Наверное, это смешное чувство.
Виктория прочла в его глазах насмешку над самим собой и горечь.
- Возможно, но оно благородно.
Рейберн заморгал, на его лице появилось смущение.
- Неужели никто не говорил вам об этом раньше? - удивилась Виктория.
- Мне... нет. Никогда. - Он рассмеялся. - И сам я никогда не считал себя благородным, разве что в буквальном смысле - как герцог.
- Вы просто сами себя не знаете. Рейберн усмехнулся:
- Когда практически нечем занять свой ум, начинаешь узнавать себя лучше, чем хотелось бы. Мы знакомы всего несколько дней, Виктория; возможно, мое поведение с вами - это самое лучшее, на что я способен.
Мысли Виктории вернулись к вопросу, который она задала Рейберну в карете.
- Возможно. Во время наших разговоров вы сообщаете мне на редкость мало.
Рейберн помрачнел - он понял, что она хотела сказать.- Забудьте об этом, Виктория. Забудьте о том, что вы задавали мне вопросы, и больше не задавайте.
Виктория сжала губы и покачала головой:
- Вы слишком многого от меня требуете.
Должно быть, она сказала больше, чем намеревалась, потому что выражение его лица слегка смягчилось.
- Верьте, я не хотел причинить вам боль.
- Даже при желании вы не могли мне ее причинить, - холодно ответила Виктория. - Мы с вами едва знакомы, не считая плотских отношений. - Возмущение ее росло. - Вы предпочли молчать, это самый легкий путь, так не ищите оправданий.
Рейберн сжал губы.
- Вы, как всегда, попали в точку, - резко произнес он.
- Если считаете себя виноватым и хотите искупить свою вину, ответьте на мои вопрос.
Тень пробежала по лицу Рейберна. Он с грохотом отшвырнул стул и, не сводя глаз с Виктории, обошел вокруг стола. У Виктории мелькнула мысль, что на этот раз она зашла слишком далеко. А он отодвинул ее стул от стола и повернул его так, чтобы она оказалась лицом к нему. Она впилась в подлокотники с такой силой, что побелели костяшки пальцев, и с усилием разжала руки, стараясь сохранить спокойствие, хотя кровь бросилась ей в лицо. Но ее реакция не имела ничего общего со страхом или гневом. По телу ее растеклось тепло от его близости, когда он навис над ней. Виктория вздернула подбородок. Рейберн помрачнел еще больше.
- Вы здесь не хозяйка, - прошептал он. Виктория похолодела. Весь ее гнев испарился. На мгновение она лишилась дара речи. Но тут же взяла себя в руки.
- Знаю, что не хозяйка, - спокойно произнесла она.
А он схватился руками за спинку ее стула и наклонился к ней так, что его лицо оказалось совсем близко от нее.
- Вы не имеете никакого права допрашивать меня.
- Не имею.
Наступило молчание. Край его манжеты скользнул по ее щеке, и она вздрогнула.
Это словно рассердило его еще больше.
- Вы не можете манипулировать мной!
Он схватил ее за руку и рывком поднял со стула. Она ахнула. Рейберн протащил ее через всю комнату и ногой распахнул дверь в соседнюю, без окон. На мгновение у Виктории создалось смешное впечатление, что она попала в замок Синей Бороды, но впечатление это прошло так же быстро, как и появилось, когда свет из первой комнаты пролился во вторую. Это была спальня.
Она повернулась к Рейберну, когда тот отпустил ее. Он зажег лампу на низеньком секретере и закрыл дверь.
- Вы нарушаете договор.
- Не нарушаю, - бросила Виктория.
- Вы хотите большего.
- А вы нет?
Его глаза блеснули в оранжевом свете лампы.
- Снимите кринолин. Сию минуту. Теперь, когда он отошел от нее, Виктория снова обрела способность думать, и ее гнев разгорелся с новой силой. Она начала расстегивать платье.
- Нет. Только кринолин.
Виктория стиснула зубы, завела руки за спину, задрала юбки, развязала завязки на кринолине и начала его стаскивать. Рейберн бесстрастно наблюдал за ней. Едва кринолин оказался на полу, он подошел к Виктории и грубо привлек ее к себе.
- Вы намерены выполнять условия сделки?
Его лицо было совсем близко, и она ощущала сдержанную ярость в его мертвой хватке.
Но это прикосновение, каким бы грубым оно ни было, лишило ее самообладания. Единственное, чего ей хотелось в этот миг, - взять на себя его боль и бремя так же, как он взял на себя ее тяготы. Но она подавила в себе эти безумные порывы, по телу ее пробегало нарастающее предвкушение, и в области солнечного сплетения нарастал жар.
- А вы?
Чертыхнувшись, он стал теснить ее назад, пока она не оказалась прижатой к стене. Сильные чувства играли на его лице - ярость, разочарованность и что-то почти похожее на горе, которое искажало его взгляд и придавало грубость голосу.
- Вы не знаете, во что ввязались, - процедил он сквозь зубы.
- Я знаю это лучше, чем вам кажется.
- Это ваш последний шанс.
- Я уже сделала выбор. - Даже охваченная гневом, она хотела его, вожделение заглушило голос разума. Виктория не нашла в себе сил противостоять ему. Рейберн выпустил на волю свою набухшую плоть и задрал ей юбки. Она схватила их, хотя ей страшно хотелось схватить его, а не юбки. Он с силой напирал на нее и пригвоздил ее к стене всей тяжестью своего тела, грудь у него была почти такой же твердой, как стена позади нее. Ее руки оказались зажаты между их телами, но все равно ей удалось схватиться за его лацканы, притягивая его к себе еще теснее. А он проскользнул в разрез ее панталон, нашел дорогу, проник внутрь. Она подавила стон. Рейберн двигался все быстрее и быстрее, Виктория задыхалась.
Она хотела прижаться к нему теснее, но мешал корсет. Его губы впились в ее губы, и она запрокинула голову, отвечая на его поцелуй.
- Черт побери, Виктория, почему вы не сопротивляетесь? - спросил он задыхаясь, оторвав от нее губы, но оставаясь у нее внутри.
- Зачем, если я сама этого хочу?
- Проклятие! - Он оторвался от нее и подхватил на руки. - Вы упрямая, своевольная, разочаровывающая женщина, и когда я хочу, чтобы вы сопротивлялись, вы сдаетесь.
Его гнев не пугал Викторию. Ее тело гудело от сочувствия к нему, вожделение и предвкушение завязывались в ней все туже.
- Вы можете причинить мне боль своим молчанием, но не этим. В этом я вам доверяю.
Он опустил ее на кровать и лег на нее.
- Ваша цель - сокрушить меня, и при этом вы мне доверяете? Что это за безумие? Виктория не ответила, потому что в этот момент он снова вошел в нее. Виктория понимала, что Рейберн хочет заставить ее ощутить себя шлюхой, ведь она сама ему сказала, что шлюха, но в глубине души так не думала. Виктория ощущала боль, которую он скрывал за яростью, беззащитность, заставлявшую его унижать ее.
С губ ее сорвался стон. Рейберн посмотрел на нее и выдохнул ругательство.
Затем губами нашел ее губы, горячие, нежные. Он гладил ее волосы, лицо, в нетерпении отрывал пуговицы на ее лифе. Виктория задыхалась от этого натиска, куда более мощного, чем предыдущий. По телу побежали мурашки, а он увлекал ее за собой, все быстрее и быстрее.
Она крепко обхватила его бедрами, когда волна разбилась, содрогаясь, в ее недрах. Запрокинув голову, задыхаясь в тесноте корсета, она увидела над собой лицо Рейберна, услышала их смешанное дыхание, гул крови в ушах. Рейберн заполнил ее всю.
Новая жаркая волна наслаждения вознесла ее еще выше, она поощряла Рейберна каждым движением, призывая присоединиться к ней.
И он присоединился.
Глава 14
Виктория проснулась от прикосновения к ее щеке и внезапного ощущения пустоты рядом с собой. Она поборола уносивший ее поток сна и, открыв глаза, увидела, что Рейберн стоит у секретера, свет лампы бросал золотистые блики на его широкую спину и плотные узкие ягодицы. Он натянул исподнее, надел носки, нижнюю рубашку, налил в чашечку для бритья горячей воды из кувшина и взбил мыльную пену.
Виктория лежала тихо, притворившись, будто спит, и, чуть-чуть приоткрыв глаза, наблюдала за ним. Он занимался своим туалетом с озабоченной бессознательностью человека, который совершает давно привычные движения. Каждое движение было экономно, быстро и плавно, а плавности в нем Виктория до сих пор не замечала. Как правило, ему была присуща сдержанная резкость. Он был менее настороженным, чем обычно, но это не вызвало в ней чувства понимания или близости.
Она чувствовала себя так, словно их разделял целый мир. Словно она смотрела на него с луны через подзорную трубу. С тех пор как началась их неделя, она разделяла его разговоры, его дни, его тело, но ту его часть, которая стояла сейчас перед зеркалом, проводя длинной бритвой по щекам и подбородку, ей не полагалось разделять. Она оставалась замкнутой, отдельной, и Виктория чувствовала, что эта часть гораздо ближе к его сердцу, чем остальные части тела.
Увы, Виктория слишком мало могла предложить ему взамен. Рейберн обладал ужасной способностью, выгнав ее из ее норы, умасливать, пока привычка, выработанная за пятнадцать лет, не исчезала. Он видел гораздо больше ее истинного и скрытого «я», чем кто-либо, даже она сама. И чем глубже он проникал через преграды, воздвигнутые между ней и миром, тем труднее было держать его на расстоянии. Прошлой ночью, когда они очнулись от первой дремоты и продолжили любовные игры, он словно был везде, не только как мужчина, но и как личность, и ей не удавалось вернуть их любовную игру в четко ограниченное пространство.
Рейберн, видимо, увидел в зеркале, что она за ним наблюдает, потому что изменил осанку, став более сдержанным и замкнутым. Он положил бритву и смыл с лица остатки пены, а потом заговорил, вытираясь полотенцем:
- Вам ни к чему вставать так рано.
Виктория сухо улыбнулась, пытаясь избавиться от томительного ощущения тревоги.
- С добрым утром, ваша светлость. Который час?
- Девять или немного больше. Виктория покачала головой.
- А вы никогда не спите? Или это еще одна из ваших причуд?
Рейберн напрягся, но ответил довольно весело, натягивая брюки:
- У меня столько причуд, что вам и во сне не снилось. Кстати, вам полагается еще спать. - Раз, два - и сапоги уже надеты. - Я пришлю Энни позже с завтраком.
Он пошел к двери, неся в руках подтяжки, но остановился, положив руку на дверную ручку, и оглянулся.
- Хорошо было проснуться рядом с вами, - произнес он неожиданно мягко, но не успела Виктория ответить, как дверь за ним захлопнулась.
Байрон отложил гантели и взял две более легкие индийские булавы с вешалки на стене своего гимнастического зала. Он уже взмок от пота и добился приятного жжения в мускулах. Напряг ноги и принялся вращать булавы медленными легкими движениями, наслаждаясь изгибом и потягиванием при каждом повороте и тем, как тяжесть оттягивает руки.
Он любил этот час, который проводил среди гирь и прочих снарядов каждый день, ощущение власти, когда доводил себя до предела. Или по крайней мере иллюзию власти. Здесь он наконец мог забыть скрытую слабость своего тела, забыть о том, что один-единственный солнечный день для него опаснее, чем падение из окна или удар лошадиного копыта. Здесь по крайней мере у него была власть над своим телом. Он мог формировать из него машину гибких мускулов, костей и жил, смотреть, как оно меняет очертания по его воле.
Если бы только его воля могла вылечить ту болезнь крови, которая превратила его в калеку.
Виктория непременно снова спросит об этом. Он знал, что она спросит, и знал, что не сможет не ответить ей. Какой-то уголок его души лелеял мечту о том, что она примет его немощь без жалости, без ужаса, без презрения, но с сочувственной открытостью и пониманием. Хотя осознавал, что эта мечта несбыточна. Он знал человеческую натуру. Молодое лицо Уилла, искаженное ужасом, невольно вставало в его воображении. Он тряхнул головой, отгоняя воспоминания. Не стоило быть таким резким с мальчиком. Байрон и сам чувствовал отвращение к своей болезни, как же можно ожидать сочувствия от других?
Байрон постепенно замедлил вращение булав и опустил руки. Отложил легкую пару, выбрал следующий набор и начал те же упражнения, наслаждаясь тяжестью своих уставших мускулов и гипнотизирующим повторением движений. Нет, он ничего не скажет Виктории, чего бы это ему ни стоило. Тогда у него останутся приятные воспоминания об их первых днях, проведенных вместе. Байрон не хотел видеть ее лицо, искаженное гримасой отвращения, когда она узнает о его недуге.
Впрочем, это не имеет особого значения. Его давно уже не заботило, что думает какая-либо женщина. Он просто не видел оснований выставлять себя на посмешище.
Это решение далось ему нелегко.
Виктория с сомнением хмурилась, глядя в спину Энни, которая держала свечу.
- Вы уверены, что он в подвале? - спросила она, когда они стали спускаться вниз.
- Да, миледи, в одном из подвалов. - Девушка хихикнула. - Их здесь очень много.
- Каждое утро, - повторила Виктория вяло. - Каждое утро проводит целый час в подвале?
- Да. Он очень строго следует своему расписанию, миледи.
- Ну, разумеется, - сказала Виктория, теряясь в догадках. Всякий раз, когда ей казалось, что она близка к пониманию герцога, возникало что-то еще, вызывавшее у нее недоумение.
Лестница уступила место узкому коридору с облицованными камнем стенами. Потолок был таким низким, что в некоторых местах крестового свода приходилось нагибаться. Энни прошла еще немного и остановилась перед дубовой дверью, вделанной в глухую серую стену.
- Ну, вот мы и пришли, - сказала она. - Хотите, чтобы я... ну, это... доложила о вас?
Виктория покачала головой.
- Спасибо, Энни.
Горничная стояла в нерешительности, и Виктория поняла, что единственный источник света находится у Энни.
- Я посмотрю, там ли его светлость, и если он действительно там и у него есть свет, вы можете взять свечку и идти, - сказала Виктория.
- Благодарю вас, миледи. - Энни присела в реверансе.
Дверной ручки не было, только большое железное кольцо, так что Виктория приложила руку к двери и осторожно нажала. Дверь бесшумно отворилась на хорошо смазанных петлях, разочаровав ее ожидания драматического стона, и открыла нечто вроде крыльца, пять ступенек которого вели вниз в помещение с массивными сводами.
В помещении было пусто, если не считать высокой вешалки у одной из стен и Рейберна, который стоял в свете масляной лампы спиной к Виктории и медленно вращал индийские булавы. Не глядя на горничную, Виктория протянула Энни свечу. Она не заметила, как горничная ушла. Ее внимание было сосредоточено на герцоге.
Рейберн был великолепен. Его рубашка намокла от пота и обрисовывала контуры спины. Он поднял булавы, и на плечах и на шее напряглись мускулы. Он опустил булавы, и по спине будто перекатилась волна. Каждое движение обладало силой грации, исполненной поэтичности, чем-то абсолютно мужским, совершенно очаровательным - ив значительной степени возбуждающим.
Виктория вошла, закрыла дверь в коридор и спустилась по ступенькам в помещение. Мелкий белый песок, которым были посыпаны плиты, хрустел у нее под ботинками. Рейберн, должно быть, услышал звук ее шагов, потому что мгновение спустя он положил булавы на пол и обернулся. Он ничего не сказал, только едва заметно улыбнулся, словно прочел все нескромные мысли, мелькнувшие у нее в голове за последние две минуты. Она почувствовала, что краснеет под взглядом его ореховых глаз.
- Я решила поискать вас, - сказала Виктория, чтобы нарушить молчание.
- А почему вы решили, что я хочу, чтобы меня искали?
Виктория усмехнулась в ответ на его насмешку, ей удалось быть несерьезной, несмотря на исходившее от него недовольство.
- А почему вы решили, что для меня так важны ваши желания или нежелания? В договоре сказано, что неделю мы должны провести вместе, о чем, кстати, вы не преминули напомнить мне прошлой ночью, но не сказано, что вы будете оставлять меня в одиночестве.
Рейберн подошел к вешалке и повесил булавы.
- Ах, я только теперь понял свою ошибку. - Он взял полотенце с вешалки и вытер лицо. - Надеюсь, вам понравилось увиденное, вы не раскаиваетесь, что искали меня, потратив столько усилий?
- Очень понравилось, - промолвила Виктория. - Подумать только, у меня была такая возможность каждое утро, а я и не знала! Это стоит того, чтобы встать пораньше.
- Что же, цена довольно высока. Целый час вашего сна.
Виктория подавила улыбку.
- Это научит вас не напрашиваться на комплименты.
- Иначе могу получить пинок башмаком, не так ли?
- Вот именно.
Рейберн перебросил полотенце через плечо.
- У вас появилась причина искать меня? Виктория покачала головой.
- Скука. Я подумала, что, возможно, вам так же скучно, как мне.
Он усмехнулся:
- Трудно сказать, но откуда я знаю, насколько вам скучно? Во всяком случае, оставшуюся часть дня я не дам вам скучать.
- Неужели?
- Я велел кухарке приготовить еду для нашего пикника. Мы поедем верхом и устроим пир в Грачиной башне.
- Вы не забыли! - радостно воскликнула Виктория.
- Ведь я обещал. А теперь, если угодно, я провожу вас в «комнату единорога». Встретимся в парадном вестибюле через полчаса. У вас будет время переодеться.
- Отлично, - сказала Виктория.
- Тогда пойдемте.
Когда она вошла в парадный вестибюль, Рейберн ждал ее рядом с лакеем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Виктория прочла в его глазах насмешку над самим собой и горечь.
- Возможно, но оно благородно.
Рейберн заморгал, на его лице появилось смущение.
- Неужели никто не говорил вам об этом раньше? - удивилась Виктория.
- Мне... нет. Никогда. - Он рассмеялся. - И сам я никогда не считал себя благородным, разве что в буквальном смысле - как герцог.
- Вы просто сами себя не знаете. Рейберн усмехнулся:
- Когда практически нечем занять свой ум, начинаешь узнавать себя лучше, чем хотелось бы. Мы знакомы всего несколько дней, Виктория; возможно, мое поведение с вами - это самое лучшее, на что я способен.
Мысли Виктории вернулись к вопросу, который она задала Рейберну в карете.
- Возможно. Во время наших разговоров вы сообщаете мне на редкость мало.
Рейберн помрачнел - он понял, что она хотела сказать.- Забудьте об этом, Виктория. Забудьте о том, что вы задавали мне вопросы, и больше не задавайте.
Виктория сжала губы и покачала головой:
- Вы слишком многого от меня требуете.
Должно быть, она сказала больше, чем намеревалась, потому что выражение его лица слегка смягчилось.
- Верьте, я не хотел причинить вам боль.
- Даже при желании вы не могли мне ее причинить, - холодно ответила Виктория. - Мы с вами едва знакомы, не считая плотских отношений. - Возмущение ее росло. - Вы предпочли молчать, это самый легкий путь, так не ищите оправданий.
Рейберн сжал губы.
- Вы, как всегда, попали в точку, - резко произнес он.
- Если считаете себя виноватым и хотите искупить свою вину, ответьте на мои вопрос.
Тень пробежала по лицу Рейберна. Он с грохотом отшвырнул стул и, не сводя глаз с Виктории, обошел вокруг стола. У Виктории мелькнула мысль, что на этот раз она зашла слишком далеко. А он отодвинул ее стул от стола и повернул его так, чтобы она оказалась лицом к нему. Она впилась в подлокотники с такой силой, что побелели костяшки пальцев, и с усилием разжала руки, стараясь сохранить спокойствие, хотя кровь бросилась ей в лицо. Но ее реакция не имела ничего общего со страхом или гневом. По телу ее растеклось тепло от его близости, когда он навис над ней. Виктория вздернула подбородок. Рейберн помрачнел еще больше.
- Вы здесь не хозяйка, - прошептал он. Виктория похолодела. Весь ее гнев испарился. На мгновение она лишилась дара речи. Но тут же взяла себя в руки.
- Знаю, что не хозяйка, - спокойно произнесла она.
А он схватился руками за спинку ее стула и наклонился к ней так, что его лицо оказалось совсем близко от нее.
- Вы не имеете никакого права допрашивать меня.
- Не имею.
Наступило молчание. Край его манжеты скользнул по ее щеке, и она вздрогнула.
Это словно рассердило его еще больше.
- Вы не можете манипулировать мной!
Он схватил ее за руку и рывком поднял со стула. Она ахнула. Рейберн протащил ее через всю комнату и ногой распахнул дверь в соседнюю, без окон. На мгновение у Виктории создалось смешное впечатление, что она попала в замок Синей Бороды, но впечатление это прошло так же быстро, как и появилось, когда свет из первой комнаты пролился во вторую. Это была спальня.
Она повернулась к Рейберну, когда тот отпустил ее. Он зажег лампу на низеньком секретере и закрыл дверь.
- Вы нарушаете договор.
- Не нарушаю, - бросила Виктория.
- Вы хотите большего.
- А вы нет?
Его глаза блеснули в оранжевом свете лампы.
- Снимите кринолин. Сию минуту. Теперь, когда он отошел от нее, Виктория снова обрела способность думать, и ее гнев разгорелся с новой силой. Она начала расстегивать платье.
- Нет. Только кринолин.
Виктория стиснула зубы, завела руки за спину, задрала юбки, развязала завязки на кринолине и начала его стаскивать. Рейберн бесстрастно наблюдал за ней. Едва кринолин оказался на полу, он подошел к Виктории и грубо привлек ее к себе.
- Вы намерены выполнять условия сделки?
Его лицо было совсем близко, и она ощущала сдержанную ярость в его мертвой хватке.
Но это прикосновение, каким бы грубым оно ни было, лишило ее самообладания. Единственное, чего ей хотелось в этот миг, - взять на себя его боль и бремя так же, как он взял на себя ее тяготы. Но она подавила в себе эти безумные порывы, по телу ее пробегало нарастающее предвкушение, и в области солнечного сплетения нарастал жар.
- А вы?
Чертыхнувшись, он стал теснить ее назад, пока она не оказалась прижатой к стене. Сильные чувства играли на его лице - ярость, разочарованность и что-то почти похожее на горе, которое искажало его взгляд и придавало грубость голосу.
- Вы не знаете, во что ввязались, - процедил он сквозь зубы.
- Я знаю это лучше, чем вам кажется.
- Это ваш последний шанс.
- Я уже сделала выбор. - Даже охваченная гневом, она хотела его, вожделение заглушило голос разума. Виктория не нашла в себе сил противостоять ему. Рейберн выпустил на волю свою набухшую плоть и задрал ей юбки. Она схватила их, хотя ей страшно хотелось схватить его, а не юбки. Он с силой напирал на нее и пригвоздил ее к стене всей тяжестью своего тела, грудь у него была почти такой же твердой, как стена позади нее. Ее руки оказались зажаты между их телами, но все равно ей удалось схватиться за его лацканы, притягивая его к себе еще теснее. А он проскользнул в разрез ее панталон, нашел дорогу, проник внутрь. Она подавила стон. Рейберн двигался все быстрее и быстрее, Виктория задыхалась.
Она хотела прижаться к нему теснее, но мешал корсет. Его губы впились в ее губы, и она запрокинула голову, отвечая на его поцелуй.
- Черт побери, Виктория, почему вы не сопротивляетесь? - спросил он задыхаясь, оторвав от нее губы, но оставаясь у нее внутри.
- Зачем, если я сама этого хочу?
- Проклятие! - Он оторвался от нее и подхватил на руки. - Вы упрямая, своевольная, разочаровывающая женщина, и когда я хочу, чтобы вы сопротивлялись, вы сдаетесь.
Его гнев не пугал Викторию. Ее тело гудело от сочувствия к нему, вожделение и предвкушение завязывались в ней все туже.
- Вы можете причинить мне боль своим молчанием, но не этим. В этом я вам доверяю.
Он опустил ее на кровать и лег на нее.
- Ваша цель - сокрушить меня, и при этом вы мне доверяете? Что это за безумие? Виктория не ответила, потому что в этот момент он снова вошел в нее. Виктория понимала, что Рейберн хочет заставить ее ощутить себя шлюхой, ведь она сама ему сказала, что шлюха, но в глубине души так не думала. Виктория ощущала боль, которую он скрывал за яростью, беззащитность, заставлявшую его унижать ее.
С губ ее сорвался стон. Рейберн посмотрел на нее и выдохнул ругательство.
Затем губами нашел ее губы, горячие, нежные. Он гладил ее волосы, лицо, в нетерпении отрывал пуговицы на ее лифе. Виктория задыхалась от этого натиска, куда более мощного, чем предыдущий. По телу побежали мурашки, а он увлекал ее за собой, все быстрее и быстрее.
Она крепко обхватила его бедрами, когда волна разбилась, содрогаясь, в ее недрах. Запрокинув голову, задыхаясь в тесноте корсета, она увидела над собой лицо Рейберна, услышала их смешанное дыхание, гул крови в ушах. Рейберн заполнил ее всю.
Новая жаркая волна наслаждения вознесла ее еще выше, она поощряла Рейберна каждым движением, призывая присоединиться к ней.
И он присоединился.
Глава 14
Виктория проснулась от прикосновения к ее щеке и внезапного ощущения пустоты рядом с собой. Она поборола уносивший ее поток сна и, открыв глаза, увидела, что Рейберн стоит у секретера, свет лампы бросал золотистые блики на его широкую спину и плотные узкие ягодицы. Он натянул исподнее, надел носки, нижнюю рубашку, налил в чашечку для бритья горячей воды из кувшина и взбил мыльную пену.
Виктория лежала тихо, притворившись, будто спит, и, чуть-чуть приоткрыв глаза, наблюдала за ним. Он занимался своим туалетом с озабоченной бессознательностью человека, который совершает давно привычные движения. Каждое движение было экономно, быстро и плавно, а плавности в нем Виктория до сих пор не замечала. Как правило, ему была присуща сдержанная резкость. Он был менее настороженным, чем обычно, но это не вызвало в ней чувства понимания или близости.
Она чувствовала себя так, словно их разделял целый мир. Словно она смотрела на него с луны через подзорную трубу. С тех пор как началась их неделя, она разделяла его разговоры, его дни, его тело, но ту его часть, которая стояла сейчас перед зеркалом, проводя длинной бритвой по щекам и подбородку, ей не полагалось разделять. Она оставалась замкнутой, отдельной, и Виктория чувствовала, что эта часть гораздо ближе к его сердцу, чем остальные части тела.
Увы, Виктория слишком мало могла предложить ему взамен. Рейберн обладал ужасной способностью, выгнав ее из ее норы, умасливать, пока привычка, выработанная за пятнадцать лет, не исчезала. Он видел гораздо больше ее истинного и скрытого «я», чем кто-либо, даже она сама. И чем глубже он проникал через преграды, воздвигнутые между ней и миром, тем труднее было держать его на расстоянии. Прошлой ночью, когда они очнулись от первой дремоты и продолжили любовные игры, он словно был везде, не только как мужчина, но и как личность, и ей не удавалось вернуть их любовную игру в четко ограниченное пространство.
Рейберн, видимо, увидел в зеркале, что она за ним наблюдает, потому что изменил осанку, став более сдержанным и замкнутым. Он положил бритву и смыл с лица остатки пены, а потом заговорил, вытираясь полотенцем:
- Вам ни к чему вставать так рано.
Виктория сухо улыбнулась, пытаясь избавиться от томительного ощущения тревоги.
- С добрым утром, ваша светлость. Который час?
- Девять или немного больше. Виктория покачала головой.
- А вы никогда не спите? Или это еще одна из ваших причуд?
Рейберн напрягся, но ответил довольно весело, натягивая брюки:
- У меня столько причуд, что вам и во сне не снилось. Кстати, вам полагается еще спать. - Раз, два - и сапоги уже надеты. - Я пришлю Энни позже с завтраком.
Он пошел к двери, неся в руках подтяжки, но остановился, положив руку на дверную ручку, и оглянулся.
- Хорошо было проснуться рядом с вами, - произнес он неожиданно мягко, но не успела Виктория ответить, как дверь за ним захлопнулась.
Байрон отложил гантели и взял две более легкие индийские булавы с вешалки на стене своего гимнастического зала. Он уже взмок от пота и добился приятного жжения в мускулах. Напряг ноги и принялся вращать булавы медленными легкими движениями, наслаждаясь изгибом и потягиванием при каждом повороте и тем, как тяжесть оттягивает руки.
Он любил этот час, который проводил среди гирь и прочих снарядов каждый день, ощущение власти, когда доводил себя до предела. Или по крайней мере иллюзию власти. Здесь он наконец мог забыть скрытую слабость своего тела, забыть о том, что один-единственный солнечный день для него опаснее, чем падение из окна или удар лошадиного копыта. Здесь по крайней мере у него была власть над своим телом. Он мог формировать из него машину гибких мускулов, костей и жил, смотреть, как оно меняет очертания по его воле.
Если бы только его воля могла вылечить ту болезнь крови, которая превратила его в калеку.
Виктория непременно снова спросит об этом. Он знал, что она спросит, и знал, что не сможет не ответить ей. Какой-то уголок его души лелеял мечту о том, что она примет его немощь без жалости, без ужаса, без презрения, но с сочувственной открытостью и пониманием. Хотя осознавал, что эта мечта несбыточна. Он знал человеческую натуру. Молодое лицо Уилла, искаженное ужасом, невольно вставало в его воображении. Он тряхнул головой, отгоняя воспоминания. Не стоило быть таким резким с мальчиком. Байрон и сам чувствовал отвращение к своей болезни, как же можно ожидать сочувствия от других?
Байрон постепенно замедлил вращение булав и опустил руки. Отложил легкую пару, выбрал следующий набор и начал те же упражнения, наслаждаясь тяжестью своих уставших мускулов и гипнотизирующим повторением движений. Нет, он ничего не скажет Виктории, чего бы это ему ни стоило. Тогда у него останутся приятные воспоминания об их первых днях, проведенных вместе. Байрон не хотел видеть ее лицо, искаженное гримасой отвращения, когда она узнает о его недуге.
Впрочем, это не имеет особого значения. Его давно уже не заботило, что думает какая-либо женщина. Он просто не видел оснований выставлять себя на посмешище.
Это решение далось ему нелегко.
Виктория с сомнением хмурилась, глядя в спину Энни, которая держала свечу.
- Вы уверены, что он в подвале? - спросила она, когда они стали спускаться вниз.
- Да, миледи, в одном из подвалов. - Девушка хихикнула. - Их здесь очень много.
- Каждое утро, - повторила Виктория вяло. - Каждое утро проводит целый час в подвале?
- Да. Он очень строго следует своему расписанию, миледи.
- Ну, разумеется, - сказала Виктория, теряясь в догадках. Всякий раз, когда ей казалось, что она близка к пониманию герцога, возникало что-то еще, вызывавшее у нее недоумение.
Лестница уступила место узкому коридору с облицованными камнем стенами. Потолок был таким низким, что в некоторых местах крестового свода приходилось нагибаться. Энни прошла еще немного и остановилась перед дубовой дверью, вделанной в глухую серую стену.
- Ну, вот мы и пришли, - сказала она. - Хотите, чтобы я... ну, это... доложила о вас?
Виктория покачала головой.
- Спасибо, Энни.
Горничная стояла в нерешительности, и Виктория поняла, что единственный источник света находится у Энни.
- Я посмотрю, там ли его светлость, и если он действительно там и у него есть свет, вы можете взять свечку и идти, - сказала Виктория.
- Благодарю вас, миледи. - Энни присела в реверансе.
Дверной ручки не было, только большое железное кольцо, так что Виктория приложила руку к двери и осторожно нажала. Дверь бесшумно отворилась на хорошо смазанных петлях, разочаровав ее ожидания драматического стона, и открыла нечто вроде крыльца, пять ступенек которого вели вниз в помещение с массивными сводами.
В помещении было пусто, если не считать высокой вешалки у одной из стен и Рейберна, который стоял в свете масляной лампы спиной к Виктории и медленно вращал индийские булавы. Не глядя на горничную, Виктория протянула Энни свечу. Она не заметила, как горничная ушла. Ее внимание было сосредоточено на герцоге.
Рейберн был великолепен. Его рубашка намокла от пота и обрисовывала контуры спины. Он поднял булавы, и на плечах и на шее напряглись мускулы. Он опустил булавы, и по спине будто перекатилась волна. Каждое движение обладало силой грации, исполненной поэтичности, чем-то абсолютно мужским, совершенно очаровательным - ив значительной степени возбуждающим.
Виктория вошла, закрыла дверь в коридор и спустилась по ступенькам в помещение. Мелкий белый песок, которым были посыпаны плиты, хрустел у нее под ботинками. Рейберн, должно быть, услышал звук ее шагов, потому что мгновение спустя он положил булавы на пол и обернулся. Он ничего не сказал, только едва заметно улыбнулся, словно прочел все нескромные мысли, мелькнувшие у нее в голове за последние две минуты. Она почувствовала, что краснеет под взглядом его ореховых глаз.
- Я решила поискать вас, - сказала Виктория, чтобы нарушить молчание.
- А почему вы решили, что я хочу, чтобы меня искали?
Виктория усмехнулась в ответ на его насмешку, ей удалось быть несерьезной, несмотря на исходившее от него недовольство.
- А почему вы решили, что для меня так важны ваши желания или нежелания? В договоре сказано, что неделю мы должны провести вместе, о чем, кстати, вы не преминули напомнить мне прошлой ночью, но не сказано, что вы будете оставлять меня в одиночестве.
Рейберн подошел к вешалке и повесил булавы.
- Ах, я только теперь понял свою ошибку. - Он взял полотенце с вешалки и вытер лицо. - Надеюсь, вам понравилось увиденное, вы не раскаиваетесь, что искали меня, потратив столько усилий?
- Очень понравилось, - промолвила Виктория. - Подумать только, у меня была такая возможность каждое утро, а я и не знала! Это стоит того, чтобы встать пораньше.
- Что же, цена довольно высока. Целый час вашего сна.
Виктория подавила улыбку.
- Это научит вас не напрашиваться на комплименты.
- Иначе могу получить пинок башмаком, не так ли?
- Вот именно.
Рейберн перебросил полотенце через плечо.
- У вас появилась причина искать меня? Виктория покачала головой.
- Скука. Я подумала, что, возможно, вам так же скучно, как мне.
Он усмехнулся:
- Трудно сказать, но откуда я знаю, насколько вам скучно? Во всяком случае, оставшуюся часть дня я не дам вам скучать.
- Неужели?
- Я велел кухарке приготовить еду для нашего пикника. Мы поедем верхом и устроим пир в Грачиной башне.
- Вы не забыли! - радостно воскликнула Виктория.
- Ведь я обещал. А теперь, если угодно, я провожу вас в «комнату единорога». Встретимся в парадном вестибюле через полчаса. У вас будет время переодеться.
- Отлично, - сказала Виктория.
- Тогда пойдемте.
Когда она вошла в парадный вестибюль, Рейберн ждал ее рядом с лакеем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23