Франции (1930-1931), приезжал в царскую ставку и настаивал, чтобы Россия посылала 40 тысяч человек в месяц на западный фронт. «Помогите нам людьми», – говорил позже Шингареву министр Рибо, а после него, – уже летом 1917 г. – другие, с требованиями наступать в Карпатах, под Ригой и в Румынии.
Французский посол в Петрограде, Морис Палеолог, выехал во Францию весной 1917 года. Новый посол, Жозеф Нуланс, приехал только в конце лета. Альбер Тома, министр вооружений (1915-1917), социалист, заменял посла два месяца. С ним был советник французского посольства, которого вел. кн. Николай Михайлович называл un vieux pede (старый педераст), граф де Шамбрен. Палеолог в марте – мае 1917 г. хотел, чтобы Николай Михайлович был назначен делегатом от России на будущей мирной конференции, и Николай Михайлович серьезно начал готовиться к этой роли. Все это время, до своего отъезда, Палеолог телеграфировал своему правительству в Париж одно, а Тома – другое. (Архивы французск. мин. ин. дел).
Между Керенским и Альбером Тома в 1917 г. был «агент связи», Эжен Пети (женатый на С.Г. Балаховской). Он был послан в Россию еще в 1916 г., во время первого пребывания в Петрограде Тома. Евгений Юльевич Пети (1871-1938), говоривший хорошо по-русски, был впоследствии в высоких чинах в Елисейском Дворце, при президенте Александре Милльеране (1920-1924), который был смещен левой группой французских парламентариев до своего срока. К власти пришла партия радикал-социалистов, на 90 процентов состоявшая из масонов. Пети был женат на киевлянке, С.Г. Балаховской (1870-1966), брат которой был мужем сестры философа Льва Шестова. Софья Григорьевна в молодости училась в Париже и стала одной из первых женщин-адвокатов парижского «барро». Е.Ю. покончил с собой после «Мюнхена» в момент тяжелой депрессии.
Оба они, и Пети, и Тома, вместе с ген. Нисселем, имели одну задачу: держать Россию на стороне союзников. Позже посол Советов в Берлине, Н. Крестинский, недоумевал, почему бельгийский социалист Вандервельде, лидер партии, приезжал в Петербург летом 1914 г. и виделся не столько с русскими меньшевиками (и некоторыми большевиками), сколько с М.А. Стаховичем и М.М. Ковалевским (членами французской ложи). Вернувшись в Бельгию, Вандервельде призывал русских социалистов поддержать войну. Русские масоны на это легко пошли. «Вернувшись в Брюссель, – писал Крестинский, – Вандервельде дал телеграмму левой оппозиции в России, приглашая присоединиться к решению французских и бельгийских социалистов и выступить против германского империализма. Большевистская фракция отказалась – в единодушии с тезисами Ленина». («Пролетарская революция», 1924, № 7 (30).
После Вандервельде приезжал Пуанкаре, а затем Тома и Вивиани (1916 г.), и снова Тома – уже в 1917 г.
Для понимания роли, которую играли союзные (французские, итальянские) социалисты и британские лейбористы в вопросе войны, необходимо помнить, что еще весной 1917 г. начались разговоры о созыве Конференции, которая объединила бы социалистов европейских воюющих держав, – включая Германию и Австро-Венгрию. Цель Конференции была – пересмотреть цели войны и ускорить общий мир. Сначала как будто этот план имел успех, если не считать крайне левые фракции европейских социалистических партий, но постепенно, при энергичном протесте союзных правительств, он был отброшен. В июне и июле велась подготовка Конференции, которая должна была иметь место в Стокгольме; в августе стало ясно, что она может не состояться, а в сентябре дело окончательно расстроилось. Ленин и крайнее крыло Петроградского Совета стали называть европейских и русских социалистов-оборонцев «социал-предателями», игравшими на руку международным империалистам. История этой несостоявшейся затеи подробно описана в работе Мейнель (H. Meynell). Идея Конференции принадлежала Шейдеману и Парвусу (т.е. Второму Интернационалу). Немцы действовали через нейтральных (скандинавских и голландских) социалистов. Первыми заколебались французы, к концу лета англичане присоединились к ним, и русские, в Совете Рабочих и Солдатских депутатов, раскололись на две части окончательно. К 1-му сентября все споры кончились, а в январе 1918 г. организационная комиссия распалась. В это время у Ленина появилась возможность создать Третий Интернационал, без оборонцев: он понял, что оторвать правых социалистов от буржуазных партий он не сможет, и стал надеяться на революцию в Германии и Австрии.
Можно было бы написать книгу о «тирании Парижа над Петроградом», если бы она уже не была написана. Но написана она была о первой тирании, т.е. о той, которая оказалась виднее американскому историку, Джону Кипу (J. Keep), чем нам самим. Эта первая тирания продолжалась около ста лет, и делала русскую интеллигенцию устарелой в 20 веке, позволяя устарелым идеям 1789 года бесконтрольно владеть лучшими умами России. Кип считает, что параллель судеб Франции и России и приверженность русских «политиков», от декабристов до членов «прогрессивного блока», идеям французской революции, была и неоправданна, и вредна. В 20 веке в этих идеях не оставалось ничего «прогрессивного», и они заморозили русское сознание. Это не значит, конечно, что не может быть написана новая книга – о второй тирании, которая имела, может быть, еще более трагические последствия, чем первая.
К этой второй тирании может служить иллюстрацией такая сцена: полк. Н.Н. Пораделов, с мая-месяца телохранитель Керенского и начальник его охраны, вошел в кабинет Керенского без стука, услышав за стеной громкие голоса (он имел на это полное право). Министр-социалист и масон Великого Востока (30°) Альбер Тома, в Зимнем дворце, в кабинете Керенского стоял перед Главковерхом на коленях, а Марсель Кашен, тогда еще не лидер французской компартии, а только радикал-социалист (и масон), прятал лицо в платок, глуша рыданья. (Личное интервью Н.Б. с Пораделовым в Лонгшене, под Парижем, весной 1941 г.).
Но подписанное с французами и англичанами в 1914 г. соглашение о незаключении сепаратного мира с Германией и масонская клятва русских Великого Востока ни при каких обстоятельствах не бросать союзников, кое-кому из участников Февральской революции постепенно все больше казались гибельными. Эти люди, очень медленно, чувствуя себя если не виноватыми, то глубоко смущенными («через неделю Париж будет взят немцами, если вы подпишете сепаратный мир», – говорил Тома Керенскому), в сентябре 1917 года встали на точку зрения Верховского о необходимости немедленного мира. В.Д. Набокову, который никогда масоном не был, это сделать было легче, чем другим, в том числе – Б.Э. Нольде, который был масоном, и перед которым стояла проблема клятвы братьям-союзникам. Мечта войти в Берлин с востока, одновременно с войсками ген. Фоша, начала испаряться уже с июля – у него и у некоторых других. И после летних неудач в Галиции, куда Керенский срочно выехал в сопровождении Альбера Тома, удрученного не только катастрофой в Галиции, но и делами в Румынии, люди в Петрограде, на верхах министерств и в высшем командовании, стали внезапно исчезать. Они жаловались на болезни, переутомление, говорили о необходимости отдохнуть, переждать некоторые личные трудности, посмотреть, что делается в провинции. И с каждым днем вокруг командующего Петроградским военным округом, молодых военных, так называемых «младотурков», становилось все меньше.
Иным вспоминались непризнанные пророки прежних дней: дипломат барон Розен, в 1914 году говоривший, что Россия никогда не победит Германию, и надо сделать все, чтобы приготовиться к сепаратному миру, или ненавистный многим царский министр П.Н. Дурново (ум. в 1914 г.), сказавший приблизительно то же самое: «Две непримиримо враждебные державы (Франция и Германия) сумели втянуть остальные державы в войну». Говорившие это не были германофилы, это были независимые и серьезные люди, старые люди, видевшие дальше других.
* * *
Одним из имен, наиболее часто повторявшихся перед Февральской революцией и во время нее, было имя князя Георгия Евгеньевича Львова, кадета, земца и Досточтимого Мастера Лица, о которых идет речь во второй части этой главы (кн. Г.Е. Львов, А.И. Гучков, ген. М.В. Алексеев, ген. А.М. Крымов, А.А. Бубликов, Д.Н. Вердеревский, М.И. Терещенко, Н.В. Некрасов, П.Н. Переверзев, Б.Э. Нольде, П.А. Половцев, П.А. Пальчинский, В. Станкевич, ген. В.А. Черемисов, кн. Г.П. Трубецкой, С.Н. Третьяков, кн. П.Д. Долгоруков) – были масонами. См. Биографический словарь.
. Это был человек «толстовской секты», как тогда говорили, мягкий и кроткий, сторонник непротивления злу. По некоторым, впрочем всегда почтительным, оценкам, он был, что называется, оппортунистом; в формировании первого Временного правительства он был выбран председателем Совета министров и одновременно – министром внутренних дел. Имя его уже несколько лет значилось в секретных списках будущих министров, после устранения царя. Член Гос. Думы, он был в Выборге в 1906 г. со всеми вместе, но «Воззвания» не подписал, сославшись на болезнь. Это не охладило его коллег, кадетов и народных социалистов, они по-прежнему любили и уважали его, а главное, их уже тогда начало беспокоить, что если его вежливо убрать из списков, то заменить его будет некем. Он был бессменный председатель Земгора, о нем написана книга, полная восторга перед его добротой и кротостью. (Т. Полнер. «Жизненный путь князя Львова»). В 1920 г. он поехал в США, чтобы объяснить, что происходит в России. Но популярностью он там не пользовался.
М.А. Алданов писал в 1919 г.:
«Правительство было составлено еще в 1916 г. Оно было составлено на заседаниях у кн. Львова, в номере гостиницы „Франция“ в Петербурге, и список будущих министров почти целиком совпадал с первым составом Временного правительства.
(«Сборник в честь 70-летия П.Н. Милюкова», с. 25).
Член к.-д. партии, кн. Львов стремился к тому, чтобы в правительстве все было тихо, и то поддерживал Милюкова против Керенского (в апреле 1917 г.), то Керенского против Милюкова. С Милюковым он был за продолжение войны и против сепаратного мира. Как толстовец, он войну не любил, как масон, он считал неблагородным бросать союзников. Его кадетство никогда не проявлялось ярко, и еще в 1915 г. П.Б. Струве писал А.В. Кривошеину, что «кн. Львов себя кадетом не признает». Милюков однажды сказал, что он «сомнительный кадет». Тем не менее, кн. Львов в 1915 г. регулярно встречался с Маклаковым, С.А Котляревским, П.Б. Струве у кн. Григория Трубецкого, чтобы тайно обсуждать, что делать.
Революции среди «прогрессистов» не хотел никто. Ее хотели так называемые «социалисты», но не они были на виду в 1915 г., когда процветала Военная ложа. Александр Иванович Гучков всецело был занят ею. Тяжелые потери в августе 1915 г. на фронте, усиливающееся влияние «темных сил» на царя и смещение Николая Николаевича с поста Верховного Главнокомандующего толкнули Гучкова на мысль о дворцовом перевороте. Мы знаем теперь, что генералы Алексеев, Рузский, Крымов, Теплов и, может быть, другие были с помощью Гучкова посвящены в масоны. Они немедленно включились в его «заговорщицкие планы». Все эти люди, как это ни странно, возлагали большие надежды на регентство (при малолетнем царевиче Алексее) вел. кн. Михаила Александровича, брата царя. Почему он казался им подходящим человеком – неясно. Говорил ли Гучков об этом с самим Мих. Ал. – неизвестно, но возможность такая у него была, и не раз.
Женатый морганатическим браком Михаил Александрович, не имевший по русским законам права на престолонаследие, стал в умах заговорщиков кандидатом на престол. План в общих чертах был несколько поверхностен: Распутина убрать или убить, царицу заточить куда-нибудь подальше, царя заставить отречься – или убить, а на престол посадить его брата.
До начала нового века Гучков был далек от русской политической жизни. Сравнительно молодым человеком из богатой старообрядческой купеческой семьи он во время войны англичан с бурами (1898) бросился воевать на стороне буров и попал к англичанам в плен. Затем он участвовал в македонском восстании за независимость. Вернувшись в Россию, Гучков стал директором правления Московского Купеческого банка. Он был поклонником реформ Столыпина, но к 1915-1916 гг. занял весьма решительную позицию в вопросе о свержении царя. В 1915 г. он стал во главе Российского Красного Креста. Член Гос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40