А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Тебе его не остановить, док. Единственное, что можно сделать, — отойти в сторону.
— Будь добр, переведи, — нетерпеливо попросила я.
— Просто продолжай работать и забудь обо всем. Если к тебе начнут приставать с расспросами, а я в этом не сомневаюсь, скажи, что ты никогда не беседовала с Клиффордом Рингом и не имеешь ни малейшего понятия об этом. Другими словами, не обращай внимания. Если начнешь состязаться с прессой, то кончишь, как Пэт Харви, — идиоткой.
Марино был прав.
— И, если у тебя остался разум, не говори в ближайшее время с Эбби.
Я кивнула. Он встал.
— Мне нужно кое-что завершить. Если выгорит, дам тебе знать.
Его слова напомнили мне о делах. Взяв записную книжку, я достала листок с номером автомобиля, который записала Эбби.
— Хотелось бы проверить его по учетам. «Линкольн» седьмой модели, темно-серый. Посмотри.
— Кто-то преследует тебя? — Он засунул листок в карман.
— Не знаю. Водитель остановился спросить, как проехать. Не думаю, чтобы он действительно заблудился.
— Где? — спросил он, пока я провожала его до дверей.
— В Вильямсбурге. Он сидел в машине на пустой стоянке. Было около десяти тридцати или одиннадцати вечера на Торговой площади. Я садилась в машину, когда он неожиданно включил фары, подъехал ближе и спросил, как добраться до Шестьдесят четвертой улицы.
— Хм, — коротко проговорил Марино. — Возможно, это детектив, работающий под прикрытием, скучающий, поджидающий, что кто-то проедет на красный свет или сделает запрещенный U-разворот. Может быть, он просто хотел попытать счастья с тобой. Порядочная женщина, вечером, одна, не садится в «мерседес».
Я не сказала, что Эбби была со мной. Не хотелось выслушивать еще одну нотацию.
— Не знала, что детективы разъезжают в новых «линкольнах», — сказала я.
— Ты посмотри, какой дождь. Чертова погода, — выругался он и побежал к своей машине.
Филдинг, заместитель шефа, никогда не был озабочен или занят настолько, чтобы упустить малейшую возможность взглянуть на любой отражающий предмет, мимо которого ему доводилось проходить. Это в равной степени относилось к затемненным стеклам, экранам компьютеров, к пуленепробиваемым перегородкам, отделявшим фойе от внутренних помещений. Когда я вышла из кабины лифта на первом этаже, то заметила, как он остановился около дверцы из нержавеющей стали установленного в морге холодильника и пригладил зачесанные назад волосы.
— Они стали немного длинными на ушах, — сказала я.
— А твои стали немного седыми, — усмехнулся он.
— Пепельными. У блондинок они становятся пепельными, а не седыми.
— Правильно.
Он рассеянно затянул завязки хирургического зеленого халата, при этом его бицепсы вздулись как грейпфруты. Филдинг не мог даже моргнуть, чтобы картинно не изогнуть какую-нибудь часть своего тела. Его склоненная над микроскопом фигура напоминала мне стероидную версию скульптуры Родена «Мыслитель».
— Джексона отправили около двадцати минут назад, — сказал он, имея в виду один из утренних случаев. — Так, но у нас уже готов другой случай на завтра. Парень, которому искусственно поддерживали жизнь после ранения, полученного в выходные.
— Что у тебя сегодня на оставшуюся часть дня? — спросила я. — Вспомнила, тебе, кажется, надо быть на суде в Питсбурге.
— Потребовал обвиняемый. — Он посмотрел на часы. — Около часа назад.
— Должно быть, он узнал, что приедешь ты.
— Необработанных образцов накопилось до потолка. Таковы мои планы на оставшуюся часть дня. Или, по крайней мере, были таковыми.
При этом он вопросительно посмотрел на меня.
— У меня возникло затруднение, надеюсь, ты сможешь помочь мне. Мне нужно разыскать рецепт, который, возможно, был выписан в Ричмонде восемь или около того лет назад.
— В какой аптеке?
— Если бы я знала, — ответила я, пока мы поднимались в лифте на третий этаж, — тогда было бы все куда проще. Придется, образно говоря, организовать телефонный марафон. Собрать как можно больше людей и обзвонить все аптеки в Ричмонде.
— О, Господи! Кей, да их, должно быть, не меньше сотни.
— Сто тридцать три. Я уже сосчитала. Вполне можно управиться. Ты можешь мне помочь?
— Разумеется. — Он выглядел подавленным.
В помощь Филдингу я подключила к этой работе своего администратора Розу, еще одного секретаря и анализатора-компьютерщицу. Мы собрались в конференц-зале со списком аптек. Инструкции были предельно ясны. Никому ни слова о том, чем мы заняты, — ни членам семьи, ни друзьям, ни полиции.
Так как рецепт был восьмилетней давности, а Джилл погибла, была надежда, что рецепты находились не в действующем, а в старом томе дела. Я советовала всем просить фармацевтов проверить по архивным материалам: Если кто-нибудь из них будет уклоняться от выполнения этой просьбы или от выдачи информации, советовала переадресовать разговор с ними ко мне.
Мы разошлись по своим кабинетам. Два часа спустя к моему столу подошла Роза, нежно массируя свое правое ухо.
Она протянула мне листок, не в силах скрыть торжествующей улыбки.
— Аптека на Бульварди-Брод. Там, на имя Джилл Харрингтон, хранятся два закрытых рецепта на либриум.
Она назвала мне даты. — Имя врача?
— Доктор Анна Зеннер, — ответила она. Боже мой!
Скрывая удивление, я поздравила ее.
— Ты бесподобна, Роза. Возьми отгул на вторую половину дня.
— Я в любом случае ухожу в четыре тридцать, а сейчас уже опаздываю.
— Тогда возьми отгул завтра с утра на полдня.
Мне хотелось обнять ее.
— И скажи остальным, что работа закончена. Могут перестать звонить.
— Была ли доктор Зеннер не так давно президентом Ричмондской Академии медицины? — спросила Poза, задумчиво останавливаясь в дверях моего кабинета. — Похоже, я что-то читала о ней. О да. Она еще и музыкант.
— До позапрошлого года она была президентом Академии. И она играет на скрипке в Ричмондском симфоническом оркестре. Тогда ты ее знаешь.
Роза выглядела пораженной.
«Все слишком хорошо», — подумала я, поднимая телефонную трубку.
В тот же вечер мне домой позвонила Анна Зеннер.
— Как видно из газет, ты была занята в последнее время, Кей, — сказала она. — Ты заявляешь о себе?
Интересно, читала ли она «Пост»? В утренней статье было интервью с Хильдой Озимек и ее фотография с подписью «Ясновидящая знала, что все они мертвы». Приводились высказывания родственников и друзей убитых, половину страницы занимала цветная диаграмма, показывающая места, где были найдены машины и тела. Кэмп Пири зловеще обозначался в центре этого участка черепом с перекрещенными костями, словно на пиратской карте.
— У меня все нормально, — ответила я. — Но может стать еще лучше, если ты мне поможешь.
Я объяснила, что меня интересовало.
— Завтра я направлю факсом официальный запрос с указанием статей закона, позволяющих мне затребовать материалы в отношении Джилл.
Это была проформа. Тем не менее, мне казалось неудобным напоминать ей о предоставленных мне законом правах.
— Можешь принести запрос сама. Обедаем в четверг в семь часов?
— Тебе совсем не обязательно беспокоиться…
— Никакого беспокойства, Кей, — мягко перебила она, — я соскучилась по тебе.
Глава 13
Пастельные тона жилых кварталов напомнили мне о Майами-Бич. Дома были окрашены в розовый, желтый, голубой цвета, с отполированными бронзовыми ручками на входных дверях и развевающимися самодельными флагами, вид которых под дождем, перешедшим в снег, казался нелепым.
Движение в час «пик» было ужасным. Мне пришлось дважды объехать квартал, прежде чем я нашла место для стоянки на приемлемом расстоянии от моего любимого винного магазинчика. Я выбрала четыре бутылки вина, две красного и две белого.
Затем поехала вдоль Монумент-авеню, где статуи восседающих на конях генералов Конфедерации нависали над машинами, двигавшимися в призрачно-молочном месиве снега. Летом, посещая Анну, я проезжала по этому маршруту раз в неделю, постепенно мои визиты стали нерегулярными осенью и совершенно прекратились зимой.
Приемный кабинет располагался в доме — приятном старом строении, выкрашенном в белый цвет. Улица была вымощена булыжником, а с наступлением темноты зажигались газовые лампы. Позвонив в дверь и уведомив ее о своем появлении, как делали ее пациенты, я прошла в фойе, ведущее в комнату ожидания. Кожаная мебель стояла вокруг кофейного столика, на котором лежали журналы, старый восточный ковер покрывал паркетный пол. В шкафу, в углу, красовались игрушки для маленьких пациентов. У стены стоял письменный стол, на нем кофеварка, а чуть подальше от стола был камин. В конце длинного коридора распрлагалась кухня, где что-то готовилось, и я вспомнила, что сегодня пропустила ленч.
— Кей, это ты?
Послышался незабываемый голос с сильным немецким акцентом и спешащие мне навстречу торопливые шаги. Затем появилась Анна, которая, вытерев руки о фартук, заключила меня в объятия.
— Ты закрыла за собой дверь?
— Да, ты сама закрываешь дверь после ухода последнего посетителя, Анна, — привыкла говорить я всякий раз.
— Ты мой последний пациент. Я прошла за ней на кухню.
— И все твои пациенты приносят вино?
— Я бы этого не позволила. Но я не готовлю для них. Ради тебя я нарушаю все мои правила.
— Да, — со вздохом сказала я, — смогу ли я отблагодарить тебя?
— Только, конечно же, не своими услугами, надеюсь. — Она поставила пакет на разделочный стол.
— Обещаю быть очень нежной.
— Я буду очень голой и очень мертвой, и мне будет совершенно наплевать, насколько нежно ты будешь обращаться со мной. Ты надеешься меня напоить, или ты занялась продажей вин?
— Забыла поинтересоваться, что будет на обед, — объяснила я, — не знала, какое принести вино, красное или белое. Чтобы не ошибиться, захватила по две бутылки каждого.
— Напомни, чтобы я впредь никогда не говорила тебе, что буду готовить. Боже мой, Кей! — Она выставила бутылки. — Потрясающий вид. Налить стаканчик сейчас или сначала предпочитаешь чего-нибудь покрепче?
— Определенно чего-нибудь покрепче.
— Как обычно?
— Пожалуйста.
Глядя на большой горшок, булькающий в духовке, я добавила:
— Надеюсь, это то, что я думаю. Анна замечательно готовила перец.
— Следует подогреться. Я положила туда зеленый перец и томаты, которые ты в последний раз привезла из Майами. Я сберегла их. В духовке хлеб и тушеная капуста. Кстати, как твоя семья?
— Люси неожиданно стала проявлять интерес к мальчикам и машинам, но не думаю, чтобы это серьезно, поскольку она до сих пор отдает предпочтение своему компьютеру, — сказала я. — Сестра подготовила к выпуску в следующем месяце еще одну детскую книгу, но у нее нет никаких идей относительно ребенка, которого, как подразумевается, она растит. Что касается моей матери, то, за исключением обычных сетований на то, что стало с Майами, где больше никто не говорит по-английски, все в порядке.
— Ты ездила к ним на Рождество?
— Нет.
— Твоя мать простила тебя?
— Нет еще, — ответила я.
— Не могу сказать, чтобы я ее осуждала. На Рождество семья должна собираться вместе.
Я ничего не ответила.
— Но это хорошо. — Она удивила меня, сказав: — Тебе не хотелось поехать в Майами, поэтому ты не поехала. Я говорила тебе, что женщины должны быть эгоистичны. Возможно, ты учишься быть самолюбивой?
— Думаю, эгоизм довольно легко прививается мне, Анна.
— Когда ты не будешь больше страдать от этого, я буду знать, что излечилась.
— Я все еще испытываю чувство вины, поэтому, думаю, еще не вылечилась. Ты права.
— Да. Пожалуй.
Я наблюдала, как она откупорила бутылку с характерным звуком — рукава белой хлопковой блузки закатаны до локтей, предплечья сильные и уверенные, как у женщины моложе ее вдвое. Не знаю, как выглядела Анна молодой, но и сейчас, когда ей было почти семьдесят лет, она обращала на себя внимание своими ярко выраженными тевтонскими чертами лица: короткими белыми волосами и светлыми голубыми глазами. Открыв буфет, Анна достала бутылки и через мгновение вручила мне скотч с содовой, а себе приготовила «манхэттен».
— Что нового, с тех пор как я в последний раз виделась с тобой, Кей?
Мы перенесли наши напитки на кухню и поставили на стол.
— Это было до Дня благодарения? Да, мы потом говорили по телефону. Ты беспокоишься насчет книги?
— Да, ты знаешь о книге Эбби, по крайней мере, столько, сколько и я. Слышала об убийствах. Тебе также известно о Пэт Харви и о расследовании. Я вынула сигареты.
— Да, я слежу за событиями по новостям. Ты неплохо выглядишь. Хотя немного уставшая. И, возможно, слишком похудевшая.
— Нельзя быть слишком похудевшей, — сказала я.
— Были моменты, когда ты выглядела гораздо хуже, с моей точки зрения. Думаю, ты научилась справляться со стрессом от твоей работы.
— В какие-то дни лучше, в какие-то хуже.
Анна сделала небольшой глоток своего «манхэттена» и задумчиво уставилась на духовку.
— А Марк?
— Я виделась с ним, — сказала я. — Мы говорили по телефону. Он все еще не уверен. Думаю, я тоже. Поэтому, наверное, ничего нового.
— Ты виделась с ним, это уже новость.
— Я все еще люблю его.
— Это не новость.
— Все это так трудно, Анна. Всегда было трудно. Не знаю, почему не могу покончить с этим.
— Потому что чувства слишком сильные, но оба вы боитесь обязательств. Вы оба ищете радости и общения, но хотите идти каждый своим путем. Я обратила внимание — на него намекали в газете.
— Знаю.
— И?..
— Еще не разговаривала с ним.
— Не думаю, что нужно это делать. Если он не видел газеты, наверняка кто-нибудь из Бюро сообщил ему. Если он разочарован, то ты об этом услышишь, не так ли?
— Ты права, — облегченно сказала я, — услышу.
— По крайней мере, вы созваниваетесь. Чувствуешь себя счастливее?
— Чувствовала.
— У тебя есть надежды?
— Хочу увидеть, что произойдет, — ответила я. — Но не уверена, что получится.
— Никто ни в чем не может быть уверен.
— Да, такова печальная правда, — сказала я. — Ни в чем не могу быть уверена. Знаю только то, что чувствую.
— Значит, ты пока впереди своры.
— Что бы ни представляла собой свора, если я впереди нее, тогда это еще одна печальная правда, — согласилась я.
Анна поднялась, чтобы вынуть хлеб из печи. Я наблюдала, как она раскладывает по тарелкам перец, тушеную капусту, наливает вино. Вспомнив о запросе, который я принесла с собой, я достала его из записной книжки и положила на стол. Анна не взглянула на него до тех пор, пока не накрыла на стол и не села и только затем спросила:
— Ты намерена продолжить нашу беседу?
Я достаточно хорошо знала Анну и была уверена, что она не записывала в карту детали доверительных бесед с пациентами. Люди, занимающие должности, подобные моей, имеют предоставленные законом права затребовать медицинские записи, и эти документы в конце кондов могут оказаться в суде. Люди, подобные Анне, слишком щепетильны и никогда не фиксируют конфиденциальные разговоры на бумаге.
— Почему бы не сделать выводы, — предложила я.
— Я поставила диагноз, что у нее было устранимое нервное расстройство, — проговорила она.
Это было равносильно тому, если бы я сказала, что смерть Джилл последовала в результате остановки сердца и прекращения дыхания. Независимо от того, застрелен человек или его сбил поезд, смерть наступает от прекращения дыхания и остановки сердца. Диагноз нервного расстройства был самым всеохватывающим из диагнозов, указанных в Диагностическом и статистическом учебнике психических расстройств. Этот диагноз предоставлял возможность пациенту получить лечение по страховке, не раскрывая ни на йоту сути заболевания или историю его возникновения.
— Вся человеческая раса страдает нервным расстройством, — сказала я Анне.
Она улыбнулась.
— Я уважаю твою приверженность профессиональной этике, — проговорила я, — и у меня нет желания вносить исправления в имеющиеся у меня справки или дополнять их информацией, которую ты считаешь конфиденциальной. Но мне чрезвычайно важно знать о Джилл все, что хоть как-то может пролить свет на ее убийство. Если это относится, например, к образу жизни, то, возможно, из-за этого она оказалась в опасной ситуации.
— Я также уважаю твою профессиональную этику.
— Спасибо. Теперь, когда мы выразили взаимное восхищение нашей искренностью и честностью, может быть, отложим формальности в сторону и продолжим беседу?
— Конечно, Кей, — мягко проговорила она. — Я очень хорошо помню Джилл. Трудно не помнить необычного человека, особенно если он был убит.
— Что в ней было необычного?
— Необычного? — Она печально улыбнулась. — Очень красивая, внушающая любовь молодая женщина. Все говорило в ее пользу. Я с нетерпением ждала встреч с нею. Не будь она моей пациенткой, я хотела бы с ней дружить.
— Сколько времени она посещала тебя?
— Три-четыре раза в месяц более года.
— Почему именно тебя, Анна? — спросила я. — Почему не кого-то поблизости в Вильямсбурге, кого-нибудь ближе к дому?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38