А лакеи и горничные, скорей всего, считают странности Торкила в порядке вещей. Они знают, что мальчик подвержен мигреням, и привыкли, что их держат подальше от его комнаты, когда у него случаются приступы. Вправду ли он до сих пор подвержен мигреням, я не знаю, но сильно сомневаюсь. Зато такое объяснение дает Делаболю удобный повод накачивать его лекарствами, а поскольку Торкил, похоже, не помнит, что происходит с ним во время приступа, то его нетрудно убедить в том, что он лежал пластом с мигренью. Но если припадки мании преследования будут учащаться, что весьма вероятно, то станет затруднительно и далее скрывать от слуг, что ум его расстроен. Невозможно будет и предоставлять ему такую же свободу, как сейчас.
– Бедный чертенок! – сказал мистер Темпл-ком. – Неудивительно, что за ним непрерывно шпионят.
– Я выразился бы иначе. Минерва не стала бы настаивать, чтобы Уолли неизменно сопровождал Торкила в верховых поездках, не имей она к этому веских оснований. Она далеко не глупа! Торкилу никогда не разрешается выезжать за ворота без сопровождения Уолли!
– Тем не менее, он выезжает, – сухо заметил мистер Темплком. – Во всяком случае, мне точно известно об одном его выезде, и я не вижу, почему их не могло быть больше.
– Когда это случилось?
– Примерно шесть месяцев назад. Я услышал об этом от своих людей. Правда, ни я, ни кто другой не придали этому случаю большого значения, разве что Торкил всем показался особенно буйным. Он ввалился в деревенскую таверну «Красный лев» поздно вечером, хвастался, что задал им всем в Стейплвуде перцу, и требовал бренди. Кэднем – хозяин таверны, ты знаешь, – решил, что Торкил пьян, но, когда он попытался отделаться от него стаканом портвейна, тот пришел в бешенство и запустил этот стакан ему в голову. Как мне рассказывали, Торкил готов был стереть Кэднема в порошок. Я узнал об этом из третьих рук и, возможно, в искаженном виде. Но будто бы двое парней удерживали его с трудом. Однако вскоре появился Делаболь, и Торкил мгновенно утих и, кстати, выглядел при этом чертовски испуганным. Ну, вашего доктора не очень-то любят в деревне, и, когда он увел Торкила, все, кто находился в таверне, изрядно посмеялись, говоря, что так миледи и надо, раз она держит парнишку на коротком поводке, и что ей некого винить, кроме себя, в том, что за ним теперь требуется неотступный пригляд. И насколько я понял, никто не вспоминал больше об этом происшествии, пока на следующий вечер в «Красный лев» не заявился Баджер и не начал объяснять всем, что к чему. Он долго плел, что Торкил поссорился с матерью и она отправила его в постель и т.д. и т.п. Если бы у него хватило ума-разума держать язык за зубами, я убежден, все было бы через неделю забыто. Но коль скоро Баджер так рьяно убеждал Кэднема, что Торкил повредил шею, и умолял забыть о случившемся, дабы слухи не дошли до ушей миледи, Кэднем и пара посетителей, находившихся в зале, почувствовали, что дело неладно, – и ты же сам знаешь, Филипп, как быстро разлетаются сплетни в таких местечках!
– О Боже, вот баранья башка! Чертов услужливый дурак! – с горечью воскликнул Филипп.
– Да, но никто не отрицает, что у Торкила и в самом деле не была повреждена шея, – сказал мистер Темплком. – И если бы не постоянное пребывание доктора в Стейплвуде, скандальных слухов было бы куда меньше! Леди Брум утверждает, что присутствие доктора необходимо в связи с болезнью сэра Тимоти, но здесь концы не сходятся с концами! Все знают, что доктор появился в Стейплвуде, когда Торкил подхватил оспу и чуть не испустил дух, а это было задолго до болезни сэра Тимоти! Ну и над чайными чашками порхает слушок – ты, наверное, сам знаешь какой!
– Догадываюсь. Что Делаболь – любовник Минервы? Не думаю, что это правда, но этой сплетни следовало ожидать, – равнодушно заметил Филипп.
– Верно, – согласился мистер Темплком. – Но все дело в том, что миледи, мягко говоря, не внушает людям добрых чувств, дорогой мой! И еще одно обстоятельство, вызывающее недоумение в округе, – и для меня это тоже загадка! – какого дьявола она привезла мисс Молверн в Стейплвуд.
Не получив ответа, он продолжил, пронизывая Филиппа взглядом:
– Она очень славная девушка, не так ли?
– Очень, – согласился Филипп.
– И собой весьма хороша!
– Да.
– Ну и ладно, – обиженно сказал мистер Темплком. – Если ты боишься признаться, что по уши влюблен в нее, так тому и быть! Я, может, звезд с неба и не хватаю, но глаза у меня на месте, и я вижу, откуда ветер дует!
Глава 15
Задув свечу, Кейт долго лежала без сна, пытаясь по возможности хладнокровно обдумать свое положение. Весь вечер она только о том и мечтала, чтобы поскорее оказаться в своей комнате. Однако теперь, когда ее мечта сбылась, она вдруг обнаружила, что не в состоянии сосредоточиться. Она хотела обдумать предложение Филиппа беспристрастно, взвешивая как возможные преимущества этого замужества, так и несомненные недостатки, но никак не могла направить мысли в нужное русло. Они блуждали в глупых и милых воспоминаниях: как он на нее посмотрел, когда впервые увидел ее, как улыбка преобразила его лицо, что он ей сказал в цветнике, что он ей сказал в кустарнике, что он сказал ей на прощанье и как при этом выглядел. На ее беду, образ Филиппа, раз возникнув перед ее мысленным взором, уже не мог стереться, что никак не способствовало беспристрастным размышлениям. Она пришла к выводу, что слишком устала, чтобы рассуждать разумно, и решила постараться заснуть. Проворочавшись полчаса в постели, Кейт сказала себе, что ей мешает уснуть лунный свет, и поднялась, чтобы закрыть ставни на распахнутых окнах. Каждый вечер Эллен, глубоко убежденная в губительности ночного воздуха, закрывала окна и ставни; каждый вечер, как только Эллен уходила, Кейт вскакивала, распахивала окна и убирала ставни; и каждое утро Эллен, которая была не в состоянии представить, что ее молодая хозяйка привыкла к этому за годы, проведенные в Испании, негодовала и пророчила всевозможные болезни, которые неизбежно проникают в спальню вместе с вредоносным ночным воздухом. Отчаявшись убедить Эллен, что она не может спать в духоте, Кейт стала открывать окна лишь после того, как Эллен тщательно задернет занавеси около кровати и удалится в свою крошечную, лишенную воздуха спальню.
Ветер улегся вместе с заходом солнца, и воцарилась жаркая июньская ночь. Было так тихо, что Кейт подумала, не собирается ли гроза. Но облаков не было видно, и почти полная луна безмятежно плыла по темно-сапфировому небу. Ни звука не было слышно, ни совиного крика; и соловьи, очаровавшие Кейт по приезде в Стейплвуд, молчали уже несколько недель. Кейт постояла минуту у окна, глядя на залитый лунным светом сад, гадая, не вернулся ли Филипп из Фрешфорд-Хаус, и пытаясь расслышать в ночи стук копыт. Призрачно прозвучал бой далеких часов. Она вслушалась, считая удары, и удивилась, что их было всего одиннадцать, – ей казалось, что она лежит без сна уже много часов. Спать не хотелось совершенно, и Кейт, бросив взгляд на смятые простыни, решительно подтащила к окну кресло и уселась, мечтая, чтобы хоть малейший ветерок развеял гнетущую тяжесть атмосферы. Дом был окутан тишиной, как будто все, кроме нее, крепко спали. Она подумала, что леди Брум, должно быть, стало лучше, но тут ее ухо уловило звук чьих-то осторожных шагов на галерее, и она догадалась, что доктор собрался еще раз проведать свою пациентку. Или, возможно, уже проведал и теперь пробирается к себе в западное крыло. Ей показалось, что звук шагов слышался со стороны тетушкиной спальни. За дверью скрипнула доска, и шаги остановились. Кейт замерла; глаза ее расширились, дыхание участилось. Человек у дверей прислушался, вне сомнения, надеясь, что какой-нибудь звук выдаст, спит ли она. После томительной паузы послышался слабый скребущий звук, как будто кто-то осторожно вставлял в замок ключ.
Кейт сорвалась с кресла, метнулась к двери и рывком распахнула ее, прежде чем Сидлоу, одетая в тускло-коричневый капот и ночной чепец, едва прикрывавший папильотки с накрученными на них редкими седыми волосами, успела повернуть ключ в замке. Некоторое время они разглядывали друг друга, Кейт – пылая гневом, Сидлоу – в сильном замешательстве. Ключ выпал у нее из рук и лежал на полу. Сидлоу нагнулась и подняла его. Кейт сказала нарочито спокойным голосом:
– Спасибо, дайте его мне!
– Я… О да, конечно, мисс! – пролепетала Сидлоу. – Если бы я знала, что вы не спите, я бы отдала его вам в руки, но у вас было так тихо, что я не решилась вас беспокоить и подумала, что будет лучше оставить ключ в замке.
– В самом деле? – иронически произнесла Кейт, все еще стоя с повелительно протянутой рукой.
Сидлоу неохотно рассталась с ключом, пустившись одновременно в неубедительный рассказ о том, как она нашла ключ накануне, но все забывала отдать его Кейт, а сейчас вдруг вспомнила.
– Я была так занята с ее светлостью, мисс; неудивительно, что этот ключ выпал из моей памяти!
– И нашли вы его, как я понимаю, в самом неожиданном месте, после недельных поисков! – с притворной мягкостью сказала Кейт и лучезарно улыбнулась. – Я не буду смущать вас вопросом, где же вы его нашли. Спокойной ночи!
Она закрыла дверь, не дожидаясь ответа, и нарочито шумно заперла ее на ключ, решив никому больше не давать шанса умыкнуть его и носить весь день с собой в кармане.
Однако это был громоздкий старомодный ключ, и когда на следующее утро Кейт положила его в привязанный к поясу карман, проникнуть в который можно было через разрез в юбке, он бился о ногу при каждом движении, так что его пришлось переложить в ридикюль, пока не найдется более подходящего безопасного места.
В малой столовой она нашла одного Торкила, и похоже было, что он давно кончил есть и дожидался ее появления, потому что вместо ответа на ее веселое приветствие он выпалил:
– Вы ведь не сердитесь на меня, кузина, нет?
Гораздо более важные размышления так глубоко отодвинули воспоминание о вчерашнем поведении Торкила, что Кейт почти забыла о нем и удивленно воскликнула:
– Сердиться на вас? За что? А! За то, что вы выстрелили в бедного песика и едва не попали в меня? Нет, я не сержусь, хотя в тот момент я была смертельно огорчена! Доброе утро, Пеннимор!
– Я знал, что вы не будете сердиться! – воскликнул Торкил, не обращая никакого внимания на дворецкого, который поставил перед Кейт чайник и блюдо с ее любимыми горячими лепешками. – Мэтью говорил, что вы дошли до ручки и готовы меня зарезать, но я знал, что он брешет!
– Доктор Делаболь преувеличивает, но я действительно была весьма поражена, – сдержанно ответила Кейт. – Пес был не бродячий, он просто заблудился, – к тому же почти щенок. Не было никакой нужды в него стрелять, вы и сами прекрасно знаете!
– А ему не было никакой нужды бегать в нашем парке! И вообще, я ненавижу собак! И вовсе я в вас не попал бы – не надо было дергаться!
– Ну ладно, хватит об этом! – примирительно сказала Кейт. – Вы не знаете, как сегодня себя чувствует ваша матушка?
– Нет, и мне… Ах да! Мэтью сказал, что она плохо спала, – кажется, так; я не очень внимательно слушал! Он сейчас у нее. Да не важно. Я не хотел вас пугать вчера, Кейт. Если вы испугались, я прошу прощения! Ну!
Торкил пробормотал извинения, явно с трудом преодолевая внутреннее сопротивление, и Кейт невольно рассмеялась. Его лицо помрачнело. Однако, когда Кейт попросила не звонить по ней в колокол, пока она не покончит с завтраком, его лоб разгладился, и из глаз исчез опасный блеск. Он хихикнул и сказал:
– Вы такая смешная, кузина! Я бы хотел, чтобы вы вышли за меня замуж! Почему бы вам не выйти? Я вам не нравлюсь?
– Не настолько, чтобы выходить за вас, – ответила она спокойно. – И позвольте сказать вам, Торкил: я терпеть не могу ссориться за завтраком, но еще больше я не люблю получать за завтраком предложения о замужестве! Кроме того, вам следует помнить, что если я и правда выйду за вас, то спустя некоторое время вы окажетесь прикованным к старой развалине, сам еще будучи в полном цвете!
– Да, – наивно сказал он, – но мама говорит, что если я женюсь, то она отпустит меня в Лондон!
В глазах Кейт заплясали искорки.
– Это, конечно, веская причина, – согласилась она.
– А вы станете леди Брум, потому что, когда отец умрет, весь Стейплвуд будет мой, и титул тоже, само собой. Я думаю, он скоро откинет копыта, он уже на ладан дышит.
Кейт совсем не позабавила эта речь, произнесенная тоном полнейшего равнодушия; она сказала холодно:
– Дело в том, что у меня нет никакого желания становиться леди Брум. И пожалуйста, не затевайте подобных разговоров! Поверьте, вы только теряете в моих глазах, когда так бессердечно говорите о своем отце!
– Вот еще! Почему это? Мне на него наплевать – так же, как и ему на меня!
Появление доктора положило конец дальнейшему развитию этой темы. Подчеркнуто повернувшись к Торкилу боком, Кейт спросила о здоровье тетушки. Доктор Делаболь сообщил, что он надеется на скорую ее поправку, но добавил, что это был очень серьезный приступ, осложненный коликами. Миледи провела беспокойную ночь; ее все еще немного лихорадит, и она не расположена к разговорам.
– Так что, я думаю, вам не следует навещать ее, пока ей не станет лучше, – сказал он. – Я очень надеюсь, что новое лекарство поставит ее на ноги. Торкил, мальчик мой, как насчет того, чтобы проехаться до Маркет-Харборо за новым лекарством?
– Если вы собираетесь сами править – не поеду! – грубо ответил Торкил.
– Нет, нет! – воскликнул доктор, снисходительно смеясь. – Я с удовольствием отдохну. Я же знаю, что ты гораздо лучший возничий, чем я, – почти такой же виртуоз, как мистер Филипп Брум! А где, кстати, мистер Брум? Я не дождался его возвращения вчера вечером, так что он наверняка сегодня проспал!
– И вовсе нет! Он никогда не просыпает! – возразил Торкил. – Он вставал из-за стола, когда я вошел. Он, наверное, сейчас у отца.
Они заспорили с доктором о том, каких лошадей в какую повозку нужно запрячь; Кейт поднялась и вышла из столовой. За ее спиной обсуждались сравнительные достоинства ландо и более модного тильбюри.
В комнатах нижнего этажа Филиппа не было, так что, если только он не поднялся в библиотеку, значит, он либо ушел, либо и вправду навещал дядюшку. Кейт, мечтавшая увидеть его с той самой минуты, как пробудилась от своего беспокойного сна, почувствовала невольную обиду. Казалось бы, если он действительно любит ее, он должен стремиться ее увидеть. Тогда какой смысл ему завтракать на час раньше ее обычного появления, думала Кейт, забывая, что так же естественно было бы Филиппу стремиться избегать встречи с ней в присутствии доктора и Торкила. Если он ушел или сидит у дяди, то значит, он и вправду избегает ее, а это уже явный знак, что он ищет способ отказаться от помолвки. Кейт, чьи бесплодные ночные раздумья перешли в тяжелый сон с беспокойными видениями, хотела, сама того не сознавая, чтобы ее утешили. Не найдя отрады в библиотеке, такой же пустынной, как и холл, она в полном отчаянии спускалась по лестнице, уговаривая себя в том, что ей надлежит облегчить Филиппу задачу: она скажет ему, что после долгих размышлений пришла к выводу, что недостаточно его любит, и поэтому не может выйти за него замуж.
Эти меланхолические мысли вызвали у Кейт слезы, и, хотя она решительно вытерла их, ей пришлось ухватиться одной рукой за перила, поскольку взор ее был затуманен. Однако туман чудесным образом рассеялся, стоило ей услышать свое имя, произнесенное мистером Филиппом Брумом, который появился словно из ниоткуда и устремился к ней, шагая через две ступеньки:
– Кейт! Я вас повсюду ищу! Что это мне Пеннимор наговорил? Нет, не отвечайте! Мы не можем разговаривать здесь, прямо на лестнице. Пойдемте вниз, в Алый салон, там нас никто не побеспокоит!
Это совсем не было похоже на поведение влюбленного – повелительная команда, крепкая хватка за запястье; но, так или иначе, подавленность покинула Кейт. Филипп чуть ли не волоком тащил ее по лестнице, она невнятно протестовала, на что он не обращал никакого внимания. Наконец он втолкнул ее в салон, плотно закрыл дверь и сказал, пронзая ее тревожным взглядом:
– Когда я перед завтраком проходил по террасе, я видел, что плотник чинит окно в оружейной комнате! Правда ли, что Торкил взломал его вчера и украл одно из дядиных ружей?
– Да, а что? – отвечала Кейт, осторожно массируя запястье. – Я была бы вам весьма признательна… кузен Филипп… если бы вы в следующий раз предупреждали меня, когда вознамеритесь причинить мне боль! У меня синяки теперь будут!
– Кейт! Плутишка маленькая! Что за вздор! Покажите-ка мне свои синяки!
– Они завтра появятся, – произнесла она с большим достоинством, которое призвано было скрыть, как ей приятно называться маленькой плутишкой.
– А вернее всего, вообще не появятся! – подхватил он, наклоняясь и беря ее за обе руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Бедный чертенок! – сказал мистер Темпл-ком. – Неудивительно, что за ним непрерывно шпионят.
– Я выразился бы иначе. Минерва не стала бы настаивать, чтобы Уолли неизменно сопровождал Торкила в верховых поездках, не имей она к этому веских оснований. Она далеко не глупа! Торкилу никогда не разрешается выезжать за ворота без сопровождения Уолли!
– Тем не менее, он выезжает, – сухо заметил мистер Темплком. – Во всяком случае, мне точно известно об одном его выезде, и я не вижу, почему их не могло быть больше.
– Когда это случилось?
– Примерно шесть месяцев назад. Я услышал об этом от своих людей. Правда, ни я, ни кто другой не придали этому случаю большого значения, разве что Торкил всем показался особенно буйным. Он ввалился в деревенскую таверну «Красный лев» поздно вечером, хвастался, что задал им всем в Стейплвуде перцу, и требовал бренди. Кэднем – хозяин таверны, ты знаешь, – решил, что Торкил пьян, но, когда он попытался отделаться от него стаканом портвейна, тот пришел в бешенство и запустил этот стакан ему в голову. Как мне рассказывали, Торкил готов был стереть Кэднема в порошок. Я узнал об этом из третьих рук и, возможно, в искаженном виде. Но будто бы двое парней удерживали его с трудом. Однако вскоре появился Делаболь, и Торкил мгновенно утих и, кстати, выглядел при этом чертовски испуганным. Ну, вашего доктора не очень-то любят в деревне, и, когда он увел Торкила, все, кто находился в таверне, изрядно посмеялись, говоря, что так миледи и надо, раз она держит парнишку на коротком поводке, и что ей некого винить, кроме себя, в том, что за ним теперь требуется неотступный пригляд. И насколько я понял, никто не вспоминал больше об этом происшествии, пока на следующий вечер в «Красный лев» не заявился Баджер и не начал объяснять всем, что к чему. Он долго плел, что Торкил поссорился с матерью и она отправила его в постель и т.д. и т.п. Если бы у него хватило ума-разума держать язык за зубами, я убежден, все было бы через неделю забыто. Но коль скоро Баджер так рьяно убеждал Кэднема, что Торкил повредил шею, и умолял забыть о случившемся, дабы слухи не дошли до ушей миледи, Кэднем и пара посетителей, находившихся в зале, почувствовали, что дело неладно, – и ты же сам знаешь, Филипп, как быстро разлетаются сплетни в таких местечках!
– О Боже, вот баранья башка! Чертов услужливый дурак! – с горечью воскликнул Филипп.
– Да, но никто не отрицает, что у Торкила и в самом деле не была повреждена шея, – сказал мистер Темплком. – И если бы не постоянное пребывание доктора в Стейплвуде, скандальных слухов было бы куда меньше! Леди Брум утверждает, что присутствие доктора необходимо в связи с болезнью сэра Тимоти, но здесь концы не сходятся с концами! Все знают, что доктор появился в Стейплвуде, когда Торкил подхватил оспу и чуть не испустил дух, а это было задолго до болезни сэра Тимоти! Ну и над чайными чашками порхает слушок – ты, наверное, сам знаешь какой!
– Догадываюсь. Что Делаболь – любовник Минервы? Не думаю, что это правда, но этой сплетни следовало ожидать, – равнодушно заметил Филипп.
– Верно, – согласился мистер Темплком. – Но все дело в том, что миледи, мягко говоря, не внушает людям добрых чувств, дорогой мой! И еще одно обстоятельство, вызывающее недоумение в округе, – и для меня это тоже загадка! – какого дьявола она привезла мисс Молверн в Стейплвуд.
Не получив ответа, он продолжил, пронизывая Филиппа взглядом:
– Она очень славная девушка, не так ли?
– Очень, – согласился Филипп.
– И собой весьма хороша!
– Да.
– Ну и ладно, – обиженно сказал мистер Темплком. – Если ты боишься признаться, что по уши влюблен в нее, так тому и быть! Я, может, звезд с неба и не хватаю, но глаза у меня на месте, и я вижу, откуда ветер дует!
Глава 15
Задув свечу, Кейт долго лежала без сна, пытаясь по возможности хладнокровно обдумать свое положение. Весь вечер она только о том и мечтала, чтобы поскорее оказаться в своей комнате. Однако теперь, когда ее мечта сбылась, она вдруг обнаружила, что не в состоянии сосредоточиться. Она хотела обдумать предложение Филиппа беспристрастно, взвешивая как возможные преимущества этого замужества, так и несомненные недостатки, но никак не могла направить мысли в нужное русло. Они блуждали в глупых и милых воспоминаниях: как он на нее посмотрел, когда впервые увидел ее, как улыбка преобразила его лицо, что он ей сказал в цветнике, что он ей сказал в кустарнике, что он сказал ей на прощанье и как при этом выглядел. На ее беду, образ Филиппа, раз возникнув перед ее мысленным взором, уже не мог стереться, что никак не способствовало беспристрастным размышлениям. Она пришла к выводу, что слишком устала, чтобы рассуждать разумно, и решила постараться заснуть. Проворочавшись полчаса в постели, Кейт сказала себе, что ей мешает уснуть лунный свет, и поднялась, чтобы закрыть ставни на распахнутых окнах. Каждый вечер Эллен, глубоко убежденная в губительности ночного воздуха, закрывала окна и ставни; каждый вечер, как только Эллен уходила, Кейт вскакивала, распахивала окна и убирала ставни; и каждое утро Эллен, которая была не в состоянии представить, что ее молодая хозяйка привыкла к этому за годы, проведенные в Испании, негодовала и пророчила всевозможные болезни, которые неизбежно проникают в спальню вместе с вредоносным ночным воздухом. Отчаявшись убедить Эллен, что она не может спать в духоте, Кейт стала открывать окна лишь после того, как Эллен тщательно задернет занавеси около кровати и удалится в свою крошечную, лишенную воздуха спальню.
Ветер улегся вместе с заходом солнца, и воцарилась жаркая июньская ночь. Было так тихо, что Кейт подумала, не собирается ли гроза. Но облаков не было видно, и почти полная луна безмятежно плыла по темно-сапфировому небу. Ни звука не было слышно, ни совиного крика; и соловьи, очаровавшие Кейт по приезде в Стейплвуд, молчали уже несколько недель. Кейт постояла минуту у окна, глядя на залитый лунным светом сад, гадая, не вернулся ли Филипп из Фрешфорд-Хаус, и пытаясь расслышать в ночи стук копыт. Призрачно прозвучал бой далеких часов. Она вслушалась, считая удары, и удивилась, что их было всего одиннадцать, – ей казалось, что она лежит без сна уже много часов. Спать не хотелось совершенно, и Кейт, бросив взгляд на смятые простыни, решительно подтащила к окну кресло и уселась, мечтая, чтобы хоть малейший ветерок развеял гнетущую тяжесть атмосферы. Дом был окутан тишиной, как будто все, кроме нее, крепко спали. Она подумала, что леди Брум, должно быть, стало лучше, но тут ее ухо уловило звук чьих-то осторожных шагов на галерее, и она догадалась, что доктор собрался еще раз проведать свою пациентку. Или, возможно, уже проведал и теперь пробирается к себе в западное крыло. Ей показалось, что звук шагов слышался со стороны тетушкиной спальни. За дверью скрипнула доска, и шаги остановились. Кейт замерла; глаза ее расширились, дыхание участилось. Человек у дверей прислушался, вне сомнения, надеясь, что какой-нибудь звук выдаст, спит ли она. После томительной паузы послышался слабый скребущий звук, как будто кто-то осторожно вставлял в замок ключ.
Кейт сорвалась с кресла, метнулась к двери и рывком распахнула ее, прежде чем Сидлоу, одетая в тускло-коричневый капот и ночной чепец, едва прикрывавший папильотки с накрученными на них редкими седыми волосами, успела повернуть ключ в замке. Некоторое время они разглядывали друг друга, Кейт – пылая гневом, Сидлоу – в сильном замешательстве. Ключ выпал у нее из рук и лежал на полу. Сидлоу нагнулась и подняла его. Кейт сказала нарочито спокойным голосом:
– Спасибо, дайте его мне!
– Я… О да, конечно, мисс! – пролепетала Сидлоу. – Если бы я знала, что вы не спите, я бы отдала его вам в руки, но у вас было так тихо, что я не решилась вас беспокоить и подумала, что будет лучше оставить ключ в замке.
– В самом деле? – иронически произнесла Кейт, все еще стоя с повелительно протянутой рукой.
Сидлоу неохотно рассталась с ключом, пустившись одновременно в неубедительный рассказ о том, как она нашла ключ накануне, но все забывала отдать его Кейт, а сейчас вдруг вспомнила.
– Я была так занята с ее светлостью, мисс; неудивительно, что этот ключ выпал из моей памяти!
– И нашли вы его, как я понимаю, в самом неожиданном месте, после недельных поисков! – с притворной мягкостью сказала Кейт и лучезарно улыбнулась. – Я не буду смущать вас вопросом, где же вы его нашли. Спокойной ночи!
Она закрыла дверь, не дожидаясь ответа, и нарочито шумно заперла ее на ключ, решив никому больше не давать шанса умыкнуть его и носить весь день с собой в кармане.
Однако это был громоздкий старомодный ключ, и когда на следующее утро Кейт положила его в привязанный к поясу карман, проникнуть в который можно было через разрез в юбке, он бился о ногу при каждом движении, так что его пришлось переложить в ридикюль, пока не найдется более подходящего безопасного места.
В малой столовой она нашла одного Торкила, и похоже было, что он давно кончил есть и дожидался ее появления, потому что вместо ответа на ее веселое приветствие он выпалил:
– Вы ведь не сердитесь на меня, кузина, нет?
Гораздо более важные размышления так глубоко отодвинули воспоминание о вчерашнем поведении Торкила, что Кейт почти забыла о нем и удивленно воскликнула:
– Сердиться на вас? За что? А! За то, что вы выстрелили в бедного песика и едва не попали в меня? Нет, я не сержусь, хотя в тот момент я была смертельно огорчена! Доброе утро, Пеннимор!
– Я знал, что вы не будете сердиться! – воскликнул Торкил, не обращая никакого внимания на дворецкого, который поставил перед Кейт чайник и блюдо с ее любимыми горячими лепешками. – Мэтью говорил, что вы дошли до ручки и готовы меня зарезать, но я знал, что он брешет!
– Доктор Делаболь преувеличивает, но я действительно была весьма поражена, – сдержанно ответила Кейт. – Пес был не бродячий, он просто заблудился, – к тому же почти щенок. Не было никакой нужды в него стрелять, вы и сами прекрасно знаете!
– А ему не было никакой нужды бегать в нашем парке! И вообще, я ненавижу собак! И вовсе я в вас не попал бы – не надо было дергаться!
– Ну ладно, хватит об этом! – примирительно сказала Кейт. – Вы не знаете, как сегодня себя чувствует ваша матушка?
– Нет, и мне… Ах да! Мэтью сказал, что она плохо спала, – кажется, так; я не очень внимательно слушал! Он сейчас у нее. Да не важно. Я не хотел вас пугать вчера, Кейт. Если вы испугались, я прошу прощения! Ну!
Торкил пробормотал извинения, явно с трудом преодолевая внутреннее сопротивление, и Кейт невольно рассмеялась. Его лицо помрачнело. Однако, когда Кейт попросила не звонить по ней в колокол, пока она не покончит с завтраком, его лоб разгладился, и из глаз исчез опасный блеск. Он хихикнул и сказал:
– Вы такая смешная, кузина! Я бы хотел, чтобы вы вышли за меня замуж! Почему бы вам не выйти? Я вам не нравлюсь?
– Не настолько, чтобы выходить за вас, – ответила она спокойно. – И позвольте сказать вам, Торкил: я терпеть не могу ссориться за завтраком, но еще больше я не люблю получать за завтраком предложения о замужестве! Кроме того, вам следует помнить, что если я и правда выйду за вас, то спустя некоторое время вы окажетесь прикованным к старой развалине, сам еще будучи в полном цвете!
– Да, – наивно сказал он, – но мама говорит, что если я женюсь, то она отпустит меня в Лондон!
В глазах Кейт заплясали искорки.
– Это, конечно, веская причина, – согласилась она.
– А вы станете леди Брум, потому что, когда отец умрет, весь Стейплвуд будет мой, и титул тоже, само собой. Я думаю, он скоро откинет копыта, он уже на ладан дышит.
Кейт совсем не позабавила эта речь, произнесенная тоном полнейшего равнодушия; она сказала холодно:
– Дело в том, что у меня нет никакого желания становиться леди Брум. И пожалуйста, не затевайте подобных разговоров! Поверьте, вы только теряете в моих глазах, когда так бессердечно говорите о своем отце!
– Вот еще! Почему это? Мне на него наплевать – так же, как и ему на меня!
Появление доктора положило конец дальнейшему развитию этой темы. Подчеркнуто повернувшись к Торкилу боком, Кейт спросила о здоровье тетушки. Доктор Делаболь сообщил, что он надеется на скорую ее поправку, но добавил, что это был очень серьезный приступ, осложненный коликами. Миледи провела беспокойную ночь; ее все еще немного лихорадит, и она не расположена к разговорам.
– Так что, я думаю, вам не следует навещать ее, пока ей не станет лучше, – сказал он. – Я очень надеюсь, что новое лекарство поставит ее на ноги. Торкил, мальчик мой, как насчет того, чтобы проехаться до Маркет-Харборо за новым лекарством?
– Если вы собираетесь сами править – не поеду! – грубо ответил Торкил.
– Нет, нет! – воскликнул доктор, снисходительно смеясь. – Я с удовольствием отдохну. Я же знаю, что ты гораздо лучший возничий, чем я, – почти такой же виртуоз, как мистер Филипп Брум! А где, кстати, мистер Брум? Я не дождался его возвращения вчера вечером, так что он наверняка сегодня проспал!
– И вовсе нет! Он никогда не просыпает! – возразил Торкил. – Он вставал из-за стола, когда я вошел. Он, наверное, сейчас у отца.
Они заспорили с доктором о том, каких лошадей в какую повозку нужно запрячь; Кейт поднялась и вышла из столовой. За ее спиной обсуждались сравнительные достоинства ландо и более модного тильбюри.
В комнатах нижнего этажа Филиппа не было, так что, если только он не поднялся в библиотеку, значит, он либо ушел, либо и вправду навещал дядюшку. Кейт, мечтавшая увидеть его с той самой минуты, как пробудилась от своего беспокойного сна, почувствовала невольную обиду. Казалось бы, если он действительно любит ее, он должен стремиться ее увидеть. Тогда какой смысл ему завтракать на час раньше ее обычного появления, думала Кейт, забывая, что так же естественно было бы Филиппу стремиться избегать встречи с ней в присутствии доктора и Торкила. Если он ушел или сидит у дяди, то значит, он и вправду избегает ее, а это уже явный знак, что он ищет способ отказаться от помолвки. Кейт, чьи бесплодные ночные раздумья перешли в тяжелый сон с беспокойными видениями, хотела, сама того не сознавая, чтобы ее утешили. Не найдя отрады в библиотеке, такой же пустынной, как и холл, она в полном отчаянии спускалась по лестнице, уговаривая себя в том, что ей надлежит облегчить Филиппу задачу: она скажет ему, что после долгих размышлений пришла к выводу, что недостаточно его любит, и поэтому не может выйти за него замуж.
Эти меланхолические мысли вызвали у Кейт слезы, и, хотя она решительно вытерла их, ей пришлось ухватиться одной рукой за перила, поскольку взор ее был затуманен. Однако туман чудесным образом рассеялся, стоило ей услышать свое имя, произнесенное мистером Филиппом Брумом, который появился словно из ниоткуда и устремился к ней, шагая через две ступеньки:
– Кейт! Я вас повсюду ищу! Что это мне Пеннимор наговорил? Нет, не отвечайте! Мы не можем разговаривать здесь, прямо на лестнице. Пойдемте вниз, в Алый салон, там нас никто не побеспокоит!
Это совсем не было похоже на поведение влюбленного – повелительная команда, крепкая хватка за запястье; но, так или иначе, подавленность покинула Кейт. Филипп чуть ли не волоком тащил ее по лестнице, она невнятно протестовала, на что он не обращал никакого внимания. Наконец он втолкнул ее в салон, плотно закрыл дверь и сказал, пронзая ее тревожным взглядом:
– Когда я перед завтраком проходил по террасе, я видел, что плотник чинит окно в оружейной комнате! Правда ли, что Торкил взломал его вчера и украл одно из дядиных ружей?
– Да, а что? – отвечала Кейт, осторожно массируя запястье. – Я была бы вам весьма признательна… кузен Филипп… если бы вы в следующий раз предупреждали меня, когда вознамеритесь причинить мне боль! У меня синяки теперь будут!
– Кейт! Плутишка маленькая! Что за вздор! Покажите-ка мне свои синяки!
– Они завтра появятся, – произнесла она с большим достоинством, которое призвано было скрыть, как ей приятно называться маленькой плутишкой.
– А вернее всего, вообще не появятся! – подхватил он, наклоняясь и беря ее за обе руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40