А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Женевьева с головой ушла в работу на ферме, экономя каждую монетку, чтобы как можно скорее расплатиться с кредиторами. К тому же, один из них – Генри Пиггот – сделал свое присутствие весьма ощутимым, купив ферму старого Паркера.
Только Рурк Эдер, казалось, совершенно забыл о долге. Но Женевьева помнила о нем каждое мгновение и, несмотря на признательность, не чувствовала себя спокойной.
Наступило Рождество. Не обращая внимание на ледяной ветер, девушка решила отправиться к Рурку, завязав в пояс немного монет – первый взнос в счет уплаты долга. В подарок Хэнсу она взяла маленький мешочек с раковинами, собранными в Йорктауне.
Рурк встретил ее в гостиной, возле уютно потрескивающего камина. Прежде чем Женевьева успела что-либо сообразить, он снял с нее накидку, перчатки и принялся энергично растирать замерзшие руки. Она в замешательстве вырвалась и полезла за кошельком, однако Рурк даже не позволил открыть его.
– Ты не должна расплачиваться со мной последними деньгами, – решительно заявил он, опуская глаза. – Боже мой, сегодня Рождество, а у тебя на уме только дела.
– Я не хочу, чтобы на мне висел этот долг, – настаивала девушка, снова доставая кошелек.
Рурк бросил на нее полный ярости взгляд:
– Черт возьми, Женевьева, о чем ты говоришь? Разве это разговор друзей? Наверное, твое сердце спрятано в бухгалтерской книге!
Испуганная этой неожиданной вспышкой гнева, девушка отвернулась, избегая встречи с сердитыми глазами Рурка. Чувствуя, что краснеет, она призналась себе в правоте его слов. Действительно, последнее время в ее жизни не было ничего, кроме цифр: сколько бочек табака нужно отвезти на пристань и отправить вниз по реке, сколько фунтов семян можно оставить себе, суммы, которые необходимо выплатить Ферту, Пигготу и Рурку… Однако Женевьева не раскаивалась в том, что занималась этим, пытаясь удержать свою ферму на плаву.
Девушка молча опустилась на колени рядом с Хэнсом, который играл на полу, и протянула ему мешочек с раковинами. Мальчик что-то восторженно залепетал, и Женевьева тут же была награждена слюнявым поцелуем. После этого, неуклюже переваливаясь, малыш понес показывать свое богатство Мими Лайтфут.
Снова посмотрев на Рурка, Женевьева увидела, что тот улыбается – весь его гнев уже улетучился, – и почувствовала огромное облегчение.
– Извини, я был с тобой слишком резок, девочка. Очевидно, это потому, что мне не нравится, как ты изводишь себя.
Девушка кивнула, внезапно почувствовав неловкость, и Рурк, уже как ни в чем не бывало, положил ей в руку какой-то сверток. Она постаралась напустить на себя недовольный вид, но глаза ее сияли счастьем.
– Ты не должен мне делать подарков, – проворчала Женевьева.
– Всегда-то ты стараешься научить меня, как поступать, Дженни! – рассмеялся Рурк. – Больше я не потерплю этого. Ну-ка, разворачивай подарок.
Она с сомнением взглянула на Эдера, однако послушно развязала маленький пакетик, извлекла оттуда небольшую коробочку с закругленными краями и принялась с любопытством рассматривать ее. Может, это шкатулка с драгоценностями? Женевьева торопливо сунула ее обратно Рурку: нет, она никогда не сможет принять…
– Там не жемчуг и не алмазы, – словно прочитав мысли девушки, улыбнулся он. – Мне известно кое-что получше этого.
Женевьева с облегчением подняла крышку: в футляре лежали изящные очки.
– Рурк! – выдохнула она, словно это была самая великолепная на свете вещь.
Господи, откуда он узнал, что ей так нужны очки? Вот уже несколько месяцев Женевьева постоянно напрягала глаза над учетными книгами, над всем, что читала и писала, зарабатывая этим страшную головную боль. Однако на такую роскошь, как очки, у нее не оставалось ни пенса.
– Спасибо, – дрогнувшим голосом прошептала она, до глубины души тронутая подобным вниманием. – Как ты узнал?
– Ты часто изволишь отмечать, что я тупица, – нежно произнес Рурк, – но кое-что я все-таки замечаю, особенно, если это касается тебя.
Женевьева бросила на него быстрый взгляд, уловив в голосе Рурка заботливые нотки. Румянец снова окрасил ее щеки.
– Примерь, – внезапно охрипшим голосом сказал Рурк. – Шлифовальщик, который продал мне их, утверждал, что они творят чудеса с близорукими глазами.
Женевьева не заставила себя просить дважды, с трепетом развела маленькие дужки и заправила их за уши, затем медленно зажмурилась. Подождав немного, она осторожно открыла глаза и снизу вверх посмотрела на Рурка, который теперь, казалось, стоял чуть-чуть дальше. Никогда еще Женевьева не видела так ясно это дорогое суровое лицо. Как она раньше не замечала маленькие лучики улыбки, прятавшиеся в уголках его глаз, красивые веснушки, словно запылившие лицо? Чувства захлестнули Женевьеву; в висках пульсировала кровь, сердце бешено стучало, готовое вырваться из груди.
Рурк, улыбаясь, смотрел на нее своими прекрасными глазами, похожими на кусочки неба, затем осторожно дотронулся до щеки девушки. Прикосновение было очень робким, словно он опасался, что она может убежать, как испуганная лань. Женевьева вздрогнула, но не отшатнулась.
– С Рождеством тебя, Дженни, – прошептал Рурк, наклонился и поцеловал ее в губы.
Вспыхнув, Женевьева с легким вздохом отвернулась. Рурк снова почувствовал знакомую боль желания. Он постоянно думал о ней с первой же их встречи. Однако ему понадобилось много времени, чтобы понять свои чувства.
Судя по всему, и он не был безразличен Женевьеве. Рурк улыбнулся, вспомнив, с каким выражением лица она рассматривала его через очки, так очаровательно сидевшие у нее на носу.
Прошло уже два года со дня смерти Пруденс. Рурку пора было думать о новой жене. Но он не мог представить рядом с собой никого, кроме Женевьевы, и поклялся себе завоевать ее.
– Дженни, – мягко сказал Рурк, подойдя сзади и взяв девушку за руки. – Дженни, я думаю, нам пора поговорить о…
Женевьева отпрянула от него и перешла на противоположный конец гостиной, к камину. Она боялась этого разговора и, чтобы переменить тему, схватила связку газет, которые Лютер Квейд привез из недавней поездки в Филадельфию.
– Что это? – торопливо спросила Женевьева, взяв в руки экземпляр пенсильванской «Джорнел». -19 декабря 1776 года. Нечасто доходят к нам такие свежие новости.
Она знала, что несет вздор, но не могла остановиться.
Рурк сокрушенно покачал головой:
– Дженни, послушай меня…
– Нет! – резкость тона испугала даже ее саму. Немного смягчившись, Женевьева продолжила: – Не нужно, Рурк, не омрачай Рождество спорами.
– Но я вовсе не собираюсь спорить, Дженни.
– Зато я не удержусь, – упрямо заверила она. Рурк тяжело вздохнул, с трудом подавив в себе желание обнять эту маленькую упрямицу.
– Очень хорошо, – сдаваясь, произнес он. – Почему бы тебе не испытать новые очки.
Бросив на Рурка полный благодарности взгляд, Женевьева снова обратилась к газете, которую по-прежнему держала в руках. Слова казались такими резкими и ясными, словно хотели выпрыгнуть из страницы. Женевьева присела на стул и начала читать вслух эссе Томаса Пейна, одного из предводителей патриотов.
Голос девушки дрожал от волнения, когда она произносила его яростные проклятия солдатам и дезертирам Континентальной армии, которые только и думали, как бы сбежать домой по окончании срока службы.
«Эти летние «солдаты», эти «патриоты» солнышка рискуют в столь тяжелое время «завять» от службы своей стране, – ядовито писал Пейн. – Но тот, кто устоит, заслужит глубокую любовь и благодарность и мужчин, и женщин».
Женевьева на минуту замолчала. Написано было сильно, впечатляюще. Статья заставила ее о многом задуматься. Она посмотрела на Рурка. Казалось, он совершенно забыл о том, что сейчас так занимало его, и все свое внимание сосредоточил на словах Пейна.
– Продолжай, – хрипло приказал Эдер. – Продолжай читать.
Его напряженность испугала Женевьеву. До сих пор никто, кого она близко знала, не был задет гражданской войной. Но этот взгляд Рурка…
Женевьева с трудом заставила себя вернуться к статье, в которой Пейн призывал всех смелых мужчин взять в руки оружие, чтобы защитить землю, так много давшую им. Она уже глубоко раскаивалась в том, что обратила внимание на эту газету.
Наконец Женевьева закончила чтение и снова посмотрела на Рурка: его большие мозолистые руки были плотно сжаты в кулаки – наглядное свидетельство твердой решимости, которой она боялась вот уже несколько месяцев.
– Ты просто глуп, Рурк Эдер! – в сердцах воскликнула Женевьева.
Она быстро ходила взад-вперед перед небольшой группой мужчин, собравшихся на главной улице Дэнсез Медоу. В слепящем свете январского солнца они возбужденно хлопали друг друга по плечу и рассуждали о приключениях, которые, наверняка, ожидали их на передовой.
Однако Женевьева не разделяла этого веселья, убежденная, что это мужественное добродушие сразу исчезнет, как только мужчины ощутят все тяготы военной жизни или удар индейского томагавка. Жизнь девушки омрачилась с тех пор, как неделю назад в Дэнсез Медоу появился сержант Альфред Лэшер. Он объезжал отдаленные округа, набирая людей для защиты западных малонаселенных районов от индейцев, которые союзничали с англичанами и были недавно вооружены ими.
– Ты ошибаешься, Дженни, – добродушно заметил Рурк, пристегивая вещевой мешок к седлу своего чалого жеребца. – Я был глуп, когда игнорировал призывы к оружию. Я поздно осознал свой долг. Я хотел работать на земле, но не сражаться за нее. Теперь же я готов.
– Готов умереть, Рурк?
– Да.
– А как же Хэнс?
Рурк посмотрел на красивого кудрявого ребенка, который, радуясь солнышку, играл на траве под присмотром Мими Лайтфут.
– Мой сын вырастет свободным. Он станет вирджинцем, американцем, а не британским подданным.
– А твоя ферма?
– Дженни, эта земля так плодородна, что кукуруза почти не требует ухода. Кроме того, Сайрус Хинтон и его мальчики обо всем позаботятся в мое отсутствие.
– Но куда же ты едешь? – в отчаянии спросила Женевьева.
Прикрыв рукой глаза от солнца, Рурк посмотрел на запад, в сторону голубой горной стены, которая скрывала жестокую дикую землю.
– В Кентукки мы должны встретиться с капитаном Кларком. Я полагаю, что иду воевать.
Пожав плечами, словно и сам не вполне верил этой идее, Рурк прикрепил к седлу ружье и повернулся. Выражение его лица почти разрушило стену неприступности, которую Женевьева так старательно воздвигала вокруг себя.
– Ты действительно беспокоишься только о Хэнсе и ферме? – тихо спросил Рурк.
Женевьева до боли прикусила губу. В глубине души ей хотелось броситься Рурку на шею и заплакать: «А как же я? Что будет со мной? Ведь ты нужен мне, как земле дождь и весеннее солнышко».
Но она вовремя сдержалась. Нелепо даже думать о том, что ее мольба удержит Рурка от…
– Дженни? – вывел девушку из задумчивости голос Рурка: он ждал ответа.
Женевьева покраснела, осознав, что все это время пристально смотрит на Рурка.
– Да, конечно, я беспокоюсь только о Хэнсе и ферме. О чем же еще?
Она тут же пожалела об этих сорвавшихся с ее губ безразличных и легкомысленных словах. На лице девушки мелькнуло выражение боли. Рурк хотел знать, что он что-то для нее значит. Но Женевьева не могла заставить себя сказать об этом сейчас, когда Рурк уезжал так далеко с этими грубыми военными, многие из которых были изранены в схватках с индейцами.
– При чем тут капитан Кларк? – неожиданно спросила девушка, чтобы сменить тему разговора. – Разве ты не можешь вступить в местный полк?
– Власть для меня ничего не значит, но я не могу подчиняться совершенно бездумно, – объяснил Рурк. – Я хочу, чтобы в бой меня вел человек, которого я уважаю, сам обладающий теми качествами, которые требует от своих подчиненных. Судя по всему, Джордж Роджерс Кларк соответствует этим требованиям.
– Понятно, – усмехнулась Женевьева, затем, спохватившись, протянула Рурку мешочек с монетами. – Мистер Ферт удачно продал мой урожай. Это остаток долга.
– Они мне не понадобятся там, куда я еду, – покачал головой Рурк. – Сбереги их до моего возвращения.
– А если ты не вернешься?
Он широко улыбнулся:
– Тогда вложи их в состояние, предназначенное Хэнсу.
Женевьева не на шутку рассердилась.
– Как ты можешь оставаться таким беспечным? – почти прошипела она, ударив его кулачком в грудь.
Рурк поймал ее руку и нежно прижал к сердцу, снова став серьезным. Его глаза пронзительно всматривались в лицо Женевьевы.
– Слышишь, как бьется? – жарко прошептал он. – Быстрее, чем у пойманной белки, Дженни. Я и шучу-то только для того, чтобы не поддаться панике, – увидев, как задрожали губы девушки, Рурк тихо простонал: – Боже мой, как же мне не хочется расставаться с тобой, Дженни.
Затем на виду у всех собравшихся в центре деревни он приник к губам Женевьевы долгим страстным поцелуем, вложив в него всю силу своего неутоленного желания.
Женевьева даже не подумала остановить Рурка или хотя бы смутиться. Она выпила с его губ память о беззаботной улыбке и теперь стояла перед ним с мокрым от слез лицом.
– До свидания, Дженни, – произнес Рурк, глядя ей прямо в глаза.
Женевьева кивнула, будучи не в силах вымолвить ни слова, и отвернулась. На какое-то мгновение пальцы их рук переплелись, словно желая удержать друг друга. Наконец Женевьева снова обрела голос.
– Рурк, – сокрушенно сказала она, стараясь улыбаться. – Я надеюсь, ты выиграешь свою войну.
ГЛАВА 9
Впереди Рурка бежал Джим Рей, яростно разрезая охотничьим ножом свои краги. Позади них брат Джима, Билл, оглашал отчаянными криками туманный лес, умоляя Бога о милосердии.
Сквозь зловещие возгласы индейцев Рурк неожиданно услышал собственное хриплое неровное дыхание, жесткость которого испугала его. Это был звук страха, такой же искренний, чистый и первобытный, как и леса в Кентукки.
Преследователи гнались за ними на протяжении лье. Они обнаружили вирджинцев в болотистой низменности за стенами форта в Харродсбурге, Кентукки, когда те собирали сок для кленового сахара.
– Эй, Рурк Эдер! Новичок! – закричал тогда Джимми Рей. – Заряди пистолет!
Рурк едва удержался от смеха, решив, что Джим, как всегда, шутит, но, подняв голову, увидел прямо перед собой, по крайней мере, дюжину лиц, немилосердно раскрашенных красной и черной краской. Рурк и его товарищи тут же начали стрелять в сторону форта, надеясь, что их услышат.
Форт… Рурк наконец увидел впереди, за редколесьем, знакомый частокол и прибавил ходу. Он бежал, не обращая внимания на то, что мускулы буквально скрипели от напряжения и усталости. Но форт мог с таким же успехом оказаться и за тысячу лье отсюда. Шансов прорваться туда было ничтожно мало, поскольку он со всех сторон обстреливался бандитами Блэкфиша.
Потеряв из виду Джима Рея, Рурк рискнул оглянуться назад и увидел, что его догоняет высокий индеец с перьями на голове. Дикарь, рядом с которым бежал худенький юноша, неожиданно издал воинственный клич и высоко поднял томагавк. Рурк сделал отчаянный рывок вперед, пытаясь преодолеть небольшой холм, но ему преградило дорогу упавшее дерево, высотой в человеческий рост. Он успел спрятаться за него, укрывшись в подлеске, и преследователи пробежали мимо. Дрожащими руками Рурк зарядил пистолет, готовый теперь во всеоружии встретить бандитов. Несмотря на холод и мелкий моросящий дождь, его лоб покрылся капельками пота.
Наконец, не дальше чем в трех футах от себя, Рурк заметил ногу в мокасине. Смерть оказалась так близко, что ее можно было попробовать на вкус. Уже в который раз Рурк спросил себя, что он делает в этой глуши? Рурк убивал, когда приказывали, и сам, словно животное, становился объектом охоты, покидая стены форта. В минуты, подобные этой, забывались высокие идеалы свободы и независимости и с тоской вспоминался уют собственного дома, веселый смех Хэнса, милое лицо Дженни…
В этот момент воин из племени Шони, обнаружив Рурка, издал радостный клич, который превратился в предсмертный хрип после выстрела пистолета. Из груди индейца брызнула кровь.
Рурк во весь рост поднялся из своей засады, почувствовав растущую в нем силу и темное запретное удовольствие от того, что уничтожил врага. Однако его ликование длилось недолго: он услышал отчаянный вопль.
– Нота! – кричал индейский мальчик. – Нота, нота! Рурк знал, что это означает: «Мой отец!». Он вздрогнул, представив, каково мальчику видеть смерть отца.
Неожиданно юноша замолчал и пристально посмотрел на Рурка, который как раз снова перезарядил пистолет. На вид ему было лет двенадцать, но глаза индейца горели такой отчаянной ненавистью, что Рурк просто оцепенел. Это казалось почти невозможным: разве мог ребенок испытывать с такой силой подобные чувства?
– Рурк Эдер! – снова закричал мальчик, повторяя ранее услышанное им в поросшей кленами низине имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44