Выйди, мне нужно одеться. А потом нам стоит о многом поговорить. Да, и распорядись, чтобы принесли воды. В вашем дурацком климате обезвоживание, видимо, считается нормой, но я, извини уж, так не привыкла.
Она ко многому не привыкла, что правда, то правда. Если верить Артуру… Господи, да что же это такое? Почему мысли снова и снова возвращаются к мальчику, сделать для которого больше, чем делается уже, все равно нельзя. Если верить Артуру, госпожа де Крис, «эта ведьма…» в Единой Земле появлялась лишь урывками. Знала, что за ней охотятся, и предпочитала не рисковать. Где-то в безопасном месте осваивала теоретическую базу, время от времени позволяя себе короткие вылазки для практической отработки усвоенного материала. А когда оказалась в теле музыканта, ей тем более стало ни до чего. То есть не до знакомства с особенностями здешней жизни и климатическими условиями.
А теперь поглядите только – она недовольна. Можно подумать, уживаться с Галешем было легче, чем освоиться в плоти, добровольно лишившейся души.
– Да уж, – недовольно каркнули за спиной.
Сэр Герман не вздрогнул: знал, что прабабка умеет появляться бесшумно из-за любой, самой скрипучей двери. Обернулся спокойненько. Пожал плечами:
– Ты неплохо выглядишь.
– Для своих лет. – Госпожа де Крис поджала губы. – Странно это – одновременно чувствовать себя убийцей и самоубийцей – Она хмыкнула – Не смотри так У тебя глаза становятся, как у этого Писмейкера. Да, кстати, Невилл, если он действительно жив, его нужно убить.
– Ты совсем рехнулась? – зло поинтересовался сэр Герман. – Или это стресс?
– Сейчас я выпью воды, – госпожа де Крис отвернулась и пошла к столику, где стоял запотевший графин, – потом покурю, а потом, Мастиф, я расскажу тебе очень старую и очень страшную сказку. Я помню, ты любил сказки.
– Я вырос.
– Эта сказочка как раз для взрослых. Для таких взрослых, кто берется спасать… хм… остатки человечества после, как вы это называете? День Гнева, да? – Она сама налила воды в высокий тонкий стакан. – А ты ведь знаешь, мон колонель, что достоинство каждого дела заключается в том, чтобы оно было доведено до конца. Чьи слова?
– Чингисхана, – машинально ответил командор.
– Великий был человек, – Тори с удовольствием сделала глоток, – и уж, наверное, знал, что говорит. Начал, так заканчивай. Спасаешь – спасай. А то ведь твой… Миротворец, – последнее слово она произнесла отчетливо, с заметной издевкой выделяя каждый слог, – уничтожит здесь все и вся, живое и неживое.
– О чем ты?
– О мальчике. – Стакан стукнул дном о столешницу, плеснулась через край вода. – О синеглазом мальчике, Герман, которого нужно убить, хотим мы того или нет. Нужно, потому что иначе умрут все остальные. Работа у него такая, понимаешь – убивать. И я боюсь, ему уже дали для этого повод.

Даже в снах Артур не мог забыть о том, что творилось наяву. Сны были страшные, и боль в них достигала немыслимого предела, и оставалось лишь удивляться: сколько же может вынести одна грешная душа, как удается удержаться на краю, не сорваться в черную бездну отчаяния? Не сорваться. Когда так хочется просто шагнуть туда…
И сразу все станет хорошо. Так хорошо, что самые безумные мечты станут явью.
Признай обвинения. Спаси брата.
Возьми Меч.
Прекрасная земля, дивная земля, из сказочных снов молила: защити. Стань хозяином. Здесь все твое: светлые леса, древние холмы, черные скалы и вольные равнины. Все твари, земные и небесные. Все люди и нелюди. И ветры, и дожди, и небо в облаках, и ясные звезды.
И… ведь ему так больно, твоему младшему брату. Ему больно. А ты обещал защищать его.
Возьми Меч, Артур, Светлый рыцарь. Только протяни руку, и рукоять сама ляжет в ладонь. И все станет хорошо. Станет так, как ты хочешь.
Взять Меч – значит отдать душу.
Признать обвинения – значит солгать пред ликом Творца.
Стоять на краю, на самом краю… стоять. И убивать Альберта, убивать неотвратимо и медленно. Так медленно…
А Она не говорила ничего, лишь наблюдала молча, с тревогой, жалостью и надеждой в черных-черных, глубоких, теплых очах… И выбирать не приходилось, потому что пусть лучше Альберт, пусть будет больно ему, лишь бы в Ее глазах не появились печаль и… разочарование. Конечно, Она поймет, и простит – Она прощает всех, Она – заступница и защитница, и, может быть Она даже попросит Сына не судить строго.
Нельзя.
Лучше убить Альберта, чем предать Ее.
И сны уходили. И Артур радовался яви, полной боли и стыда. Потому что в яви не было искушения, не было надежды, а боль, свою или чужую, не имея на что надеяться, можно терпеть до бесконечности.
Или до смерти.

До Триглава оставалось несколько часов езды.
Галеш спешил и, жалея коня, все-таки понукал его, надеясь, что добрая животина выдержит не столь уж длинный переход. Все-таки Артур разбирался в лошадях.
Разбирается.
Он жив, слава Тебе, Господи! Черный Туман, вблизи оказавшийся все-таки серым, хотя и густым, неровными клочками расползся в стороны. Как будто имя Божье, помянутое лишь в мыслях, представляло для него угрозу.
Может, и представляло. Над этим Галеш не слишком задумывался. Все равно разгонять нечисть одним лишь словом, как умел… умеет! Артур, ему, музыканту, не дано. Да и не водится в тумане нечисти. В этом тумане. Он сам по себе любой твари, чистой и нечистой, может фору дать.
А Артур… что же там было… Откуда уверенность, что он погиб? И… и когда только ты научишься думать, музыкант? Думать, а не только стихи складывать. Почему сэр Герман говорил о своем рыцаре так, словно не знает доподлинно, где он и что с ним? Нет, нет, забудь, Галеш, забудь, не тревожься. Зная Артура, глупо удивляться тому, что командор Единой Земли не имеет представления о том, где он сейчас. Наверняка это известно только Альберту, потому что где бы ни был Артур, Альберт будет с ним. Братья неразлучны. Даже когда они далеко друг от друга.
И все-таки стоило заехать в столицу. Потерять день, но выяснить все доподлинно и, может быть – вдруг повезло бы, – повидаться и с Миротворцем, и с Альбертом.
Потерять день. Нет. Нельзя. Каждый час дорог. Каждая минута.
Почему?
Вот над этим Галеш точно не задумывался.

В конце концов ему все же пришлось спешиться и идти сквозь туман, ведя коня на поводу. Мерин устало поводил боками, смотрел грустно, но шел за хозяином безропотно. Он не боялся Триглава и не боялся тумана вокруг. Галеш тоже не боялся, и все-таки то, что конь – животное, как всем известно, издалека чувствующее любую нечисть, – не проявляет ни малейших признаков беспокойства, было приятно. Совсем не хотелось натолкнуться неожиданно на круг Лиха или на еще что-нибудь пакостное.
Например, на пляшущих ведьм…
Сразу стало неуютно.
Галеш передернул плечами и огляделся, но, конечно, ничего не увидел. С одной стороны, волноваться было не о чем, ведь тот, кто ожидал музыканта в гости, должен был обеспечить безопасность. А с другой – кто его знает? Может, ему есть захочется.
Когда невидимое над слоем тумана небо потемнело и двигаться вперед, не рискуя споткнуться о какой-нибудь особо зловредный камень, не стало никакой возможности, Галеш наконец скорее почувствовал, чем увидел ощутимый подъем.
Склон Триглава. Ну слава богу, добрались.
Теперь оставалось лишь расседлать коня и ждать. Подниматься выше? Благодарим покорно. Здешний хозяин прост в обращении и сам не поленится спуститься.
Так оно и вышло.
Не успел менестрель вычистить своего усталого мерина, как туман вокруг зашелестел на разные голоса. А потом в этой шепчущей какофонии проклюнулась одна, главная, тема. И вязкий, пришептывающий бас спросил с различимой на слух улыбкой:
– Не разделишь ли со мной мою трапезу, смелый Галеш?
– Нет, спасибо, – музыкант подвесил к морде коня торбу с овсом, – у меня с собой.
– Тогда ужинай. И, если желаешь отдохнуть, – отдыхай. А если ты не устал, я побеседую с тобой нынче же ночью.
Туман разползся, открывая мутноватое, темное небо. Треснул склон горы, оттуда, из-под разошедшихся камней, зажурчал прозрачный ручеек. Мгновением позже вспыхнул на пустом месте яркий, веселый огонь. И шелковая палатка – не хуже, чем у храмовников, – развернулась, уютно колыхая на прилетевшем ветерке внешним пологом.
– Спасибо, – сказал музыкант.
– Забудь это слово, Галеш, – мягко посоветовал голос, – если хочешь благодарить меня, делай это, не вспоминая о Нем.
– Да. Извини.
– Пусть Он извиняет. – Хозяин Триглава расхохотался собственной шутке и, кажется, убрался к себе, на вершину.
Впрочем, в том, что он наблюдает за гостем, Галеш не сомневался. Ну так и что же? Он вообще за всеми на Единой Земле приглядывает, когда это кому мешало? Чтобы не мешало, на то храмовники есть.

– О том, что я потеряла Светлую Ярость, ты знаешь, – полуутвердительно сказала госпожа де Крис.
– Да. – Сэр Герман смотрел, как прабабка ужинает, и думал, что ни благородная кровь, ни воспитание не дают плодов, если человек сам не желает вести себя сообразно требованиям этикета. Тори де Крис ела по-мужски, жадно, быстро, без особых церемоний. Пользуясь ножом и руками и пренебрегая другими столовыми приборами. Она всегда была такой, красивая женщина – даже сейчас красивая, несмотря на хрупкость нового тела, совершенно не сочетающуюся с резкими мужскими жестами. Резкими выражениями. Мимикой… – Это как-то связано с Артуром?
– Понятия не имею, – бросила Тори, – я расскажу, может, ты что и поймешь. Эта твоя мозаика из разных эпох, которую вы называете Единой Землей, перлась, как ледокол, через чертову прорву…
– Не чертыхайся, – попросил сэр Герман.
– Что такое?
– Здесь это опасно.
– Ладно. – Тори отодвинула тарелку, откинулась на спинку стула и хлопнула себя по нагрудному карману. – Сигареты.
– Трубка тебя устроит?
– Давай. Итак, – продолжила она, когда слуга, принесший курительные принадлежности, удалился и закрыл за собой дверь, – твой мирок перся через множество других, нарушая установленный порядок, да еще и прихватывая с собой если не земли, так их обитателей, когда по одному, а когда и целыми пачками. Беспредел творился такой, что без мата и не выразишь.
«Когда тебя это смущало?» – подумал сэр Герман. Вслух же сказал:
– Я знаю, что мы двигались. Земли за Северным хребтом постоянно менялись, и люди действительно появлялись ниоткуда. Опять же клады. По расчетам Иляса Фортуны – помнишь такого? – сто семнадцать лет назад герцогство удалилось на максимальное расстояние от нашего мира и поползло обратно. Но потом появился купол, а движение прекратилось. Ты что-то знаешь об этом?
– Знаю, что все было наоборот. Пер ваш айсберг по внешним мирам, а потом вдруг, ни с того ни с сего взял и провалился в мир Срединный. Ты понимаешь, о чем я?
– Фэери, – хмыкнул командор. – Ну-ну.
– Ну-ну, – в тон ему повторила Тори. – Тебе ли не знать, дорогой мой внучек, как плохо мы относимся к подобным вторжениям?
– Мы?
– Мы! – отрезала Тори – Я, конечно, стопроцентный человек, но именно я обитаю в Миттельмарше, а ты, полукровка, предпочел смертных. Вот и разгребай теперь… ладно. Проехали. Сияющая-в-Небесах, представления не имея, что делать с этим вторжением, окружила твою землю силовым экраном. То есть сначала вы провалились, и лишь потом «появился» купол. И понимаешь ли, внучек, какая хренотень: только лишь все успокоилось, как стенка пузыря в одном месте прорвалась. Меня из Срединного мира вышибло к чертовой… ах, извини, к едрене фене, твоя земля снова начала двигаться, как, знаешь, шар, из которого выходит воздух, а Светлая Ярость оказалась здесь. У вас. В какой-то треклятой крепости, с растреклятым змеем во дворе. Ладно! – Тори мрачно махнула рукой и ловко принялась набивать трубку. – Это мои проблемы. А вот Светлая Ярость стала проблемой твоего мальчика. Во всяком случае, он таскал ее с собой повсюду, пока не нашел меня и не вышиб душу.
– Прости, что перебиваю, – вмешался сэр Герман, – но Светлую Ярость «таскал», как ты выражаешься, вовсе не Артур. Она была у Зако.
– Я так думаю, что все-таки у Галеша, – язвительно поправила его Тори, – у Галеша с его драгоценной гитарой. Иначе инициация началась бы сразу, как только этот самый Зако взялся за рукоять. А гитара хороша… Музыкантик так на нее полагался, что другими способами защиты не озаботился. Дурашка! – Тори улыбнулась, выдыхая дым. – Чтобы я, да с гитарой общего языка не нашла! Так вот, – устремила она на сэра Германа мундштук со струящимся оттуда дымком, – едва этот бандит по имени Зако вернул себе тело, он тут же снова схватился за Светлую Ярость, и… мать его… инициация-таки началась, понимаешь, дорогой мой внучек? А инициация, как известно, требует душу и кровь. Душу, ясное дело, Зако отдал свою. А кровь… хм, у него там было двое – на выбор, поскольку я поспешила свалить. И выбрал он твоего Артура.
Тори замолчала, пристально глядя на командора, а тот, в свою очередь, смотрел на прабабку и не слишком понимал, к чему сделана столь эффектная пауза. Ну выбрал Зако Артура. Зря он так, конечно, но что с того?
– Светлая Ярость, – со вздохом пояснила Тори, – это не просто оружие. И не просто человек с оружием. Если Светлая Ярость хочет убить, она убивает. Без вариантов.
Есть только два… существа или Меча, способных сопротивляться. Одним должен был стать твой брат, но он погиб. Второй же….. – Зеленовато-серые глаза госпожи де Крис подернулись задумчивой поволокой. – … А ведь похож, – пробормотала она с какой-то даже мечтательностью, – в подметки, конечно, не годится, но… Топор, опять же. И не красавец, но… Черт… прости… как же я не догадалась?! А должна была. Это он оттяпал мне голову, да? – Тори провела рукой по горлу. – Это сделал Писмейкер? Вот скажи мне, внучек, ты видел бойцов лучше, чем я?
Сэр Герман лишь вздохнул. Нет, он не видел бойцов лучше, чем его тронутая прабабушка. И не потому, что на Земле до Дня Гнева холодное оружие было не в почете, а потому, что предел совершенству все-таки есть. И Тори де Крис давным-давно достигла этого предела.
– А я знаю одного. – Она правильно истолковала его вздох. – Терпение, Мастиф, терпение, я постараюсь больше не отвлекаться. Но могу поспорить: бабы на этого синеглазого так и вешаются?
– Ты говорила о двух Мечах, – напомнил сэр Герман, слегка обидевшись за Артура, который кому-то там «не годился в подметки», – способных устоять против Светлой Ярости. Первый – мой брат. Что со вторым?
– На самом деле, Мастиф, как раз он и есть – Первый. Причем с прописной буквы. Два других – Светлая Ярость и Санкрист – существуют внутри миров, между собой они могут жить в мире, могут воевать, могут нападать или защищаться, в зависимости от того, кто стал владельцем Меча. А он – кстати, его зовут Звездный – всегда приходит извне. Он умеет лишь убивать. Уничтожать! – произнесла Тори отчетливо и холодно. – И он уничтожает. Чистое разрушение, ходячая энтропия, ему не место среди живых. Поэтому случаи, когда Звездный являлся в миры лично, можно пересчитать по пальцам. Обычно же он отыскивает себе подходящий объект для воплощения. И в твоем мире он нашел Артура.
– Я правильно понял, – осторожно уточнил сэр Герман, – что весь этот бред строится только на том основании, что сэр Артур Северный уцелел после поединка с Зако?
– Ты еще напомни мне, что я не знаю, состоялся ли поединок! – Тори сверкнула глазами. – Говорю тебе, Герман: инициация началась. Светлая Ярость признала Зако хозяином. Ему… им нужна была кровь. И если ты уверен, что Артур жив, значит, он – один из Мечей. Он не может быть Санкристом (тот, кто должен был стать Санкристом, предпочел сгореть, кретин!). Остается Звездный. Он здесь, Мастиф. Он воплотился в твоем синеглазом мальчишке. И если ты не убьешь его, он убьет всех.
Сэр Герман лишь покачал головой. Он не поверил. И не собирался верить. И странное дело: сколько раз сам думал о том, что неплохо было бы избавиться от слишком опасного, слишком непонятного своего рыцаря для особых поручений, а когда услышал то же самое от Тори, воспротивился всей душой. Он больше не хотел убивать Артура. И не собирался позволять кому бы то ни было причинять мальчику вред. А то, что Зако Золотой Витязь найден мертвым, – всего лишь глупое, хотя и очень нежелательное совпадение. Зако зарубили мечом: длинным, архаичным двуручником. Мечом! Артур же не расстается с Миротворцем.
– Ты скажешь, он не изменился? – игнорируя его жест, напористо сказала Тори. – Скажешь, что не замечал никаких странностей, что этот синеглазый остается собой и не появилось в нем ничего необычного?
– Видишь ли, – произнес командор с облегчением и легкой насмешкой, – я за всю жизнь не встречал никого более странного и необычного, чем брат Артур. Включая нашу семейку.
– Виртуозное владение оружием, – загнула палец Тори, – приступы ясновидения; неуязвимость; разного рода чудеса, необъяснимые даже для магов, – ты это имеешь в виду?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63