И тут наступает ключевой момент. Миссис Майер говорит, что, выйдя из магазина, не заглянула в коляску. Просто положила батон в пакет и пошла дальше по делам. У дверей в следующий магазин она опустила глаза, чтобы посмотреть, как там ребенок, и обнаружила, что он исчез.
— Что… — Я остановился; мне пришлось откашляться. — Что произошло дальше?
— Что произошло? Все есть в папке, но если коротко — на пакетах с молоком появилось еще одно младенческое личико: «Вы не видели этого ребенка?». Ребенка не видели уже девять лет, мистер Фишер… Майеры сделали все, что могли, но ничего не нашли. Насколько мне известно, они по-прежнему тратят уйму денег, пытаясь разыскать сына. Но, понимаете, когда случается такая трагедия, очень часто едва ли не самое худшее происходит с родителями. Я узнал, что у мистера Майера было что-то вроде нервного срыва. Потом они переехали из Гарамонда в Миссури…
— Фаулер, Миссури?
Гофф некоторое время листал папку.
— Да, Фаулер, штат Миссури. Правильно.
— Где она попала в аварию?
Гофф кивнул, все еще просматривая документы.
— У меня нет никаких веских причин так утверждать, но лично я думаю, что это была не авария. Создается впечатление, что эта женщина пыталась покончить с собой.
— Почему вы так решили?
— Чутье.
— Нельзя поконкретнее?
— Посмотрите на последнюю фотографию. Она сделана как раз перед их отъездом в Миссури. Совершенно истерзанная женщина. И единственное описание дорожного происшествия только увеличивает мои подозрения.
— Я читал заметку.
— А вы подумайте. — Гофф поднял руку и стал загибать пальцы. — Она признала, что ехала слишком быстро. Машина потеряла управление на совершенно ровном шоссе, хотя погода стояла хорошая…
— Откуда вы знаете?
— Проверил сводки метеобюро. Не справилась с управлением как раз, когда чисто случайно проезжала мимо одной из толстенных железобетонных опор эстакады? Нет, слишком сомнительно.
— Думаете, она решила покончить с собой оттого, что потеряла ребенка?
— Да, и по другим причинам. Счастливая молодая женщина выходит замуж за своего приятеля-студента, учится в хорошем колледже, оканчивает его, ее ждут спокойствие и достаток. Вскоре рожает ребенка и поселяется в пригородном доме. Муж получает хорошее место в банке. Жизнь немного скучноватая, но по-своему приятная… И вот однажды наша сказочная принцесса, такая красивая и благополучная, садится со своим малышом в микроавтобус и едет в магазин, чтобы купить мужу его любимого хлеба. Прямо Красная Шапочка едет к бабушке. — Гофф встал и, повернувшись ко мне спиной, потрогал морду рыбы, красующейся на стене. — А потом — за сколько? тридцать секунд? — вся жизнь стала непонятной. Словно неведомый иностранный язык. Каждое слово, которое она знала когда-то, вдруг приобрело совсем другой смысл. Представьте — однажды утром вы просыпаетесь, а все слова, что вы знали вчера, теперь значат совсем другое. «Ребенок» теперь означает не ребенка, а ужас, утрату, страх. Вы произносите те же слова и фразы, что и прежде, но сегодня вас никто не понимает. Под конец — даже вы сами. «Где мой ребенок?» теперь означает «Смерть уже здесь» или «Бог сегодня умер»… Большинству из нас в школе плохо давались иностранные языки. Что случится, если в один миг наш язык превратится в русский или фарси? И никогда больше не станет таким, каким мы его знали?.. Анвен Майер вела спокойную, размеренную жизнь в уюте и безопасности. Она не была подготовлена к удару, хотя к такому вообще никто не бывает готов. Ее ребенка похитили, муж пережил нервный срыв, ни он, ни она так и не смогли оправиться от утраты… Я отлично понимаю, почему она попыталась покончить с собой.
— Из Миссури они вернулись в Нью-Джерси?
— Да. Купили старую птицеферму в Сомерсете. Это возле Нью-Брансуика, там расположен университет Ратгерс. Майеры превратили ферму в собачий питомник. Разводят французских бульдогов. Маленьких таких уродцев. Видели когда-нибудь? Похожи на картофелины. Пучеглазые картофелины.
Мне хотелось узнать еще, и вместе с тем я не в силах был осознать уже услышанное. Кто они, эти красивые и несчастные люди? Что делают в нижних ящиках и скрытых уголках жизни Лили Аарон?
— Мистер Фишер! Вам плохо?
— Нет, просто задумался о том, что услышал.
— Ничего удивительного. Хочу сказать вам то, что говорю на этом этапе расследования каждому клиенту. Всего лишь совет, но я считаю, что обязан его вам дать. Как мы будем действовать дальше, решать вам… Я двадцать два года занимаюсь своей работой. Меня просят что-то узнать… не важно, по какой причине. Возможно, это прозвучит странно, но я человек нелюбопытный. Работа мне интересна, потому что в ней все логично и четко: собери факты, передай их клиенту и предоставь ему решать, что делать с информацией. Иногда я чувствую себя чем-то вроде библиотекаря — вы называете мне тему, а я иду к стеллажам и вытаскиваю все, что у нас есть… Но сейчас я произнесу небольшую речь, совершенно бесплатно.
Он сделал паузу.
— Вот что я хочу вам сказать: остановитесь. Гарантирую, чем дальше вы будете расследовать, тем больше будете расстраиваться, какое бы значение вы ни придавали делу. Возможно, вы уже расстроены. Чаше всего так. Дальше — больше. Люди любопытны, потому они меня и нанимают. Но стоит мне дать им первую пачку материалов, факты начинают их терзать. Неверные жены, непорядочные родители… для того, чтобы нанять детектива, есть множество веских причин. Но говорю вам: остановитесь, пока не поздно. Если только расследование не абсолютно необходимо, не нужно для спасения чьей-то жизни, остановитесь. Расплатитесь со мной, выйдите за дверь и все забудьте. Может быть, из моих уст такие слова звучат странно, но говорю вам, на своей работе я встречал столько боли… Мне не доставляет радости видеть, как люди рассыпаются на части. Я теряю так некоторых клиентов, но в моем бизнесе их всегда хватает.
— Возможно, вы и правы.
— Я знаю, что прав. Прав настолько, что держу пари, я точно знаю, о чем вы сейчас думаете. Вы думаете: «Он прав, и я остановлюсь — после того, как попрошу узнать еще только одно». Но это самое страшное. «Еще одно» обычно, в конце концов, разъедает вам душу. То, что получает клиент в первый заход, — как правило, первая затяжка сигаретой. Он становится подозрительным, а то и полным параноиком. «Вы утверждаете, что видели, как моя жена вышла из „Бара Билла“? Что вы хотите этим сказать? Она не пьет!» Такого рода вещи. Так что, пожалуйста, послушайтесь меня, оставьте свои подозрения при себе и постарайтесь с ними справиться. Возвращайтесь назад к своей жизни и оставьте это…
Не знаю, как и почему, но я отчего-то вдруг набросился на него. С какой стати он тут снисходительно и многословно вкручивает мне, что знает, как лучше поступить? Я, что, как паинька должен вернуться домой?..
— Спасибо за совет, мистер Гофф. Но я сам приму решение. Если я хочу продолжить расследование, и вам слишком трудно с ним справиться…
— Еще один совет, мистер Фишер. Не ведите себя как говнюк, когда человек, который знает, что говорит, дает вам полезную подсказку. Во-первых, я могу «справиться» с вашим делом. Я всего лишь говорю вам, что тысячу раз видел, как люди съезжали с катушек из-за информации, которую они просили меня собрать. Во-вторых, мне все равно, что информация сделает с вами. Мне безразлично, осчастливит она вас, огорчит или потрясет. Не забывайте, я библиотекарь. Я всего лишь приношу книги. Вы их читаете, и, как правило, они действительно меняют вашу жизнь. С гарантией. Я только говорю: будьте осторожны с книгами, потому что очень часто…
— Я понял вас.
Сыщик поджал губы и слегка склонил голову:
— Может быть, и поняли.
У меня очень хорошая память. Часто чересчур хорошая. Люди так много болтают, что рано или поздно о чем-то проговариваются. У них есть на то причины: хотят произвести впечатление, показаться оригинальными или внушить к себе любовь. Никто не подозревает, что вы запомните все преувеличения, все маленькие или большие выдумки, добавленные к потрясающей истории, которую пришлось только слегка подретушировать, чтоб она прозвучала безупречно. Но я-то помню. С Лили я, естественно, стал еще более бдителен, чем когда-либо. За два дня до встречи с Гоффом она мимоходом уронила фразу, которая тогда меня насторожила, а сейчас заставила продолжить расследование.
Я купил тогда новую рубашку и показал ей. Увидев, что она от фирмы «Винстед», Лили слегка вздрогнула:
— Винстед! Как странно. Так назывался город, где умер Рик.
Когда она в первый раз рассказывала мне историю Рика Аарона, она сказала, что он умер в Виндзоре, штат Коннектикут. А теперь — в Винстеде.
— Где? — переспросил я небрежно.
Лили показала на ярлык на рубашке и посмотрела на меня:
— В Винстеде. А что?
— Я когда-то был знаком с парнем из Уоллингфорда. Это где-то поблизости?
— Совсем рядом. Он учился в Чоэйте?
— В Чоэйте. Точно!
Если бы Лили не знала географии Уоллингфорда и Коннектикута, я бы так не поразился. Если бы один раз она не сказала, что ее муж умер тут, а в другой раз — там. Но она допустила ошибку, поэтому я и бросился на поиски.
— Да, вы правы, есть еще одна вещь. Я бы хотел, чтобы вы узнали все, что сможете, о человеке по имени Рик Аарон. Он учился в колледже Кеньон и умер не то в Виндзоре, не то в Винстеде, штат Коннектикут.
Мой детектив сделал запись в блокноте.
— Так в Виндзоре или Винстеде?
— Точно не знаю. Проверьте оба.
Гофф перезвонил через три дня. Ни Рик, ни Рикк, ни Рич, ни Рики, ни Ричард Аарон никогда не учились в Кеньоне. Никто с таким именем не умирал ни в Виндзоре, ни в Виндзор-Локсе, ни в Виндеме, ни в Винчестере, ни в Винстеде, штат Коннектикут.
Теперь пришел мой черед солгать. После долгого телефонного разговора с братом я сказал Лили, что Сол приезжает в Нью-Йорк. Я хочу устроить себе маленький отпуск и слетать с ним повидаться. Возможно, мы еще съездим проведать родителей. Сделаем им сюрприз, а?
Лили сказала: конечно. Когда ты едешь? Послезавтра. Так скоро? Тогда, думаю, нам нужно заранее наверстать время, которое мы потеряем. Она скользнула в мои объятия, глядя на меня, благоухая, еще более очаровательная, чем всегда. Однако, когда она застонала во второй или третий раз, до меня дошло, что стонет она не от желания, а от того, что я слишком крепко ее обнял. Изо всех сил прижал к себе, стиснул в надежде отыскать где-то глубоко, под кожей и костями, настоящую Лили. Настоящую Лили с настоящим ребенком и правдивой историей жизни. Как можно верить, что тебя любит тот, кому ты не веришь? Я вспомнил рассказ Мэри о людях, которые думали, что у них живет щеночек, а он оказался гигантской крысой. И другую ее историю — о голой женщине, привязанной к кровати, и ее муже, лежащем на полу в костюме Бэтмена. Собаки, которые на самом деле крысы, любовь столь непростая, что ее можно поддержать только садистскими играми и Бэтменом. Возможно, сама того не зная, Мэри с самого начала моих отношений с Ааронами говорила мне то же, что и тот детектив: остановись. Остановись, пока не поздно, пока не понял, что за существо ты привел домой, пока в твою жизнь не вторглось что-то смехотворное или страшное, без чего ему нет места в твоей жизни.
— Мне особенно нравится замечание одного критика о Бетховене: «Кажется, он знал все, что можно знать». Вот если бы о нас кто-нибудь такое сказал!
— Пошел в жопу, Герб!
Нагнувшись, я со злобным щелчком выключил автомагнитолу. Влюбись — и каждый предмет, каждый человек, каждое слово вдруг начинают твердить одно: «любовь». Потеряй любимую — и происходит то же самое. С момента отъезда из Калифорнии мне чудилось, что все вокруг непрерывно намекают на полное знание, озарение, ясность, понимание. Даже вступительное слово к симфонии Бетховена по радио напомнило мне о цели, которой я так боялся. А в самолете какая-то мерзкая тетка, сидевшая позади меня, с голосом музыкальным, как ножовка, битых пять часов громогласно повествовала о женщине по имени Каллен Джеймс, автобиография которой изменила ее жизнь. По ее словам, Каллен каким-то образом покинула свое тело, и отправились в другой мир, где (разумеется) пережила всевозможные ужасающие приключения. Но, ей-богу, она выстояла, узнала ИСТИНУ и вернулась домой Цельной Личностью. Я видел эту книжку в магазине, но одного взгляда на краткую аннотацию на пыльной обложке хватило, чтобы я поспешил положить ее обратно. Одно дело Бетховен. Возможно, гении и могут найти дорогу в лабиринте жизни. Но вот душевнобольные домохозяйки, стареющие кинозвезды или бывшие гуру шестидесятых, бесстыдно заявляющие, что слышат голос Бога или живших десять тысяч лет назад воителей, которые открывают им тайны мироздания… увольте. Думаю, если бы Бог говорил со мной, я повел бы себя хоть чуточку поскромнее. А эти психи описывают все так, словно они с Ним на «ты». Кроме того, даже мелкие повседневные истины вынести нелегко. А уж ИСТИНА, поведанная тем, кто знает все, должна, если вы останетесь живы, опалить нас внутри и снаружи, словно взрыв. Как вышло со мной.
Ведя машину по скоростной магистрали Нью-Джерси в направлении Сомерсета, я пытался вообразить самые мрачные сценарии, чтобы хоть отчасти подготовиться к ножу гильотины, который вот-вот упадет на мою жизнь. Я позвонил Майерам из Лос-Анджелеса и договорился о встрече, якобы для того, чтобы посмотреть их собак. Разговаривал со мной Грегори; у него оказался приятный, но безликий голос. На заднем плане слышалась веселая щенячья возня.
Я съехал с автострады у Нью-Брансуика и, следуя его указаниям, отыскал их ферму. Что я ожидал увидеть? Наверное, маленький милый домик, вроде разворота в журналах «Дом и сад» или «Casa Vogue». Такой, знаете, — в каждой комнате по черному баухаузовскому креслу, изыскано-грубо отесанные балки, латунные дверные петли, за домом — бассейн. Или ничего. Жилище двух сломленных людей, ковыляющих по пепелищу жизни, махнувших рукой на все, кроме хлеба насущного и хоть какой-то крыши над головой.
То, что я увидел, превзошло даже самые мрачные мои ожидания.
Пока я ехал по длинной уединенной проселочной дороге, перед моим мысленным взором прошли плоские одноэтажные дома, ведущие к их обиталищу. Здания и места, которые можно ожидать увидеть в глуши. Ржавые почтовые ящики, во дворах — машины, стоящие на кирпичах вместо колес, подозрительные взгляды женщин, развешивающих на серых веревках унылого вида белье.
Ого! Увидев дом, я протер глаза. И добавил: «Что за черт!», потому что здание выглядело очень странно, и было тут совершенно неуместно. Прежде всего, меня поразили цвета — кроваво-красный, черный и антрацитово-голубой. Затем до меня дошло, под какими невообразимыми углами располагались друг к другу поверхности. Металлические трубы тянулись вверх и вдоль по стенам здания, словно серебристая зубная паста, выдавленная из тюбика. Что за штука? Кто мог поставить эдакого затейливого монстра посреди скучной сельской местности?
Следующей моей мыслью, пока я подъезжал к дому, было — да это же сбитый НЛО! Они всегда падают в глухой провинции, в кукурузных полях, где их видят лишь равнодушные коровы да фермеры. Я недавно читал колонку в «Лос-Анджелес Таймс», ее автор специально рассмотрел сей вопрос. Если по Земле слоняются, вынюхивая, твари с других планет, отчего они никогда не приземлятся в Нью-Йорке или в Москве, где сосредоточена власть и где разворачиваются главные события? Почему они вечно выбирают места на отшибе, вроде Норт-Платта, штат Небраска? Поглядев на сооружение из стали и камня в тридцати ярдах от меня, я подумал, что, быть может, настал мой черед вступить в контакт с инопланетным разумом.
Лучше уж открыто признаться в собственной тупости, чем попытаться ее скрыть. Я смотрел тогда на одну из ранних версий прославленного ныне Брендан-Хауса.
Анвен Майер изучала в колледже архитектуру, а на летних каникулах работала в студии знаменитого архитектора Гарри Радклиффа. По окончании колледжа она не стала профессионально заниматься зодчеством, но архитектура осталась ее хобби. Анвен была довольна тем, что вышла замуж за Грегори, и обустроила дом. Когда же ребенка похитили, муж пережил нервный срыв, а сама она — «несчастный случай» на автостраде, она решила, что единственное для них спасение — начать жизнь заново, причем делать только то, чего действительно хочется. Ее отец умер и оставил ей маленькое наследство. Кроме того, Майеры продали все, что смогли, включая акции и облигации, которые Грегори покупал с пятнадцатилетнего возраста. В итоге у них набралось чуть меньше семидесяти тысяч долларов. Анвен мудро решила разделить их на две части — половина пойдет на дальнейшие поиски сына, половина — на новую жизнь в Нью-Джерси.
Анвен обожала архитектуру, Грегори — собак. В возрасте тридцати с небольшим лет отроду они сделали то, что большинство может позволить себе только после ухода на пенсию:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
— Что… — Я остановился; мне пришлось откашляться. — Что произошло дальше?
— Что произошло? Все есть в папке, но если коротко — на пакетах с молоком появилось еще одно младенческое личико: «Вы не видели этого ребенка?». Ребенка не видели уже девять лет, мистер Фишер… Майеры сделали все, что могли, но ничего не нашли. Насколько мне известно, они по-прежнему тратят уйму денег, пытаясь разыскать сына. Но, понимаете, когда случается такая трагедия, очень часто едва ли не самое худшее происходит с родителями. Я узнал, что у мистера Майера было что-то вроде нервного срыва. Потом они переехали из Гарамонда в Миссури…
— Фаулер, Миссури?
Гофф некоторое время листал папку.
— Да, Фаулер, штат Миссури. Правильно.
— Где она попала в аварию?
Гофф кивнул, все еще просматривая документы.
— У меня нет никаких веских причин так утверждать, но лично я думаю, что это была не авария. Создается впечатление, что эта женщина пыталась покончить с собой.
— Почему вы так решили?
— Чутье.
— Нельзя поконкретнее?
— Посмотрите на последнюю фотографию. Она сделана как раз перед их отъездом в Миссури. Совершенно истерзанная женщина. И единственное описание дорожного происшествия только увеличивает мои подозрения.
— Я читал заметку.
— А вы подумайте. — Гофф поднял руку и стал загибать пальцы. — Она признала, что ехала слишком быстро. Машина потеряла управление на совершенно ровном шоссе, хотя погода стояла хорошая…
— Откуда вы знаете?
— Проверил сводки метеобюро. Не справилась с управлением как раз, когда чисто случайно проезжала мимо одной из толстенных железобетонных опор эстакады? Нет, слишком сомнительно.
— Думаете, она решила покончить с собой оттого, что потеряла ребенка?
— Да, и по другим причинам. Счастливая молодая женщина выходит замуж за своего приятеля-студента, учится в хорошем колледже, оканчивает его, ее ждут спокойствие и достаток. Вскоре рожает ребенка и поселяется в пригородном доме. Муж получает хорошее место в банке. Жизнь немного скучноватая, но по-своему приятная… И вот однажды наша сказочная принцесса, такая красивая и благополучная, садится со своим малышом в микроавтобус и едет в магазин, чтобы купить мужу его любимого хлеба. Прямо Красная Шапочка едет к бабушке. — Гофф встал и, повернувшись ко мне спиной, потрогал морду рыбы, красующейся на стене. — А потом — за сколько? тридцать секунд? — вся жизнь стала непонятной. Словно неведомый иностранный язык. Каждое слово, которое она знала когда-то, вдруг приобрело совсем другой смысл. Представьте — однажды утром вы просыпаетесь, а все слова, что вы знали вчера, теперь значат совсем другое. «Ребенок» теперь означает не ребенка, а ужас, утрату, страх. Вы произносите те же слова и фразы, что и прежде, но сегодня вас никто не понимает. Под конец — даже вы сами. «Где мой ребенок?» теперь означает «Смерть уже здесь» или «Бог сегодня умер»… Большинству из нас в школе плохо давались иностранные языки. Что случится, если в один миг наш язык превратится в русский или фарси? И никогда больше не станет таким, каким мы его знали?.. Анвен Майер вела спокойную, размеренную жизнь в уюте и безопасности. Она не была подготовлена к удару, хотя к такому вообще никто не бывает готов. Ее ребенка похитили, муж пережил нервный срыв, ни он, ни она так и не смогли оправиться от утраты… Я отлично понимаю, почему она попыталась покончить с собой.
— Из Миссури они вернулись в Нью-Джерси?
— Да. Купили старую птицеферму в Сомерсете. Это возле Нью-Брансуика, там расположен университет Ратгерс. Майеры превратили ферму в собачий питомник. Разводят французских бульдогов. Маленьких таких уродцев. Видели когда-нибудь? Похожи на картофелины. Пучеглазые картофелины.
Мне хотелось узнать еще, и вместе с тем я не в силах был осознать уже услышанное. Кто они, эти красивые и несчастные люди? Что делают в нижних ящиках и скрытых уголках жизни Лили Аарон?
— Мистер Фишер! Вам плохо?
— Нет, просто задумался о том, что услышал.
— Ничего удивительного. Хочу сказать вам то, что говорю на этом этапе расследования каждому клиенту. Всего лишь совет, но я считаю, что обязан его вам дать. Как мы будем действовать дальше, решать вам… Я двадцать два года занимаюсь своей работой. Меня просят что-то узнать… не важно, по какой причине. Возможно, это прозвучит странно, но я человек нелюбопытный. Работа мне интересна, потому что в ней все логично и четко: собери факты, передай их клиенту и предоставь ему решать, что делать с информацией. Иногда я чувствую себя чем-то вроде библиотекаря — вы называете мне тему, а я иду к стеллажам и вытаскиваю все, что у нас есть… Но сейчас я произнесу небольшую речь, совершенно бесплатно.
Он сделал паузу.
— Вот что я хочу вам сказать: остановитесь. Гарантирую, чем дальше вы будете расследовать, тем больше будете расстраиваться, какое бы значение вы ни придавали делу. Возможно, вы уже расстроены. Чаше всего так. Дальше — больше. Люди любопытны, потому они меня и нанимают. Но стоит мне дать им первую пачку материалов, факты начинают их терзать. Неверные жены, непорядочные родители… для того, чтобы нанять детектива, есть множество веских причин. Но говорю вам: остановитесь, пока не поздно. Если только расследование не абсолютно необходимо, не нужно для спасения чьей-то жизни, остановитесь. Расплатитесь со мной, выйдите за дверь и все забудьте. Может быть, из моих уст такие слова звучат странно, но говорю вам, на своей работе я встречал столько боли… Мне не доставляет радости видеть, как люди рассыпаются на части. Я теряю так некоторых клиентов, но в моем бизнесе их всегда хватает.
— Возможно, вы и правы.
— Я знаю, что прав. Прав настолько, что держу пари, я точно знаю, о чем вы сейчас думаете. Вы думаете: «Он прав, и я остановлюсь — после того, как попрошу узнать еще только одно». Но это самое страшное. «Еще одно» обычно, в конце концов, разъедает вам душу. То, что получает клиент в первый заход, — как правило, первая затяжка сигаретой. Он становится подозрительным, а то и полным параноиком. «Вы утверждаете, что видели, как моя жена вышла из „Бара Билла“? Что вы хотите этим сказать? Она не пьет!» Такого рода вещи. Так что, пожалуйста, послушайтесь меня, оставьте свои подозрения при себе и постарайтесь с ними справиться. Возвращайтесь назад к своей жизни и оставьте это…
Не знаю, как и почему, но я отчего-то вдруг набросился на него. С какой стати он тут снисходительно и многословно вкручивает мне, что знает, как лучше поступить? Я, что, как паинька должен вернуться домой?..
— Спасибо за совет, мистер Гофф. Но я сам приму решение. Если я хочу продолжить расследование, и вам слишком трудно с ним справиться…
— Еще один совет, мистер Фишер. Не ведите себя как говнюк, когда человек, который знает, что говорит, дает вам полезную подсказку. Во-первых, я могу «справиться» с вашим делом. Я всего лишь говорю вам, что тысячу раз видел, как люди съезжали с катушек из-за информации, которую они просили меня собрать. Во-вторых, мне все равно, что информация сделает с вами. Мне безразлично, осчастливит она вас, огорчит или потрясет. Не забывайте, я библиотекарь. Я всего лишь приношу книги. Вы их читаете, и, как правило, они действительно меняют вашу жизнь. С гарантией. Я только говорю: будьте осторожны с книгами, потому что очень часто…
— Я понял вас.
Сыщик поджал губы и слегка склонил голову:
— Может быть, и поняли.
У меня очень хорошая память. Часто чересчур хорошая. Люди так много болтают, что рано или поздно о чем-то проговариваются. У них есть на то причины: хотят произвести впечатление, показаться оригинальными или внушить к себе любовь. Никто не подозревает, что вы запомните все преувеличения, все маленькие или большие выдумки, добавленные к потрясающей истории, которую пришлось только слегка подретушировать, чтоб она прозвучала безупречно. Но я-то помню. С Лили я, естественно, стал еще более бдителен, чем когда-либо. За два дня до встречи с Гоффом она мимоходом уронила фразу, которая тогда меня насторожила, а сейчас заставила продолжить расследование.
Я купил тогда новую рубашку и показал ей. Увидев, что она от фирмы «Винстед», Лили слегка вздрогнула:
— Винстед! Как странно. Так назывался город, где умер Рик.
Когда она в первый раз рассказывала мне историю Рика Аарона, она сказала, что он умер в Виндзоре, штат Коннектикут. А теперь — в Винстеде.
— Где? — переспросил я небрежно.
Лили показала на ярлык на рубашке и посмотрела на меня:
— В Винстеде. А что?
— Я когда-то был знаком с парнем из Уоллингфорда. Это где-то поблизости?
— Совсем рядом. Он учился в Чоэйте?
— В Чоэйте. Точно!
Если бы Лили не знала географии Уоллингфорда и Коннектикута, я бы так не поразился. Если бы один раз она не сказала, что ее муж умер тут, а в другой раз — там. Но она допустила ошибку, поэтому я и бросился на поиски.
— Да, вы правы, есть еще одна вещь. Я бы хотел, чтобы вы узнали все, что сможете, о человеке по имени Рик Аарон. Он учился в колледже Кеньон и умер не то в Виндзоре, не то в Винстеде, штат Коннектикут.
Мой детектив сделал запись в блокноте.
— Так в Виндзоре или Винстеде?
— Точно не знаю. Проверьте оба.
Гофф перезвонил через три дня. Ни Рик, ни Рикк, ни Рич, ни Рики, ни Ричард Аарон никогда не учились в Кеньоне. Никто с таким именем не умирал ни в Виндзоре, ни в Виндзор-Локсе, ни в Виндеме, ни в Винчестере, ни в Винстеде, штат Коннектикут.
Теперь пришел мой черед солгать. После долгого телефонного разговора с братом я сказал Лили, что Сол приезжает в Нью-Йорк. Я хочу устроить себе маленький отпуск и слетать с ним повидаться. Возможно, мы еще съездим проведать родителей. Сделаем им сюрприз, а?
Лили сказала: конечно. Когда ты едешь? Послезавтра. Так скоро? Тогда, думаю, нам нужно заранее наверстать время, которое мы потеряем. Она скользнула в мои объятия, глядя на меня, благоухая, еще более очаровательная, чем всегда. Однако, когда она застонала во второй или третий раз, до меня дошло, что стонет она не от желания, а от того, что я слишком крепко ее обнял. Изо всех сил прижал к себе, стиснул в надежде отыскать где-то глубоко, под кожей и костями, настоящую Лили. Настоящую Лили с настоящим ребенком и правдивой историей жизни. Как можно верить, что тебя любит тот, кому ты не веришь? Я вспомнил рассказ Мэри о людях, которые думали, что у них живет щеночек, а он оказался гигантской крысой. И другую ее историю — о голой женщине, привязанной к кровати, и ее муже, лежащем на полу в костюме Бэтмена. Собаки, которые на самом деле крысы, любовь столь непростая, что ее можно поддержать только садистскими играми и Бэтменом. Возможно, сама того не зная, Мэри с самого начала моих отношений с Ааронами говорила мне то же, что и тот детектив: остановись. Остановись, пока не поздно, пока не понял, что за существо ты привел домой, пока в твою жизнь не вторглось что-то смехотворное или страшное, без чего ему нет места в твоей жизни.
— Мне особенно нравится замечание одного критика о Бетховене: «Кажется, он знал все, что можно знать». Вот если бы о нас кто-нибудь такое сказал!
— Пошел в жопу, Герб!
Нагнувшись, я со злобным щелчком выключил автомагнитолу. Влюбись — и каждый предмет, каждый человек, каждое слово вдруг начинают твердить одно: «любовь». Потеряй любимую — и происходит то же самое. С момента отъезда из Калифорнии мне чудилось, что все вокруг непрерывно намекают на полное знание, озарение, ясность, понимание. Даже вступительное слово к симфонии Бетховена по радио напомнило мне о цели, которой я так боялся. А в самолете какая-то мерзкая тетка, сидевшая позади меня, с голосом музыкальным, как ножовка, битых пять часов громогласно повествовала о женщине по имени Каллен Джеймс, автобиография которой изменила ее жизнь. По ее словам, Каллен каким-то образом покинула свое тело, и отправились в другой мир, где (разумеется) пережила всевозможные ужасающие приключения. Но, ей-богу, она выстояла, узнала ИСТИНУ и вернулась домой Цельной Личностью. Я видел эту книжку в магазине, но одного взгляда на краткую аннотацию на пыльной обложке хватило, чтобы я поспешил положить ее обратно. Одно дело Бетховен. Возможно, гении и могут найти дорогу в лабиринте жизни. Но вот душевнобольные домохозяйки, стареющие кинозвезды или бывшие гуру шестидесятых, бесстыдно заявляющие, что слышат голос Бога или живших десять тысяч лет назад воителей, которые открывают им тайны мироздания… увольте. Думаю, если бы Бог говорил со мной, я повел бы себя хоть чуточку поскромнее. А эти психи описывают все так, словно они с Ним на «ты». Кроме того, даже мелкие повседневные истины вынести нелегко. А уж ИСТИНА, поведанная тем, кто знает все, должна, если вы останетесь живы, опалить нас внутри и снаружи, словно взрыв. Как вышло со мной.
Ведя машину по скоростной магистрали Нью-Джерси в направлении Сомерсета, я пытался вообразить самые мрачные сценарии, чтобы хоть отчасти подготовиться к ножу гильотины, который вот-вот упадет на мою жизнь. Я позвонил Майерам из Лос-Анджелеса и договорился о встрече, якобы для того, чтобы посмотреть их собак. Разговаривал со мной Грегори; у него оказался приятный, но безликий голос. На заднем плане слышалась веселая щенячья возня.
Я съехал с автострады у Нью-Брансуика и, следуя его указаниям, отыскал их ферму. Что я ожидал увидеть? Наверное, маленький милый домик, вроде разворота в журналах «Дом и сад» или «Casa Vogue». Такой, знаете, — в каждой комнате по черному баухаузовскому креслу, изыскано-грубо отесанные балки, латунные дверные петли, за домом — бассейн. Или ничего. Жилище двух сломленных людей, ковыляющих по пепелищу жизни, махнувших рукой на все, кроме хлеба насущного и хоть какой-то крыши над головой.
То, что я увидел, превзошло даже самые мрачные мои ожидания.
Пока я ехал по длинной уединенной проселочной дороге, перед моим мысленным взором прошли плоские одноэтажные дома, ведущие к их обиталищу. Здания и места, которые можно ожидать увидеть в глуши. Ржавые почтовые ящики, во дворах — машины, стоящие на кирпичах вместо колес, подозрительные взгляды женщин, развешивающих на серых веревках унылого вида белье.
Ого! Увидев дом, я протер глаза. И добавил: «Что за черт!», потому что здание выглядело очень странно, и было тут совершенно неуместно. Прежде всего, меня поразили цвета — кроваво-красный, черный и антрацитово-голубой. Затем до меня дошло, под какими невообразимыми углами располагались друг к другу поверхности. Металлические трубы тянулись вверх и вдоль по стенам здания, словно серебристая зубная паста, выдавленная из тюбика. Что за штука? Кто мог поставить эдакого затейливого монстра посреди скучной сельской местности?
Следующей моей мыслью, пока я подъезжал к дому, было — да это же сбитый НЛО! Они всегда падают в глухой провинции, в кукурузных полях, где их видят лишь равнодушные коровы да фермеры. Я недавно читал колонку в «Лос-Анджелес Таймс», ее автор специально рассмотрел сей вопрос. Если по Земле слоняются, вынюхивая, твари с других планет, отчего они никогда не приземлятся в Нью-Йорке или в Москве, где сосредоточена власть и где разворачиваются главные события? Почему они вечно выбирают места на отшибе, вроде Норт-Платта, штат Небраска? Поглядев на сооружение из стали и камня в тридцати ярдах от меня, я подумал, что, быть может, настал мой черед вступить в контакт с инопланетным разумом.
Лучше уж открыто признаться в собственной тупости, чем попытаться ее скрыть. Я смотрел тогда на одну из ранних версий прославленного ныне Брендан-Хауса.
Анвен Майер изучала в колледже архитектуру, а на летних каникулах работала в студии знаменитого архитектора Гарри Радклиффа. По окончании колледжа она не стала профессионально заниматься зодчеством, но архитектура осталась ее хобби. Анвен была довольна тем, что вышла замуж за Грегори, и обустроила дом. Когда же ребенка похитили, муж пережил нервный срыв, а сама она — «несчастный случай» на автостраде, она решила, что единственное для них спасение — начать жизнь заново, причем делать только то, чего действительно хочется. Ее отец умер и оставил ей маленькое наследство. Кроме того, Майеры продали все, что смогли, включая акции и облигации, которые Грегори покупал с пятнадцатилетнего возраста. В итоге у них набралось чуть меньше семидесяти тысяч долларов. Анвен мудро решила разделить их на две части — половина пойдет на дальнейшие поиски сына, половина — на новую жизнь в Нью-Джерси.
Анвен обожала архитектуру, Грегори — собак. В возрасте тридцати с небольшим лет отроду они сделали то, что большинство может позволить себе только после ухода на пенсию:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28