Желаю тебе никогда не узнать, как это горько!
– Не знаю, как бы мне вам объяснить, не выходя из рамок приличий, что вы говорите чепуху? – иронически промолвила Кейт. – Если это мой визит вверг вас в такое уныние, то доктор Делаболь, да и Сидлоу тоже, разорвут меня на кусочки и не разрешат больше и близко к вам подходить! Ну скажите, ради Бога, разве вам не удалось украсить Стейплвуд?
– Ах, ты не понимаешь! – сказала леди Брум. – Я занималась этим только потому, что, когда мне пришлось расстаться со всем, что я любила, я поняла, что, если я не найду себе хоть какое-нибудь занятие, я затоскую до смерти! Ты помнишь, наверное, что я была совсем еще молодой, когда мне сказали, что я должна привезти сэра Тимоти сюда, и не просто с визитом, а на всю оставшуюся жизнь. Это был жестокий удар. Я постепенно привыкла, но вначале я ненавидела деревню. Твой отец, возможно, говорил тебе, что я была весьма честолюбива, но главная моя амбиция состояла не в том, чтобы выйти замуж за герцога, а в том, чтобы вырваться из невыносимой тоски родного дома! Мой отец – твой дед, дитя мое, – был весьма далек от общества. Правду сказать, он был исключительно неприятный человек и держал в страхе мою несчастную мать. Если бы не его сестра, я бы очень скоро обнаружила себя замужем за каким-нибудь мелкопоместным сквайром, не успев даже одним глазом взглянуть на Лондон! Тетушка предложила взять меня к себе и вывозить в свет в течение одного сезона. Она была замужем за знатным и богатым человеком и вращалась в самых высоких кругах. Она выдала своих дочерей замуж за состоятельных и значительных особ и говорила, что устроит и для меня то же самое. Но она забыла об одном – что я была бесприданница!
Кейт заморгала глазами:
– Но как же, мэм… ведь, когда дедушка вычеркнул моего отца из завещания, вы же остались единственной наследницей!
– Осталась, да что из того! Он никогда не был богат и притом неудачно играл на бирже. Я считала его невероятным скрягой, пока матушка не объяснила мне, в чем дело. Но речь о другом, а упомянула я об этом только для того, чтобы тебе стало ясно, почему я вышла замуж за сэра Тимоти. У меня было много поклонников, но предложения я получала только от тех, к которым относилась недостаточно хорошо, чтобы выйти за них замуж. Тетушка говорила, что я слишком хороша для лондонского общества, и я знала, что она уже не пригласит меня провести еще один сезон на Маунт-стрит. Она и в самом деле вскоре сказала, что если я и впредь намерена разбрасываться удачными партиями, то она умывает руки. А я прекрасно понимала, что если я вернусь в конце сезона домой, то никогда больше не увижу Лондона. Я была в таком отчаянии, скажу я тебе, что готова была выйти за любого претендента, который предоставит мне положение в обществе и средства, чтобы жить соответственно этому положению! И тут сэр Тимоти предложил мне руку и сердце, и мы с ним обручились. – Миледи заметила, что ее рассказ не вызывает желаемого отклика, и сжала руку Кейт, говоря с легкой улыбкой: – Ты, наверное, считаешь, что я была весьма расчетлива? Жаль, что ты не видела сэра Тимоти двадцать лет назад: это был один из самых обаятельных мужчин, каких только можно себе представить! И красив в придачу! Он влюбился в меня с первого взгляда. Это было в Опере. Он зашел в ложу моей тетушки и попросил, чтобы его мне представили.
– А вы, мэм? Вы тоже влюбились?
– Нет, нет! Он мне очень понравился, но у меня и в мыслях не было, что он сделает мне предложение. Он был на двадцать лет старше меня, как тебе известно, и казался мне стариком. Однако я его очень уважала и с благодарностью приняла его предложение. Тетушка сказала мне, что неприлично выказывать такую откровенную радость на помолвке, но сэр Тимоти так не думал: он был счастлив моей радости, потому что боялся, что окажется слишком стар, чтобы сделать меня счастливой. Семейство Брумов считало, что я вскружила ему голову. Его сестра Мария – весьма одиозная женщина! – сказала ему, что он скоро станет рогоносцем, если женится на девушке, которая ему в дочери годится. Какая вульгарность! Я всегда радуюсь, что она не умерла раньше, чем смогла убедиться в моей порядочности и была вынуждена признать, что судила обо мне злобно и несправедливо. Но они все не любили меня, а уж Филипп – так положительно меня ненавидел! Он был весьма неприятный мальчишка – такой же самодовольный, как и теперь! Но я наперекор всему вышла замуж за сэра Тимоти и искренне к нему привязалась. Он мечтал о наследнике, и, когда родился Торкил, его благодарность не знала границ. Его первая жена была равнодушна к лондонской жизни, поэтому городской дом Брумов был продан, но, зная мою любовь к Лондону, он купил для нас дом на Беркли-стрит. Как я была тогда счастлива!.. Целых три года! Один сезон в Лондоне; затем Брайтон; затем снова в Лондон на несколько недель; визиты к нашим близким знакомым, большие домашние приемы, не просто так! Все мы были театралы: я помню спектакль «Кто последний?» в театре «Прайори», в Станморе, где леди Кэйр играла главную роль, – очень смешной фарс, и прекрасно поставленный! Мы устраивали вечеринки и здесь – обычно во время охотничьего сезона. Однажды я устроила здесь рождественский вечер. Это был триумф, просто триумф! А еще…
– А где же был Торкил? – прервала ее Кейт. – Вы брали его с собой?
– Боже правый, конечно нет! Одно время я оставляла его в Лондоне, но там он все время болел, и сэр Тимоти стал бояться, что мы его потеряем. Тебе, наверное, говорили, что все его дети от первого брака умерли. Поэтому я отправила Торкила вместе с кормилицей сюда.
– Как вы могли выдержать расставание с ним! – воскликнула Кейт, не успев себя сдержать.
– Милое дитя, я никогда не скрывала, что не отношусь к числу тех женщин, которые кудахчут над своими детьми! По чести сказать, я нахожу их невыносимо скучными! Они вечно причитают, распускают слюни, жалуются на болезни! Притом кормилица управлялась с ним гораздо лучше, чем смогла бы я… если бы у меня было на это время. Роль хорошей хозяйки салона требует массу сил и времени, скажу я тебе. А я была хорошей хозяйкой. И вдруг все это кончилось…
Леди Брум замолчала, предоставляя Кейт возможность выразить сочувствие. Кейт была в замешательстве: сама она никогда не страдала подобными амбициями, а немеркнущая память о матери, которая никогда не смогла бы покинуть ни мужа, ни дитя, мешала ей оценить, что значило для тетушки вынужденное расставание с великосветской жизнью. То, что это значило очень много, можно было прочитать в ее лице. Леди Брум вглядывалась в прошлое застывшими, горестными глазами, сурово сжав губы. В отчаянии Кейт пробормотала:
– Должно быть, вам пришлось трудно, мэм. – Ее слова вернули леди Брум из забытья. Она перевела взгляд на Кейт и произнесла с пренебрежительным смешком:
– Хм, трудно! Нет, тебе этого не понять!
– Видите ли, я, наверное, не смогла бы получать удовольствие от той жизни, которую вы описываете, – извиняющимся тоном сказала Кейт. – Поэтому я не способна разделить ваши чувства. Но я понимаю, конечно, что поселиться здесь навсегда, оставив то, что вам так дорого, было, наверное, большой жертвой с вашей стороны.
– Никто не знает, чего мне это стоило. Никто, даже Сидлоу! Но при всех моих грехах я никогда не принадлежала к числу женщин, которые способны только рыдать и жаловаться на судьбу, впадать в летаргию и наводить на всех окружающих уныние своим несчастным видом! И никто – даже Мария! – не мог упрекнуть меня, что я пренебрегала своими обязанностями по отношению к больному мужу! Я продала городской дом; я взвалила на свои плечи заботы, с которыми сэр Тимоти по слабости здоровья не мог управиться; я посвятила себя Стейплвуду, зная, как он им дорожит! До той поры я не вникала в родословную Брумов, но ради его удовольствия начала изучать их семейные записи и приводить их в порядок. Я думала поначалу, что это будет нудное занятие, но потом заинтересовалась, и сейчас, я полагаю, знаю о Брумах больше самого сэра Тимоти, а иногда мне даже кажется, что мне до их рода гораздо больше дела, чем ему! Но один вопрос его всегда волновал, хотя он не говорил об этом со мной. Я однажды нашла их генеалогическое древо на дне старого бюро, набитого пожелтевшими письмами, счетами и забытыми распоряжениями, и обнаружила, что на протяжении двух столетий поместье и титул Брумов переходили от отца к сыну, и эта цепь ни разу не прерывалась! Много ли других семейств могут этим похвастать? Я поняла, почему сэр Тимоти так тревожился, когда Торкил подхватывал всякие детские болезни, и осознала определенно, что это будет не по моей вине, если Торкил рано сойдет в могилу, подобно детям сэра Тимоти от первого брака.
Кейт, которая слушала эту речь со все возрастающим беспокойством, почувствовала, что ее начинает мутить, и поэтому ухватилась как за соломинку за почти фанатический блеск в глазах леди Брум и за слабую торжествующую усмешку, тронувшую ее губы. Доктор, подумалось ей, был определенно прав, когда говорил, что тетушка еще нездорова: ее, очевидно, лихорадило.
– Но ведь этого не случилось, не правда ли? – сказала Кейт. – Вот вам еще одна цель, которой вы достигли! Тетушка, дорогая, вы мучаете себя фантазиями, которые просто-напросто результат вашей слабости после лихорадки! Пожалуй, мне стоит сейчас уйти. Доктор Делаболь предупреждал меня, что ваше состояние хуже, чем вам кажется, и я вижу, что он прав! У вас в голове полный сумбур, и с моей стороны было бы неосмотрительно принять за чистую монету хоть что-нибудь из того, что вы здесь наговорили! Я не очень сильна в медицине, но понимаю, что люди, только что перенесшие тяжелую лихорадку, не могут полностью отвечать за свои слова, сказанные в период упадка сил и душевной депрессии. – Говоря это, Кейт собралась встать со скамейки, но ее остановило движение леди Брум, которая резко откинулась назад в своем кресле и отчеканила, едва сдерживая бешенство:
– Хватит притворяться глупее, чем ты есть! Сиди смирно!
Она отшвырнула мягкую шаль, которой были укрыты ее ноги, встала с кресла и принялась мерить комнату шагами с нервозностью, сильно встревожившей Кейт. Через некоторое время, сумев справиться со своей неожиданной вспышкой гнева, леди Брум произнесла с волевым спокойствием:
– Я не собиралась возвращаться к этому вопросу так скоро, но меня к этому вынудило то, что произошло в день, когда я заболела. Кейт, если ты чувствуешь ко мне хоть какую-нибудь благодарность, хоть малейшую привязанность, – выйди замуж за Торкила, прежде чем вся округа узнает о его безумии! Стейплвуд должен иметь – и будет иметь! – наследника по прямой линии!
Ее неестественно горящий взгляд отметил резкую бледность лица Кейт и в ужасе расширившиеся глаза. По-своему истолковав эти знаки, леди Брум воскликнула:
– Ты хочешь сказать, что, живя в Стейплвуде столько времени, ни о чем не догадывалась? Ты не маленькая девчонка! И вовсе не дура! Не говори мне, что ты не подозревала, что Торкил сумасшедший!
Смертельно побледневшая Кейт вздрогнула и заслонила лицо рукой, как от удара. С трудом выдавливая из себя слова, она произнесла:
– Я думала – о, я была уверена, – что вы об этом не знаете!
– Я? – недоверчиво переспросила леди Брум. – Боже правый, Кейт, а чего бы тогда я держала здесь Делаболя? Зачем бы я поселила Торкила в бывшем детском крыле? Почему бы я не выпускала его за ворота без сопровождения грума и не разрешала бы играть с ровесниками? Почему, ты считаешь, Баджер мгновенно появился, когда Торкил пытался тебя застрелить?
Кейт покачала поникшей головой и сказала едва слышно:
– Он не пытался меня застрелить. Он стрелял в собаку. Торкил отдал мне ружье, как только я ему приказала.
Эти слова, казалось, повергли леди Брум в смущение. В глазах ее потух гневный блеск. После секундного раздумья она сказала:
– Что ж, если ты так считаешь, – я тебе верю. Это лишний раз доказывает, что я права, считая тебя наиболее подходящей женой для Торкила. Я внимательно за вами наблюдала и убедилась, что ты благотворно на него влияешь. Он тебя любит. И более того, ты пользуешься у него уважением; возможно, женитьба благотворно отразится на его здоровье. Я не исключаю, впрочем, что именно ты явилась – непредумышленно, конечно, – причиной обострения его болезни. Делаболь придерживается мнения, что его – как бы мне поточнее выразиться? – его мужское начало, впервые пробужденное смазливостью темплкомовской девчонки, стало усиливаться, когда ты появилась в Стейплвуде, и это возбудило его мозг. Ты сохраняла дистанцию между вами, и он искал облегчения в… в совершении актов насилия.
Кейт взглянула на нее с немым вопросом. Леди Брум снисходительно усмехнулась и произнесла, как нечто забавное:
– Ну да! Я знаю про этого кролика, которого ты нашла. Я знаю обо всем, что делает Торкил. Я слежу за ним давно, с того самого момента, как я поняла, что его приступы неуправляемой ярости означают нечто большее, чем просто детские капризы. Что мне пришлось пережить… отчаяние, тоску, когда выяснилось, что… что сын тяжело болен, мой единственный сын! Мои страдания не поддаются описанию! Он унаследовал хилое здоровье от сэра Тимоти, а безумие от меня! О, не пугайся, не по линии Молвернов, а через мою мать! Одного из братьев ее деда пришлось поместить в приют; это хранилось в большом секрете, и знало об этом ограниченное количество людей. Болезнь не проявлялась ни в поколении моего деда, ни в поколении матери. Ни в моем! Мне и в голову не могло прийти, что недуг настигнет моего сына! Но однажды ко мне пришла кормилица Торкила и сказала, что он кое-чем ее озадачивает, и у меня возникло подозрение. Естественно я, как нетрудно догадаться, рассчитала ее при первом же удобном случае и приставила к нему Баджера. В свое время он состоял при детях первой жены сэра Тимоти, и он боялся быть уволенным после того, как сэр Тимоти женился на мне. К его счастью, сэру Тимоти всегда было присуще чрезмерное чувство ответственности перед служившими у него людьми, и он настоял, чтобы Баджер остался в Стейплвуде; и, к вящему моему удивлению, Баджер сильно привязался к Торкилу. Это меня, впрочем, не удивляет, потому что Торкил, только что вышедший из младенческого возраста, был очаровательным мальчуганом, поверь мне! Само собой разумеется, мне пришлось хорошо оплачивать молчание – и его, и Уолли, – но я никогда не стояла за ценой, если речь шла о добросовестной службе. И то же самое Делаболь! Я хорошо знала, что уж его-то можно купить. Я послала за ним, когда Торкил заболел оспой. Раньше семейным врачом был доктор Огборн, но я заметила, что он начинает что-то подозревать, и воспользовалась случаем избавиться от него. В то время у меня еще теплилась надежда, что я, возможно, ошибаюсь, что тревожившие меня всплески насилия у Торкила проистекают от его слабого здоровья. Но с течением времени я пришла к убеждению, что мозг его так же поражен недугом, как и тело. Это был самый сокрушительный удар из всех, что выпали на мою долю. Сначала у меня было чувство, что главная моя надежда неосуществима. Но я стараюсь не впадать в отчаяние. Я решила, что коль скоро судьба даровала ему жизнь, то если бы мне удалось держать его в Стейплвуде, оберегать от всех жизненных волнений, неурядиц, не выпускать одного за ворота и в довершение всего добиться полного контроля над ним, его болезнь может притупиться, или, на худой конец, ее удастся скрыть от окружающих. Я понимала, что необходимо установить за ним постоянное наблюдение, потому что порой периоды нормального самочувствия длились нескольких недель подряд. Когда Торкил бывал понятлив и послушен. Никогда нельзя было предугадать, что может его расстроить и вызвать очередной приступ. Вскоре я заметила, что эти приступы почти всегда возникают во время полнолуния, такая зависимость сохраняется до сих пор, хотя в последнее время возникли некоторые отклонения. И управлять им становится все труднее. Мне это еще удается, возможно, тебе тоже. Но недалек день, когда его придется изолировать от общества; и тогда будет слишком поздно думать о женитьбе, и все мои жертвы, все заботы, вся тактика, которую я разработала, чтобы скрывать его болезнь от всех, кроме нескольких доверенных лиц, – все пойдет прахом! Вот почему, Кейт, я говорю, что только от тебя зависит осуществление моей последней и единственной надежды!
Кейт сидела, опустив голову и закрыв лицо руками. Не поднимая головы, она спросила голосом, полным сдерживаемой муки:
– Ну а он сам? Как же он, мэм? О нем-то вы хоть раз подумали?
Леди Брум нахмурилась, глядя на нее в замешательстве, и холодно произнесла:
– Я тебя не понимаю. Я сказала тебе достаточно, чтобы ты уяснила, что я только о нем и думаю. Я не спускала с него глаз, выхаживала его, когда он болел, исполняла все его желания, лаской и весельем выводила его из приступов… и ты осмеливаешься задавать мне подобные вопросы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Не знаю, как бы мне вам объяснить, не выходя из рамок приличий, что вы говорите чепуху? – иронически промолвила Кейт. – Если это мой визит вверг вас в такое уныние, то доктор Делаболь, да и Сидлоу тоже, разорвут меня на кусочки и не разрешат больше и близко к вам подходить! Ну скажите, ради Бога, разве вам не удалось украсить Стейплвуд?
– Ах, ты не понимаешь! – сказала леди Брум. – Я занималась этим только потому, что, когда мне пришлось расстаться со всем, что я любила, я поняла, что, если я не найду себе хоть какое-нибудь занятие, я затоскую до смерти! Ты помнишь, наверное, что я была совсем еще молодой, когда мне сказали, что я должна привезти сэра Тимоти сюда, и не просто с визитом, а на всю оставшуюся жизнь. Это был жестокий удар. Я постепенно привыкла, но вначале я ненавидела деревню. Твой отец, возможно, говорил тебе, что я была весьма честолюбива, но главная моя амбиция состояла не в том, чтобы выйти замуж за герцога, а в том, чтобы вырваться из невыносимой тоски родного дома! Мой отец – твой дед, дитя мое, – был весьма далек от общества. Правду сказать, он был исключительно неприятный человек и держал в страхе мою несчастную мать. Если бы не его сестра, я бы очень скоро обнаружила себя замужем за каким-нибудь мелкопоместным сквайром, не успев даже одним глазом взглянуть на Лондон! Тетушка предложила взять меня к себе и вывозить в свет в течение одного сезона. Она была замужем за знатным и богатым человеком и вращалась в самых высоких кругах. Она выдала своих дочерей замуж за состоятельных и значительных особ и говорила, что устроит и для меня то же самое. Но она забыла об одном – что я была бесприданница!
Кейт заморгала глазами:
– Но как же, мэм… ведь, когда дедушка вычеркнул моего отца из завещания, вы же остались единственной наследницей!
– Осталась, да что из того! Он никогда не был богат и притом неудачно играл на бирже. Я считала его невероятным скрягой, пока матушка не объяснила мне, в чем дело. Но речь о другом, а упомянула я об этом только для того, чтобы тебе стало ясно, почему я вышла замуж за сэра Тимоти. У меня было много поклонников, но предложения я получала только от тех, к которым относилась недостаточно хорошо, чтобы выйти за них замуж. Тетушка говорила, что я слишком хороша для лондонского общества, и я знала, что она уже не пригласит меня провести еще один сезон на Маунт-стрит. Она и в самом деле вскоре сказала, что если я и впредь намерена разбрасываться удачными партиями, то она умывает руки. А я прекрасно понимала, что если я вернусь в конце сезона домой, то никогда больше не увижу Лондона. Я была в таком отчаянии, скажу я тебе, что готова была выйти за любого претендента, который предоставит мне положение в обществе и средства, чтобы жить соответственно этому положению! И тут сэр Тимоти предложил мне руку и сердце, и мы с ним обручились. – Миледи заметила, что ее рассказ не вызывает желаемого отклика, и сжала руку Кейт, говоря с легкой улыбкой: – Ты, наверное, считаешь, что я была весьма расчетлива? Жаль, что ты не видела сэра Тимоти двадцать лет назад: это был один из самых обаятельных мужчин, каких только можно себе представить! И красив в придачу! Он влюбился в меня с первого взгляда. Это было в Опере. Он зашел в ложу моей тетушки и попросил, чтобы его мне представили.
– А вы, мэм? Вы тоже влюбились?
– Нет, нет! Он мне очень понравился, но у меня и в мыслях не было, что он сделает мне предложение. Он был на двадцать лет старше меня, как тебе известно, и казался мне стариком. Однако я его очень уважала и с благодарностью приняла его предложение. Тетушка сказала мне, что неприлично выказывать такую откровенную радость на помолвке, но сэр Тимоти так не думал: он был счастлив моей радости, потому что боялся, что окажется слишком стар, чтобы сделать меня счастливой. Семейство Брумов считало, что я вскружила ему голову. Его сестра Мария – весьма одиозная женщина! – сказала ему, что он скоро станет рогоносцем, если женится на девушке, которая ему в дочери годится. Какая вульгарность! Я всегда радуюсь, что она не умерла раньше, чем смогла убедиться в моей порядочности и была вынуждена признать, что судила обо мне злобно и несправедливо. Но они все не любили меня, а уж Филипп – так положительно меня ненавидел! Он был весьма неприятный мальчишка – такой же самодовольный, как и теперь! Но я наперекор всему вышла замуж за сэра Тимоти и искренне к нему привязалась. Он мечтал о наследнике, и, когда родился Торкил, его благодарность не знала границ. Его первая жена была равнодушна к лондонской жизни, поэтому городской дом Брумов был продан, но, зная мою любовь к Лондону, он купил для нас дом на Беркли-стрит. Как я была тогда счастлива!.. Целых три года! Один сезон в Лондоне; затем Брайтон; затем снова в Лондон на несколько недель; визиты к нашим близким знакомым, большие домашние приемы, не просто так! Все мы были театралы: я помню спектакль «Кто последний?» в театре «Прайори», в Станморе, где леди Кэйр играла главную роль, – очень смешной фарс, и прекрасно поставленный! Мы устраивали вечеринки и здесь – обычно во время охотничьего сезона. Однажды я устроила здесь рождественский вечер. Это был триумф, просто триумф! А еще…
– А где же был Торкил? – прервала ее Кейт. – Вы брали его с собой?
– Боже правый, конечно нет! Одно время я оставляла его в Лондоне, но там он все время болел, и сэр Тимоти стал бояться, что мы его потеряем. Тебе, наверное, говорили, что все его дети от первого брака умерли. Поэтому я отправила Торкила вместе с кормилицей сюда.
– Как вы могли выдержать расставание с ним! – воскликнула Кейт, не успев себя сдержать.
– Милое дитя, я никогда не скрывала, что не отношусь к числу тех женщин, которые кудахчут над своими детьми! По чести сказать, я нахожу их невыносимо скучными! Они вечно причитают, распускают слюни, жалуются на болезни! Притом кормилица управлялась с ним гораздо лучше, чем смогла бы я… если бы у меня было на это время. Роль хорошей хозяйки салона требует массу сил и времени, скажу я тебе. А я была хорошей хозяйкой. И вдруг все это кончилось…
Леди Брум замолчала, предоставляя Кейт возможность выразить сочувствие. Кейт была в замешательстве: сама она никогда не страдала подобными амбициями, а немеркнущая память о матери, которая никогда не смогла бы покинуть ни мужа, ни дитя, мешала ей оценить, что значило для тетушки вынужденное расставание с великосветской жизнью. То, что это значило очень много, можно было прочитать в ее лице. Леди Брум вглядывалась в прошлое застывшими, горестными глазами, сурово сжав губы. В отчаянии Кейт пробормотала:
– Должно быть, вам пришлось трудно, мэм. – Ее слова вернули леди Брум из забытья. Она перевела взгляд на Кейт и произнесла с пренебрежительным смешком:
– Хм, трудно! Нет, тебе этого не понять!
– Видите ли, я, наверное, не смогла бы получать удовольствие от той жизни, которую вы описываете, – извиняющимся тоном сказала Кейт. – Поэтому я не способна разделить ваши чувства. Но я понимаю, конечно, что поселиться здесь навсегда, оставив то, что вам так дорого, было, наверное, большой жертвой с вашей стороны.
– Никто не знает, чего мне это стоило. Никто, даже Сидлоу! Но при всех моих грехах я никогда не принадлежала к числу женщин, которые способны только рыдать и жаловаться на судьбу, впадать в летаргию и наводить на всех окружающих уныние своим несчастным видом! И никто – даже Мария! – не мог упрекнуть меня, что я пренебрегала своими обязанностями по отношению к больному мужу! Я продала городской дом; я взвалила на свои плечи заботы, с которыми сэр Тимоти по слабости здоровья не мог управиться; я посвятила себя Стейплвуду, зная, как он им дорожит! До той поры я не вникала в родословную Брумов, но ради его удовольствия начала изучать их семейные записи и приводить их в порядок. Я думала поначалу, что это будет нудное занятие, но потом заинтересовалась, и сейчас, я полагаю, знаю о Брумах больше самого сэра Тимоти, а иногда мне даже кажется, что мне до их рода гораздо больше дела, чем ему! Но один вопрос его всегда волновал, хотя он не говорил об этом со мной. Я однажды нашла их генеалогическое древо на дне старого бюро, набитого пожелтевшими письмами, счетами и забытыми распоряжениями, и обнаружила, что на протяжении двух столетий поместье и титул Брумов переходили от отца к сыну, и эта цепь ни разу не прерывалась! Много ли других семейств могут этим похвастать? Я поняла, почему сэр Тимоти так тревожился, когда Торкил подхватывал всякие детские болезни, и осознала определенно, что это будет не по моей вине, если Торкил рано сойдет в могилу, подобно детям сэра Тимоти от первого брака.
Кейт, которая слушала эту речь со все возрастающим беспокойством, почувствовала, что ее начинает мутить, и поэтому ухватилась как за соломинку за почти фанатический блеск в глазах леди Брум и за слабую торжествующую усмешку, тронувшую ее губы. Доктор, подумалось ей, был определенно прав, когда говорил, что тетушка еще нездорова: ее, очевидно, лихорадило.
– Но ведь этого не случилось, не правда ли? – сказала Кейт. – Вот вам еще одна цель, которой вы достигли! Тетушка, дорогая, вы мучаете себя фантазиями, которые просто-напросто результат вашей слабости после лихорадки! Пожалуй, мне стоит сейчас уйти. Доктор Делаболь предупреждал меня, что ваше состояние хуже, чем вам кажется, и я вижу, что он прав! У вас в голове полный сумбур, и с моей стороны было бы неосмотрительно принять за чистую монету хоть что-нибудь из того, что вы здесь наговорили! Я не очень сильна в медицине, но понимаю, что люди, только что перенесшие тяжелую лихорадку, не могут полностью отвечать за свои слова, сказанные в период упадка сил и душевной депрессии. – Говоря это, Кейт собралась встать со скамейки, но ее остановило движение леди Брум, которая резко откинулась назад в своем кресле и отчеканила, едва сдерживая бешенство:
– Хватит притворяться глупее, чем ты есть! Сиди смирно!
Она отшвырнула мягкую шаль, которой были укрыты ее ноги, встала с кресла и принялась мерить комнату шагами с нервозностью, сильно встревожившей Кейт. Через некоторое время, сумев справиться со своей неожиданной вспышкой гнева, леди Брум произнесла с волевым спокойствием:
– Я не собиралась возвращаться к этому вопросу так скоро, но меня к этому вынудило то, что произошло в день, когда я заболела. Кейт, если ты чувствуешь ко мне хоть какую-нибудь благодарность, хоть малейшую привязанность, – выйди замуж за Торкила, прежде чем вся округа узнает о его безумии! Стейплвуд должен иметь – и будет иметь! – наследника по прямой линии!
Ее неестественно горящий взгляд отметил резкую бледность лица Кейт и в ужасе расширившиеся глаза. По-своему истолковав эти знаки, леди Брум воскликнула:
– Ты хочешь сказать, что, живя в Стейплвуде столько времени, ни о чем не догадывалась? Ты не маленькая девчонка! И вовсе не дура! Не говори мне, что ты не подозревала, что Торкил сумасшедший!
Смертельно побледневшая Кейт вздрогнула и заслонила лицо рукой, как от удара. С трудом выдавливая из себя слова, она произнесла:
– Я думала – о, я была уверена, – что вы об этом не знаете!
– Я? – недоверчиво переспросила леди Брум. – Боже правый, Кейт, а чего бы тогда я держала здесь Делаболя? Зачем бы я поселила Торкила в бывшем детском крыле? Почему бы я не выпускала его за ворота без сопровождения грума и не разрешала бы играть с ровесниками? Почему, ты считаешь, Баджер мгновенно появился, когда Торкил пытался тебя застрелить?
Кейт покачала поникшей головой и сказала едва слышно:
– Он не пытался меня застрелить. Он стрелял в собаку. Торкил отдал мне ружье, как только я ему приказала.
Эти слова, казалось, повергли леди Брум в смущение. В глазах ее потух гневный блеск. После секундного раздумья она сказала:
– Что ж, если ты так считаешь, – я тебе верю. Это лишний раз доказывает, что я права, считая тебя наиболее подходящей женой для Торкила. Я внимательно за вами наблюдала и убедилась, что ты благотворно на него влияешь. Он тебя любит. И более того, ты пользуешься у него уважением; возможно, женитьба благотворно отразится на его здоровье. Я не исключаю, впрочем, что именно ты явилась – непредумышленно, конечно, – причиной обострения его болезни. Делаболь придерживается мнения, что его – как бы мне поточнее выразиться? – его мужское начало, впервые пробужденное смазливостью темплкомовской девчонки, стало усиливаться, когда ты появилась в Стейплвуде, и это возбудило его мозг. Ты сохраняла дистанцию между вами, и он искал облегчения в… в совершении актов насилия.
Кейт взглянула на нее с немым вопросом. Леди Брум снисходительно усмехнулась и произнесла, как нечто забавное:
– Ну да! Я знаю про этого кролика, которого ты нашла. Я знаю обо всем, что делает Торкил. Я слежу за ним давно, с того самого момента, как я поняла, что его приступы неуправляемой ярости означают нечто большее, чем просто детские капризы. Что мне пришлось пережить… отчаяние, тоску, когда выяснилось, что… что сын тяжело болен, мой единственный сын! Мои страдания не поддаются описанию! Он унаследовал хилое здоровье от сэра Тимоти, а безумие от меня! О, не пугайся, не по линии Молвернов, а через мою мать! Одного из братьев ее деда пришлось поместить в приют; это хранилось в большом секрете, и знало об этом ограниченное количество людей. Болезнь не проявлялась ни в поколении моего деда, ни в поколении матери. Ни в моем! Мне и в голову не могло прийти, что недуг настигнет моего сына! Но однажды ко мне пришла кормилица Торкила и сказала, что он кое-чем ее озадачивает, и у меня возникло подозрение. Естественно я, как нетрудно догадаться, рассчитала ее при первом же удобном случае и приставила к нему Баджера. В свое время он состоял при детях первой жены сэра Тимоти, и он боялся быть уволенным после того, как сэр Тимоти женился на мне. К его счастью, сэру Тимоти всегда было присуще чрезмерное чувство ответственности перед служившими у него людьми, и он настоял, чтобы Баджер остался в Стейплвуде; и, к вящему моему удивлению, Баджер сильно привязался к Торкилу. Это меня, впрочем, не удивляет, потому что Торкил, только что вышедший из младенческого возраста, был очаровательным мальчуганом, поверь мне! Само собой разумеется, мне пришлось хорошо оплачивать молчание – и его, и Уолли, – но я никогда не стояла за ценой, если речь шла о добросовестной службе. И то же самое Делаболь! Я хорошо знала, что уж его-то можно купить. Я послала за ним, когда Торкил заболел оспой. Раньше семейным врачом был доктор Огборн, но я заметила, что он начинает что-то подозревать, и воспользовалась случаем избавиться от него. В то время у меня еще теплилась надежда, что я, возможно, ошибаюсь, что тревожившие меня всплески насилия у Торкила проистекают от его слабого здоровья. Но с течением времени я пришла к убеждению, что мозг его так же поражен недугом, как и тело. Это был самый сокрушительный удар из всех, что выпали на мою долю. Сначала у меня было чувство, что главная моя надежда неосуществима. Но я стараюсь не впадать в отчаяние. Я решила, что коль скоро судьба даровала ему жизнь, то если бы мне удалось держать его в Стейплвуде, оберегать от всех жизненных волнений, неурядиц, не выпускать одного за ворота и в довершение всего добиться полного контроля над ним, его болезнь может притупиться, или, на худой конец, ее удастся скрыть от окружающих. Я понимала, что необходимо установить за ним постоянное наблюдение, потому что порой периоды нормального самочувствия длились нескольких недель подряд. Когда Торкил бывал понятлив и послушен. Никогда нельзя было предугадать, что может его расстроить и вызвать очередной приступ. Вскоре я заметила, что эти приступы почти всегда возникают во время полнолуния, такая зависимость сохраняется до сих пор, хотя в последнее время возникли некоторые отклонения. И управлять им становится все труднее. Мне это еще удается, возможно, тебе тоже. Но недалек день, когда его придется изолировать от общества; и тогда будет слишком поздно думать о женитьбе, и все мои жертвы, все заботы, вся тактика, которую я разработала, чтобы скрывать его болезнь от всех, кроме нескольких доверенных лиц, – все пойдет прахом! Вот почему, Кейт, я говорю, что только от тебя зависит осуществление моей последней и единственной надежды!
Кейт сидела, опустив голову и закрыв лицо руками. Не поднимая головы, она спросила голосом, полным сдерживаемой муки:
– Ну а он сам? Как же он, мэм? О нем-то вы хоть раз подумали?
Леди Брум нахмурилась, глядя на нее в замешательстве, и холодно произнесла:
– Я тебя не понимаю. Я сказала тебе достаточно, чтобы ты уяснила, что я только о нем и думаю. Я не спускала с него глаз, выхаживала его, когда он болел, исполняла все его желания, лаской и весельем выводила его из приступов… и ты осмеливаешься задавать мне подобные вопросы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40