- Вы не разменивались на мелочи в своих мечтах.
- Равно как и вы, когда вообразили, будто одна пара рук, пусть даже очень решительных, может остановить течение времени.
Внезапный треск разорвал воздух, и Виктория, вздрогнув, выглянула наружу. Крыша кузницы рушилась, искры взлетали вверх. Люди с криками отбегали в сторону. Медленно, величественно стена, ближайшая к находившемуся под угрозой коттеджу, рухнула внутрь, и огонь взметнулся еще выше.
Герцог вздохнул. Напряжение исчезло с его лица, и Виктория поняла, что если бы стена упала наружу, огонь перекинулся бы на коттедж.
- Эндрю! - крикнул Байрон. Мгновение спустя появился лакей, вспыхнувшая Энни пряталась за его спину. - Пора ехать. Но сначала скажите Тому Драйверу, что я построю для него кузницу, если он решит остаться.
- Хорошо, ваша светлость. - С этими словами Эндрю захлопнул дверцу, и они снова оказались в темноте. В темноте. Не успев оробеть и не дожидаясь, что ее опять прервут, Виктория задала вопрос, который занимал ее с тех пор, как она сюда приехала:
- Почему вы прячетесь от света?
Рейберн замер, и она ощутила, что он напрягся. Карета тронулась.
- Считайте это претенциозностью.
Виктория поняла, что тема закрыта и он не собирается отвечать на вопросы.
Сердце ее упало, Виктория откинулась на сиденье и всю дорогу молчала.
- Почему вы спросили об Энни? - поинтересовался Байрон.
Виктория стояла наискосок от него у двери в «комнату единорога». Она держалась отчужденно и холодно после своего злосчастного вопроса в карете, а ему не хотелось отпускать ее в таком настроении. Байрон решил проводить ее в комнату, и Виктория не возражала.
- Считайте это претенциозностью.
Его слова рикошетом вернулись к нему. Тень пробежала по лицу Байрона, и Виктория пришла в замешательство.
- Это не важно, - произнесла она мягко. - Просто одна из тех странных мыслей, которые посещают меня в последнее время. Раньше ничего подобного не было. - Она посмотрела ему в глаза.
Помолчав, Байрон сказал:
- Я спросил потому, что... ну, вы когда-нибудь думали, что было бы с вашим ребенком? - После того как он отказался отвечать на ее вопрос, Байрон был уверен, что Виктория фыркнет и отвернется.
Но к его удивлению, она невесело рассмеялась.
- Нет, потому что очень хорошо это знала. Его бы отдали на усыновление в семью какого-нибудь викария, спрятали в деревне, а может, отправили бы вместе со мной в изгнание в Ниццу или Рим. Нет, я никогда не задавалась таким вопросом и почти не жалею о том, что он не появился на свет. Ужасная жизнь ожидала его.
- И его мать.
- Да. Не отрицаю, это эгоистично с моей стороны. - Взгляд у нее стал отчужденным. - Иногда - не часто, заметьте, но иногда - я смотрю на девушек, которые выезжают в свет, и спрашиваю себя: какой стала бы я? Той, которая с отвращением вынашивает ребенка, называет его грязным маленьким созданием, прячет подальше с няньками и кормилицами и только по воскресеньям гладит по головке? Или той, которая без промежуточных стадий превращается из девушки-ребенка в матрону, чья жизнь отныне сосредоточивается на прорезывающихся зубках и первых шажках - точно так же, как она была сосредоточена на выходных платьях и бальных карточках... - Виктория покачала головой.
- Ни то ни другое. Это разделение слишком просто для вас.
Она улыбнулась, но лицо у нее оставалось задумчивым.
- Это не ответ.
- Другого я дать не могу. - Он наклонился и коснулся губами ее губ. - До ужина мне нужно встретиться с Томом Драйвером. Она вздохнула и открыла глаза.
- Вы напомнили мне о моих обязанностях, потому что я должна написать маме. Итак, до ужина, ваша светлость.
- До ужина, - пробормотал Байрон. Кивнув, Виктория ушла.
Виктория закрыла за собой дверь и прислонилась к ней. Она чувствовала себя совершенно опустошенной и сбитой с толку. Рейберн состоял из одних противоречий, и Виктория терялась в догадках. Он демонстрировал свое безразличие ко всему окружающему, чего нельзя было сказать о его отношении к самому себе. Долг. Красота. Любовь. Его слова были полны горечи. Виктория понимала, что он многое скрывал от нее. Что под маской безразличия прятал кровоточащие раны.
Она тряхнула головой, гоня прочь эти мысли, и направилась к туалетному столику, надеясь найти там писчую бумагу и чернила. И вдруг увидела письмо. Утренняя почта? Наверное, почта пришла, а потом ей понадобился чуть ли не целый день, чтобы проделать путь от домика привратника до ее комнаты.
Письмо было от матери. Почерк красивый, но неразборчивый. Видимо, мать писала его в карете, подумала Виктория, ломая печать. Она отошла с письмом к сиденью в глубокой оконной нише, где можно было прочесть его в тающем вечернем свете.
«Ах, моя дорогая любимая дочь! Как ужасно я скучаю по тебе, все время печалюсь о том, что мы попрощались не так душевно, как хотелось бы». Виктория фыркнула на эти обычные преувеличения графини.
«В Рашворте пусто без тебя. Мне пришлось отменить все приглашения в нашем графстве, потому что я не выношу видеться с кем-то одна. Леди Бантинг особенно настаивала, чтобы я пришла к ней на чай - на чай! Как будто подобное сборище можно назвать чаепитием! Увы, мне пришлось отказаться.
Мне так одиноко без тебя! Пожалуйста, возвращайся побыстрее в Рашворт. Мы все по тебе скучаем.
Твоя дорогая любящая мамочка».
Виктория нахмурилась. Напыщенность - это вполне обычно, а вот повторения - нет. Еще больше встревожило ее упоминание о леди Бантинг, кто бы ни была эта особа. Старый лорд Бантинг был вдов вот уже три года и не имел никаких намерений снова жениться, а его сына вряд ли можно было водить на помочах. Ладно, что бы ни происходило в Рашворте, все это подождет до конца недели. Виктория отложила письмо в сторону.
Как она и надеялась, письменные принадлежности нашлись в ящике туалетного столика, и Виктория тут же стала писать письмо. Она писала о переговорах, о прогулках в саду, о своей горничной Дайер - испытав легкие угрызения совести за ложь - и о том, что надеется вскоре вернуться. Она поставила размашистую подпись, посыпала письмо песком и сложила, чтобы запечатать позже, когда у нее будет горящая свеча, чтобы расплавить воск для печати. Выглянув в окно, она увидела хрупкую фигурку, девушка с трудом тащилась по подъездной аллее. Позади, над деревней, все еще стоял темный столб дыма, но внимание Виктории было приковано к девушке.
Лицо ее скрывала шляпка, но Виктория почувствовала, что это Энни. Энни, которая каким-то образом попала в деревню еще до того, как туда приехала герцогская карета, которая упала на руки своего дяди, плача, как будто он мог успокоить их обоих, глядя, как его имущество охватывает пламя. Возможно, ее целью было дать утешение, а не просить о нем. Даже учитывая время, которое потребовалось, чтобы найти Рейберна и запрячь лошадей, Энни должна была мчаться сломя голову, чтобы оказаться в деревне до появления герцога и Виктории.
Девушка была не более чем в нескольких сотнях ярдов от замка, когда Виктория увидела лакея Эндрю. Заметив его, девушка ускорила шаг, и, сойдясь, они обнялись.
Они не делали никаких движений, чтобы поцеловаться или разойтись - просто стояли не шевелясь, крепко обхватив друг друга руками. Виктория ощутила, как на нее опустилась какая-то тяжесть, пока она смотрела на них, неизбывная грусть, и она показалась себе старой и завистливой.
Она резко отвернулась, сердясь на себя за то, что на какое-то мгновение ей захотелось очутиться на месте горничной. Надо зажечь свечу, запечатать письмо, а потом заняться своими делами.
Глава 13
- Еще одна комната? - спросила Виктория, когда Фейн с поклоном ввел ее в кабинет в апартаментах Генри.
- Надеюсь, не возражаете, - весело произнес Байрон, откладывая в сторону книгу. - Я решил, что вы правы. Башня действительно слишком претенциозна. - Он жестом предложил ей сесть у маленького игрального стола, где был накрыт ужин. - Я занимался записями. И подумал, что вы не будете возражать, если вас проводят ко мне.
- Конечно. - Виктория грациозно опустилась на стул. - У вас превосходный вкус по части дамских туалетов, - заметила она, указывая на свое послеобеденное платье темно-василькового цвета. Видимо, его принесли сегодня, но Байрону не сообщили из-за пожара.
- Чувством цвета я действительно обладаю.
Он подошел к Виктории, окинул ее оценивающим взглядом. Швеи хорошо поработали, подумал Байрон. Не выходя за рамки консервативных современных фасонов послеобеденных платьев, им удалось создать нечто почти соблазнительное. Лиф был сшит наподобие мужского жилета, отделан темно-синей лентой, глубокий вырез открывал украшенную рюшами шемизетку. Он видел такие фасоны на дюжине женщин, но почему-то на Виктории фасон этот словно обнажал то, что не положено показывать. Дело, пожалуй, не в платье, решил он. А в том, как держится Виктория... или как он ее воспринимает. Он покачал головой и поднял глаза на ее лицо, обрамленное старательно уложенными завитушками. На ее фарфоровой коже играл легкий румянец, глаза казались неестественно яркими, уголки губ были опущены, чего Байрон прежде не замечал.
- Будь на вашем месте кто-либо другой, я сказал бы что-нибудь бойкое насчет того, что платье и вполовину не такое потрясающее, как сама его обладательница, но боюсь, что вы рассмеетесь, если я выражусь так легко.
Виктория едва заметно улыбнулась:
- Смеяться я бы не стала, но испытала бы разочарование, поскольку была о вас более высокого мнения.
- Были? Я ничего не сказал, но все равно заслужил неодобрение?
Он взял ее за подбородок и провел пальцем по изящно очерченной щеке, в который раз восхитившись бархатистостью ее кожи. Было ли у него когда-нибудь такое лицо, не испещренное, как сейчас, сотнями мелких шрамов и оспин? Байрон отвел руку от ее лица.
Виктория, вероятно, заметила, что он помрачнел, и истолковала это неверно, потому что взяла его за руку и посмотрела на него. Ее серо-синие глаза были серьезны.
- Я не хотела шутить. Мне сегодня не до веселья. Он через силу улыбнулся.
- Вы не виноваты, просто мне в голову пришла некая мысль. Пожалуй, я тоже не склонен веселиться.
Она натянуто рассмеялась.
- Пожар начисто разрушил фантазию. Байрон сел и снял крышки с блюд.- Например, ужин. Сомневаюсь, что он повысит настроение. Сегодня сюрпризов не ожидается. Тушеный горошек, кухаркина версия запеченных яблок, вчерашний холодный язык и тушеный кролик. - Он наполнил ее тарелку. - Вы должны чувствовать себя польщенной. Миссис Макдугал ни для кого больше не готовит по своим фантастическим французским рецептам.
- Я искренне польщена, - снова рассмеялась Виктория, на этот раз более непринужденно.
Они приступили к еде. Виктория неторопливо осматривала комнату.
- Миссис Пибоди сказала, что это ваши личные комнаты.
- Миссис Пибоди старая дура и сплетница, - в сердцах произнес Байрон. - Но я не мыслю себе Рейберн-Корт без нее. Она и раздражает, и привлекает.
- Совершенно верно. Но мне казалось, ваши личные комнаты должны больше соответствовать вам.
- Что вы хотите этим сказать? - Он подцепил вилкой картофелину, подавив в себе желание возразить. Даже учитывая кухаркины варианты рецептов, был ли это намек на свиной жир? - Вкус яблок невозможно испортить, они всегда восхитительны, если их не оставить сырыми и не сжечь, а кухарка не сделала ни того ни другого.
- Я хочу сказать, что сомневаюсь, будто вы ничего не переделали в этих комнатах, только велели навести здесь чистоту и переставили книги на полках. - Она указала на книжный шкаф позади письменного стола.
- Откуда вы знаете? Виктория скорчила гримасу.
- Я видела Дауджер-Хаус, он мне о многом сказал. По крайней мере я лучше узнала вас. Грязные оленьи головы, странные столики, заваленные отвратительными курьезами, ужасные лампы - вряд ли это ваш стиль.
Байрон хохотнул.
- Надеюсь, что нет!
- Я слышала о сочетании работы и удовольствия, но здесь вы, похоже, отвергли удовольствие и просто расположились со своей работой в чужой комнате.
- Стоило мне подумать о переменах, как призрак двоюродного деда хватал меня за руку, - заметил Байрон. Виктория бросила на него скептический взгляд, и он продолжал уже более серьезным тоном: - Эти комнаты никогда не казались мне моими. Возможно, все переменится, когда начну перестраивать замок, но последний год я чувствовал себя в собственном доме чужим.
- Для начала уберите отсюда лишнюю мебель и безделушки, - посоветовала Виктория с присущей ей практичностью. - А дальше все пойдет легче.
Он грустно улыбнулся:
- Верно, слишком верно. Скорее всего это можно приписать лености.
Виктория усмехнулась:
- Эти комнаты говорят о том, почему вы предложили мне заключить с вами сделку.
- Почему?
- От скуки. Каждый день одно и то же, очередные расходы и три процента, заплесневелые акты и падежовец. Тут и свихнуться недолго. Особенно если верить вашей репутации повесы и прохвоста. Байрон поднял бокал.
- Вот и свихнулся. Помните сделку? Двадцать тысяч фунтов за одну неделю - это своего рода рекорд.
- Эти деньги вы получите с процентами, в положенное время. А сейчас вы не получили бы их ни при каких обстоятельствах. Вряд ли можно назвать мой гонорар чрезмерным, поскольку я вообще ничего не получу.
Байрон небрежно отмахнулся от ее доводов и переменил тему:
- Теперь вы называете это гонораром?
- Это слово не хуже тех, которые употребили вы. - Она посмотрела ему в глаза, слегка вздернув подбородок. - Я согласилась стать шлюхой, Рейберн, и не жалею об этом. Я получаю удовольствие впервые за последние пятнадцать лет.
Байрон ошеломленно посмотрел на нее. Он был уверен, что она говорит серьезно. Возможно, серьезнее, чем ей это кажется. Интересно, подумал он, будет ли она пренебрегать условностями, когда вернется в Рашворт? Ведь привычка создает множество пут, которые трудно разорвать, даже обладая решительным характером, а Виктория, похоже, не понимает, как изменилось ее положение. Байрон не верил, что она вновь станет прежней.
Но свои мысли он предпочел держать при себе, лишь промолвил:
- Вы весьма красноречивы.
Она посмотрела на него, прищурившись.
- Не стоит надо мной смеяться.
- Разве я смеюсь?
- У вас такой вид, будто вы что-то скрываете.
- И вам это кажется забавным. - Он слегка улыбнулся. - Мне тоже забавно. Вы заявляете, что слишком много заботились о том, что думают люди, тревожитесь о том, что думаю я.
Виктория вздохнула, выражение ее лица смягчилось.
- Весьма патетическое начало.
- Не патетическое. Естественное. - Он потянулся через стол и взял ее за руку. - Я не смеялся. Я думал, какой поднимется шум, если вы вернетесь в общество и будете пренебрегать условностями.
Виктория подняла бокал.
- На это стоит посмотреть. Я притча во языцех в Лондоне и шокирую все общество от Биллингсгейта до Букингема.
Он подумал, что на это действительно любопытно посмотреть, но в следующее мгновение содрогнулся. Он сыт по горло своей ролью лорда ночи и мрака, таинственного гостя, темного герцога, и потерял вкус к развевающим плащам. Возможно, на молодые, трепетные создания его маскарад и производил впечатление, но Виктория бросила бы на него один-единственный взгляд и с усмешкой отвернулась бы. И как король из известной сказки, он остался бы голым перед всем народом.
Уж лучше провести свои дни среди овец и слуг в деревне, по крайней мере никто не спросит, кем он был и кем стал.- Я больше не езжу в Лондон, - спокойно произнес Байрон.
Эти слова упали на стол, как подстреленная куропатка, и до конца ужина никто из них не проронил ни слова.
Байрон первым нарушил молчание:
- Я говорил сегодня с Томом Драйвером. Она подняла глаза и вгляделась в его лицо.
- Он уезжает в Лидс?
- Да.
Виктория вскинула брови - ответ его прозвучал слишком резко. Он вздохнул:
- Кажется, они все уезжают. Каждые два месяца очередная семья снимается с места и едет в Лидс или в Лондон.
- Они бросают не вас, - проговорила Виктория тихо.
Он посмотрел на свои руки, широкие и умелые, как у любого фермера, и вспомнил, что она сказала насчет невозможности повернуть время вспять. Чувство, которое созревало в нем многие годы, вскипело, разочарование и бессилие охватили его при воспоминании о лице Тома Драйвера, на котором отразилось страдание.
- У меня такое чувство, будто я их подвел. Они больше не могут здесь оставаться, Виктория. Времена меняются, я не смог удержать людей. Лучшие стада и новые формы ведения хозяйства сделают богаче арендаторов, но не ткачей, краснодеревщиков или кузнецов. Я не могу заставить этот мир работать на них. У меня такое ощущение, что где-то должен быть ответ, но я его не вижу. - Рейберн сжал кулаки.
- Вы должны заботиться только об арендаторах, - заметила Виктория.
Ее спокойный голос заставил его улыбнуться.
- Я говорю так, будто вернулся во времена Эдуарда Первого, не правда ли? Лорд, который правит своим народом справедливо и с отеческой заботой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23