Подвал был тот же — лица другие.Чья-то тень, заслоняя бетонный потолок и лампу, склонилась над Мишелем.— Ну, здравствуй, что ли, беглец!— Георгий Семенович? — глазам своим не поверил Мишель.Лучше бы он увидел на его месте того злодея с трубой!...— Узнал?...— Здравия желаю! — ответил Мишель Герхард фон Штольц и, прижав руки к бокам, вытянулся в струнку. Хотя это было неудобно, потому что он не стоял, а лежал навзничь, на полу, в какой-то глубокой и холодной луже.— Вольно, — усмехнулся Георгий Семенович.Наверное, эта сцена выглядела бы комично, кабы ее главный герой не валялся на земле с раскроенным черепом, в который склонившиеся над ним врачи запихивали второй килограмм ваты.— Георгий Семенович, разрешите доложить... — попытался приподняться на локтях Мишель Герхард фон Штольц.— Лежи уж! — прикрикнул на него Георгий Семенович. — Не о чем тебе докладывать — я и так все про тебя знаю, — отмахнулся он.Что ж он может знать?...И чем это может грозить?...Обдумать ситуацию Мишелю мешали посторонние копания в голове и какая-то возня справа.Он с трудом повернул голову. Против него вдоль стены, задрав вверх руки, стояли рядком, хлюпая расквашенными носами, все его обидчики. Те, что хотели его убить. И уже почти убили...Теперь он вспомнил все — от самого начала до трубы.— Но как вы смогли, как успели? — поразился Мишель Герхард фон Штольц столь счастливому для него совпадению.— Еле успели! — уточнил Георгий Семенович. — Кабы ты нам не мешал, мы бы держали ситуацию под полным контролем до самого конца. А так пришлось топтаться, как слонам в посудной лавке. Ладно хоть не опоздали.— Спасибо, что не опоздали, — поблагодарил Мишель. Вполне искренне.— Да ладно... Ты лучше расскажи, куда микрофон девал?— Какой микрофон? — не понял Мишель Герхард фон Штольц.— Тот самый... На вот, послушай!Георгий Семенович прижал к уху Мишеля наушник.— Слышишь?Наушник передавал какие-то странные вздохи, шумы, скрипы и бульканья, будто его мяли пальцами.— Что это? — подивился Мишель Герхард фон Штольц.— Я же говорю — микрофон. Где он?— Я его съел, — потупив взор, признался Мишель.— Съел?! Зачем? Это ведь не сосиска, — удивленно спросил Георгий Семенович.— Я думал, это их микрофон. И решил его уничтожить.Мишель готов был сквозь землю провалиться. Лучше бы его убили!— Ну все, теперь, когда будешь ходить до ветру, бери с собой сито, — тяжко вздохнул Георгий Семенович.— Зачем это?— Затем, что этот микрофон — казенное имущество строгой подотчетности, которое необходимо сдать по описи! Уж как хочешь извернись, а будь добр его вернуть! А если не справишься, нам с тобой такую клизму вольют!...Хотя непонятно было, зачем вливать клизму Георгию Семеновичу, когда микрофон находится в животе у Мишеля. Странная взаимосвязь...— Он, можно сказать, тебе жизнь спас, а ты его!...— Так вы давно?... — начал помаленьку что-то соображать Мишель Герхард фон Штольц.— Обижаешь, с самого начала.Ах вот даже как — с самого начала!... Его зарядили микрофонами, как жучку блохами, и подставили под бандитов. В качестве аппетитной наживки на крючок — чтобы он, извиваясь, привлекал к себе их внимание. Что он и делал.Вот и вся нехитрая комбинация!Он на свой страх и риск следил за преступниками, а отцы-командиры следили за ним, контролируя каждый его шаг и фиксируя каждое сказанное им слово! А он-то думал, что ведет героическую борьбу один против всех!Так вот почему ему позволили так долго бегать!Потому что он ни от кого не убегал!...— Ты молодец, если бы не ты, мы на них вовек бы не вышли! — похвалил Георгий Семенович Мишеля.Но тот, вместо того чтобы гаркнуть «Служу отечеству!», лишь протяжно застонал.— Что, больно? — спохватился Георгий Семенович.— Очень, — кивнул Мишель Герхард фон Штольц.— Где болит — здесь? — с тревогой указал командир на голову.— Нет, здесь! — ткнул Мишель пальцем в грудь.К нему резво подскочили врачи и стали рвать на его широкой груди рубаху.— Где?... Что?... Все в порядке, никаких повреждений, — поставили они скоропалительный диагноз.— Не здесь, там, внутри! — обессиленно прошептал Мишель Герхард фон Штольц.— Сердце?— Сердце!Его большое и любвеобильное сердце было разорвано в мелкие клочья. Его предали все, кто только мог.— Может, инфаркт? — предположил вслух кто-то. — Такой стресс пережить не шутка! Ну-ка, тащите-ка его в машину.Его подхватили, приподняли, подсунули под него носилки и, аккуратно положив на брезентовое полотнище, понесли по подвалу, огибая торчащие повсюду трубы.Мишель Герхард фон Штольц лежал смирно, вытянувшись в рост и сложив на груди руки.Он выжил. Но жить он не хотел.«Умру, все равно умру, назло всем!» — думал он.И зачем только его вытащили с того света?...Ну зачем?! Глава 46 К парадному крыльцу подъехала карета.Вышел из нее знатный господин. Навстречу ему челядь бросилась.— К кому изволите?— К барыне. Дома она?...Как не быть — дома. Сама, к окошку лицом прилипнув, глядит, понять не может, что это за гость к ней пожаловал. А может, оттого не понимает, что плохо видит, потому как стара стала.Спустилась вниз. Пригляделась.Вроде бы лицо знакомое, да кто — не понять!Кто ж он таков?...— Карл Фирлефанц, — представляется гость и кланяется церемонно.Фирлефанц?... Не знает она таких...— Не узнаете?... Main libe muter...— Ой!...Ойкнула барыня да чуть с ног не свалилась — ладно лавка рядом была, куда она присесть успела.То ж не кто-нибудь, а учитель, что дочерей ее языкам — немецкому да голландскому — учил! Только тогда он простым солдатом был, а ныне — господин!Тот вновь поклонился да спросил:— Хочу узнать я про дочь вашу и жену свою Анисью да про дитя нерожденное, кое в утробе ее оставил, когда меня в степи закаспийские сослали.А барыня слушает его да плачет.Давно то было — уж быльем поросло. А оно вон как вышло!Стоит Карл живехонек, а дочь ее Анисья — покойница, что он женой своей прозывает, хошь и не венчаны они, — давно в земле сырой лежит.Расплакалась барыня, а расплакавшись, повинилась, все-то рассказав. Про то, как родила Анисья мальца, а муж ее, Лопухин, свез того младенца невесть куда да сказал, что помер он. Чего Анисья не снесла и через что в реке Яузе утопилась. Только малец не помер, а через годков пять сам по себе объявился — будто заступница божья его сама к дому за ручку привела!— А теперь жив он али нет? — спросил Карл, не надеясь на счастье.— Кто знает — может, да, а может, и нет! Пока в приюте жил — живой был. А после — пропал.— И где он теперь быть может? — спросил Карл, уж чуя да боясь, что вот теперь-то след и оборвется.— Про то я ничего сказать не могу! — развела руками Лопухина. — Может, в солдаты забрили, а может, в лихие люди подался. Куда еще сироте?...— Как же мне его сыскать? — еще раз в отчаянии спросил Карл.— Не знаю — я в том деле не помощница. Разве только через приятелей его, с коими он совместно в приюте обитал? Но только их я тоже никого не знаю.Чуть не заплакал Карл... Но — не заплакал!Попрощался да ушел.Оборвался след. Да не оборвалась надежда!Будет он дальше сына своего искать!Всю-то землю перевернет да перекопает, и коли есть он на ней — сыщет. И коли в ней — тоже найдет!А ежели нет, то прервется на нем род Густава Фирлефанца, амстердамского ювелира, что, на беду свою, приехал из Голландии в далекую Россию.На беду — коли будет Карл последним в роду их...И на славу — ежели найдет Карл сына своего...Потому как верит Карл, что непременно отыщет сына своего и что тот чести его и предков своих не уронит, а будет верой и правдой Родине своей служить, которая уж не Голландия, а Россия!Лишь бы жив он был...Да только жив ли?... Глава 47 Обстановка была неофициальная, непринужденная и ни к чему не обязывающая — присутствовали только свои — Мишель Герхард фон Штольц, Георгий Семенович — и бутылка водки.Но все это никак не умаляло торжественности момента.— Разреши тебя поздравить! — объявил Георгий Семенович.— С чем? — притворно удивился Мишель Герхард фон Штольц, хотя догадывался с чем. Нетрудно было.— С присвоением внеочередного звания — за успешное завершение операции, приведшей к разоблачению особо опасной преступной группировки, совершавшей систематические хищения из Алмазного фонда, — сказал, как по писаному прочитал, Георгий Семенович.Мишель скромно, как и подобает истинному герою, которого нашла заслуженная награда, кивнул, сдержанно поблагодарив за высокую оценку его скромного вклада...На чем торжественная часть должна была исчерпаться, уступив место неофициальной. Но — не исчерпалась. Потому что Георгий Семенович продолжил:— И разреши поздравить тебя еще раз!...Хм!...Не иначе как с орденом, прикинул Мишель, готовясь принять еще одну награду Родины, по достоинству оценившей подвиг своего сына.Георгий Маркович полез в карман, но вытащил не коробку с орденом, а платок, которым промокнул вспотевшую лысину.— Разреши тебя поздравить с тем, что ты оказался прав...Ну еще бы!— Переданное тобою колье признано подлинным, — сообщил Георгий Семенович радостную новость. Хотя для Мишеля — не новость! — Вот, можешь полюбопытствовать.На добротных цветных фото было в трех проекциях снято колье. То самое — изделие номер тридцать шесть тысяч пятьсот семнадцать в форме восьмиконечного многогранника с четырьмя крупными, по три карата каждый, камнями по краям и одним на десять каратов в центре...Ага, он ведь говорил!Ну теперь дело стронется с мертвой точки!— Надо проверить наличие колье в Гохране, изъять его, подвергнуть экспертизе и представить в качестве главной улики в суде, — изложил Мишель Герхард фон Штольц ход дальнейших действий.— Уже, — ответил Георгий Семенович.— Что «уже»?— Уже проверили.— И его, конечно, не оказалось на месте!... — с ходу угадал Мишель.— Как раз наоборот... Компетентная комиссия удостоверила наличие изделия номер тридцать шесть тысяч пятьсот семнадцать в месте хранения.Ну конечно же, не такие они дураки, чтобы оставлять там пустую коробку!— Надо было провести экспертизу!...— Провели.Значит, факт фальсификации уже установлен!...— Экспертиза подвергла изделие номер тридцать шесть тысяч пятьсот семнадцать тщательному осмотру, подтвердив его подлинность.А?...Но!...— Как же так может быть?!— Вот так! Две независимые экспертизы установили, что оба эти колье практически идентичны, что и там, и там в качестве оправы используется платина высокой пробы и там, и там в нее вправлены бриллианты, соответствующие друг другу прозрачностью, весом и огранкой...Мишель Герхард фон Штольц ничего не понимал.Впрочем, Георгий Семенович тоже.И никто!...— С чем тебя, любезный друг, и поздравляю! — повторил он вновь. Уже в третий раз... — Поздравляю с тем, что мы с тобой нынче пребываем в заднице. Глубоко! По самый копчик! Так что даже перед вышестоящим начальством вилять нечем! Факт воровства не установлен, так как изделие номер тридцать шесть тысяч пятьсот семнадцать находится там, где ему и надлежит быть. В Гохране! И никакая это не подделка, а подлинник, что начисто исключает версию подмены! И знаешь, что сказали на все это нашему командованию?... Сказали, что коли изделие номер тридцать шесть тысяч пятьсот семнадцать никто не воровал, то никакого состава преступления нет и незачем беспокоить серьезных людей по пустякам. Ни теперь — ни впредь! И знаешь, что на это сказало наше командование мне? А я с удовольствием передам тебе!...Мишель Герхард фон Штольц догадывался.— Но... мое колье? — растерянно спросил он.— Что «твое»?— Оно ведь тоже подлинник!— Твое?... — развел руками Георгий Семенович. — Тоже!Но как же так?... Так не бывает — двух подлинников не бывает... Не может такого быть! Не должно!— А вдруг это какая-то ошибка? — с надеждой спросил Мишель Герхард фон Штольц. — Ну да!... Там, на настоящем колье, должна быть вмятина!— Вмятина, говоришь? — быстро перелистал Георгий Семенович заключение экспертов. — Да, верно, есть вмятина! «В форме глубокой борозды каплеобразной формы, предположительно причиненная продолговатым, в мягкой оболочке предметом, выпущенным с большой силой, вполне вероятно, что пулей»...Пулей?... Кому понадобилось палить в колье пулей — разве это мишень? Что за чушь?— Мы подняли архивы... Это колье было похищено из царского хранилища, а после, уже при советской власти, изъято у налетчиков с Хитровки. При захвате банды имела место перестрелка, во время которой был убит то ли один, то ли несколько оперработников и одной из пуль вроде бы повреждено колье.Надо же. Значит, все-таки пулей!Не зря говорят, что блеск бриллиантов подпитывается человеческими жизнями, что за всяким из них тянется свой кровавый след, что у каждого есть свое кладбище! Вот и здесь тоже...Но если эта вмятина от пули, то она будет лишь на одном колье — на том, которое ценой своей жизни спасали в восемнадцатом году оперработники! На настоящем!На его!— Где вмятина — там и подлинник! А вмятина была на моем колье! — воскликнул Мишель Герхард фон Штольц, делая почти официальное заявление.— Верно, молодец! — похвалил его Георгий Семенович за сообразительность, хлопнув по плечу. — Так и есть — вмятина была на «твоем» колье. И... на том тоже!— И на том?!— И на том!— Каплеобразное?— Каплеобразное!С ума сойти!Если они уже не сошли...Но должен же быть какой-то выход, какое-то решение этого запутанного ребуса! Кто-то должен знать, где оригиналы, а где копии!Ну хоть кто-то!Кто?...А почему бы не те, кто их поменял!... Стоп!— Надо спросить Ольгу! — хлопнул себя по лбу Мишель. — То есть я хотел сказать, обвиняемую по делу. Уж она точно должна знать, где подлинник, а где подделка!— Мы бы с удовольствием спросили, — как-то туманно ответил Георгий Семенович. — Да только некого... Нет твоей Ольги...— Как нет?... Неужели скрылась?...— Можешь считать, что скрылась. От правосудия. И от всех. Мне только что сообщили... Главная обвиняемая по делу покончила с собой.— Когда, где? — выпучил глаза Мишель Герхард фон Штольц.— Сегодня ночью в Лефортове.Ольга?! Вот ведь как бывает — она приговорила к смерти его, а умерла раньше его!... Но почему? Неужели из-за него?... Ну, то есть из-за угрызений совести? Если из-за них, ну то есть из-за него, то он готов простить ее!... Это значит — она раскаялась в содеянном!... Это значит — она по-настоящему любила!...Ах, Ольга, Ольга!...— Погодите-погодите, ведь есть еще завлаб! — вспомнил Мишель Герхард фон Штольц. — Он тоже может что-то знать!— Был, — ответил Георгий Семенович. — Да весь сплыл!И этот тоже?!— Сегодня ночью в Лефортове, — привычно повторил Георгий Семенович.— Повесился?— Нет, неудачно упал с верхних нар, сломал шейный позвонок. Несчастный случай.Вот так раз!... Вернее, два раза! Подряд!— Я не верю в два несчастных случая, в одном месте и в одно время! — заявил Мишель Герхард фон Штольц.— Я тоже! — кивнул Георгий Семенович. — У меня тоже есть ощущение, что они не сами, что им помогли...Но это значит, что два единственных свидетеля, которые могли хоть что-то разъяснить во всей этой запутанной истории, уже ничего не разъяснят!— Надо немедленно провести расследование самоубийства и несчастного случая, допросить свидетелей...— Надо, — согласился Георгий Семенович. — Но не мне и не тебе.— Почему?!— Потому что ты и я — мы — отстранены от этого дела!— Что же теперь делать? — растерянно спросил Мишель Герхард фон Штольц.— Бога ради — ничего! Долечиваться, отдыхать, обмывать новое звание, ждать нового назначения, — изложил программу ближайших недель Георгий Семенович.— А колье?— Забудь о нем, как о страшном сне!— О них! — напомнил Мишель Герхард фон Штольц.— Тем более!... Эти бриллианты... Лучше держаться от них подальше! Верно тебе говорю! Они как ящик Пандоры — все беды собирают! Хватит с нас приключений!... Согласен?С этим Мишель был согласен!Уже теперь, уже на его глазах, это колье послужило причиной нескольких смертей! Ольга... Завлаб... А были еще оперработники, те, что погибли в восемнадцатом. И урки с Хитровки, что тоже, скорее всего, сложили свои головы, а до того, верно, успели лишить жизни прежнего владельца. А еще была царица и ее дочери, которые, возможно, надевали это колье, носили его на балах, а после все погибли в подвале Ипатьевского дома. И наверняка были другие жертвы, до того, раньше...И Георгий Семенович — разве он не жертва?А он сам, Мишель Герхард фон Штольц?Да, верно — он согласен... С сутью!Но не с выводами!Конечно, лучше было бы уйти в сторону, куда как лучше!...Но он не уйдет! Уйти — значит признать, что все жертвы были напрасны, признать свою слабость, трусость и никчемность.Ну уж нет!...Потому что для него это уже не просто дело и не уголовное дело, а — дело чести!Его чести!Чести Мишеля Герхарда фон Штольца.И Мишки Шутова тоже!...А раз так — то иного выхода для него нет, придется начинать все сначала!С самого!... Глава 48 И снова это был тот же самый сон. Или бред. Или смерть...Говорят, что, умирая, человек видит всю свою жизнь. Или самое лучшее, что в ней было. То, что желает увидеть, расставаясь с этим бренным миром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27