Наверное, у нас все-таки были какие-нибудь другие развлечения?
– Ты обычно таскала меня на блошиный рынок – все надеялась обнаружить среди хлама бесценное сокровище. А если узнавала, что где-то на окраине устраивают аукцион, непременно тащила меня туда. Особенно, когда в списке лотов значился фарфор.
– И часто я что-нибудь покупала?
– Нет. Только однажды ты приобрела по дешевке, всего за пятнадцать долларов, мейсенскую вазу. Но потом тебе стало стыдно, и ты пожертвовала ее на благотворительные цели. Обычно я в таких местах был покупателем, а ты ходила просто чтобы развлечься.
– Помню! Ты купил пластмассовую лошадку, – воскликнула Реми. – Такие раньше давали на карнавалах в качестве призов. Ты мне еще рассказал, что, когда был маленьким, отец взял тебя на карнавал и выиграл в тире игрушечную лошадку. Поэтому тебе и захотелось купить ее подобие, да?
Коул молча кивнул.
Почувствовав, что она вот-вот вспомнит что-то еще, Реми не дала ему вставить ни слова.
– Но, по-моему, мы по выходным не только торчали на аукционах.
– Да. В плохую погоду мы брали в видеотеке пленки и смотрели дома кино.
Реми радостно улыбнулась и сделала шаг навстречу Коулу.
В памяти всплыла еще одна сцена…
Стоял ноябрь. В субботу с утра зарядил дождь. Он барабанил по стеклу, предупреждая, что на улицу соваться не следует. Они с Коулом сидели в обнимку у телевизора, положив ноги на журнальный столик, пили пиво и закусывали воздушной кукурузой.
Потом Коул встал поменять видеокассету и шутливо шлепнул ее по попке. Она не осталась в долгу и, приняв боксерскую стойку, мгновенно вошла в роль уличной шпаны.
– Ты чего лезешь? Я тебя трогала, да? – Реми сделала пару выпадов, но Коул ловко заслонился от них рукой.
– Никудышный из тебя боксер, – усмехнулся он.
– Никудышный? Да я… я могла бы стать чемпионом! – воскликнула Реми и деловито поинтересовалась: – Слушай, а почему боксеры на ринге всегда утирают нос? У них что, хронический насморк?
– А ты как думаешь? Это же у них чуть ли не самое уязвимое место, – откликнулся Коул и щелкнул Реми по кончику носа.
А когда она возмущенно замахнулась, сгреб ее в охапку.
– Иди сюда, глупышка.
Реми притворно сопротивлялась.
– Это нечестно! Входить в клинч не разрешается!
– Отчего же? Это наилучший способ почувствовать противника, – возразил Коул и неожиданно защекотал ее под мышками.
– Ой-ой-ой! Не надо! – Задыхаясь от хохота, Реми упала на ковер.
Коул рухнул рядом с ней, и они покатились по полу. Реми извивалась, брыкалась, визжала, но быстро запросила пощады:
– Все! Все! Я сдаюсь!
Коул сжалился и отпустил ее. Она, еле переводя дух, растянулась на полу. А когда немного пришла в себя, прошептала:
– Я так счастлива! А ты, Коул?
Его глаза вмиг посерьезнели.
– Да… Стоит тебе зайти в комнату, Реми, у меня на сердце становится светло. – Он запнулся, подбирая нужные слова. – Ты… ты для меня отрада.
– А ты для меня. – Она была благодарна ему за то, как удивительно точно он выразил ее чувства. – Скажи, Коул… Кто была та женщина, которая тебя так обидела? Ты ведь боишься, что я окажусь на нее похожа?
Коул вздрогнул и отшатнулся. Почувствовав, что он пытается отгородиться от нее, Реми обняла Коула за шею и почти насильно притянула к себе.
– Ты любил ее?
– Мне было девятнадцать, – пожал плечами Коул. – Много ли я тогда понимал в любви!
За напускной небрежностью скрывалась смертельная обида.
– Расскажи мне о ней, – тихо попросила Реми.
– Да нечего рассказывать. – Коул все-таки отодвинулся и сел, повернувшись к ней спиной.
Реми тоже села, но предпочла не надоедать ему сейчас своими объятиями.
– Как вы встретились?
Коул долго молчал. Она даже решила, что ничего из него не выудит, но потом Коул хрипло произнес:
– Она любила бокс… Мордобой, вид крови и потных парней приводили ее в восторг. Ее вообще возбуждало все первобытное, примитивное. Она увидела меня на ринге и… после матча уже стояла у служебного входа. Это была женщина из высших слоев… я с такими раньше не сталкивался. Меня ослепило ее великолепие.
– И вы начали встречаться, – негромко подсказала Реми.
– Изредка. Я учился в колледже, и мне приходилось работать, чтобы платить за обучение. Да еще бокс отнимал немало времени. Обычно она приходила ко мне на тренировки, а потом мы пили пиво. Вернее, я пил пиво, а она предпочитала вино. Ее не отвращало то, что у меня нет денег на дорогие рестораны типа «У Антуана». Главное, чтобы мы были вместе. По крайней мере, мне тогда так казалось.
– Ну а потом?
– Потом я совершил ошибку – неожиданно заявился к ней домой. Соскучился, дурак, решил навестить. Видела бы ты ее лицо! Она была так шокирована и возмущена! «Как ты смеешь? Ты поставил меня в неловкое положение!» Я покраснел, ушел и больше не возвращался. – Коул запрокинул голову и уставился в потолок. – Удивительно, но больше всего меня мучило, зачем я рассказал ей об отце. Дело в том, что я ни с кем никогда об этом не говорил. Я…
Он умолк и опустил голову.
– Твой отец… – осторожно произнесла Реми – Он умер, когда тебе было восемь лет, да?
– Да. – Коул опять надолго умолк, а затем посмотрел на нее с каким-то новым, ожесточенным выражением. – Наша машина столкнулась в лоб с машиной бывшего сенатора, вашего соседа по кварталу. Он был пьян.
У Реми перехватило дыхание. Она сразу же поняла, кого имеет в виду Коул. Сенатор был близким другом ее дедушки. В результате аварии сенатора парализовало, и его блестящей политической карьере пришел конец. В детстве Реми сто раз слышала эту историю.
– Но я всегда считала… – в замешательстве пробормотала она.
– Что не он, а мой отец был пьян? – подхватил Коул. – Это наглая ложь. Я был там и все видел собственными глазами.
– Ты… сидел в машине?
– Да.
У Реми сжалось сердце. Она моментально вспомнила свои ощущения в тот несчастный день, когда на ее глазах перевернулся катер ее жениха Ника Остина. Онемев от ужаса, Реми молила Бога, чтобы Ник вынырнул на поверхность и помахал ей рукой: не волнуйся, все в порядке. Но он не появился. Лишь спустя четыре часа спасатели нашли его бездыханное тело. Воочию убедившись в изменчивости судьбы, увидев, что жизнь человека эфемерна и может оборваться в любую минуту, Реми долго не могла оправиться от потрясения. Отчасти поэтому она и переехала жить к родителям – родные стены давали ей ощущение защиты. Когда разыгралась эта трагедия, Реми было двадцать четыре. А Коул потерял отца в восемь лет, совсем ребенком! Сколько же горя ему пришлось хлебнуть!
– Коул… – прошептала Реми, и на ее глаза навернулись слезы.
– В тот день он повез меня в зоопарк. Мама работала и не смогла поехать с нами. Мы хорошо погуляли и возвращались домой. Внезапно хлынул дождь… Потом нас ослепил свет фар. Помню, отец что-то крикнул и прижал меня рукой к спинке сиденья. А еще через секунду раздался звон разбитого стекла и металлический грохот… – Коул прерывисто вздохнул. – Когда я очнулся, отец лежал у меня на коленях. Все было залито кровью. Я сразу понял, что папе нужна помощь, но не мог открыть дверь. Пришлось вылезать в окно. Полиция уже подоспела. Я потащил полицейского к нашей машине, но напарник крикнул: «Хадсон! Иди скорее сюда!» Полицейский сунул мне в руку платок и велел бежать к отцу, а сам кинулся ко второй машине. «Господи, да это ж сенатор! – воскликнул он. – Нализался, как свинья». Они начали суетиться вокруг сенатора, а я плакал и прижимал платок к шее отца… но остановить кровотечение не мог… я был слишком мал, а полицейские так и не помогли мне. Они спасали жизнь сенатору.
«А заодно спасли и его репутацию, обвинив в столкновении человека, который уже не мог защититься, не мог ничего доказать», – с горечью подумала Реми.
Но говорить ничего не стала, а просто обняла Коула и крепко прижала его голову к своей груди.
Реми и сейчас не могла вспомнить эту сцену без боли. Захваченная воспоминаниями, она даже не сразу сообразила, что сидит, судорожно вцепившись в спинку дивана. Костяшки ее пальцев побелели от напряжения. Взгляд Реми рассеянно скользнул по выключенному телевизору и… остановился, словно застряв на темном экране.
– Я помню, как-то раз мы с тобой смотрели телевизор, но… не фильм, а… – Реми нахмурилась, напрягая память, и вдруг удивленно воскликнула: – Там показывали тебя! Ты выступал в программе новостей. Только вот почему? Погоди-ка… Вспомнила! Под Рождество ты устроил банкет для сотрудников на борту нашего корабля. Да-да! Палуба была украшена разноцветными лампочками, гирляндами. Получилось так красиво, что этим даже заинтересовалось телевидение.
Реми вспомнила ослепительно красивую мулатку, ведущую телепрограмм.
– Это потрясающе, мистер Бьюкенен! – заявила та, одарив Коула и зрителей белозубой улыбкой. – Скажите, пожалуйста, а как вам пришла в голову идея отпраздновать Рождество на корабле?
Коул, который вообще-то был не особенно щедр на улыбки, просиял.
– В нашем городе такое обилие развлечений, что мы легко упускаем из виду главное: ведь Новый Орлеан – второй по величине порт в стране. Он уступает только Нью-Йорку. Компания «Кресент Лайн», созданная сто пятьдесят лет тому назад, гордится тем, что ее колыбелью был Новый Орлеан. Но, если изо дня в день сидишь в конторе, понемногу начинаешь забывать о воде и кораблях. Я был совершенно потрясен, выяснив недавно, что большинство сотрудников компании – не говоря уж об их семьях – ни разу не ступали на палубу наших судов… Ну и когда мы собрались устраивать рождественский ужин, я решил, что это прекрасный повод изменить ситуацию к лучшему и напомнить всем, чем занимается на деле «Кресент Лайн».
– Примерно три месяца назад «Кресент Лайн» потеряла корабль, – сочувственно сказала мулатка. – Может быть, это тоже повлияло на ваше решение устроить банкет на палубе?
– Да, действительно, один из танкеров попал в шторм. К счастью, обошлось без человеческих жертв. А значит, нам тем более есть что отпраздновать.
На этом интервью закончилось. Что было потом, Реми не помнила, хотя вполне могла догадаться. Однако ее это сейчас не интересовало. Ей хотелось спросить Коула о другом.
– Мы отпраздновали это Рождество вместе?
– Не совсем. Мы были вместе в сочельник, – уклончиво ответил Коул.
– И что мы делали? – Реми подошла к кожаному дивану, на который улегся Коул.
– Поехали на Сент-Джеймскую площадь и смотрели, как на набережной жгут костры.
– Да-да, чтобы осветить путь Санта-Клаусу, – подхватила Реми, вспомнив обычай, принесенный в эти края первыми поселенцами.
В канун Рождества на берегу Миссисипи всегда разводили костры, чтобы Санта-Клаус нашел дорогу к домам людей. Реми улыбнулась, вспомнив семилетнего скептика, который старательно изображал перед взрослыми, что он уже вырос и глупые детские забавы кажутся ему смешными.
– Ты веришь в Санта-Клауса? – спросил его Коул.
– Нет! – гордо ответил малыш.
Коул присел перед ним на корточки и серьезно произнес:
– Ну и ладно. Зато Санта-Клаус в тебя верит. И всегда будет верить!
Когда Коул выпрямился и подошел к Реми, она нарочито громко сказала:
– А ты до сих пор веришь в Санта-Клауса, правда?
– Правда, – без тени улыбки ответил Коул.
И Реми заподозрила, что он не шутит…
Она отвлеклась и прослушала половину рассказа Коула о том сочельнике.
– …Потом мы вернулись ко мне, подарили друг другу подарки и пошли в церковь.
– И что ты мне подарил? – поинтересовалась она.
– Старинную брошь.
Реми почувствовала: это был не простой подарок. Видно, Коулу эта вещица особенно дорога.
– Брошь досталась тебе от мамы?
– Нет, от бабушки.
Реми ахнула и схватилась за горло.
– Брошь с топазом, да?
Та, что была на ее платье в Ницце!
– Коул! Почему мы расстались? Из-за чего поссорились? – Реми так разволновалась, словно от его ответов зависела ее жизнь.
– Да все из-за того же: тебе не понравилось, что я упрекаю твоих родных в непомерной жадности, – помрачнев, ответил Коул. – Вот и сейчас стоит мне об этом упомянуть, как ты начнешь кипятиться.
Коул был прав. Реми взбесили его слова, и она этого не скрывала.
– А чего ты ждал? Это же мои родные.
– Мы опять поссоримся, – сухо предупредил он.
– Но в Ницце, когда мы были в отеле, ты вел себя по-другому, – возразила Реми. – В чем дело? Почему ты так переменился? Сегодня в порту и потом, в офисе, ты упорно отгораживался от меня, словно не хотел иметь со мной ничего общего. Почему?
Коул смерил ее долгим печальным взглядом.
– Вчера в аэропорту, когда ты стояла в окружении родных, я вдруг отчетливо понял: семья для тебя главнее всего на свете, ты всегда будешь отдавать предпочтение родственникам.
– Как ты можешь так говорить? Я же люблю тебя.
– Да, но по-своему.
Реми закрыла ему рот рукой, не желая больше слушать то, что считала вздором.
– Неправда! Я просто люблю тебя, безо всяких «но»!
Однако Коул решительно отвел ее руку.
– Не надо меня мучить, Реми. Мне и без того тяжело. Если б ты знала, как мне хочется тебе поверить!
– Но я не обманываю! – воскликнула Реми. – В тот вечер, когда на меня напали, у меня на платье была твоя брошка. А я бы не надела ее, если бы не хотела с тобой помириться. Неужели не понятно?
У Коула вырвался хриплый стон, и, не в силах больше сдерживаться, он притянул Реми к себе. Поцелуй его был таким же пылким и нежным, как в Ницце. И она мгновенно откликнулась на него.
Коул принес Реми в спальню и принялся раздевать. Она порывалась раздеться сама, но он не позволил. Откинув полосатое покрывало, Коул осторожно положил Реми на кровать и поспешил скинуть свою одежду. Она приподнялась на локте и наблюдала за ним из-под полуопущенных век. Потом откинулась на подушку. Их взгляды встретились, и огонь страсти выплеснулся наружу.
Коул давал себе слово не торопиться, но он слишком стосковался по Реми и мгновенно потерял голову. Его опьянил аромат ее кожи, он осыпал тело любимой быстрыми жадными поцелуями, изнемогая от желания. Когда губы возлюбленного прикоснулись к ее груди, Реми затрепетала и прошептала ему на ухо:
– Люби меня, Коул!
21
Реми надела шелковый блузон с геометрическим рисунком, застегивающийся на одну пуговицу, и посмотрела на Коула, который разметался на голубой простыне. Его голая грудь мерно вздымалась и опадала. Коул безмятежно спал и тихонько похрапывал во сне. Реми улыбнулась, с благодарностью вспоминая минуты любви, присела на краешек кровати и пощекотала мочку его уха.
– Ты опять заснул прямо на мне! – прошептала она, обдавая Коула своим горячим дыханием.
Он сонно погладил ее по спине, но, почувствовав под рукой шелковую ткань, в ту же секунду открыл глаза.
– Что это? – Коул поцеловал Реми в уголок рта. – Зачем ты оделась? Я тебя раздевал не для этого.
– Знаю. Но мне пора, – с сожалением сказала Реми.
– О нет! – лениво прищурился Коул и сомкнул руки в кольцо, не выпуская ее. – Ты останешься здесь… со мной…
– Я бы с удовольствием. – Реми с трудом удерживалась от искушения скинуть одежду и снова юркнуть под одеяло. – Но не могу. У меня на полпятого назначена встреча с Гейбом, а уже четыре.
– Ничего страшного! – Рука Коула переместилась на ее бедро. – Позвони ему и откажись. Сошлись на непредвиденные обстоятельства. Тем более что это правда, – лукаво добавил Коул, указывая глазами на выразительный бугорок, вдруг образовавшийся под простыней, которая прикрывала его бедра.
Реми улыбнулась.
– А ты ненасытный.
– С тобой – да.
Реми понимала его: она и сама никогда бы не смогла им пресытиться. Каждый раз в объятиях друг друга они, казалось, обретали чудесную тайну, которую им, слава Богу, никак не удавалось разгадать.
– Но мне действительно нужно встретиться с Гейбом, – нерешительно возразила Реми.
Серые глаза потеряли игривый блеск и посмотрели на нее с откровенной мольбой.
– Останься со мной, Реми.
– Но… я же только вернулась и должна хоть немного побыть с родителями.
– Ты верна себе, Реми, – вздохнул Коул. – Твоя родня всегда была у тебя на первом месте.
– Давай не будем спорить, – поспешно сказала Реми, предчувствуя назревающую ссору.
– Давай. Тем более что это все равно бесполезно, – сухо ответил Коул и натянуто улыбнулся.
Еще один поцелуй, несколько ласковых слов, сказанных напоследок, – и вот Реми уже выходит из квартиры Коула.
Очутившись на улице, она с наслаждением дышала пьянящим воздухом Французского квартала, напоенным ароматом специй и пряностей. Косые лучи солнца слегка золотили белую штукатурку домов. Денек выдался просто удивительный.
Когда она сворачивала на улицу Бурбонов, кто-то подхватил ее под локоть. Реми среагировала инстинктивно: вместо того, чтобы отшатнуться от того, кого она приняла за уличного грабителя, девушка резко ударила его локтем под ребра. Он ахнул и отпустил ее руку. Реми повернулась к нему: перед ней стоял седобородый господин, которого она в последний раз видела в музее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– Ты обычно таскала меня на блошиный рынок – все надеялась обнаружить среди хлама бесценное сокровище. А если узнавала, что где-то на окраине устраивают аукцион, непременно тащила меня туда. Особенно, когда в списке лотов значился фарфор.
– И часто я что-нибудь покупала?
– Нет. Только однажды ты приобрела по дешевке, всего за пятнадцать долларов, мейсенскую вазу. Но потом тебе стало стыдно, и ты пожертвовала ее на благотворительные цели. Обычно я в таких местах был покупателем, а ты ходила просто чтобы развлечься.
– Помню! Ты купил пластмассовую лошадку, – воскликнула Реми. – Такие раньше давали на карнавалах в качестве призов. Ты мне еще рассказал, что, когда был маленьким, отец взял тебя на карнавал и выиграл в тире игрушечную лошадку. Поэтому тебе и захотелось купить ее подобие, да?
Коул молча кивнул.
Почувствовав, что она вот-вот вспомнит что-то еще, Реми не дала ему вставить ни слова.
– Но, по-моему, мы по выходным не только торчали на аукционах.
– Да. В плохую погоду мы брали в видеотеке пленки и смотрели дома кино.
Реми радостно улыбнулась и сделала шаг навстречу Коулу.
В памяти всплыла еще одна сцена…
Стоял ноябрь. В субботу с утра зарядил дождь. Он барабанил по стеклу, предупреждая, что на улицу соваться не следует. Они с Коулом сидели в обнимку у телевизора, положив ноги на журнальный столик, пили пиво и закусывали воздушной кукурузой.
Потом Коул встал поменять видеокассету и шутливо шлепнул ее по попке. Она не осталась в долгу и, приняв боксерскую стойку, мгновенно вошла в роль уличной шпаны.
– Ты чего лезешь? Я тебя трогала, да? – Реми сделала пару выпадов, но Коул ловко заслонился от них рукой.
– Никудышный из тебя боксер, – усмехнулся он.
– Никудышный? Да я… я могла бы стать чемпионом! – воскликнула Реми и деловито поинтересовалась: – Слушай, а почему боксеры на ринге всегда утирают нос? У них что, хронический насморк?
– А ты как думаешь? Это же у них чуть ли не самое уязвимое место, – откликнулся Коул и щелкнул Реми по кончику носа.
А когда она возмущенно замахнулась, сгреб ее в охапку.
– Иди сюда, глупышка.
Реми притворно сопротивлялась.
– Это нечестно! Входить в клинч не разрешается!
– Отчего же? Это наилучший способ почувствовать противника, – возразил Коул и неожиданно защекотал ее под мышками.
– Ой-ой-ой! Не надо! – Задыхаясь от хохота, Реми упала на ковер.
Коул рухнул рядом с ней, и они покатились по полу. Реми извивалась, брыкалась, визжала, но быстро запросила пощады:
– Все! Все! Я сдаюсь!
Коул сжалился и отпустил ее. Она, еле переводя дух, растянулась на полу. А когда немного пришла в себя, прошептала:
– Я так счастлива! А ты, Коул?
Его глаза вмиг посерьезнели.
– Да… Стоит тебе зайти в комнату, Реми, у меня на сердце становится светло. – Он запнулся, подбирая нужные слова. – Ты… ты для меня отрада.
– А ты для меня. – Она была благодарна ему за то, как удивительно точно он выразил ее чувства. – Скажи, Коул… Кто была та женщина, которая тебя так обидела? Ты ведь боишься, что я окажусь на нее похожа?
Коул вздрогнул и отшатнулся. Почувствовав, что он пытается отгородиться от нее, Реми обняла Коула за шею и почти насильно притянула к себе.
– Ты любил ее?
– Мне было девятнадцать, – пожал плечами Коул. – Много ли я тогда понимал в любви!
За напускной небрежностью скрывалась смертельная обида.
– Расскажи мне о ней, – тихо попросила Реми.
– Да нечего рассказывать. – Коул все-таки отодвинулся и сел, повернувшись к ней спиной.
Реми тоже села, но предпочла не надоедать ему сейчас своими объятиями.
– Как вы встретились?
Коул долго молчал. Она даже решила, что ничего из него не выудит, но потом Коул хрипло произнес:
– Она любила бокс… Мордобой, вид крови и потных парней приводили ее в восторг. Ее вообще возбуждало все первобытное, примитивное. Она увидела меня на ринге и… после матча уже стояла у служебного входа. Это была женщина из высших слоев… я с такими раньше не сталкивался. Меня ослепило ее великолепие.
– И вы начали встречаться, – негромко подсказала Реми.
– Изредка. Я учился в колледже, и мне приходилось работать, чтобы платить за обучение. Да еще бокс отнимал немало времени. Обычно она приходила ко мне на тренировки, а потом мы пили пиво. Вернее, я пил пиво, а она предпочитала вино. Ее не отвращало то, что у меня нет денег на дорогие рестораны типа «У Антуана». Главное, чтобы мы были вместе. По крайней мере, мне тогда так казалось.
– Ну а потом?
– Потом я совершил ошибку – неожиданно заявился к ней домой. Соскучился, дурак, решил навестить. Видела бы ты ее лицо! Она была так шокирована и возмущена! «Как ты смеешь? Ты поставил меня в неловкое положение!» Я покраснел, ушел и больше не возвращался. – Коул запрокинул голову и уставился в потолок. – Удивительно, но больше всего меня мучило, зачем я рассказал ей об отце. Дело в том, что я ни с кем никогда об этом не говорил. Я…
Он умолк и опустил голову.
– Твой отец… – осторожно произнесла Реми – Он умер, когда тебе было восемь лет, да?
– Да. – Коул опять надолго умолк, а затем посмотрел на нее с каким-то новым, ожесточенным выражением. – Наша машина столкнулась в лоб с машиной бывшего сенатора, вашего соседа по кварталу. Он был пьян.
У Реми перехватило дыхание. Она сразу же поняла, кого имеет в виду Коул. Сенатор был близким другом ее дедушки. В результате аварии сенатора парализовало, и его блестящей политической карьере пришел конец. В детстве Реми сто раз слышала эту историю.
– Но я всегда считала… – в замешательстве пробормотала она.
– Что не он, а мой отец был пьян? – подхватил Коул. – Это наглая ложь. Я был там и все видел собственными глазами.
– Ты… сидел в машине?
– Да.
У Реми сжалось сердце. Она моментально вспомнила свои ощущения в тот несчастный день, когда на ее глазах перевернулся катер ее жениха Ника Остина. Онемев от ужаса, Реми молила Бога, чтобы Ник вынырнул на поверхность и помахал ей рукой: не волнуйся, все в порядке. Но он не появился. Лишь спустя четыре часа спасатели нашли его бездыханное тело. Воочию убедившись в изменчивости судьбы, увидев, что жизнь человека эфемерна и может оборваться в любую минуту, Реми долго не могла оправиться от потрясения. Отчасти поэтому она и переехала жить к родителям – родные стены давали ей ощущение защиты. Когда разыгралась эта трагедия, Реми было двадцать четыре. А Коул потерял отца в восемь лет, совсем ребенком! Сколько же горя ему пришлось хлебнуть!
– Коул… – прошептала Реми, и на ее глаза навернулись слезы.
– В тот день он повез меня в зоопарк. Мама работала и не смогла поехать с нами. Мы хорошо погуляли и возвращались домой. Внезапно хлынул дождь… Потом нас ослепил свет фар. Помню, отец что-то крикнул и прижал меня рукой к спинке сиденья. А еще через секунду раздался звон разбитого стекла и металлический грохот… – Коул прерывисто вздохнул. – Когда я очнулся, отец лежал у меня на коленях. Все было залито кровью. Я сразу понял, что папе нужна помощь, но не мог открыть дверь. Пришлось вылезать в окно. Полиция уже подоспела. Я потащил полицейского к нашей машине, но напарник крикнул: «Хадсон! Иди скорее сюда!» Полицейский сунул мне в руку платок и велел бежать к отцу, а сам кинулся ко второй машине. «Господи, да это ж сенатор! – воскликнул он. – Нализался, как свинья». Они начали суетиться вокруг сенатора, а я плакал и прижимал платок к шее отца… но остановить кровотечение не мог… я был слишком мал, а полицейские так и не помогли мне. Они спасали жизнь сенатору.
«А заодно спасли и его репутацию, обвинив в столкновении человека, который уже не мог защититься, не мог ничего доказать», – с горечью подумала Реми.
Но говорить ничего не стала, а просто обняла Коула и крепко прижала его голову к своей груди.
Реми и сейчас не могла вспомнить эту сцену без боли. Захваченная воспоминаниями, она даже не сразу сообразила, что сидит, судорожно вцепившись в спинку дивана. Костяшки ее пальцев побелели от напряжения. Взгляд Реми рассеянно скользнул по выключенному телевизору и… остановился, словно застряв на темном экране.
– Я помню, как-то раз мы с тобой смотрели телевизор, но… не фильм, а… – Реми нахмурилась, напрягая память, и вдруг удивленно воскликнула: – Там показывали тебя! Ты выступал в программе новостей. Только вот почему? Погоди-ка… Вспомнила! Под Рождество ты устроил банкет для сотрудников на борту нашего корабля. Да-да! Палуба была украшена разноцветными лампочками, гирляндами. Получилось так красиво, что этим даже заинтересовалось телевидение.
Реми вспомнила ослепительно красивую мулатку, ведущую телепрограмм.
– Это потрясающе, мистер Бьюкенен! – заявила та, одарив Коула и зрителей белозубой улыбкой. – Скажите, пожалуйста, а как вам пришла в голову идея отпраздновать Рождество на корабле?
Коул, который вообще-то был не особенно щедр на улыбки, просиял.
– В нашем городе такое обилие развлечений, что мы легко упускаем из виду главное: ведь Новый Орлеан – второй по величине порт в стране. Он уступает только Нью-Йорку. Компания «Кресент Лайн», созданная сто пятьдесят лет тому назад, гордится тем, что ее колыбелью был Новый Орлеан. Но, если изо дня в день сидишь в конторе, понемногу начинаешь забывать о воде и кораблях. Я был совершенно потрясен, выяснив недавно, что большинство сотрудников компании – не говоря уж об их семьях – ни разу не ступали на палубу наших судов… Ну и когда мы собрались устраивать рождественский ужин, я решил, что это прекрасный повод изменить ситуацию к лучшему и напомнить всем, чем занимается на деле «Кресент Лайн».
– Примерно три месяца назад «Кресент Лайн» потеряла корабль, – сочувственно сказала мулатка. – Может быть, это тоже повлияло на ваше решение устроить банкет на палубе?
– Да, действительно, один из танкеров попал в шторм. К счастью, обошлось без человеческих жертв. А значит, нам тем более есть что отпраздновать.
На этом интервью закончилось. Что было потом, Реми не помнила, хотя вполне могла догадаться. Однако ее это сейчас не интересовало. Ей хотелось спросить Коула о другом.
– Мы отпраздновали это Рождество вместе?
– Не совсем. Мы были вместе в сочельник, – уклончиво ответил Коул.
– И что мы делали? – Реми подошла к кожаному дивану, на который улегся Коул.
– Поехали на Сент-Джеймскую площадь и смотрели, как на набережной жгут костры.
– Да-да, чтобы осветить путь Санта-Клаусу, – подхватила Реми, вспомнив обычай, принесенный в эти края первыми поселенцами.
В канун Рождества на берегу Миссисипи всегда разводили костры, чтобы Санта-Клаус нашел дорогу к домам людей. Реми улыбнулась, вспомнив семилетнего скептика, который старательно изображал перед взрослыми, что он уже вырос и глупые детские забавы кажутся ему смешными.
– Ты веришь в Санта-Клауса? – спросил его Коул.
– Нет! – гордо ответил малыш.
Коул присел перед ним на корточки и серьезно произнес:
– Ну и ладно. Зато Санта-Клаус в тебя верит. И всегда будет верить!
Когда Коул выпрямился и подошел к Реми, она нарочито громко сказала:
– А ты до сих пор веришь в Санта-Клауса, правда?
– Правда, – без тени улыбки ответил Коул.
И Реми заподозрила, что он не шутит…
Она отвлеклась и прослушала половину рассказа Коула о том сочельнике.
– …Потом мы вернулись ко мне, подарили друг другу подарки и пошли в церковь.
– И что ты мне подарил? – поинтересовалась она.
– Старинную брошь.
Реми почувствовала: это был не простой подарок. Видно, Коулу эта вещица особенно дорога.
– Брошь досталась тебе от мамы?
– Нет, от бабушки.
Реми ахнула и схватилась за горло.
– Брошь с топазом, да?
Та, что была на ее платье в Ницце!
– Коул! Почему мы расстались? Из-за чего поссорились? – Реми так разволновалась, словно от его ответов зависела ее жизнь.
– Да все из-за того же: тебе не понравилось, что я упрекаю твоих родных в непомерной жадности, – помрачнев, ответил Коул. – Вот и сейчас стоит мне об этом упомянуть, как ты начнешь кипятиться.
Коул был прав. Реми взбесили его слова, и она этого не скрывала.
– А чего ты ждал? Это же мои родные.
– Мы опять поссоримся, – сухо предупредил он.
– Но в Ницце, когда мы были в отеле, ты вел себя по-другому, – возразила Реми. – В чем дело? Почему ты так переменился? Сегодня в порту и потом, в офисе, ты упорно отгораживался от меня, словно не хотел иметь со мной ничего общего. Почему?
Коул смерил ее долгим печальным взглядом.
– Вчера в аэропорту, когда ты стояла в окружении родных, я вдруг отчетливо понял: семья для тебя главнее всего на свете, ты всегда будешь отдавать предпочтение родственникам.
– Как ты можешь так говорить? Я же люблю тебя.
– Да, но по-своему.
Реми закрыла ему рот рукой, не желая больше слушать то, что считала вздором.
– Неправда! Я просто люблю тебя, безо всяких «но»!
Однако Коул решительно отвел ее руку.
– Не надо меня мучить, Реми. Мне и без того тяжело. Если б ты знала, как мне хочется тебе поверить!
– Но я не обманываю! – воскликнула Реми. – В тот вечер, когда на меня напали, у меня на платье была твоя брошка. А я бы не надела ее, если бы не хотела с тобой помириться. Неужели не понятно?
У Коула вырвался хриплый стон, и, не в силах больше сдерживаться, он притянул Реми к себе. Поцелуй его был таким же пылким и нежным, как в Ницце. И она мгновенно откликнулась на него.
Коул принес Реми в спальню и принялся раздевать. Она порывалась раздеться сама, но он не позволил. Откинув полосатое покрывало, Коул осторожно положил Реми на кровать и поспешил скинуть свою одежду. Она приподнялась на локте и наблюдала за ним из-под полуопущенных век. Потом откинулась на подушку. Их взгляды встретились, и огонь страсти выплеснулся наружу.
Коул давал себе слово не торопиться, но он слишком стосковался по Реми и мгновенно потерял голову. Его опьянил аромат ее кожи, он осыпал тело любимой быстрыми жадными поцелуями, изнемогая от желания. Когда губы возлюбленного прикоснулись к ее груди, Реми затрепетала и прошептала ему на ухо:
– Люби меня, Коул!
21
Реми надела шелковый блузон с геометрическим рисунком, застегивающийся на одну пуговицу, и посмотрела на Коула, который разметался на голубой простыне. Его голая грудь мерно вздымалась и опадала. Коул безмятежно спал и тихонько похрапывал во сне. Реми улыбнулась, с благодарностью вспоминая минуты любви, присела на краешек кровати и пощекотала мочку его уха.
– Ты опять заснул прямо на мне! – прошептала она, обдавая Коула своим горячим дыханием.
Он сонно погладил ее по спине, но, почувствовав под рукой шелковую ткань, в ту же секунду открыл глаза.
– Что это? – Коул поцеловал Реми в уголок рта. – Зачем ты оделась? Я тебя раздевал не для этого.
– Знаю. Но мне пора, – с сожалением сказала Реми.
– О нет! – лениво прищурился Коул и сомкнул руки в кольцо, не выпуская ее. – Ты останешься здесь… со мной…
– Я бы с удовольствием. – Реми с трудом удерживалась от искушения скинуть одежду и снова юркнуть под одеяло. – Но не могу. У меня на полпятого назначена встреча с Гейбом, а уже четыре.
– Ничего страшного! – Рука Коула переместилась на ее бедро. – Позвони ему и откажись. Сошлись на непредвиденные обстоятельства. Тем более что это правда, – лукаво добавил Коул, указывая глазами на выразительный бугорок, вдруг образовавшийся под простыней, которая прикрывала его бедра.
Реми улыбнулась.
– А ты ненасытный.
– С тобой – да.
Реми понимала его: она и сама никогда бы не смогла им пресытиться. Каждый раз в объятиях друг друга они, казалось, обретали чудесную тайну, которую им, слава Богу, никак не удавалось разгадать.
– Но мне действительно нужно встретиться с Гейбом, – нерешительно возразила Реми.
Серые глаза потеряли игривый блеск и посмотрели на нее с откровенной мольбой.
– Останься со мной, Реми.
– Но… я же только вернулась и должна хоть немного побыть с родителями.
– Ты верна себе, Реми, – вздохнул Коул. – Твоя родня всегда была у тебя на первом месте.
– Давай не будем спорить, – поспешно сказала Реми, предчувствуя назревающую ссору.
– Давай. Тем более что это все равно бесполезно, – сухо ответил Коул и натянуто улыбнулся.
Еще один поцелуй, несколько ласковых слов, сказанных напоследок, – и вот Реми уже выходит из квартиры Коула.
Очутившись на улице, она с наслаждением дышала пьянящим воздухом Французского квартала, напоенным ароматом специй и пряностей. Косые лучи солнца слегка золотили белую штукатурку домов. Денек выдался просто удивительный.
Когда она сворачивала на улицу Бурбонов, кто-то подхватил ее под локоть. Реми среагировала инстинктивно: вместо того, чтобы отшатнуться от того, кого она приняла за уличного грабителя, девушка резко ударила его локтем под ребра. Он ахнул и отпустил ее руку. Реми повернулась к нему: перед ней стоял седобородый господин, которого она в последний раз видела в музее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33