Корлисс принадлежал к старому поколению полицейских – был груб, прямолинеен и жесток, казалось, он вышел из прошлого века. Он просто тянул до пенсии и категорически отказывался брать взятки. По некой ведомой только ему одному причине он почему-то сразу проникся к Голду симпатией. Он часто брал его с собой, учил молодого детектива, как лучше ловить наркоманов и торговцев зельем, знакомил его с нравами улицы. Он учил его, как пользоваться доносами, не выдавая при этом информатора, объяснял Голду основные различия между теми, кто «торчит на игле», и теми, кто глотает «колеса». Показывал ему, как незаметно следить за наркоманом, находящимся в судорожных поисках зелья, как понять, кто из них опасен, кто обречен, а кто просто пребывает в кайфе.
Они проработали вместе с полгода, и вот однажды, ранним воскресным утром Корлисс заявился к нему домой с парой упаковок пива по шесть банок в каждой. Эвелин приветствовала гостя с такой знакомой Голду снисходительно-презрительной вежливостью. Джо улыбнулся в ответ и почесал в паху. Эвелин тут же заявила, что у нее срочные дела, и, извинившись, поспешила удалиться. Голд с Корлиссом немного посмотрели по телевизору матч, попили пива, затем Корлисс сказал:
– Хочешь проветриться немного? Время есть?
Голд взглянул на него и ответил:
– Конечно, Джо.
Уже в дверях Корлисс спросил:
– Пушка есть?
– С собой?
– Ага.
– Нет.
– Возьми. На всякий случай.
Голд не колеблясь исполнил совет. Ведь Корлисс был его напарником, учителем, лидером. Голд доверял ему, как никому другому.
Они приехали в бедняцкий квартал, расположенный в Игл-Рок, и припарковались в аллее, за белым, одиноко стоящим щитовым домиком. Корлисс отпер заднюю дверь отмычкой, приложил палец к губам и сделал Голду знак следовать за ним. Они тихо прошли через грязную кухню, затем отдающий мочой коридор прихожей. Корлисс проскользнул в кладовку. Голд – за ним. И они затаились за пыльными, пахнущими затхлостью пальто, сожалея о том, что не успели отлить после выпитого утром пива. Время шло... Какая-то женщина стрекотала по-испански. Плакал ребенок. На исходе второго часа они услышали новые голоса – в дом вошла группа мужчин. Немного погодя один из них впустил в дом еще кого-то. Голд и Корлисс слышали, как они прошли мимо кладовой в заднюю часть дома. Дверь за ними захлопнулась. Голоса превратились в приглушенное бормотание. Корлисс вытащил огромный кольт 45-го калибра. Голд последовал его примеру. Они на цыпочках вышли из кладовой, пересекли пустую, без мебели, гостиную, встали по обе стороны выкрашенной в голубой цвет дверь. Голоса доносились оттуда. Корлисс кивнул напарнику, немного отступил и резко ударил в дверь короткой толстой ногой. Голд ворвался следом за ним, выставив перед собой револьвер.
– Сидеть, сучьи дети! – завопил Корлисс. – Полиция!
– Полиция! – крикнул Голд. – Не рыпаться, твари!
Вокруг старинного стола с мраморной столешницей стояли семеро мужчин. Пятеро были черные, остальные – латиносами: сицилийцы или выходцы из Южной Америки. На столе стояли аптечные весы, набор пробирок и колб для химических анализов и раскрытый кожаный портфель. В нем виднелись толстые запечатанные пластиковые пакеты с белым порошком.
– О'кей, суки! – продолжал орать Корлисс. – Всем на пол! Лечь! Живо! Живо на пол, говорю! Лежать!
Мужчины залегли.
– О'кей, – продолжал кричать Корлисс. – Руки за головы, все! Медленно, спокойно, не то мой напарник вышибет вам мозги!
Корлисс начал обходить лежавших на полу мужчин, по очереди наклонялся над каждым и обыскивал. У всех, кроме одного латиноса, оказались при себе револьверы Корлисс совал их себе за ремень и посмеивался. Затем быстро осмотрел предметы на столе и содержимое портфеля.
– Ладно. Где бабки?
Голд, стоявший с нацеленным револьвером, быстро взглянул на него, но не сказал ни слова.
Корлисс пнул одного из латиноамериканцев под зад.
– Где деньги, скотина?
– Убери пушку, коп. Денег тут нет. – В голосе латиноса отчетливо звучал испанский акцент.
– Что ты сказал?! – завопил Корлисс и пнул его снова, сильней.
– Да мы тут только пробу снимали. А деньги должны быть позже. Упустил ты бабки, сучий ты потрох, коп проклятый.
Корлисс ткнул его револьвером в голову.
– Придержи язык, обезьяна! Иначе пробью тебе еще одну дырку в заднице!
Корлисс взял портфель и защелкнул замки. Помолчав немного, сказал:
– Всем вывернуть карманы, гниды! Резких движений не делать! Так, так... Потихоньку... Ты тоже давай пошевеливайся, обезьяна!
На теле обоих латиносов под широкими резиновыми поясами оказались толстые пачки стодолларовых купюр. У черных тоже были деньги. Не такие увесистые пачки, как у латиносов, но тоже довольно внушительные. Корлисс забрал деньги и рассовал их по брючным карманам.
– Ладно, – сказал он, стоя у двери. – Ты готов, приятель? – Голд кивнул. В голове у него царило полное смятение, на лице застыла маска холодной решимости. – О'кей, суки! – Корлисс улыбнулся. – Можете считать, вам крупно повезло, что не загремели за решетку. Нет, ей-богу, удачный у вас выдался денек!
– Мать твою... – пробормотал один из латиноамериканцев.
– Вы только смекните, сколько я бабок вам сэкономил. На адвоката, на взятки судье!
– Скотина, сучий потрох! – прошипел один из черных.
– Адье, приятели! – Корлисс махнул Голду рукой, и они выбежали из дома в заросший сорняками двор. Корлисс завел мотор, и машина рванула вперед по аллее, разбрызгивая гравий из-под задних колес. Голд опустил револьвер и обернулся – посмотрел, не преследуют ли их.
Час спустя они сидели на кухне, обшитой деревянными панелями, в берлоге Корлисса, отделанной под ранчо в стиле «Ван Найс», и ели сандвичи с холодными цыплятами. Наверху дочери Корлисса имитировали какого-то местного рок-певца. Корлисс налил холодного как лед пива в высокий стеклянный бокал и поставил его перед Голдом. Запертый портфель лежал рядом, на столике для игры в покер. А рядом с портфелем – шесть револьверов, которые Корлисс вытащил из-за пояса. Откусив огромный кусок сандвича, Корлисс начал считать деньги. Закончив, откинулся на спинку кресла и ухмыльнулся.
– Тринадцать тысяч с хвостом! И это только в их вонючих карманах! Настоящие бабки там еще не появлялись. Тут мы дали маху, черт бы их побрал!
Корлисс разделил купюры на две одинаковые стопки и подтолкнул одну к Голду.
Голд взглянул на деньги, оттер каплю майонеза с губы бумажной салфеткой, затем перевел взгляд на Корлисса: – Что, черт подери, происходит, Джо?
Корлисс усмехнулся и глотнул еще пива.
– А происходит вот что, Джек. Пытаюсь приобщить тебя к разным странностям и превратностям этой жизни. Взял тебя под крыло, как принято у нас говорить. Буду твоим раввином... Ты мне скажи, был у тебя когда-нибудь раввин из греческих ортодоксов, а, Джек? – Корлисс снова расхохотался хриплым, скрипучим, как наждачная бумага, смехом. В глазах, смотрящих на Голда, светилась неподдельная теплота. Затем, подавшись вперед, заговорил уже более серьезным тоном: – Знаешь, Джек, за все двадцать пять лет, что я мотаюсь по улицам, мне еще ни разу не попадался такой отличный напарник, как ты. Ты самый храбрый парень из всех кого я видел. С тобой я готов в огонь и в воду, без проблем! С тобой вместе я готов хоть в пекло, к самому дьяволу! И будь уверен, мы бы вытащили его оттуда, не успеешь и глазом моргнуть!
Голд молчал.
– Но ты в каком-то смысле еще младенец, Джек. Вот и хочу научить тебя уму-разуму.
Корлисс закурил сигарету без фильтра. Таких он выкуривал по три пачки в день.
– Первое, что тебе надо зарубить на носу, – продолжал он, – это то, что копы попадаются разные. Хорошие, плохие... Иногда просто отличные копы. И глупые... А ты бываешь и отличным и глупым одновременно. Но так дальше дело не пойдет. – Он глубоко затянулся. – Сейчас ты просто хороший коп, Джек. А вот закончим разговор, и, я надеюсь, станешь просто гениальным.
Голд продолжал хранить молчание.
– Думаешь, я не вижу, Джек, – говорил Корлисс, – как каждый день ты жуешь эти поганенькие бутерброды с копченой колбасой, которые дает тебе с собой жена. Половина ресторанов в городе готовы обслужить тебя в кредит, но даже этого ты не можешь себе позволить.
Голд почувствовал, что краснеет.
– Слишком уж туго затянула она на тебе пояс, Джек. Смотри, как бы не сломаться. За что вы там сейчас выплачиваете? За двухэтажную квартиру? И ты говорил, что она уже присмотрела трехэтажную. А ведь кроме того у вас есть дом, где вы сейчас живете. Кто может такое осилить? На зарплату копа?
Голд пожал плечами.
– Ну, как-то сводим концы с концами.
– Да ты с каждым днем все больше увязаешь в долгах, вот что. И кого собираешься обмануть этой твоей вечерней школой? Это не для тебя, Джек. Совсем не для тебя. Ты ведь из того же теста, что и я. Кроме газет, читать ничего не можешь, да и там просматриваешь только спортивный раздел. Тебе никогда не стать юристом, Джек. И слава Богу! Только этого в мире не хватает – еще одного еврея-юриста! Ты прирожденный уличный коп. Ты им родился, понимаешь? И еще... Она талдычит тебе, что однажды ты станешь начальником и все такое прочее. Но помяни мои слова: скорее ниггер станет президентом США, чем еврей – шефом лос-анджелесской полиции. Вот так!
Губы Голда превратились в плотную белую полоску.
– Я просто объясняю тебе, что к чему, Джек. Как обстоят дела, а не какими они должны быть. Ты очень быстро сумел стать детективом. Возможно также, скоро получишь лейтенанта, просто потому, что ты хороший полицейский. Но на этом все. Так и останешься лейтенантом. Надолго, возможно, на всю жизнь. Потому что кому нужен в полиции капитан-еврей? Да никому, Джек! Этого никогда не будет.
Какое-то время они сидели молча, купаясь в густом ядовитом дыму сигареты Корлисса.
– Ну и к чему ты говоришь мне это, Джо? Намекаешь, чтоб я ушел из полиции?
– Да нет, нет, что ты! – Корлисс повысил голос. – Ни хрена ты не понял! Разве не говорил я тебе всегда, что ты – гениальный коп? Разве нет? Просто я хочу предупредить, чтоб ты не рассчитывал на то, что в ближайшие двадцать лет тебя пригласят на ленч с мэром. Не тот у тебя характер. Не будешь ты лизать задницу высшему чину даже ради спасения собственной души! И еще, не позволяй своей жене выжимать тебя как губку. Ты уж извини меня за такое выражение.
Корлисс загасил окурок и тут же сунул в рот новую сигарету. Она свисала у него с губы, незажженная.
– Просто я хочу сказать: пора бы тебе и о себе позаботиться, Джек. – Он ткнул пальцем в портфель. – Только на этом героине можно свободно сколотить полтораста тысяч. Даже если тебе достанется четвертая часть, все равно это хорошие бабки. Прибавь еще сюда наличные, которые мы выгребли у них из карманов, – да столько нам за много лет не заработать!
– Но это же наркотики, Джо. Ты что, хочешь заняться наркобизнесом?
– Ой, Джек, только не надо! Не умничай! А кто у нас не в наркобизнесе, скажи на милость? Ты когда-нибудь встречал судью на пенсии, у которого бы не стояла в бухточке пусть маленькая, но яхта? Или коп в отставке, который работал бы? Все эти адвокаты, прокуроры, поручители – да они разбогатели на наркотиках! Все, кроме одного бедолаги и придурка полицейского, который сидит здесь и пытается их остановить! А ведь они-то вовсе не хотят этого, Джек! Они хотят греть на наркотиках лапы! Они смеются над нами. Джек! Мы для них пугала. Мы – животные. Мы – чертовы немецкие овчарки. Они бросают нас на растерзание, как кусок мяса стае волков! Как обозвал нас этот парень? Тонкая голубая линия? Нет, нам не стоит останавливать их. Джек. Не думаю даже, что мы вообще должны мешать им. Просто время от времени мы должны подкидывать кость всем этим сраным судьям и адвокатам, чтоб им было над чем оттачивать зубки и состязаться в остроумии, вспоминая, чему их учили в колледжах. Ты мой намек понял? Если нам удастся контролировать хотя бы одну двадцатую – черт, что я говорю! – хотя бы одну пятидесятую крупных наркосделок в этом городе, тогда и волки, то есть юристы, будут сыты и смогут упечь пару нехороших мальчиков за решетку. И те тоже будут довольны, потому что будут знать: за ними осталось еще сорок девять пятидесятых. Знать, сколько они с этого могут поиметь. Они-то уж сумеют ублажить из оставшихся денежек всю эту чертову свору законников и продажных судей, чтоб те сняли их с крючка. Неужели не понимаешь, Джек? Все это игра, одна большая грязная игра. А мы – в самом ее центре и смазываем колесики и винтики, и еще на хлеб с маслом нам останется. Да к тому же еще и прославимся. Удостоимся нескольких заголовков в газетах. А по телеку покажут пару пакетов с наркотой и пару старых пушек, а потом – и Его Величество Обывателя Джона К., который сидит дома с семьей и чувствует себя в полной безопасности. Еще бы, налоги, которые он платит, пошли на благородное дело. Его правительство не дремлет, оно готово защитить его, оно не дает спуску торговцам наркотиками. В то время как на деле все сводится к скромной, дешевенькой игре, небольшому такому, уютному рэкету! Да сам Капоне не придумал бы ничего лучшего!
Дверь в кухню отворилась. В нее заглянула низенькая темноволосая гречанка, жена Корлисса, с широкой улыбкой на лице.
– Ну что, мужчины, принести вам еще пива? – спросила она.
– Не сейчас, Катрина. Попозже. Мы разговариваем.
– О'кей. – Она вес так же с улыбкой затворила за собой дверь.
Корлисс прикурил сигарету, свисавшую с губы.
– Джек, – сказал он и подался вперед, – сейчас на дворе у нас 1966-й. К концу десятилетия наркотики будет так же легко купить, как пиво. Они станут продаваться на каждом углу, как утренние газеты. Это будет. Это обязательно состоится. Если бы я мог действовать легально, то вытащил бы все деньги из загашника, из банка, биржи, черт его знает чего еще и вложил бы их в наркотики. За ними будущее.
– Ты и впрямь так думаешь, Джо? Это же ужасно!
– Да, малыш. Как подумаю об этом, так прямо тошнит. Но верь моим словам, так оно и будет, к тому все время и шло. С самой войны. С конца войны. Особенно когда они смешали всех ребят в Корее, послали туда чистеньких белых мальчиков служить бок о бок с огромными черными грязными ниггерами. Естественно, что мальчики вернулись домой, куря марихуану и жуя травку. Это было начало конца, поверь мне. А потом еще мальчики стали слушать этот хренов шум, эту какофонию, которую они называют музыкой. – Корлисс ткнул пальцем в потолок. Из комнаты дочерей доносился грохот музыки, от которого дрожала люстра. – И ведь не остановишь их никак, сколько ни старайся. Еще спасибо, что не хотят стать битниками. И вот вся эта мразь полеживает целый день в своих кроватках, покуривая «травку» и глотая «колеса». Господи, помоги этой стране, если они возьмут власть в свои руки, помяни мое слово!
Корлисс допил пиво, аккуратно завернул остатки сандвича в бумажную салфетку и метко швырнул в мусорное ведро, украшенное крошечными флажками популярной спортивной команды.
– Я говорил тебе, что Джанет в июне выходит замуж? За какого-то аристократишку из Пасадены, с которым познакомилась в Стэнфорде. Деньги в семье и все такое... Еще, слава Богу, согласился венчаться в церкви. Уж не знаю, за что нам такое счастье привалило! По крайней мере надо устроить девочке приличную свадьбу. В «Хантингтоне», на родине ее жениха. И экономить мы не собираемся. Все по первому разряду. Катрина, дурища, предложила: давай наготовим дюжину котлов долмы, но я сказал – нет, надо, чтоб все было как у людей, как у настоящих чертовых янки!
Корлисс хмыхнул, подавился дымом и закашлялся, прикрывая ладонью рот. Когда кашель утих, он продолжил:
– Патрис учится в выпускном классе. Мозги у девочки есть. Бедняжка, она единственная в нашей семье унаследовала фамильные черты, могу показать старые фотографии. Такая никогда не выйдет замуж. Видно, придется продержать ее в колледже до конца жизни. Ну, ничего... Зато она получит все, что заработал папочка. Все и еще чуток сверх того, ты мой намек понял? И еще одна, там, наверху. – Корлисс возвел глаза к потолку. – Когда ей было семь, она заболела. Врачи называют это «легкой» формой полиомиелита. И у нее немного сместились позвонки. Четыре операции успела перенести, прежде чем ей стукнуло двенадцать. Сеансы физиотерапии по три раза на неделе. И если наша с тобой контора и оплачивает все это, то всего лишь настолько. – Сложив большой палец с указательным, Корлисс изобразил дюйм. – Врачам, которых они рекомендуют, я не доверяю, поэтому приходится вкладывать свои денежки. – Корлисс почесал в паху. А вы с Эвелин тоже, небось, хотите завести детишек? Конечно, хотите! А ты знаешь, сколько это сегодня стоит, поставить ребенка на ноги? По первому классу? Каждый придурок может одевать своего ребенка у «Зоди» или у «Федко». Но первый класс, ты знаешь, что это такое? Когда твои дочки рыдают по ночам в подушку потому, что ты не можешь позволить себе купить им то платье, которое им нравится?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Они проработали вместе с полгода, и вот однажды, ранним воскресным утром Корлисс заявился к нему домой с парой упаковок пива по шесть банок в каждой. Эвелин приветствовала гостя с такой знакомой Голду снисходительно-презрительной вежливостью. Джо улыбнулся в ответ и почесал в паху. Эвелин тут же заявила, что у нее срочные дела, и, извинившись, поспешила удалиться. Голд с Корлиссом немного посмотрели по телевизору матч, попили пива, затем Корлисс сказал:
– Хочешь проветриться немного? Время есть?
Голд взглянул на него и ответил:
– Конечно, Джо.
Уже в дверях Корлисс спросил:
– Пушка есть?
– С собой?
– Ага.
– Нет.
– Возьми. На всякий случай.
Голд не колеблясь исполнил совет. Ведь Корлисс был его напарником, учителем, лидером. Голд доверял ему, как никому другому.
Они приехали в бедняцкий квартал, расположенный в Игл-Рок, и припарковались в аллее, за белым, одиноко стоящим щитовым домиком. Корлисс отпер заднюю дверь отмычкой, приложил палец к губам и сделал Голду знак следовать за ним. Они тихо прошли через грязную кухню, затем отдающий мочой коридор прихожей. Корлисс проскользнул в кладовку. Голд – за ним. И они затаились за пыльными, пахнущими затхлостью пальто, сожалея о том, что не успели отлить после выпитого утром пива. Время шло... Какая-то женщина стрекотала по-испански. Плакал ребенок. На исходе второго часа они услышали новые голоса – в дом вошла группа мужчин. Немного погодя один из них впустил в дом еще кого-то. Голд и Корлисс слышали, как они прошли мимо кладовой в заднюю часть дома. Дверь за ними захлопнулась. Голоса превратились в приглушенное бормотание. Корлисс вытащил огромный кольт 45-го калибра. Голд последовал его примеру. Они на цыпочках вышли из кладовой, пересекли пустую, без мебели, гостиную, встали по обе стороны выкрашенной в голубой цвет дверь. Голоса доносились оттуда. Корлисс кивнул напарнику, немного отступил и резко ударил в дверь короткой толстой ногой. Голд ворвался следом за ним, выставив перед собой револьвер.
– Сидеть, сучьи дети! – завопил Корлисс. – Полиция!
– Полиция! – крикнул Голд. – Не рыпаться, твари!
Вокруг старинного стола с мраморной столешницей стояли семеро мужчин. Пятеро были черные, остальные – латиносами: сицилийцы или выходцы из Южной Америки. На столе стояли аптечные весы, набор пробирок и колб для химических анализов и раскрытый кожаный портфель. В нем виднелись толстые запечатанные пластиковые пакеты с белым порошком.
– О'кей, суки! – продолжал орать Корлисс. – Всем на пол! Лечь! Живо! Живо на пол, говорю! Лежать!
Мужчины залегли.
– О'кей, – продолжал кричать Корлисс. – Руки за головы, все! Медленно, спокойно, не то мой напарник вышибет вам мозги!
Корлисс начал обходить лежавших на полу мужчин, по очереди наклонялся над каждым и обыскивал. У всех, кроме одного латиноса, оказались при себе револьверы Корлисс совал их себе за ремень и посмеивался. Затем быстро осмотрел предметы на столе и содержимое портфеля.
– Ладно. Где бабки?
Голд, стоявший с нацеленным револьвером, быстро взглянул на него, но не сказал ни слова.
Корлисс пнул одного из латиноамериканцев под зад.
– Где деньги, скотина?
– Убери пушку, коп. Денег тут нет. – В голосе латиноса отчетливо звучал испанский акцент.
– Что ты сказал?! – завопил Корлисс и пнул его снова, сильней.
– Да мы тут только пробу снимали. А деньги должны быть позже. Упустил ты бабки, сучий ты потрох, коп проклятый.
Корлисс ткнул его револьвером в голову.
– Придержи язык, обезьяна! Иначе пробью тебе еще одну дырку в заднице!
Корлисс взял портфель и защелкнул замки. Помолчав немного, сказал:
– Всем вывернуть карманы, гниды! Резких движений не делать! Так, так... Потихоньку... Ты тоже давай пошевеливайся, обезьяна!
На теле обоих латиносов под широкими резиновыми поясами оказались толстые пачки стодолларовых купюр. У черных тоже были деньги. Не такие увесистые пачки, как у латиносов, но тоже довольно внушительные. Корлисс забрал деньги и рассовал их по брючным карманам.
– Ладно, – сказал он, стоя у двери. – Ты готов, приятель? – Голд кивнул. В голове у него царило полное смятение, на лице застыла маска холодной решимости. – О'кей, суки! – Корлисс улыбнулся. – Можете считать, вам крупно повезло, что не загремели за решетку. Нет, ей-богу, удачный у вас выдался денек!
– Мать твою... – пробормотал один из латиноамериканцев.
– Вы только смекните, сколько я бабок вам сэкономил. На адвоката, на взятки судье!
– Скотина, сучий потрох! – прошипел один из черных.
– Адье, приятели! – Корлисс махнул Голду рукой, и они выбежали из дома в заросший сорняками двор. Корлисс завел мотор, и машина рванула вперед по аллее, разбрызгивая гравий из-под задних колес. Голд опустил револьвер и обернулся – посмотрел, не преследуют ли их.
Час спустя они сидели на кухне, обшитой деревянными панелями, в берлоге Корлисса, отделанной под ранчо в стиле «Ван Найс», и ели сандвичи с холодными цыплятами. Наверху дочери Корлисса имитировали какого-то местного рок-певца. Корлисс налил холодного как лед пива в высокий стеклянный бокал и поставил его перед Голдом. Запертый портфель лежал рядом, на столике для игры в покер. А рядом с портфелем – шесть револьверов, которые Корлисс вытащил из-за пояса. Откусив огромный кусок сандвича, Корлисс начал считать деньги. Закончив, откинулся на спинку кресла и ухмыльнулся.
– Тринадцать тысяч с хвостом! И это только в их вонючих карманах! Настоящие бабки там еще не появлялись. Тут мы дали маху, черт бы их побрал!
Корлисс разделил купюры на две одинаковые стопки и подтолкнул одну к Голду.
Голд взглянул на деньги, оттер каплю майонеза с губы бумажной салфеткой, затем перевел взгляд на Корлисса: – Что, черт подери, происходит, Джо?
Корлисс усмехнулся и глотнул еще пива.
– А происходит вот что, Джек. Пытаюсь приобщить тебя к разным странностям и превратностям этой жизни. Взял тебя под крыло, как принято у нас говорить. Буду твоим раввином... Ты мне скажи, был у тебя когда-нибудь раввин из греческих ортодоксов, а, Джек? – Корлисс снова расхохотался хриплым, скрипучим, как наждачная бумага, смехом. В глазах, смотрящих на Голда, светилась неподдельная теплота. Затем, подавшись вперед, заговорил уже более серьезным тоном: – Знаешь, Джек, за все двадцать пять лет, что я мотаюсь по улицам, мне еще ни разу не попадался такой отличный напарник, как ты. Ты самый храбрый парень из всех кого я видел. С тобой я готов в огонь и в воду, без проблем! С тобой вместе я готов хоть в пекло, к самому дьяволу! И будь уверен, мы бы вытащили его оттуда, не успеешь и глазом моргнуть!
Голд молчал.
– Но ты в каком-то смысле еще младенец, Джек. Вот и хочу научить тебя уму-разуму.
Корлисс закурил сигарету без фильтра. Таких он выкуривал по три пачки в день.
– Первое, что тебе надо зарубить на носу, – продолжал он, – это то, что копы попадаются разные. Хорошие, плохие... Иногда просто отличные копы. И глупые... А ты бываешь и отличным и глупым одновременно. Но так дальше дело не пойдет. – Он глубоко затянулся. – Сейчас ты просто хороший коп, Джек. А вот закончим разговор, и, я надеюсь, станешь просто гениальным.
Голд продолжал хранить молчание.
– Думаешь, я не вижу, Джек, – говорил Корлисс, – как каждый день ты жуешь эти поганенькие бутерброды с копченой колбасой, которые дает тебе с собой жена. Половина ресторанов в городе готовы обслужить тебя в кредит, но даже этого ты не можешь себе позволить.
Голд почувствовал, что краснеет.
– Слишком уж туго затянула она на тебе пояс, Джек. Смотри, как бы не сломаться. За что вы там сейчас выплачиваете? За двухэтажную квартиру? И ты говорил, что она уже присмотрела трехэтажную. А ведь кроме того у вас есть дом, где вы сейчас живете. Кто может такое осилить? На зарплату копа?
Голд пожал плечами.
– Ну, как-то сводим концы с концами.
– Да ты с каждым днем все больше увязаешь в долгах, вот что. И кого собираешься обмануть этой твоей вечерней школой? Это не для тебя, Джек. Совсем не для тебя. Ты ведь из того же теста, что и я. Кроме газет, читать ничего не можешь, да и там просматриваешь только спортивный раздел. Тебе никогда не стать юристом, Джек. И слава Богу! Только этого в мире не хватает – еще одного еврея-юриста! Ты прирожденный уличный коп. Ты им родился, понимаешь? И еще... Она талдычит тебе, что однажды ты станешь начальником и все такое прочее. Но помяни мои слова: скорее ниггер станет президентом США, чем еврей – шефом лос-анджелесской полиции. Вот так!
Губы Голда превратились в плотную белую полоску.
– Я просто объясняю тебе, что к чему, Джек. Как обстоят дела, а не какими они должны быть. Ты очень быстро сумел стать детективом. Возможно также, скоро получишь лейтенанта, просто потому, что ты хороший полицейский. Но на этом все. Так и останешься лейтенантом. Надолго, возможно, на всю жизнь. Потому что кому нужен в полиции капитан-еврей? Да никому, Джек! Этого никогда не будет.
Какое-то время они сидели молча, купаясь в густом ядовитом дыму сигареты Корлисса.
– Ну и к чему ты говоришь мне это, Джо? Намекаешь, чтоб я ушел из полиции?
– Да нет, нет, что ты! – Корлисс повысил голос. – Ни хрена ты не понял! Разве не говорил я тебе всегда, что ты – гениальный коп? Разве нет? Просто я хочу предупредить, чтоб ты не рассчитывал на то, что в ближайшие двадцать лет тебя пригласят на ленч с мэром. Не тот у тебя характер. Не будешь ты лизать задницу высшему чину даже ради спасения собственной души! И еще, не позволяй своей жене выжимать тебя как губку. Ты уж извини меня за такое выражение.
Корлисс загасил окурок и тут же сунул в рот новую сигарету. Она свисала у него с губы, незажженная.
– Просто я хочу сказать: пора бы тебе и о себе позаботиться, Джек. – Он ткнул пальцем в портфель. – Только на этом героине можно свободно сколотить полтораста тысяч. Даже если тебе достанется четвертая часть, все равно это хорошие бабки. Прибавь еще сюда наличные, которые мы выгребли у них из карманов, – да столько нам за много лет не заработать!
– Но это же наркотики, Джо. Ты что, хочешь заняться наркобизнесом?
– Ой, Джек, только не надо! Не умничай! А кто у нас не в наркобизнесе, скажи на милость? Ты когда-нибудь встречал судью на пенсии, у которого бы не стояла в бухточке пусть маленькая, но яхта? Или коп в отставке, который работал бы? Все эти адвокаты, прокуроры, поручители – да они разбогатели на наркотиках! Все, кроме одного бедолаги и придурка полицейского, который сидит здесь и пытается их остановить! А ведь они-то вовсе не хотят этого, Джек! Они хотят греть на наркотиках лапы! Они смеются над нами. Джек! Мы для них пугала. Мы – животные. Мы – чертовы немецкие овчарки. Они бросают нас на растерзание, как кусок мяса стае волков! Как обозвал нас этот парень? Тонкая голубая линия? Нет, нам не стоит останавливать их. Джек. Не думаю даже, что мы вообще должны мешать им. Просто время от времени мы должны подкидывать кость всем этим сраным судьям и адвокатам, чтоб им было над чем оттачивать зубки и состязаться в остроумии, вспоминая, чему их учили в колледжах. Ты мой намек понял? Если нам удастся контролировать хотя бы одну двадцатую – черт, что я говорю! – хотя бы одну пятидесятую крупных наркосделок в этом городе, тогда и волки, то есть юристы, будут сыты и смогут упечь пару нехороших мальчиков за решетку. И те тоже будут довольны, потому что будут знать: за ними осталось еще сорок девять пятидесятых. Знать, сколько они с этого могут поиметь. Они-то уж сумеют ублажить из оставшихся денежек всю эту чертову свору законников и продажных судей, чтоб те сняли их с крючка. Неужели не понимаешь, Джек? Все это игра, одна большая грязная игра. А мы – в самом ее центре и смазываем колесики и винтики, и еще на хлеб с маслом нам останется. Да к тому же еще и прославимся. Удостоимся нескольких заголовков в газетах. А по телеку покажут пару пакетов с наркотой и пару старых пушек, а потом – и Его Величество Обывателя Джона К., который сидит дома с семьей и чувствует себя в полной безопасности. Еще бы, налоги, которые он платит, пошли на благородное дело. Его правительство не дремлет, оно готово защитить его, оно не дает спуску торговцам наркотиками. В то время как на деле все сводится к скромной, дешевенькой игре, небольшому такому, уютному рэкету! Да сам Капоне не придумал бы ничего лучшего!
Дверь в кухню отворилась. В нее заглянула низенькая темноволосая гречанка, жена Корлисса, с широкой улыбкой на лице.
– Ну что, мужчины, принести вам еще пива? – спросила она.
– Не сейчас, Катрина. Попозже. Мы разговариваем.
– О'кей. – Она вес так же с улыбкой затворила за собой дверь.
Корлисс прикурил сигарету, свисавшую с губы.
– Джек, – сказал он и подался вперед, – сейчас на дворе у нас 1966-й. К концу десятилетия наркотики будет так же легко купить, как пиво. Они станут продаваться на каждом углу, как утренние газеты. Это будет. Это обязательно состоится. Если бы я мог действовать легально, то вытащил бы все деньги из загашника, из банка, биржи, черт его знает чего еще и вложил бы их в наркотики. За ними будущее.
– Ты и впрямь так думаешь, Джо? Это же ужасно!
– Да, малыш. Как подумаю об этом, так прямо тошнит. Но верь моим словам, так оно и будет, к тому все время и шло. С самой войны. С конца войны. Особенно когда они смешали всех ребят в Корее, послали туда чистеньких белых мальчиков служить бок о бок с огромными черными грязными ниггерами. Естественно, что мальчики вернулись домой, куря марихуану и жуя травку. Это было начало конца, поверь мне. А потом еще мальчики стали слушать этот хренов шум, эту какофонию, которую они называют музыкой. – Корлисс ткнул пальцем в потолок. Из комнаты дочерей доносился грохот музыки, от которого дрожала люстра. – И ведь не остановишь их никак, сколько ни старайся. Еще спасибо, что не хотят стать битниками. И вот вся эта мразь полеживает целый день в своих кроватках, покуривая «травку» и глотая «колеса». Господи, помоги этой стране, если они возьмут власть в свои руки, помяни мое слово!
Корлисс допил пиво, аккуратно завернул остатки сандвича в бумажную салфетку и метко швырнул в мусорное ведро, украшенное крошечными флажками популярной спортивной команды.
– Я говорил тебе, что Джанет в июне выходит замуж? За какого-то аристократишку из Пасадены, с которым познакомилась в Стэнфорде. Деньги в семье и все такое... Еще, слава Богу, согласился венчаться в церкви. Уж не знаю, за что нам такое счастье привалило! По крайней мере надо устроить девочке приличную свадьбу. В «Хантингтоне», на родине ее жениха. И экономить мы не собираемся. Все по первому разряду. Катрина, дурища, предложила: давай наготовим дюжину котлов долмы, но я сказал – нет, надо, чтоб все было как у людей, как у настоящих чертовых янки!
Корлисс хмыхнул, подавился дымом и закашлялся, прикрывая ладонью рот. Когда кашель утих, он продолжил:
– Патрис учится в выпускном классе. Мозги у девочки есть. Бедняжка, она единственная в нашей семье унаследовала фамильные черты, могу показать старые фотографии. Такая никогда не выйдет замуж. Видно, придется продержать ее в колледже до конца жизни. Ну, ничего... Зато она получит все, что заработал папочка. Все и еще чуток сверх того, ты мой намек понял? И еще одна, там, наверху. – Корлисс возвел глаза к потолку. – Когда ей было семь, она заболела. Врачи называют это «легкой» формой полиомиелита. И у нее немного сместились позвонки. Четыре операции успела перенести, прежде чем ей стукнуло двенадцать. Сеансы физиотерапии по три раза на неделе. И если наша с тобой контора и оплачивает все это, то всего лишь настолько. – Сложив большой палец с указательным, Корлисс изобразил дюйм. – Врачам, которых они рекомендуют, я не доверяю, поэтому приходится вкладывать свои денежки. – Корлисс почесал в паху. А вы с Эвелин тоже, небось, хотите завести детишек? Конечно, хотите! А ты знаешь, сколько это сегодня стоит, поставить ребенка на ноги? По первому классу? Каждый придурок может одевать своего ребенка у «Зоди» или у «Федко». Но первый класс, ты знаешь, что это такое? Когда твои дочки рыдают по ночам в подушку потому, что ты не можешь позволить себе купить им то платье, которое им нравится?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59