Но узнать, что он не старше ее отца – а девушка привыкла считать отца ни молодым, ни старым – но Сафаендер и правда был так молод для признанного гения; и убедиться что он не только деятелен, но прекрасен и добр… нет, с этим откровением ее рассудок решительно не был способен справиться.
Родись в Парионе, подумала Танфия, я бы все это знала, и не выставляла себя на каждом шагу невежественной дурой! Она мучительно завидовала Элдарету и другим лицедеями, не понимающим своего счастья.
Поэт был так ненатужно утончен, так вежлив. Танфия не могла представить его опускающимся, как Руфрид, до язвительных отповедей. Рядом с ним Руфрид казался глуповатым землепашцем в куда большей степени, чем рядом с Каламисом. Честно это было или нет, но не сравнивать Танфия не могла.
– Положение в Парионе становилось невыносимым, – говорил Салиоль. – Улицы полны грязи, солдат и рекрутов, этих тощих негодяев. Всюду тащат эти проклятые каменные глыбы; по улицам не пройти. Я как-то проходил по улице Вязов, когда строители упустили канаты, и глыба рухнула, и раздавила рекрута прямо у меня на глазах. Я слышал, как у него треснули бедра. И меня чуть не придавило. Вся накидка в грязи была.
– Бедняжка ты наш, – сухо отозвалась Аштарь.
– Добывать съестное становится все труднее, – заметил Мириас. В нем и Зоре, единственных из всей компании, не было напускной самозначимости, за что они Танфии сразу понравились. – А знаете, почему? Слишком многих земледельцев забрали или в рекруты, возводить эту проклятую Башню, или в солдаты. – Он ткнул пальцем в сторону Руфрида. – Останься вы дома, вас уже давно самих забрали бы! В наших краях они обучают новых солдат. Иначе они могли бы не заметить, насколько это не по душе это нахиллейцам.
– Что несколько их подельников сегодня умерли, они точно заметят, – проронил Элдарет. – Как и то, что немалый отряд не вернулся из Саванных гор.
– Ну, лавину на них не мы спустили! – пробурчал с набитым ртом Руфрид.
– Не знал я, что они так стремятся меня отыскать. – Элдарет покачал головой и налил себе еще вина. – Не знаю, льстит это мне, или все же пугает.
– Расскажи, Элдарет, – попросил Сафаендер, – где тебя носило?
Странник поведал собравшимся о шаэлаир, о том, как его спасли Линден с Танфией, о бегстве через подземелье. Поэт слушал, явно делая в уме пометки. Танфии очень хотелось спросить, сделает ли он из этого рассказа драму, когда все кончится?
– Теперь я начинаю понимать, – проговорил Сафаендер, когда Элдарет умолк. Голос у него был прекрасный – такой выразительный, такой культурный. Все примолкли. – Эти новые выдвиженцы Граннена кажутся такими скотами, особенно старшие. Граннен и сам скот. Где они находят таких негодяев в Авентурии, когда наш край столь долго был обиталищем любви и сострадания? Походит на то, что они отыскали худших людей в каждой местности, поставили их над прочими и дали волю худшим их порывам. Лишенные семьи и друзей, смягчавших их нрав, они губят себя – и нас заодно. Но после вашего рассказа о замфераях, и пещере кристалла, я чувствую, что истина лежит глубже. Дело в самой зауроме. Это не просто вырвалась на волю горстка мерзавцев – на их месте может оказаться любой из нас. Никогда прежде я не думал, что все прочее рухнет в одночасье, включая достоинство каждого из нас, стоит только рухнуть завету.
– Теперь, когда ты установил проблему, – заметил Элдарет, – ты подскажешь решение?
– Ты достаточно знаком с моими работами, – с некоторым раздражением отозвался Сафаендер, – чтобы знать – я не отвечаю на вопросы, я их ставлю. Не знаю, как покончить с этим. Я вижу лишь горе, голод, гибель всякой культуры. Пустеют деревни и города, а царь засасывает своих подданных в Башню, и та перемалывает их, как бесовской ветряк.
– Вот за это я тебя люблю, Саф, – вздохнул Элдарет. – За твое несгибаемое жизнелюбие.
Никто не улыбнулся. Сафаендер скорчил гримаску и поднес к губам бокал; Танфия заметила, какие длинные и тонкие у него пальцы.
– Однако, – продолжил Элдарет, – едва ли кто-то здесь согласится прятаться по ларям, когда рушатся Девять царств.
– Разве что ты покажешь, где можно спрятаться поудобнее.
– Это ничего не изменит. Пора решаться.
Пламя свечей озаряло напряженные лица. Элдарет по очереди обвел взглядом всех.
– Станем ли мы, – негромко проговорил он, – бежать, и скрываться, и позорно прозябать, покуда Гарнелис не растерзает Авентурию? Или поднимемся на бой?
– Что ты хочешь сказать, – спросил Руфрид, – «на бой»?
– Я говорю – поднять оружие против царя.
Над столом повисло молчание; Танфия не смела вздохнуть.
– Это значит – мятеж, – проговорил Мириас. – И усобица.
– Нет, мы не можем, – отозвался Сафаендер.
– Мы не за этим пришли! – воскликнул Линден. – Мы хотели…
– Вернуть твою любимую, я помню. Но это станет возможно, только если мы снесем Башню до основания.
Танфия глянула в сияющие глаза Элдарета, и содрогнулась. Мысль о том, чтобы не просто ослушаться царя, но поднять на него меч, низвергнуть его, сокрушить, наполняла ее ужасом. Это шло против всего, чему ее учили.
– Но заурома имеет две стороны, – проговорила она. – Если народ ополчается на своего правителя, он ополчается против земли, и дух завета нарушается!
– Завет уже нарушен! – воскликнул Элдарет. – Хуже стать не может!
– Это было бы грешно, друг мой, – твердо ответил Сафаендер. – Я писатель, а не гулящий человек вроде тебя. Я лишь хочу вернуть прежний порядок вещей.
– Поздно! Ничто не будет как прежде, если только мы не приглядим за этим сами – а иначе, как силой, мы не изменим ничего. Ты мечтаешь прожить остаток дней в стыде и страхе? Хочешь не написать более ни строчки, хочешь, чтобы книги твои сожгли, а имя предали забвению?
– Это слова, лишенные содержания, Элдарет. Я не могу прислушаться к ним. Пока что ты меня не тронул.
Танфия воззрилась на Сафаендера. Слова его потрясли ее, но увидев на его лице, в его глазах искреннюю боль, она смягчилась. Руфрид тоже взирал на поэта, но с легким омерзением, отчего девушка немедленно ощетинилась – как он смеет судить самого Сафаендера, не зная, через что тот прошел?
– В таком случае неплохо, что есть и более мягкие сердца, Саф, – язвительно заметил Элдарет. – А что скажет твоя паства?
– Они поступят по моему примеру.
– В этот раз не будь так уверен. – Глаза странника блеснули. – Страшно, а? Но нельзя пройти через огонь, не ступив на угли.
– Я с тобой! – воскликнул Руфрид.
– Тогда и я тоже, – поддержал его Линден. – Если это единственный способ вернуть Имми.
Танфия не сводила взгляда с Сафаендера, думая: «Для меня он был богом – но вот он, просто человек, несчастный, страдающий, и я хочу одного…». Она едва не коснулась его руки, когда голос Руфрида вывел ее из забытья:
– Танфия?
Перед глазами стояло пузырящееся кровью вспоротое горло.
– Нет. Я не могу сражаться, – решительно выпалила она. – Я согласна с Сафаендером.
– Что?
– Это будет неправильно! Если вы следуете за богиней, вы должны верить, что жизнь священна. Мы станем не лучше царя, поможем ему разрушить заурому, а не исцелим ее! Это может быть лишь крайней мерой! Должен найтись способ решить дело миром!
Все взоры обратились на нее. К своему ужасу, девушка услыхала аплодисменты со стороны лицедеев. Собственная страстность потрясла ее.
– Но, – проговорила она чуть спокойней, – что б мы не решили, мы должны держаться вместе. Больше у нас нет никого.
– Хорошо сказано! – Сафаендер с теплой улыбкой глядел на нее, и по жилам девушки пробежал огонь.
– И Танфия, конечно, права, – согласился Элдарет. – Давайте же соединим руки и поклянемся в верности друг другу и нашему делу: остановить царское безумие силой – если не удастся добром.
Одиннадцать рук сомкнулись над свечами. И каждый ощущал жал пламени и тепло чужих ладоней, и глаза горели от величия затеянного.
– Мы клянемся освободить Авентурию от проклятья, навлеченного на нас царем. Да одарят нас силою Нут и Анут. От сего дня будем в сем тверды.
Ладонь Сафаендера накрывала руку Танфии, но девушка поняла это, только когда их пальцы разомкнулись. Когда подняли бокалы за успех, взгляды их встретились поверх стеклянных кромок.
– Танфия, ты покажешь мне свой нож? – спросил поэт. – Тот, что оцепенил каменного зверя?
– О да! – воскликнула она, вскакивая. – Он в моей куртке, я принесу.
– Завтра, – с напором проговорил Руфрид, вставая и беря ее под руку. – У нас был тяжелый день. А теперь извините… Танфия, пойдем спать.
В чулане оказалось совсем неплохо – тесно и голо, но без мелких соседей. Танфия заперла дверь на засов, поставила светильник на полку и легла, не раздеваясь. От тюфяка несло прелым. От злости она не могла промолвить и слова; гнев вставал между ними ледяной стеной.
– Раздеваться не собираешься?
Она не ответила. Руфрид лег рядом, не коснувшись ее. Намного позже, когда шум в комнате утих, и наступила тишина, он проговорил:
– Смотреть на тебя удивляюсь, Тан.
– Почему? – спросила она сдержанно. – Что я такого сделала?
– Стала на сторону этого поэтишки.
Девушка задохнулась от возмущения.
– Да как ты смеешь! – прошипела она.
– Смею что?
– Еще и на меня злиться после того, как ты меня при всех погнал в койку! Ты со мной обошелся, как с капризной девчонкой. Я не твоя!
Руфрид сел, прислонившись к стене и сложив руки на груди.
– Я думал, что проявляю заботу.
– Нет, ты только свои замашки хамские проявил! Собственник!
– Приглядела себе получше?
– Нет!
– Да ну? Смотреть противно, как этот писака к тебе ластился.
– Не дури! Он меня едва замечал. Не знаю, что на тебя нашло, Руфе. Ты так изменился.
– Я изменился?
– Когда я убила ту женщину, я думала, что ты меня поймешь. Разделишь мои чувства. Вместо этого ты советуешь мне укреплять желудок, и при слове «война» у тебя загораются глаза. Тебе уже нравится убивать. С кем это ты вдруг возжаждал сражаться?
– Ты что, не понимаешь? – Руфрид задохнулся. – Против… против таких, как мой отец, против тех, кто выполняет любой указ, хоть какой жестокий и безнравственный, потому что в их жалких, иссохших душонках нет ни капли понятия!
– Значит, на самом деле ты воюешь с отцом?
Руфрид нетерпеливо тряхнул головой.
– Нет! Против косности, которая завела нас в это болото. Против той чуши, который пичкал нас Сафаендер.
– Не ори ты!
– А пускай слышит. А ты с ним согласилась, Тан. Почему? Это непохоже на тебя, ты всегда была храброй! И вдруг является великий Сафаендер, а ты только и можешь пялиться на него и лепетать: «Как тебе угодно, о Сильномогучий!».
– Ты ублюдок! Это неправда!
– Он трус. А ты слишком слепа, чтобы это увидеть.
– Ты бы не говорил так, если б прочел хоть одну его строчку. Боги, ты так ревнуешь?
– К нему? Брось. Мне просто тошно, как ты пускаешь перед ним слюни. Меня словно и не было рядом.
– Это пример к твоим нравоучениям – о жалости к себе? Я в тебе ошиблась, Руфе. Ты всегда был самовлюбленной злобной скотиной. Зря я подумала, что ты переменился.
– Это я ошибся, приняв твою самовлюбленность за достоинство, – сухо отмолвил юноша.
Гнев Танфии перегорел, оставив в груди холод. Упрямство Руфрида потрясло ее. Она поднялась с тюфяка, расправила накидку и отодвинула засов.
– Куда ты собралась? – спросил Руфрид.
– Найду для сна другое место.
– Не трусь. – Он лег и отвернулся. – Тебя я не коснусь, будь ты хоть последней бабой на земле.
Танфия вылетела в комнату стрелой, и очутилась в кромешной тьме. Наощупь она добралась до кушетки, собираясь посидеть и успокоиться. Но протянутая ее рука натолкнулась не на тканую обивку, а на мягкую плоть.
Девушка шарахнулась, вскрикнув. Затеплился огонек, осветив лицо Сафаендера – тот нагнулся над столом, зажигая светильник.
– Простите, – выдавила девушка. Сердце ее колотилось. – Не знала, что вы тут. До смерти перетрусила.. Вы простите, если я напугала…
– Ничуть. Я слышал, как ты бредешь в темноте. – Он расслабленно откинулся на спинку, оглядывая девушку цепким взглядом. Его лицо лучилось умом и опытом, озаряя комнату внутренним светом.
– Ой… – Ей опять стало ужасно неловко. – Не спится.
– Мне тоже. Последние месяцы я мучаюсь бессонницей. Садись, Танфия. Выпей со мной.
Девушка опустилась на кушетку и взяла протянутый бокал. Вино в зеленоватом стекле было белое, терпкое, с яблочным привкусом, и пришлось очень кстати. Танфии все не верилось, что она здесь, сидит рядом со своим героем.
Сафаендер отпил вина и состроил гримасу.
– Дрянь редкая, – заметил он, – но другого нет.
– Ничего, – прошептала Танфия.
– Ты плохо выглядишь, – мягко проговорил он. – Очень бледна, и очень взволнована.
– Все в порядке. Я… я повздорила с Руфридом.
– Он твой любовник, как я понимаю.
– Нет… уже.
– А. Помириться не получится?
Ее поразило, что поэта интересуют такие мелочи.
– Не в этот раз. Не знаю, хочу ли я этого. Тут не просто ссора.
– А что же?
Горло ее перехватило. Танфия повертела в пальцах ножку бокала.
– Сегодня я убила человека.
– Ох… – Поэт дрогнул, но миг спустя, к изумлению девушки, взял ее за руку и серьезно проговорил: – Не то грустно, что ты в расстройстве, а то, что Элдарет спокоен. Он не понимает, не понимает, о чем просит, когда болтает о мятеже. Расскажи, что случилось.
И Танфия сбивчиво рассказала, совершенно забыв, кто перед ней.
– Тебе стало легче? – спросил Сафаендер, когда она закончила. – Груз с плеч спал?
– Немного. Но мне легко говорить. Это не меня убили.
– А ты остра на язык. Эту черту я в людях ценю. Что, я слишком много задаю вопросов? Дурная писательская привычка.
– Я не против. – Она бросила взгляд по сторонам и смущенно улыбнулась поэту. Ей показалось, или он придвинулся к ней? – Я даже могу с вами говорить. Не думала, что это так просто, думала, что вы…
– Какой? – Он лукаво покосился на нее.
– Ну… обычный. Мне казалось, вы…
– Что – говорю рифмами?
– Примерно, – рассмеялась Танфия. – Что вы очень красноречивы.
– Бывает. Но сегодня у меня выходной.
Щеки Танфии загорелись; она надеялась, что в сумраке это не будет заметно.
– Я не хотела грубить. Вы, наверное, решили, что я такая простушка…
– Нет. Ничуть. Элдарет насчет меня был прав – я просто человек. Ленивый, самодовольный и самолюбивый.
– Нет! Вы – легенда.
– В Излучинке – едва ли. Удивительно, что ты обо мне вообще слыхала.
– Почему – потому что я родом с края земли?
Он покачал головой.
– Ну вот, теперь я тебя обидел. Я не это имел в виду. Мне приятно, что моя работа так много значит для людей, которым есть чем заняться в жизни.
– О да. Капусту поливать, овец стричь?..
Сафаендер рассмеялся.
– Без этого такие, как я, не имели бы роскоши писать стихи. Но тебе писательское мастерство небезразлично – даже мои скромные труды.
– Это уже ложная скромность.
– Вообще-то неудачная шутка.
На миг они встретились взглядами.
– Не так оно и страшно в нашей Излучинке, – проговорила Танфия. – Народ добрый. Родители у меня просто чудесные.
– Это заметно. Ты по ним тоскуешь?
– Сейчас – нет. – Снова столкнулись взгляды, и девушка, покраснев, опустила глаза. – Я мечтала попасть в Париону, увидеть одну из ваших пьес в Старом царском…
Словом «театр» она подавилась. Сафаендер обнял ее за плечи и уткнулся щекой в волосы. Танфия чувствовала его горе, скорбела с ним, и в то же время обмирала от восторга. Ей казалось, что они знали друг друга вечность, что, встретив его, она вернулась домой.
– Не стоит об этом, ладно?
– Простите. Меньше всего я хотела вас обидеть.
– Ты меня не обидела, Танфия. Царь, и эти ублюдки Поэль с Гранненом – вот кто разрушил наши судьбы.
– Просто не верится, что это происходит, – прошептала она.
– Что именно? – Вторая рука легла ей на пояс. Кровь забилась в висках.
– Все.
Он поцеловал ее макушку, потом мочку уха. Руки поэта были горячими, щеки – гладкими и пахли травами.
– Странно, – шепнул он. – Стоило тебе войти, и мне показалось, что я тебя знаю. Ты так красива, Танфия.
Танфия оцепенела, охваченная страстью, неверием и ужасом.
– А что ваша… э, та дама, что зажигала лампы?
– Аштарь? – Он рассмеялся. – Она мне не любовница. И никто и них. Нои мои друзья, мои актеры. Я был женат только на своем театре.
– Ох. – Облегчение захлестнула ее. – Хорошо…
– Значит, можно?
Их губы сомкнулись, и она открылась его жадным поцелуям, пахнущим вином и пламенем. Когда они разделились, Сафаендер погладил ее длинные, неухоженные волосы.
– Стоило бы лечь, – проговорил он.
Танфия отстранилась, растрепанная, не в силах поверить, будто он сказал то, что ей послышалось.
– Да, я, пожалуй, смогу заснуть. Но к Руфриду я вернуться не могу.
– И не надо. Можешь лечь на кушетке. А можешь… лечь со мной.
Танфия заколебалась, то леденея, то вспыхивая, а он ласково глядел на нее, ожидая ответа.
– Н-на кушетке, – пробормотала она.
– Хорошо. – Он сложил ее ладони вместе и легонько поцеловал девушку в лоб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59