Что куда как цивилизованней.Еще с полчаса Мишель Герхард фон Штольц лежал на полу, размышляя о превратностях судьбы, о том, что время собирать камни и время разбрасывать их. Потом, охая и ахая, поднялся и поплелся в ванную комнату смывать кровь.Но дойти не успел. Потому что в дверь вновь позвонили. Наверное, это пришли встревоженные, услышавшие шум соседи или вызванная ими милиция.Мишель Герхард фон Штольц по-быстрому смыл с лица кровь и, приветливо улыбнувшись, открыл дверь. Перед ним стояли какие-то крепкие, коротко стриженные ребята. Не иначе как переодетые в «гражданку» оперативники.— Вы ко мне? — поинтересовался Мишель.Ребята внимательно оглядели его с ног до головы, и от их проницательных взоров не укрылось, что кто-то своротил гражданину на сторону нос и челюсть тоже.— Оп-пачки... мы, похоже, опоздали, — разочарованно сказали оперативники.— Проходите, проходите, господа, — пригласил их Мишель Герхард фон Штольц в комнаты.Те гурьбой ввалились в квартиру. Их было много, но, к сожалению, они опоздали.— Вас, конечно, интересуют приметы преступников? — спросил Мишель Герхард фон Штольц.— Чего-чего?И лучше знакомый с реалиями российской жизни Мишка Шутов вдруг сразу понял, что, наверное, это не оперативники. И вообще не милиционеры. И, возможно, даже не соседи.— Ну ты чего, мужик, творишь-то? — укоризненно покачали головами визитеры.— А в чем дело-то? — спросил Мишка Шутов, заподозрив неладное.«Сейчас нас, кажется, будут бить», — предупредил он.«Это еще бабушка надвое сказала! — не испугался Мишель Герхард фон Штольц, внутренне собираясь для хорошей потасовки. В конце концов, что такое три, пусть даже пять противников для бойца, в совершенстве владеющего приемами рукопашного боя. — Это мы еще поглядим, кто кого!...»«Тут и глядеть нечего!» — охладил его пыл Мишка.— А что, собственно говоря, мне инкриминируется?... — поинтересовался Мишель Герхард фон Штольц. — Если невозврат кредита, так этот вопрос уже дискутировался. Не далее как минуту назад. С вашими другими приятелями.— Ты чего гонишь, какие приятели, какой кредит?...Нет, кажется, не насчет...— Слушай, ты, фраер драный, ты зачем даму обидел?Мишель Герхард фон Штольц — даму? Нет, они явно что-то путают. Чтобы он повел себя неуважительно по отношению к даме — такого не может быть, потому что... не может быть никогда!И тем не менее...— Ладно бы поматросил и бросил, так еще и побрякушки ейные прихватил!Побрякушки?... Какие побрякушки?...— О чем вы, господа?Но «господа», вместо того чтобы объясниться, набычились и недвусмысленно придвинулись со всех сторон. Кажется, пора было прикинуть, какой из приемов айкидо будет в этой ситуации наиболее действенен.— Где колье, падла, которое ты украл?!Колье? Какое колье?... Ах, колье!... Ах, то самое...Но только они ошибаются. Это было не воровство — было изъятие вещдоков. Что суть разные явления и что следовало бы растолковать этим, судя по всему, плохо разбирающимся в юридических премудростях кредиторам.Но кредиторы вступать в дискуссию почему-то не пожелали, а, разом наскочив, уложили его на пол и стали пинать. В точности как первые визитеры. И примерно туда же...Ну что за страна — все насущные проблемы решаются исключительно процедурой мордобоя. Теперь ему, если его окончательно не прибьют, придется всех их вызвать на дуэль, где убить. Надо лишь, как того требует дуэльный этикет, где-то найти и, как-то изловчившись, швырнуть им в лица перчатку.Но Мишка Шутов, опережая Мишеля Герхарда фон Штольца, как-то изловчившись, бросил в обидчиков не перчаткой, а удачно подвернувшейся под руку табуреткой. И еще одной. Оба раза попав!Кто-то отчаянно взвыл.— Убью на...! Всех на...! — взревел Мишка, вскочив на ноги, вращая глазищами и пуская изо рта пену.Кредиторы отхлынули.Разыгрываемая мизансцена напомнила Герхарду фон Штольцу эпизод из какого-то старого советского патриотического фильма, где настоящий коммунист пер без разбору на наган, разбрасывая наседавших на него кулаков, растаскивающих народное добро.Там талантами режиссера все это выглядело в высшей степени убедительно и высокохудожественно. Здесь отдавало фальшью.«Нельзя так-то... Нельзя терять своего лица!» — расстроился Мишель Герхард фон Штольц, представив, как он теперь должен ужасно выглядеть, и памятуя, что для истинного джентльмена форма бывает превыше даже содержания. Но в который уже раз в нем верх взял задиристый мальчишка Мишка Шутов, которого из него никакие заграницы так и не смогли вытравить.«Да пошел ты!...» — послал Мишка свое второе, привыкшее к расслабленной иноземной жизни "я" туда же, куда послал всех прочих, потому что по давним, еще ребячьим стычкам знал, как уважают драчуны психов.— Всех пор-р-решу, всех ур-р-рою!... У меня справка! Мне жизнь — по барабану! — изображая юродивого, бился он в падучей.И с хрустом рванул от ворота до пупа пятисотдолларовую, от Версаче, рубаху, так что все пуговицы по стенам пулеметной очередью простучали.Ошалевшие кредиторы отступили к двери, боясь, что он их точно сейчас всех перекусает и тогда его придется прибить как бешеную собаку. Что никак не входило в их планы.— Сроку тебе — два дня! — пригрозили они, выбегая на лестничную площадку, куда Мишка успел перебросать уже половину мебели. — Не отдашь — и тебя, и девку твою порешим!...И быстро побежали вниз по лестнице, уворачиваясь от обломков разнесенного в щепу орехового гарнитура...«Ты, конечно, молодец, просто Македонский! — был вынужден признать победу Мишки Герхард фон Штольц. — Но мебель-то зачем ломать?»Кажется, это тоже была цитата...Мебели в доме точно почти не осталось. Кроме разве дивана — но диван святое, его трогать было никак нельзя!Мишель Герхард фон Штольц сел, где стоял, и перевел дух.Ну что за день такой выдался. И жизнь!... Всем он чего-то должен, всем от него что-то нужно...Может, взять да бросить все к чертовой матери — жениться на хорошей, пусть даже безродной девушке, нарожать чертову уйму детей и жить себе спокойно где-нибудь в пригородном особняке в захолустном Марселе, подумал он. Что ему, больше всех нужно? Никому не нужно — а ему нужно?...Правда, долг...И честь...Привитые ему понятия о долге и чести не позволяли ему отказаться от взятых на себя обязательств. Пусть даже взятых по собственной воле.Фон Штольцы не отступают — не должны отступать!...А Мишки Шутовы ничего не забывают. И никому ничего не прощают — а вот хрен им!...Так что еще повоюем!... Придется!...И, кажется, точно!... Потому как в дверь вновь позвонили... Глава 3 Сорванная с крючка дверь со страшным грохотом отлетела в сторону, открыв черный провал дверного проема, за которым их ждала неизвестность...Если теперь там кто-нибудь будет, если нападет на них — он непременно ударит его... Или нет, лучше ткнет обухом топора в живот! — мгновенно подумал Мишель, вваливаясь в комнату.Он сделал шаг, другой и в нерешительности остановился почти подле самого порога. Сзади на него налетел, с ходу ткнувшись в спину, господин с усами.В комнате было совершенно темно — электрический свет отключили еще неделю назад, а в стоящей на полке камина лампе керосин давно кончился. Но им казалось, что свет нарочно, чтобы не выдать себя, выключили злодеи.Наверно, они были смешны со своими выставленными вперед топорами и тростями — имей они дело с настоящими злоумышленниками, те бы давно сшибли их с ног, неожиданно напав из тьмы. Или просто застрелили...Глаза быстро привыкли к темноте, и стали уже угадываться очертания комнаты: комод, кровать, стол... И стало слышно во тьме чье-то напряженное дыхание.Чье?! Грабителей?!Мишель с господином двинулись на звук.Вдруг что-то рухнуло на пол, отчаянно громыхнув.— Черт побери!... — выругался в темноте за что-то зацепившийся и что-то опрокинувший господин.И тут же напряжение спало.— У вас есть спички? — спросил Мишель.Господин завозился, шаря по карманам. Загремел коробком, чиркнул спичкой, и желтый колеблющийся огонек высветил комнату.— Там, кажется, лампа и бутыль, — указал Мишель. — Если вас не затруднит — запалите огонь.Сам Мишель бросился к кровати, где под одеялом угадывалась чья-то неясная фигура и откуда доносилось дыхание.Осторожно двигаясь, господин прошел к каминной полке, выдернул из бутыли тряпичную пробку, залил в лампу керосин и, приподняв стекло, запалил фитиль.Стало довольно светло.Мишель склонился над кроватью. Из-под одеяла по подушке веером разлетелись, прилипнув к влажной наволочке, длинные светлые пряди волос.Анна?... Она?...Мишель осторожно приподнял толстое пуховое одеяло. И, как ему почудилось, всего его обдало жаром.— Огня! — крикнул он. — Добавьте же огня! Господин с усами подкрутил фитиль, поднес лампу ближе.На подушке, разметавшись в бреду, лежала Анна. Но узнать ее было почти нельзя — лицо ее было смертельно бледно, щеки ввалились, губы высохли и растрескались. Но все равно даже такой она была удивительно красива.— Ишь ты — как ее!... — удивленно сказал господин. — Не иначе как сыпняк!И на всякий случай отодвинулся от кровати подальше.В отличие от Мишеля, который склонился над больной.— Анна! — позвал он. — Анна! Вы слышите меня?Анна не ответила, не пошевелилась и даже не открыла глаз. Она прерывисто, хрипло дышала, вздрагивая и беззвучно шевеля в бреду губами. Мишель осторожно коснулся ладонью ее лба и, словно обжегшись, испуганно отдернул руку. Анна пылала!— Ей нужен доктор... Ей непременно нужен доктор! Здесь есть где-нибудь больница? — быстро спросил Мишель.— Нет, — покачал головой господин. — Но, кажется, в соседнем доме живет практикующий врач...— Пожалуйста, если вас не затруднит... — начал было Мишель.— Да, да, конечно, — закивал господин, отступая к двери. — Я сей момент!...Хлопнула входная дверь, гулко застучали, постепенно затихая на лестнице, шаги.Надо бы сменить простыни, подумал Мишель. Они, наверное, несвежие и совершенно мокрые — хоть выжимай — от пота. Но сбросить одеяло, открыть Анну, которая, может быть, там, под ним, в ночной сорочке или вовсе без нее, он не решился. Хотя, подумав о том, почувствовал, как у него от волнения перехватило дыхание.Он так ни на что и не решился. Лишь отбросил штору и открыл форточку, чтобы проветрить комнату.Ну где же они, где?...Анна все не приходила в себя, и Мишель, наблюдая за ней, находящейся без сознания, испытывал смущение и одновременно неясную тревогу оттого, что имеет возможность разглядывать ее вот так, бесцеремонно.Нехорошо, надо бы уйти, думал он. Но уйти было выше его сил. Ему было ужасно жаль Анну и почему-то жаль себя...На лестнице застучали шаги, зазвучали голоса.Мишель, прихватив лампу, выбежал на лестничную площадку. Снизу в сопровождении жильца с усами поднимался представительного вида господин в добротном пальто, с пузатым «докторским» саквояжем в руках.— Благодарю вас, — кивнул, подойдя к Мишелю. — Ну, где больной?— Сюда, сюда, пожалуйста, — освещая путь, указал Мишель.Вошли в квартиру. Доктор по привычке скинул в прихожей калоши.В спальне, увидев с порога Анну, доктор помрачнел.— Соблаговолите принести воды, — попросил он.— Да, да, конечно, — засуетился Мишель.Побежал на кухню, нашел какой-то кувшин и тазик, принес их доктору. Тот, засучив рукава и не спеша, вымыл руки под стекающей из кувшина струей. Принял протянутое полотенце, тщательно их вытер.— Благодарю вас... А теперь, будьте так любезны, выйдите отсюда, — попросил доктор, вытаскивая из саквояжа похожий на трубу граммофона стетоскоп. — Мне нужно осмотреть больную.— Да-да, конечно...Мишель вышел из комнаты, тихо притворив за собой дверь.Минут десять он томился в темном коридоре, прислушиваясь к тому, что происходит в комнате. Но ровным счетом ничего не слышал.Наконец дверь приоткрылась.— Где вы там? Идите-ка сюда, — позвал доктор. — Мне нужна ваша помощь.Анна лежала на спине, открытая по пояс, в тонкой, полупрозрачной сорочке, под которой угадывалось ее тело.— Будьте любезны, поднимите больную, — попросил доктор.Мишель стоял в нерешительности, боясь приблизиться к Анне.— Вы меня слышите?... Подержите ее, мне нужно послушать спину.— Да, конечно! — очнулся Мишель.Аккуратно подсунул под спину Анны руку, приподнял, усаживая ее на постели и поддерживая за плечи. Почувствовал запах ее близкого, горячего тела...Доктор присел на кровати, сбросил с плеч Анны бретельки и приспустил сорочку со стороны спины. Но спереди она тоже поползла вниз, обнажая ключицы и начало груди.Мишеля бросило в жар. Сердце его отчаянно заколотилось.Он отвернулся.Доктор, сунув узкий конец стетоскопа в ухо, приложил широкий к спине больной, внимательно прислушиваясь. И даже глаза прикрыл.Послушал в одном месте, в другом, в третьем... Приложил к спине пальцы левой руки, по которым постучал пальцами правой, прислушиваясь к тону.— Благодарю вас...Мишель осторожно, боясь, что сорочка окончательно спадет, уложил Анну обратно на постель.Снова полил доктору на руки, выжидательно глядя на него.— Что с ней? — все же не удержался, спросил он.— Вы, сударь, кем приходитесь больной? — поинтересовался доктор, вытирая руки.Мишель на мгновение растерялся. Как тогда, подле двери черного хода.— Знакомая, — точно так же, как тогда, ответил он. — Ее отец просил приглядеть за ней. — И почувствовал, как неубедительно, как фальшиво звучат его слова.— Н-да... — вздохнул доктор. — Тиф у нее, милостивый государь. Обыкновенный брюшной тиф.Мишель посмотрел на мечущуюся в бреду Анну.— Может, отвезти ее теперь в больницу? — спросил он.— Это как вам будет угодно, — пожал плечами доктор. — Впрочем, какие теперь больницы... Вот вам рецепт на получение микстуры, — чиркнул что-то на листке доктор. — Аптеку господина Шварца, что на Покровке, знаете?...— Знаю, — кивнул Мишель.— Давайте по десять капель четыре раза в день. Ну и, конечно, побольше поите, делайте холодные компрессы на лоб и спину, а ежели жар не спадет — обтирайте тело спиртом и обмахивайте полотенцем. Есть у вас спирт?— Спирт?... Не знаю... Наверное, нет.— Тогда обтирайте одеколоном или водкой, — посоветовал доктор.— Скажите... Она... не умрет? — тихо, боясь услышать ответ, спросил Мишель.— Сие, сударь, я сказать вам не могу, — развел руками доктор. — Все будет зависеть от крепости ее организма и воли на то всевышнего. Впрочем, дама она молодая, так что даст бог поправится. Впрочем, ничего обещать не могу-с!... — И доктор замер на пороге.Ну да, конечно!...Мишель пошарил в кармане, вытащил все имеющиеся у него деньги и сунул их в руку доктору.— Благодарю вас, — поклонился тот. — Если потребуется моя помощь — милости прошу-с!И, кивнув еще раз, вышел.Мишель остался один. Один на один с Анной, которую бросать теперь было никак нельзя! Невозможно!Мишель постоял с минуту, глядя на больную, а потом, решительно сбросив пальто, направился на кухню рубить дрова для печи, чтобы нагреть воды...Теперь для него все стало ясно и понятно.Теперь он был хоть кому-то нужен. Нужен — Анне.Лишь бы она не умерла, лишь бы выкарабкалась!... Глава 4 Тяжела лямка солдатская, да не на плечо давит, а на саму-то душу! Иной раз волком взвыть хочется!Утром чуть свет труба взыграет, солдат марш с тюфяка теплого, чуть помедлил — унтер-офицер сует тебе в морду пудовым кулачищем, да так, что зубы наземь горохом сыплются. Не зевай, поторапливайся. Да радуйся тому, что вовсе не прибил, а то всяко бывает!Жаловаться на него не моги — не то вовсе со свету сживет! Выше унтера у солдата начальника нет.— Ну чего раззявился — торопись! — орет унтер на Карла, в упор уставившись. — Так тебя растак... — И матушку его поминает.Уж как Карл ни старается, а угодить унтеру никак не может. Невзлюбил его унтер, может, за то, что тот шибко грамотный. Остальные солдаты из дальних деревень взяты — право от лево отличить не способны, отчего приходится вязать им к ногам пуки сена да соломы да так на плацу и командовать:— Сено-ом... с места шагай!... Солом-ой — стой!... Только так вместе и шагают, а ежели без сена — то вразнобой.А Карл тот непрост — счет знает, в грамоте лучше иного офицера разумеет, да сверх того по-иноземному лопочет — по-немецки и еще по-голландски. Шибко умный... Такого солдата ежели зараз в бараний рог не скрутить — наплачешься после. Вот и старается унтер, сбивает с него спесь:— Как стоишь?!Как надлежит стоит — во фрунт, в струнку, навытяжку, поедая глазами начальство.— Живот подбери. Грудь — колесом!... Да смотри злей — чай, не на отпевании!Втягивает Карл живот, грудь надувает, тянется так — аж ноги в коленках дрожат, а в зобу дыхание спирает. Глядит орлом, аки солдату Петрову положено. А все-то — без толку.Иные солдаты давно по отведенным им квартирмейстером домам разошлись тюфяки щеками мять, а его все по плацу гоняют, заставляя ружейные приемы выделывать.— Штыком коли... Ать-два!Фузея тяжелющая, еле-еле ее Карл в руках ворочает. На правую ногу припадет, согнется, вперед штыком ткнет раз да другой, норовя угодить невидимому врагу в брюхо, обратно выпрямится, по стойке «смирно» встанет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27