Он всегда думал, что спиваются те, кто пьет в одиночку.— А как поживает твой отец? — почтительно спросил он.— Ничего, — сказал Билл. — Правда, иногда на него находит.— Он у тебя молодец, — сказал Ник. Он подлил себе в стакан воды из кувшина. Виски медленно смешивалось с водой. Виски было больше, чем воды.— Что и говорить, — сказал Билл.— Мой старик тоже неплохой, — сказал Ник.— Ну, еще бы, — сказал Билл.— Он уверяет, что никогда в жизни не брал в рот спиртного, — сказал Ник торжественным тоном, точно сообщая о факте, имеющем непосредственное отношение к науке.— Да, но ведь он доктор. А мой старик — художник. Это совсем другое дело.— Мой много потерял в жизни, — с грустью сказал Ник.— Кто его знает, — сказал Билл. — Неизвестно, где найдешь, где потеряешь.— Он сам говорит, что много потерял, — признался Ник.— Моему тоже нелегко приходилось, — сказал Билл.— Значит, один черт, — сказал Ник.Они смотрели на огонь и размышляли над этой глубокой истиной.— Пойду принесу полено с заднего крыльца, — сказал Ник. Глядя в камин, он заметил, что огонь начинает гаснуть. Кроме того, ему хотелось доказать, что он умеет пить и не терять здравого смысла. Пусть отец никогда не брал спиртного в рот, Билл все равно не напоит его — Ника, пока сам не напьется.— Выбери из буковых потолще, — сказал Билл. Он тоже был полон здравого смысла.Ник возвращался с поленом через кухню и по пути сшиб с кухонного стола кастрюлю. Он положил полено на пол и поднял ее. В кастрюле были замочены сушеные абрикосы. Он старательно подобрал с пола все абрикосы — несколько штук закатилось под плиту — и положил их обратно в кастрюлю. Он подлил в абрикосы воды из стоящего рядом ведра. Он гордился собой. Здравый смысл ни на минуту не изменял ему.Он подошел с поленом к камину. Билл встал и помог ему положить полено в огонь.— Полено первый сорт, — сказал Ник.— Я берег его на случай плохой погоды, — сказал Билл. — Такое всю ночь будет гореть.— И к утру горячие угли останутся на растопку, — сказал Ник.— Верно, — согласился Билл. Разговор шел в самом возвышенном тоне.— Выпьем еще, — сказал Ник.— В буфете должна быть еще одна початая бутылка, — сказал Билл.Он присел перед буфетом на корточки и достал оттуда квадратную бутылку.— Шотландское, — сказал он.— Пойду за водой, — сказал Ник. Он снова ушел на кухню. Он зачерпнул ковшиком холодной родниковой воды из ведра и налил ее в кувшин. На обратном пути он прошел в столовой мимо зеркала и посмотрелся в него. Узнать себя было трудно. Он улыбнулся лицу в зеркале, и оно ухмыльнулось в ответ. Он подмигнул ему и пошел дальше. Лицо было не его, но это не имело никакого значения.Билл уже налил виски в стаканы.— Не многовато ли, — сказал Ник.— Это нам-то с тобой, Уимидж? — сказал Билл.— За что будем пить? — спросил Ник, поднимая стакан.— Давай выпьем за рыбную ловлю, — сказал Билл.— Хорошо, — сказал Ник. — Джентльмены, да здравствует рыбная ловля!— Везде и всюду! — сказал Билл. — Где бы ни ловили.— Рыбная ловля, — сказал Ник. — Пьем за рыбную ловлю!— А она лучше, чем бейсбол, — сказал Билл.— Какое же может быть сравнение? — сказал Ник. — Как мы вообще могли говорить о бейсболе?— Это была ошибка с нашей стороны, — сказал Билл. — Бейсбол — это игра для деревенщины.Они допили стаканы до дна.— Теперь выпьем за Честертона.— И за Уолпола, — подхватил Ник.Ник налил виски Биллу и себе. Билл подлил в виски воды. Они посмотрели друг на друга. Оба чувствовали себя превосходно.— Джентльмены, — сказал Билл. — Да здравствуют Честертон и Уолпол.— Принято, джентльмены, — сказал Ник.Они выпили. Билл снова налил стаканы. Они сидели в глубоких креслах перед камином.— Это было очень умно с твоей стороны, Уимидж.— О чем ты? — спросил Ник.— О том, что ты порвал с Мардж, — сказал Билл.— Да, пожалуй, — сказал Ник.— Так и следовало сделать. Если бы ты не сделал этого, пришлось бы тебе уехать домой, работать и копить деньги на женитьбу.Ник молчал.— Раз уж человек женился, пропащее дело, — продолжал Билл. — Больше ему надеяться не на что. Крышка. Спета его песенка. Ты же видел женатых?Ник молчал.— Женатого сразу узнаешь, — сказал Билл. — У них такой сытый, женатый вид. Спета их песенка.— Правильно, — сказал Ник.— Может, это было нехорошо, порывать так сразу, — сказал Билл. — Но ведь всегда найдешь, в кого влюбиться, и все будет в порядке. Влюбляйся, только не позволяй им портить тебе жизнь.— Да, — сказал Ник.— Если бы ты женился на ней, тебе бы досталась в придачу вся их семья. Вспомни только ее мать и этого типа, за которого она вышла замуж.Ник кивнул.— Торчали бы они целыми днями у тебя в доме, а тебе пришлось бы ходить к ним по воскресеньям обедать и приглашать их к себе, а она все время учила бы Мардж, что надо делать и чего не надо.Ник сидел молча.— Ты еще легко отделался, — сказал Билл. — Теперь она может выйти замуж за кого-нибудь, кто ей под пару, обзаведется семьей и будет счастлива. Масла с водой не смешаешь, и в этих делах тоже ничего не следует мешать. Все равно, как если бы я женился на Аиде, которая служит у Стрэттонов. Она, наверно, была бы не прочь.Ник молчал. Опьянение прошло и оставило его наедине с самим собой. Не было здесь Билла. Сам он не сидел перед камином, не собирался идти завтра на рыбалку с Биллом и его отцом. Он не был пьян. Все прошло. Он знал только одно: когда-то у него была Марджори, а теперь он ее потерял. Она ушла, он прогнал ее. Все остальное не имело никакого значения. Может быть, он никогда больше ее не увидит. Наверно, никогда не увидит. Все ушло, кончилось.— Выпьем еще, — сказал Ник.Билл налил виски. Ник подбавил в стаканы немного воды.— Если бы ты не покончил со всем этим, мы бы не сидели сейчас здесь, — сказал Билл.Это было верно. Раньше Ник собирался уехать домой и подыскать работу. Потом решил остаться на зиму в Шарльвуа, чтобы быть поближе к Марджори. Теперь он сам не знал, что ему делать.— Мы бы, наверно, и на рыбную ловлю завтра не пошли, — сказал Билл. — Нет, ты правильно поступил.— А что я мог с собой поделать? — сказал Ник.— Знаю. Так всегда бывает, — сказал Билл.— Вдруг все кончилось, — сказал Ник. — Почему так получилось, не знаю. Я ничего не мог с собой поделать. Все равно как этот ветер: налетит — и в три дня не оставит ни одного листка на деревьях.— Кончилось — и кончилось. Это самое главное, — сказал Билл.— По моей вине, — сказал Ник.— По чьей вине, это не важно, — сказал Билл.— Да, верно, — сказал Ник.Самое главное было то, что Марджори ушла, и он, вероятно, никогда больше не увидит ее. Он говорил с ней о том, как они поедут в Италию, как им там будет хорошо вдвоем. О местах, в которых они побывают. Все это ушло теперь. И он сам что-то потерял.— Кончилось, и точка, а остальное пустяки, — сказал Билл. — Знаешь, Уимидж, я очень за тебя беспокоился, пока это тянулось. Ты правильно поступил. Ее мамаша на стену лезет от досады. Она всем говорила, что вы помолвлены.— Мы не были помолвлены, — сказал Ник.— А говорят, что были.— Я тут ни при чем, — сказал Ник. — Мы не были помолвлены.— Разве вы не собирались пожениться? — спросил Билл.— Собирались. Но мы не были помолвлены, — сказал Ник.— Тогда какая разница? — скептически спросил Билл.— Не знаю. Разница все-таки есть.— Я ее не вижу, — сказал Билл.— Ладно, — сказал Ник. — Давай напьемся.— Ладно, — сказал Билл. — Напьемся по-настоящему.— Напьемся, а потом пойдем купаться, — сказал Ник.Он допил свой стакан.— Мне ее очень жалко, но что я мог поделать? — сказал он. — Ты же знаешь, какая у нее мать.— Ужасная! — сказал Билл.— Вдруг все кончилось, — сказал Ник. — Только напрасно я с тобой заговорил об этом.— Ты не заговаривал, — сказал Билл. — Это я начал. А теперь все. Больше никогда не будем говорить об этом. Ты только не задумывайся. А то опять примешься за старое.Такая мысль не приходила Нику в голову. Казалось, все было решено бесповоротно. Над этим стоило подумать. Ему стало легче.— Конечно, — сказал он. — Это всегда может случиться.Ему снова стало хорошо. Нет ничего непоправимого. Можно пойти в город в субботу вечером. Сегодня четверг.— Это не исключено, — сказал он.— Держи себя в руках, — сказал Билл.— Постараюсь, — сказал он.Ему было хорошо. Ничего не кончено. Ничего не потеряно. В субботу он пойдет в город. Он чувствовал ту же легкость на душе, что была в нем до того, как Билл начал этот разговор. Лазейку всегда можно найти.— Давай возьмем ружья и пойдем на мыс, поищем твоего родителя, — сказал Ник.— Давай.Билл снял со стены два дробовика. Потом открыл ящик с патронами. Ник надел куртку и башмаки. Башмаки покоробились от огня. Ник все еще не протрезвился, но голова у него была свежая.— Ну, как ты? — спросил он.— Прекрасно. В самый раз. — Билл застегивал куртку.— А напиваться все-таки не стоит.— Да, пожалуй. Надо было давно пойти погулять.Они вышли на крыльцо. Ветер бушевал вовсю.— От такого ветра все птицы в траву попадают, — сказал Билл.Они пошли к саду.— Я видел вальдшнепа сегодня утром, — сказал Билл.— Может, нам удастся поднять его, — сказал Ник.— При таком ветре нельзя стрелять, — сказал Билл.На воздухе вся история с Мардж не казалась такой трагической. Это было вовсе не так уж важно. Ветер унес все это с собой.— Прямо с большого озера дует, — сказал Ник.До них донесся глухой звук выстрела.— Это отец, — сказал Билл. — Он там, на болоте.— Пойдем прямиком, — сказал Ник.— Пойдем нижним лугом, может, поднимем какую-нибудь дичь, — сказал Билл.— Ладно, — сказал Ник.Теперь это было совершенно не важно. Ветер выдул все у него из головы. Тем не менее в субботу вечером можно сходить в город. Неплохо иметь это про запас. 5 Шестерых министров расстреляли в половине седьмого утра у стены госпиталя. На дворе стояли лужи. На каменных плитах было много опавших листьев. Шел сильный дождь. Все ставни в госпитале были наглухо заколочены. Один из министров был болен тифом. Два солдата вынесли его прямо на дождь. Они пытались поставить его к стене, но он сполз в лужу. Остальные пять неподвижно стояли у стены. Наконец офицер сказал солдатам, что поднимать его не стоит. Когда дали первый залп, он сидел в воде, уронив голову на колени. Чемпион Ник встал. Он был невредим. Он взглянул на рельсы, на огни последнего вагона, исчезающего за поворотом. По обе стороны железнодорожных путей была вода, а дальше — болото. Он ощупал колено. Штаны были разорваны и кожа содрана. На руках ссадины, песок и зола забились под ногти. Он подошел к краю насыпи, спустился по отлогому склону к воде и стал мыть руки. Он мыл их тщательно в холодной воде, вычищая грязь из-под ногтей. Потом присел на корточки и обмыл колено.— Вот сволочь, тормозной! Доберусь до него когда-нибудь. Уж я его не забуду! Удружил, нечего сказать! «Поди сюда, паренек, говорит, посмотри-ка, что я тебе покажу».Он попался на удочку. Вот дурак! Но уж больше его не проведут.«Поди сюда, паренек, посмотри-ка, что я тебе покажу». Потом — бац! И он упал на четвереньки у самых рельсов.Ник потер глаз. Над глазом вспухла большая шишка. Непременно синяк будет. Глаз уже болел.— Вот чертов сын, тормозной!Он потрогал шишку над глазом. Ну ничего, синяк будет, только и всего. Он еще дешево отделался. Хорошо бы посмотреть, как его разукрасило. В воде не увидишь. Уже стемнело, а он был далеко от жилья. Он вытер руки о штаны, встал и полез вверх по железнодорожной насыпи.Он пошел по путям. На насыпи было много балласта, и идти было легко. Нога твердо ступала по утрамбованному песку и гравию. Полотно, ровное, как шоссе, пересекало болото. Ник шел и шел. Он должен добраться до жилья.На товарный поезд Ник вскочил неподалеку от разъезда Уолтон, когда поезд замедлил ход. Калкаску проехали, когда уже начало темнеть. Теперь, наверное, до Манселоны недалеко, мили три-четыре. Он шагал по полотну, стараясь ступать между шпалами; болото терялось в поднимающемся тумане. Глаз болел, и хотелось есть. Он все шел, оставляя позади милю за милей. По обе стороны насыпи все время тянулось болото.Показался мост. Ник прошел его; шаги гулко раздавались по чугуну. Внизу, сквозь щели между шпалами, чернела вода. Ник столкнул ногой валявшийся на мосту костыль, и он упал в воду. За мостом начались холмы. Они поднимались черной громадой по обе стороны путей. Впереди Ник увидел костер.Осторожно ступая, он пошел на огонь. Костер был немного в стороне от путей, под железнодорожной насыпью. Нику был виден только его отсвет. Пути шли между холмами, и там, где горел костер, выемка как бы раздвинулась и терялась в лесу. Ник осторожно сполз с насыпи и вошел в лес, чтобы между деревьями пробраться к костру. Лес был буковый, и он чувствовал под ногами шелуху буковых орешков. С опушки леса костер казался ярким. Возле него сидел человек. Ник остановился за деревом и стал приглядываться. По-видимому, человек был один. Он сидел, подперев голову руками, и смотрел на костер. Ник шагнул вперед и вошел в освещенное пространство.Человек сидел и смотрел в огонь. Когда Ник остановился совсем рядом с ним, он не шевельнулся.— Хэлло! — сказал Ник.Человек поднял глаза.— Где фонарь заработал? — сказал он.— Тормозной кондуктор двинул.— Снимал с товарного?— Да.— Видел каналью, — сказал человек. — Проехал здесь часа полтора назад. Шел по крышам вагонов, похлопывал себя по бокам и распевал.— Вот каналья!— Он, наверно, рад, что спихнул тебя, — сказал человек серьезно.— Я еще отплачу ему.— Подстереги его с камнем, когда он будет проезжать обратно, — посоветовал человек.— Я доберусь до него.— Ты упрям, видно, а?— Нет, — ответил Ник.— Все вы, мальчишки, упрямы.— Приходится быть упрямым, — сказал Ник.— Вот и я говорю.Человек посмотрел на Ника и улыбнулся. На свету Ник увидел, что лицо у него обезображено. Расплющенный нос, глаза — как щелки, и бесформенные губы. Ник рассмотрел все это не сразу; он увидел только, что лицо у человека было бесформенное и изуродованное. Оно походило на размалеванную маску. При свете костра оно казалось мертвым.— Что, нравится моя сковородка? — спросил человек.Ник смутился.— Да, — сказал он.— Смотри.Человек снял кепку.У него было только одно ухо. Оно было распухшее и плотно прилегало к голове. На месте другого уха — культяпка.— Видал когда-нибудь таких?— Нет, — сказал Ник. Его слегка затошнило.— Таких больше нет, — сказал человек. — Правда, таких больше нет, малыш?— Еще бы!— Кто только меня не бил! — сказал маленький человек. — А мне хоть бы что.Он смотрел на Ника.— Садись, — сказал он. — Есть хочешь?— Не беспокойтесь, — сказал Ник. — Я иду в город.— Знаешь, — сказал человек, — зови меня Эд.— Ладно.— Знаешь, — сказал человечек, — у меня не все в порядке.— Что с вами?— Я сумасшедший.Он надел кепку. Нику стало смешно.— Да у вас все в порядке, — сказал он.— Нет, не все. Я — сумасшедший. Послушай, ты был когда-нибудь сумасшедшим?— Нет, — сказал Ник. — Отчего это случается?— Не знаю, — сказал Эд. — Случится — и не заметишь как. Ты ведь знаешь меня?— Нет.— Я Эд Фрэнсис.— Ей-богу?— Не веришь?— Верю.Ник почувствовал, что это правда.— Знаешь, чем я беру?— Нет, — сказал Ник.— У меня редкий пульс. Всего сорок в минуту. Пощупай.Ник колебался.— Иди сюда. — Человек ваял его за руку. — Возьмись вот тут. Пальцы положи так.Запястье у маленького человечка было широкое, и под кожей вздымались мышцы. Ник почувствовал медленное биение под пальцами.— Часы есть?— Нет.— У меня тоже нет, — сказал Эд. — Тогда ничего не выйдет, если часов нет.Ник отпустил руку.— Послушай, — сказал Эд Фрэнсис, — возьмись снова. Ты слушай, я буду считать до шестидесяти.Ощущая под пальцами медленные, резкие удары, Ник начал считать. Он слышал, как маленький человечек медленно считал вслух — раз, два, три, четыре, пять…— Шестьдесят, — кончил Эд. — Минута. А у тебя сколько?— Сорок, — сказал Ник.— Верно! — обрадовался Эд. — Никогда не учащается.С насыпи спустился человек, пересек лужайку и подошел к костру.— Хэлло, Багс! — сказал Эд.— Хэлло! — ответил Багс.По говору это был негр. Ник уже по шагам знал, что это негр. Он стоял к ним спиной, наклонясь к огню. Потом выпрямился.— Это мой друг, Багс, — сказал Эд. — Он тоже сумасшедший.— Очень приятно, — сказал Багс. — Так вы откуда, говорите?— Из Чикаго, — сказал Ник.— Славный город, — сказал негр. — Я не расслышал, как вас зовут?— Адамс. Ник Адамс.— Он говорит, что никогда не был сумасшедшим, Багс, — сказал Эд.— У него еще все впереди, — сказал негр. Он разворачивал сверток, стоя у огня.— Скоро есть будем, Багс? — спросил боксер.— Сейчас.— Ты голоден, Ник?— Как собака.— Слышишь, Багс?— Я обычно все слышу.— Да я не о том спрашиваю.— Да. Я слышал, что сказал этот джентльмен.Он клал на сковородку куски ветчины. Когда сковородка накалилась и сало стало брызгать, Багс, нагнувшись над костром на своих длинных, как у всех негров, ногах, перевернул куски сала и стал разбивать о сковородку яйца и выливать их на горячее сало.— Нарежьте, пожалуйста, хлеба, мистер Адамс, он там, в мешке. — Багс повернул голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12