В длинной портретной галерее он учил ее танцевать, орлиным взором подмечая малейшую ошибку или неуклюжесть. Госпожа Филд аккомпанировала им на спинете и со снисходительной улыбкой следила, как плавно и величаво они проделывают фигуру за фигурой, а про себя думала, что никогда прежде не видела своего неприступного кузена таким человечным, как теперь, в обществе этой смеющейся шалуньи. Они танцевали менуэт, и предки взирали на них с портретов столь же снисходительно, как и она.
Эйвон заставлял Леони упражняться в реверансах и добился, чтобы она сочетала свою живость с надменным достоинством, свойственным леди Фанни. Он показал ей, как следует протягивать руку мужчине для поцелуя, как обращаться с веером и где наклеивать мушки. Он прогуливался с ней по аллеям, наставляя ее в правилах этикета, пока она не запомнила их до последнего слова. Он потребовал, чтобы она усвоила царственную манеру держаться. Она быстро все схватывала и повторяла перед ним каждый новый урок, получая большое удовольствие и сияя, если заслуживала похвальное слово.
Ездить верхом она уже умела, но только по-мужски, а потому прониклась презрением к дамскому седлу и взбунтовалась. Два дня она мерилась силой с, Эйвоном, но его ледяная вежливость восторжествовала, и на третий день она пришла к нему, опустив голову, и пробормотала:
– Простите, монсеньор, я… я буду ездить боком, как вы хотите.
И они вместе разъезжали по парку, пока она не овладела этим искусством, а тогда начали совершать прогулки по окрестностям, и те, кто видел герцога рядом с этой юной красавицей, обменивались многозначительными взглядами и покачивали головами, потому что им уже доводилось видеть герцога с другими юными красавицами.
Мало-помалу дом, так долго остававшийся без хозяйки, начал обретать более веселый вид. Радостный задорный дух Леони оживил его. Она отдернула тяжелые занавесы, а громоздкие ширмы отправила в кладовые. Окна были открыты зимнему солнцу, и почти незаметно давящая мрачность исчезла. Леони не считалась с царившим тут прежде строжайшим порядком. Она разбрасывала чопорные подушки, передвигала кресла и стулья и оставляла книги на столиках, пропуская мимо ушей шокирующие замечания госпожи Филд. Джастин давал ей тут полную волю, его забавляли ее выходки, ему нравилось слушать, как она отдает распоряжения его вышколенным лакеям. Она, несомненно, умела держаться: пусть ее поведение бывало необычным, но вульгарным – никогда.
Вскоре он начал ее экзаменовать. Однажды он сказал внезапно:
– Предположим, Леони, что я – герцогиня Ку-инсберри и тебя только что мне представили. Покажи, какой реверанс ты сделаешь.
– Но вы же не можете быть герцогиней, монсеньор! – возразила она. – Это смешно! Вы ничуть не похожи на герцогиню! Давайте предположим, что вы герцог Куинсберри.
– Герцогиня. Покажи мне реверанс.
– Вот так: низко-низко, но не так низко, как перед королевой. Я очень хорошо делаю этот реверанс, n'est-ce pas?
– Остается надеяться, что ты не будешь и тогда болтать без умолку. Юбки раздвинь шире и не держи веер так. Покажи еще раз.
Леони кротко подчинилась.
– Очень трудно все сразу помнить, – пожаловалась она. – А теперь поиграем в пикет, монсеньор?
– Немного погодя. А теперь сделай реверанс-мистеру Давенанту.
Она царственным движением расправила юбки и, высоко держа голову, протянула маленькую ручку. Эйвон улыбнулся.
– Хью, наверное, будет изумлен, – заметил он. – Это было очень хорошо, ma fille. Теперь сделай реверанс мне.
Она опустилась низко-низко, потупив голову, и поднесла к губам его руку.
– Нет, дитя мое.
Она выпрямилась.
– Но мне так нравится, монсеньор. У меня получается само собой.
– И неправильно. Повтори – и он не должен быть самым глубоким. А ты склонилась так, как склоняются перед королем. Я же лишь простой смертный, не забывай.
Леони задумалась в поисках подходящего возражения.
– Вот поди же! – произнесла она неопределенно.
Его светлость строго сдвинул брови, но губы у него дрогнули.
–Прошу прощения?
– Я сказала: вот поди же! – кротко ответила Леони.
– Я слышал. – Голос его светлости стал очень холодным.
– Так говорит Рейчел, – вкрадчиво объяснила Леони, глядя на него из-под ресниц. – Она горничная леди Фанни, понимаете? А вам не нравится?
– Нет, не нравится. Я буду рад, если в дальнейшем ты не станешь подражать манере изъясняться горничной леди Фанни.
– Хорошо, монсеньор. Только скажите, что это значит?
– Не имею ни малейшего представления. Это вульгарное выражение. Существует много грехов, ma belle, но прощения нет только одному. Греху вульгарности.
– Больше я так говорить не буду, – пообещала Леони. – Вместо этого я буду говорить… как это? А! Кровь Христова!
– Умоляю, не вздумай, ma fille! Если уж тебе необходимо прибегать к сильным выражениям, удовлетворись «право же!» или просто «ужас!».
– «Ужас» ? Да, это хорошо. Мне нравится. Только «поди же!» мне нравится больше. Монсеньор не рассердился?
– Я никогда не сержусь, – сказал Эйвон.
Кроме того, он фехтовал с ней. И это ей нравилось больше всего. Для этих уроков она облачалась в мужскую рубашку и панталоны, а способности у нее оказались превосходные: точный взгляд, гибкая кисть. Так что вскоре она овладела начатками этого мужского искусства. Герцог был одним из лучших фехтовальщиков своего времени, но Леони это нисколько не смущало. Он учил ее фехтовать в итальянской манере и преподал ей много хитрых приемов, которые перенял за границей. Внезапно она попробовала применить один из них и, так как герцог оборонялся довольно вяло, отклонила его шпагу и шишечкой на острие своей уперлась в левую сторону его груди под плечом.
– Touchй! – сказал Эйвон. – Неплохо, дитя.
Леони затанцевала от радости.
– Монсеньор, я вас убила! Вы покойник! Вы покойник!
– Ты даешь волю неприличному ликованию, – заметил он. – Я и не подозревал, что ты так кровожадна!
– Но я сделала это так ловко, ведь правда, монсеньор?
– Вовсе нет, – ответил он беспощадно. —Я почти не защищался.
Уголки ее рта поползли вниз.
– Вы мне поддались!
Его светлость смягчился.
– Нет, ты прорвалась сама, ma fille.
Порой он рассказывал ей о великосветском обществе, о том, кто в нем кто и в каком они родстве между собой.
– Во-первых, Марч, – сказал он, – будущий герцог Куинсберри. Ты слышала, как я говорил про него. Во-вторых, Гамильтон, знаменитый благодаря своей жене. Она была одной из сестер Ганнинг – редких красавиц, моя дорогая, которые произвели в Лондоне фурор не так уж много лет назад. Мария Ганнинг вышла за Ковентри. А если тебя интересуют остроумцы, то вот мистер Сел-вин – он поистине неподражаем. И не забудем Хорри Уолпола: он не терпит, чтобы о нем забывали. Живет он на улице Арлингтон, дитя, и когда бы ты туда ни отправилась, можешь быть уверена, что встретишь его. В Бате как будто все еще царит Нэш. Парвеню, дитя, человек, осененный гением, ставший одним из законодателей моды. Бат – его царство. Как-нибудь я свожу тебя туда. Затем мы имеем Кавендишей – герцога Девонширского и его родственников, моя дорогая; а еще Сеймуры, и милорд Честерфилд, которого ты узнаешь по остроумию и черным бровям. Кто еще? Милорд Бат, и Бертинксы, и его светлость герцог Ньюкаслский, довольно прославленный. А если тебя влекут литература и изящные искусства, то к твоим услугам Джонсон, скучнейший педант, – крупный мужчина, моя дорогая, с еще более крупной головой. Но он не стоит твоего внимания. Ему не хватает утонченности. Далее, Колли Сиббер, один из наших поэтов, мистер Шеридан, который пишет пьесы для нас, и мистер Гаррик, который в них играет, и еще десятки других. Из художников мы имеем сэра Джошуа Рейнолдса – возможно, он напишет твой портрет, ну и еще немало других, чьи фамилии выпали у меня из памяти. Леони кивнула.
– Монсеньор, напишите для меня их фамилии, тогда я их запомню.
– Bien. Теперь перейдем к твоей родной стране. Из принцев крови принц Конде, которому теперь, насколько я помню, двадцать лет, a peu prйs. Затем граф д'О, сын герцога Мэнского, одного из сыновей Людовика Четырнадцатого, и герцог де Пентиевр, сын другого такого же отпрыска. Дай собраться с мыслями. Из аристократов – герцог Ришелье, образец истинной учтивости, и герцог де Ноайль, снискавший славу сражением при Дет-тингене, которое проиграл. Затем братья Лоррен-Брионн и герцог Арманьяк. Память мне изменяет. А, да, мосье де Боль-Иль, внук великого Фуке. Ну, он уже старик. Tiens, я чуть не забыл досточтимого Шавиньяра, графа де Шафиньи, дитя, моего друга. Ну, я мог бы Здесь: междометие «а!» (фр.). перечислять до бесконечности, но воздержусь.
– И еще мадам де Помпадур, не так ли, монсеньор?
– Я говорил об аристократии, – мягко ответил герцог. – Куртизанок мы к ней не относим. Помпадур – красавица, но безродная, хотя и с кое-каким умом. Моя воспитанница даже думать о таких не должна, ma fille.
– Хорошо, монсеньор, – растерянно пробормотала Леони. – Но, пожалуйста, расскажите еще о ком-нибудь.
– Ты ненасытна. Ну что же, попытаемся. Д'Анво ты видела: плюгавый человечек, обожающий сплетни. Видела ты и де Сальми. Он высокий, ленивый и снискал некоторую славу бреттера. Лавулер происходит из древнего рода и, несомненно, обладает какими-то достоинствами, хотя пока они ускользали от моего внимания. Супруга Маршерана косит. Шато-Морне ты найдешь интересным собеседником – но на полчаса, не более. Салон мадам Маргери снискал мировую известность. Флоримон де Шантурель напоминает какое-то насекомое. Пожалуй, осу, так как носит костюмы контрастных цветов и вечно вьется где-нибудь рядом.
– А мосье де Сен-Вир?
– Мой дражайший друг Сен-Вир. О, конечно! В один прекрасный день, дитя, я расскажу тебе все про милейшего графа. Но не сегодня. Ограничусь одним, дитя мое: ты должна остерегаться Сен-Вира. Ты поняла?
– Да, монсеньор. Но почему?
– Это я тоже расскажу тебе когда-нибудь.
Глава 14
НА СЦЕНЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ ЛОРД РУПЕРТ АЛАСТЕЙР
Когда Эйвон уехал, Леони была вначале безутешна. Госпожа Филд оказалась не слишком увлекательной собеседницей, так как ее излюбленными темами были болезни, смерть и еще распущенность нынешней молодежи. К счастью, наступила теплая погода, и у Леони появилась возможность спасаться от нее в парке – она прекрасно знала, что почтенная дама терпеть не может прогулок.
Когда Леони отправлялась кататься верхом, ее должен был сопровождать грум, но очень часто она нарушала требования хорошего тона и знакомилась с окрестностями в одиночестве, наслаждаясь свободой.
Милях в семи от Эйвон-Корта находилось поместье лорда Меривейла, где он проживал со своей красавицей женой Дженнифер. В последние годы милорд начал ценить тихую праздность, а миледи, хотя два коротких сезона слыла первой. красавицей Лондона, не любила столичной суеты. Почти круглый год они оставались в Гемпшире, хотя зимы иногда проводили в Бате, а порой милорда тянуло повидать друзей юности, и они отправлялись в столицу. Однако чаще эти путешествия милорд совершал в одиночестве, но всегда отсутствовал недолго.
Не прошло и нескольких недель, как Леони направила свою лошадь в сторону Меривейла. Ее влекли леса, окружавшие старинный белый дом, и она въехала под деревья, с интересом поглядывая по сторонам. На ветвях уже развертывались почки, кое-где из травы выглядывали первые весенние цветы. Леони кружила между кустами и стволами, наслаждаясь красотой леса, и вскоре выехала к ручью, который журчал и пел на обкатанных голышах. У ручья на поваленном стволе сидела темноволосая дама, на пледе у ее ног играл младенец, а маленький мальчик в курточке, щедро вымазанной глиной, усердно удил в ручье.
Леони резко натянула поводья, виновато сообразив, что оказалась в чужих владениях. Первым ее заметил юный рыболов и крикнул даме на поваленном стволе:
– Маменька, поглядите!
Дама посмотрела туда, куда он указывал пальцем, и ее брови удивленно поднялись.
– Я очень сожалею, – запинаясь, сказала Леони. – Лес такой красивый… Я сейчас же уеду.
Дама встала и пошла по заросшей травой полянке, которая их разделяла.
– Вы правы, сударыня, и вам ни к чему уезжать. – Тут она заметила, что личико, затененное большими полями шляпы, выглядело совсем юным, и приветливо улыбнулась. – Не хотите ли спешиться, душенька, и немного поскучать со мной?
Растерянность исчезла из глаз Леони, а на щеках возникли ямочки. Она кивнула.
– S'il vous plaоt, madame.
– Вы француженка? Вы здесь у кого-нибудь гостите?
Леони высвободила ногу из стремени и соскользнула на землю.
– Но да, я гощу в Эйвон-Корте. Я… ба! – забыла это слово! Оп… опекаемая монсеньора герцога.
По лицу дамы скользнула тень. Она сделала движение, словно хотела заслонить от Леони своих детей. Подбородок Леони вздернулся.
– Я только это, мадам, je vous assure, и меня опекает мадам Филд, кузина монсеньора. Мне лучше уехать, да?
– Прошу у вас прощения, душечка. И буду рада, если вы останетесь. Я – леди Меривейл.
– Я так и подумала, – призналась Леони. – Леди Фанни мне про вас рассказывала.
– Фанни? – Лицо Дженнифер прояснилось. – Вы с ней знакомы?
– Я прожила у нее две недели, когда только приехала из Парижа. Монсеньор счел не convenable, чтобы я жила у него, прежде чем он подыщет даму, которая приглядывала бы за мной, вы понимаете?
В прошлом Дженнифер довелось на опыте познакомиться с понятиями герцога о том, что принято и что не принято, а потому она не поняла, но из деликатности промолчала. Они с Леони сели на поваленный ствол, а мальчик не отводил от них округлившихся глаз.
– Монсеньор, как я вижу, никому не нравится, – заметила Леони. – То есть очень мало кому. Леди Фанни, мосье Давенанту, ну и, конечно, мне.
– Так он вам нравится? – Дженнифер удивленно посмотрела на нее.
– Он очень добр ко мне, вы понимаете? – объяснила Леони. – А это ваш сын?
– Да, это Джон. Подойди поздоровайся, Джон. Мальчик послушно подошел, поклонился и, осмелев, сказал:
– У вас такие короткие волосы, сударыня!
Леони сняла шляпу.
– Такие красивые! – воскликнула Дженнифер. – Почему вы их остригли?
Леони замялась.
– Сударыня, можно я не отвечу? Мне велели ничего никому не говорить. Леди Фанни сказала, что я должна молчать.
– Надеюсь, причиной не была болезнь? – спросила Дженнифер с тревогой, оглядываясь на своих детей.
– Ах нет! – успокоила ее Леони. И вновь замялась. – Правда, монсеньор не говорил, чтобы я молчала про это. Только леди Фанни, а она не всегда поступает очень мудро, ведь правда? И наверное, она была бы не против, чтобы я сказала вам, ведь вы учились вместе с ней в монастырском пансионе, n'est-ce pas? Видите ли, сударыня, я только-только начала быть девушкой.
Дженнифер остолбенела.
– Простите, душечка, но…
– С двенадцати лет я всегда была мальчиком. Потом монсеньор нашел меня, и я была его пажом. А… а потом он обнаружил, что я вовсе не мальчик, и сделал меня своей дочерью. Сначала мне это очень не понравилось, а с юбками я мучаюсь до сих пор, но оказалось, что тут есть и много приятного. У меня много вещей, которые совсем мои, и я теперь благовоспитанная девица.
Глаза Дженнифер потеплели. Она ласково похлопала Леони по руке.
– Милая странная девочка! И долго вы будете в Эйвоне?
– Не знаю, сударыня. Как пожелает монсеньор. И мне приходится столько учиться! Леди Фанни обещала представить меня ко двору, мне кажется. Она очень добра, правда?
– Да, весьма большая любезность! – согласилась Дженнифер. – А как вас зовут, душечка?
– Я Леони де Боннар, сударыня.
– И ваши родители назначили Са… герцога вашим опекуном?
– Не-ет. Они уже давно умерли, понимаете. Монсеньор все сделал сам. – Леони взглянула на младенца. – Он тоже ваш сын, сударыня?
– Да, дитя мое, это Джеффри Молино Меривейл. Правда, он прелесть?
– О да! – вежливо ответила Леони. – Но мне редко случалось видеть совсем маленьких детей. – Она встала и подняла с травы свою шляпу, со страусовым пером. – Мне надо вернуться, сударыня. Мадам Филд разволнуется. – Она шаловливо улыбнулась. – Так похожа на наседку, понимаете?
Дженнифер засмеялась.
– Но вы приедете снова? Прямо в дом. Я познакомлю вас с моим мужем.
– Да, сударыня, если вы так любезны, я буду рада приехать. Au revoir, Jean; au revoir, bйbй!
Младенец весело загугукал и заболтал ручонкой. Леони села в седло.
– Сказать что-нибудь такому маленькому очень трудно, – заметила она и поспешила добавить: – Он, конечно, очень милый.
Она поклонилась, сняв шляпу, повернула лошадь и скрылась из виду по тропе, которая привела ее сюда.
Дженнифер взяла малыша на руки, позвала Джона, и они вернулись через лес и сады в дом. Там она отдала детей на попечение няни, а сама отправилась на поиски мужа.
Он сидел в библиотеке, проверяя счета, – высокий, хорошо сложенный мужчина с добрыми серыми глазами и решительным ртом. Он протянул к ней руку,
– Клянусь, Дженни, всякий раз, как погляжу на тебя, ты все хорошеешь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Эйвон заставлял Леони упражняться в реверансах и добился, чтобы она сочетала свою живость с надменным достоинством, свойственным леди Фанни. Он показал ей, как следует протягивать руку мужчине для поцелуя, как обращаться с веером и где наклеивать мушки. Он прогуливался с ней по аллеям, наставляя ее в правилах этикета, пока она не запомнила их до последнего слова. Он потребовал, чтобы она усвоила царственную манеру держаться. Она быстро все схватывала и повторяла перед ним каждый новый урок, получая большое удовольствие и сияя, если заслуживала похвальное слово.
Ездить верхом она уже умела, но только по-мужски, а потому прониклась презрением к дамскому седлу и взбунтовалась. Два дня она мерилась силой с, Эйвоном, но его ледяная вежливость восторжествовала, и на третий день она пришла к нему, опустив голову, и пробормотала:
– Простите, монсеньор, я… я буду ездить боком, как вы хотите.
И они вместе разъезжали по парку, пока она не овладела этим искусством, а тогда начали совершать прогулки по окрестностям, и те, кто видел герцога рядом с этой юной красавицей, обменивались многозначительными взглядами и покачивали головами, потому что им уже доводилось видеть герцога с другими юными красавицами.
Мало-помалу дом, так долго остававшийся без хозяйки, начал обретать более веселый вид. Радостный задорный дух Леони оживил его. Она отдернула тяжелые занавесы, а громоздкие ширмы отправила в кладовые. Окна были открыты зимнему солнцу, и почти незаметно давящая мрачность исчезла. Леони не считалась с царившим тут прежде строжайшим порядком. Она разбрасывала чопорные подушки, передвигала кресла и стулья и оставляла книги на столиках, пропуская мимо ушей шокирующие замечания госпожи Филд. Джастин давал ей тут полную волю, его забавляли ее выходки, ему нравилось слушать, как она отдает распоряжения его вышколенным лакеям. Она, несомненно, умела держаться: пусть ее поведение бывало необычным, но вульгарным – никогда.
Вскоре он начал ее экзаменовать. Однажды он сказал внезапно:
– Предположим, Леони, что я – герцогиня Ку-инсберри и тебя только что мне представили. Покажи, какой реверанс ты сделаешь.
– Но вы же не можете быть герцогиней, монсеньор! – возразила она. – Это смешно! Вы ничуть не похожи на герцогиню! Давайте предположим, что вы герцог Куинсберри.
– Герцогиня. Покажи мне реверанс.
– Вот так: низко-низко, но не так низко, как перед королевой. Я очень хорошо делаю этот реверанс, n'est-ce pas?
– Остается надеяться, что ты не будешь и тогда болтать без умолку. Юбки раздвинь шире и не держи веер так. Покажи еще раз.
Леони кротко подчинилась.
– Очень трудно все сразу помнить, – пожаловалась она. – А теперь поиграем в пикет, монсеньор?
– Немного погодя. А теперь сделай реверанс-мистеру Давенанту.
Она царственным движением расправила юбки и, высоко держа голову, протянула маленькую ручку. Эйвон улыбнулся.
– Хью, наверное, будет изумлен, – заметил он. – Это было очень хорошо, ma fille. Теперь сделай реверанс мне.
Она опустилась низко-низко, потупив голову, и поднесла к губам его руку.
– Нет, дитя мое.
Она выпрямилась.
– Но мне так нравится, монсеньор. У меня получается само собой.
– И неправильно. Повтори – и он не должен быть самым глубоким. А ты склонилась так, как склоняются перед королем. Я же лишь простой смертный, не забывай.
Леони задумалась в поисках подходящего возражения.
– Вот поди же! – произнесла она неопределенно.
Его светлость строго сдвинул брови, но губы у него дрогнули.
–Прошу прощения?
– Я сказала: вот поди же! – кротко ответила Леони.
– Я слышал. – Голос его светлости стал очень холодным.
– Так говорит Рейчел, – вкрадчиво объяснила Леони, глядя на него из-под ресниц. – Она горничная леди Фанни, понимаете? А вам не нравится?
– Нет, не нравится. Я буду рад, если в дальнейшем ты не станешь подражать манере изъясняться горничной леди Фанни.
– Хорошо, монсеньор. Только скажите, что это значит?
– Не имею ни малейшего представления. Это вульгарное выражение. Существует много грехов, ma belle, но прощения нет только одному. Греху вульгарности.
– Больше я так говорить не буду, – пообещала Леони. – Вместо этого я буду говорить… как это? А! Кровь Христова!
– Умоляю, не вздумай, ma fille! Если уж тебе необходимо прибегать к сильным выражениям, удовлетворись «право же!» или просто «ужас!».
– «Ужас» ? Да, это хорошо. Мне нравится. Только «поди же!» мне нравится больше. Монсеньор не рассердился?
– Я никогда не сержусь, – сказал Эйвон.
Кроме того, он фехтовал с ней. И это ей нравилось больше всего. Для этих уроков она облачалась в мужскую рубашку и панталоны, а способности у нее оказались превосходные: точный взгляд, гибкая кисть. Так что вскоре она овладела начатками этого мужского искусства. Герцог был одним из лучших фехтовальщиков своего времени, но Леони это нисколько не смущало. Он учил ее фехтовать в итальянской манере и преподал ей много хитрых приемов, которые перенял за границей. Внезапно она попробовала применить один из них и, так как герцог оборонялся довольно вяло, отклонила его шпагу и шишечкой на острие своей уперлась в левую сторону его груди под плечом.
– Touchй! – сказал Эйвон. – Неплохо, дитя.
Леони затанцевала от радости.
– Монсеньор, я вас убила! Вы покойник! Вы покойник!
– Ты даешь волю неприличному ликованию, – заметил он. – Я и не подозревал, что ты так кровожадна!
– Но я сделала это так ловко, ведь правда, монсеньор?
– Вовсе нет, – ответил он беспощадно. —Я почти не защищался.
Уголки ее рта поползли вниз.
– Вы мне поддались!
Его светлость смягчился.
– Нет, ты прорвалась сама, ma fille.
Порой он рассказывал ей о великосветском обществе, о том, кто в нем кто и в каком они родстве между собой.
– Во-первых, Марч, – сказал он, – будущий герцог Куинсберри. Ты слышала, как я говорил про него. Во-вторых, Гамильтон, знаменитый благодаря своей жене. Она была одной из сестер Ганнинг – редких красавиц, моя дорогая, которые произвели в Лондоне фурор не так уж много лет назад. Мария Ганнинг вышла за Ковентри. А если тебя интересуют остроумцы, то вот мистер Сел-вин – он поистине неподражаем. И не забудем Хорри Уолпола: он не терпит, чтобы о нем забывали. Живет он на улице Арлингтон, дитя, и когда бы ты туда ни отправилась, можешь быть уверена, что встретишь его. В Бате как будто все еще царит Нэш. Парвеню, дитя, человек, осененный гением, ставший одним из законодателей моды. Бат – его царство. Как-нибудь я свожу тебя туда. Затем мы имеем Кавендишей – герцога Девонширского и его родственников, моя дорогая; а еще Сеймуры, и милорд Честерфилд, которого ты узнаешь по остроумию и черным бровям. Кто еще? Милорд Бат, и Бертинксы, и его светлость герцог Ньюкаслский, довольно прославленный. А если тебя влекут литература и изящные искусства, то к твоим услугам Джонсон, скучнейший педант, – крупный мужчина, моя дорогая, с еще более крупной головой. Но он не стоит твоего внимания. Ему не хватает утонченности. Далее, Колли Сиббер, один из наших поэтов, мистер Шеридан, который пишет пьесы для нас, и мистер Гаррик, который в них играет, и еще десятки других. Из художников мы имеем сэра Джошуа Рейнолдса – возможно, он напишет твой портрет, ну и еще немало других, чьи фамилии выпали у меня из памяти. Леони кивнула.
– Монсеньор, напишите для меня их фамилии, тогда я их запомню.
– Bien. Теперь перейдем к твоей родной стране. Из принцев крови принц Конде, которому теперь, насколько я помню, двадцать лет, a peu prйs. Затем граф д'О, сын герцога Мэнского, одного из сыновей Людовика Четырнадцатого, и герцог де Пентиевр, сын другого такого же отпрыска. Дай собраться с мыслями. Из аристократов – герцог Ришелье, образец истинной учтивости, и герцог де Ноайль, снискавший славу сражением при Дет-тингене, которое проиграл. Затем братья Лоррен-Брионн и герцог Арманьяк. Память мне изменяет. А, да, мосье де Боль-Иль, внук великого Фуке. Ну, он уже старик. Tiens, я чуть не забыл досточтимого Шавиньяра, графа де Шафиньи, дитя, моего друга. Ну, я мог бы Здесь: междометие «а!» (фр.). перечислять до бесконечности, но воздержусь.
– И еще мадам де Помпадур, не так ли, монсеньор?
– Я говорил об аристократии, – мягко ответил герцог. – Куртизанок мы к ней не относим. Помпадур – красавица, но безродная, хотя и с кое-каким умом. Моя воспитанница даже думать о таких не должна, ma fille.
– Хорошо, монсеньор, – растерянно пробормотала Леони. – Но, пожалуйста, расскажите еще о ком-нибудь.
– Ты ненасытна. Ну что же, попытаемся. Д'Анво ты видела: плюгавый человечек, обожающий сплетни. Видела ты и де Сальми. Он высокий, ленивый и снискал некоторую славу бреттера. Лавулер происходит из древнего рода и, несомненно, обладает какими-то достоинствами, хотя пока они ускользали от моего внимания. Супруга Маршерана косит. Шато-Морне ты найдешь интересным собеседником – но на полчаса, не более. Салон мадам Маргери снискал мировую известность. Флоримон де Шантурель напоминает какое-то насекомое. Пожалуй, осу, так как носит костюмы контрастных цветов и вечно вьется где-нибудь рядом.
– А мосье де Сен-Вир?
– Мой дражайший друг Сен-Вир. О, конечно! В один прекрасный день, дитя, я расскажу тебе все про милейшего графа. Но не сегодня. Ограничусь одним, дитя мое: ты должна остерегаться Сен-Вира. Ты поняла?
– Да, монсеньор. Но почему?
– Это я тоже расскажу тебе когда-нибудь.
Глава 14
НА СЦЕНЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ ЛОРД РУПЕРТ АЛАСТЕЙР
Когда Эйвон уехал, Леони была вначале безутешна. Госпожа Филд оказалась не слишком увлекательной собеседницей, так как ее излюбленными темами были болезни, смерть и еще распущенность нынешней молодежи. К счастью, наступила теплая погода, и у Леони появилась возможность спасаться от нее в парке – она прекрасно знала, что почтенная дама терпеть не может прогулок.
Когда Леони отправлялась кататься верхом, ее должен был сопровождать грум, но очень часто она нарушала требования хорошего тона и знакомилась с окрестностями в одиночестве, наслаждаясь свободой.
Милях в семи от Эйвон-Корта находилось поместье лорда Меривейла, где он проживал со своей красавицей женой Дженнифер. В последние годы милорд начал ценить тихую праздность, а миледи, хотя два коротких сезона слыла первой. красавицей Лондона, не любила столичной суеты. Почти круглый год они оставались в Гемпшире, хотя зимы иногда проводили в Бате, а порой милорда тянуло повидать друзей юности, и они отправлялись в столицу. Однако чаще эти путешествия милорд совершал в одиночестве, но всегда отсутствовал недолго.
Не прошло и нескольких недель, как Леони направила свою лошадь в сторону Меривейла. Ее влекли леса, окружавшие старинный белый дом, и она въехала под деревья, с интересом поглядывая по сторонам. На ветвях уже развертывались почки, кое-где из травы выглядывали первые весенние цветы. Леони кружила между кустами и стволами, наслаждаясь красотой леса, и вскоре выехала к ручью, который журчал и пел на обкатанных голышах. У ручья на поваленном стволе сидела темноволосая дама, на пледе у ее ног играл младенец, а маленький мальчик в курточке, щедро вымазанной глиной, усердно удил в ручье.
Леони резко натянула поводья, виновато сообразив, что оказалась в чужих владениях. Первым ее заметил юный рыболов и крикнул даме на поваленном стволе:
– Маменька, поглядите!
Дама посмотрела туда, куда он указывал пальцем, и ее брови удивленно поднялись.
– Я очень сожалею, – запинаясь, сказала Леони. – Лес такой красивый… Я сейчас же уеду.
Дама встала и пошла по заросшей травой полянке, которая их разделяла.
– Вы правы, сударыня, и вам ни к чему уезжать. – Тут она заметила, что личико, затененное большими полями шляпы, выглядело совсем юным, и приветливо улыбнулась. – Не хотите ли спешиться, душенька, и немного поскучать со мной?
Растерянность исчезла из глаз Леони, а на щеках возникли ямочки. Она кивнула.
– S'il vous plaоt, madame.
– Вы француженка? Вы здесь у кого-нибудь гостите?
Леони высвободила ногу из стремени и соскользнула на землю.
– Но да, я гощу в Эйвон-Корте. Я… ба! – забыла это слово! Оп… опекаемая монсеньора герцога.
По лицу дамы скользнула тень. Она сделала движение, словно хотела заслонить от Леони своих детей. Подбородок Леони вздернулся.
– Я только это, мадам, je vous assure, и меня опекает мадам Филд, кузина монсеньора. Мне лучше уехать, да?
– Прошу у вас прощения, душечка. И буду рада, если вы останетесь. Я – леди Меривейл.
– Я так и подумала, – призналась Леони. – Леди Фанни мне про вас рассказывала.
– Фанни? – Лицо Дженнифер прояснилось. – Вы с ней знакомы?
– Я прожила у нее две недели, когда только приехала из Парижа. Монсеньор счел не convenable, чтобы я жила у него, прежде чем он подыщет даму, которая приглядывала бы за мной, вы понимаете?
В прошлом Дженнифер довелось на опыте познакомиться с понятиями герцога о том, что принято и что не принято, а потому она не поняла, но из деликатности промолчала. Они с Леони сели на поваленный ствол, а мальчик не отводил от них округлившихся глаз.
– Монсеньор, как я вижу, никому не нравится, – заметила Леони. – То есть очень мало кому. Леди Фанни, мосье Давенанту, ну и, конечно, мне.
– Так он вам нравится? – Дженнифер удивленно посмотрела на нее.
– Он очень добр ко мне, вы понимаете? – объяснила Леони. – А это ваш сын?
– Да, это Джон. Подойди поздоровайся, Джон. Мальчик послушно подошел, поклонился и, осмелев, сказал:
– У вас такие короткие волосы, сударыня!
Леони сняла шляпу.
– Такие красивые! – воскликнула Дженнифер. – Почему вы их остригли?
Леони замялась.
– Сударыня, можно я не отвечу? Мне велели ничего никому не говорить. Леди Фанни сказала, что я должна молчать.
– Надеюсь, причиной не была болезнь? – спросила Дженнифер с тревогой, оглядываясь на своих детей.
– Ах нет! – успокоила ее Леони. И вновь замялась. – Правда, монсеньор не говорил, чтобы я молчала про это. Только леди Фанни, а она не всегда поступает очень мудро, ведь правда? И наверное, она была бы не против, чтобы я сказала вам, ведь вы учились вместе с ней в монастырском пансионе, n'est-ce pas? Видите ли, сударыня, я только-только начала быть девушкой.
Дженнифер остолбенела.
– Простите, душечка, но…
– С двенадцати лет я всегда была мальчиком. Потом монсеньор нашел меня, и я была его пажом. А… а потом он обнаружил, что я вовсе не мальчик, и сделал меня своей дочерью. Сначала мне это очень не понравилось, а с юбками я мучаюсь до сих пор, но оказалось, что тут есть и много приятного. У меня много вещей, которые совсем мои, и я теперь благовоспитанная девица.
Глаза Дженнифер потеплели. Она ласково похлопала Леони по руке.
– Милая странная девочка! И долго вы будете в Эйвоне?
– Не знаю, сударыня. Как пожелает монсеньор. И мне приходится столько учиться! Леди Фанни обещала представить меня ко двору, мне кажется. Она очень добра, правда?
– Да, весьма большая любезность! – согласилась Дженнифер. – А как вас зовут, душечка?
– Я Леони де Боннар, сударыня.
– И ваши родители назначили Са… герцога вашим опекуном?
– Не-ет. Они уже давно умерли, понимаете. Монсеньор все сделал сам. – Леони взглянула на младенца. – Он тоже ваш сын, сударыня?
– Да, дитя мое, это Джеффри Молино Меривейл. Правда, он прелесть?
– О да! – вежливо ответила Леони. – Но мне редко случалось видеть совсем маленьких детей. – Она встала и подняла с травы свою шляпу, со страусовым пером. – Мне надо вернуться, сударыня. Мадам Филд разволнуется. – Она шаловливо улыбнулась. – Так похожа на наседку, понимаете?
Дженнифер засмеялась.
– Но вы приедете снова? Прямо в дом. Я познакомлю вас с моим мужем.
– Да, сударыня, если вы так любезны, я буду рада приехать. Au revoir, Jean; au revoir, bйbй!
Младенец весело загугукал и заболтал ручонкой. Леони села в седло.
– Сказать что-нибудь такому маленькому очень трудно, – заметила она и поспешила добавить: – Он, конечно, очень милый.
Она поклонилась, сняв шляпу, повернула лошадь и скрылась из виду по тропе, которая привела ее сюда.
Дженнифер взяла малыша на руки, позвала Джона, и они вернулись через лес и сады в дом. Там она отдала детей на попечение няни, а сама отправилась на поиски мужа.
Он сидел в библиотеке, проверяя счета, – высокий, хорошо сложенный мужчина с добрыми серыми глазами и решительным ртом. Он протянул к ней руку,
– Клянусь, Дженни, всякий раз, как погляжу на тебя, ты все хорошеешь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35