Стоянка две минуты». Пусто, только Катя в сторонке. Появляется полная женщина в белом пальто. В руках чемодан, сумка, шляпная картонка, еще сумка.
Приезжая. Ну конечно, ни одного такси! Что за город: ни носильщиков, ни такси, просто безобразие!… И как они могли меня не встретить! Никто ничего не хочет делать, никто не помнит своих обязанностей… Такси! Такси!… Ну вот, конечно, зеленый огонек, а едет мимо!… Девочка, тут бывают такси?
Катя. Да, бывают. Только что были, а теперь все уехали.
Приезжая. Ну вот, что теперь делать? Не потащусь же я со всеми вещами. А сколько ждать здесь – неизвестно, можно окоченеть. Никто ничего не хочет делать, никто!
Катя. А вам далеко? Хотите, я вам помогу?
Приезжая. Ну что ты, это тяжело. Впрочем…
Катя. Давайте, давайте, вы не думайте, я сильная. (Берет чемодан.)
Приезжая. Ну спасибо, спасибо… Я еще помню те времена, когда здесь стояли извозчики…
Катя. Извозчики?
Приезжая. Да, извозчики. И между прочим их на всех хватало, всегда можно было сесть и уехать.
Они идут, несут вещи, Кате очень тяжело, а Приезжая продолжает говорить.
Все было совершенно по-другому, люди были вежливые, особенно молодежь. Если мы видели, что какая-нибудь старушка несет тяжелую корзину, то обязательно подбежим, поможем. А теперь? Безобразие… Отдохни, отдохни, нам еще совсем немного, вот тут, за углом… Я им послала телеграмму, все написала, а они не могли встретить… Молодежь!… Племяннички! Никто ничего не делает, никто. Кончится тем, что я тоже ничего не буду делать!… Ну, прекрасно, вот мы и пришли. Устала?
Катя. Да нет, что вы, ничего.
Приезжая. Ну спасибо. Сколько тебе?
Катя. Двенадцать.
Приезжая. Двенадцать?… Да ты что, в своем уме? Новых?
Катя. Что – новых?
Приезжая. Нет, это просто ни в какие ворота не лезет! У людей совершенно пет стыда, совершенно! Вот тебе пятьдесят копеек, и все! И скажи тому, кто научил тебя запрашивать такую цену…
Катя. Какую цепу? Вы что?
Приезжая. Ничего! На деньги и уходи. Такая маленькая, а… Нет, надо же!
Катя. При чем тут деньги? Я вам просто помогла… Это мне лет двенадцать!
Приезжая. Лет?
Катя. Да, лет! (Всхлипывает и убегает.)
Приезжая. Подожди, подожди, возьми на мороженое!… Ничего не понимаю… Тимуровцы, что ли, какие-то?… Бог знает, что за город!
Картина десятая
Храм божий. Вход. Слева, за конторкой, Монашка, прислуживающая Батюшке. Рядом в полном облачении стоит сухощавый, моложавый Батюшка с кадилом в руке. Он утомлен и озабочен. Служба кончилась, вечер. В стороне – Наг я, она с любопытством наблюдает и слушает.
Батюшка. Пометь, значит, нынешних упокойников двоих…
Монашка. Подсчитано, батюшка, подсчитано…
Батюшка. Да Иван Михайлычевы, что он сегодня принес, туда же…
Монашка. Подсчитано, батюшка, подсчитано…
Батюшка. Да за свечи выручку…
Монашка. Подсчитано, батюшка, подсчитано.
Батюшка. А за свечи-то не должны мы? (Замечает Катю, слегка тушуется.)Нда, гм…
Монашка. Подсчитано, батюшка, подсчитано. Да тут еще…
Батюшка. Ну и ладно, и слава богу!… Устал я что-то нынче, так вот тут и поламывает. Тройчатки нету?
Монашка. У Алексей Захарыча должно быть, я мигом…
Батюшка. Полно, полно, я сам спрошу… Глаза-то какие, господи! (Кате.)Что смотришь? Подойди сюда, отроковица…
Катя. Вы меня?
Батюшка. Тебя, тебя. Отроковица – значит девочка… Я что-то не видал тебя у нас прежде…
Катя. Я нечаянно зашла. Я мальчика одного ищу, Гену. Вы не видели случайно – мальчик такой, со скрипкой?
Батюшка. Со скрипкой? Нет. А что ты его ищешь?
Катя. Да понимаете, его обидели, и совсем несправедливо. Ему помочь надо.
Батюшка. Ох как болит!… И ты его ищешь, чтобы помочь?… (Задумывается.)
Монашка. А пионерам ведь не положено в храм-то божий! А у тебя вон он, галстук-то, краснеется, ишь!
Катя. А почему не положено? Я не знала.
Монашка. Как это не знала, должна знать! Аль ты, может, веруешь?
Катя. Что?
Монашка. Ну, в бога веришь?
Катя. В бога? Его нету.
Монашка. Во!… Ну! Вот они, вот, повырастали!…
Батюшка. Ну-ну, Ефимовна, будет! Сходи-ка мне пока к Алексей Захарычу, а мы поговорим.
Монашка. Да что ж с ними, нехристями, говорить-то! Отдохнули бы, батюшка, умаялись за день-то…
Батюшка. Сходи, сходи…
Монашка. У меня касса, батюшка.
Батюшка. Я покараулю, ступай.
Монашка ворчит, но уходит.
Помочь, значит, ищешь? Так, так. А к нам, стало быть, впервой?
Катя. Нет, я заходила, когда маленькая еще была. Все поют, и я цела. Мне один раз кашу давали с изюмом…
Батюшка. Кутью. А потом что ж?
Катя. Не знаю. Некогда. Я кино люблю.
Батюшка. Некогда – это верно. Времени совсем нет, все суета, суета. (Морщится.)Господи, господи, боже ты мой!
Катя. У вас что, голова болит? Она сейчас принесет. А хотите, я сбегаю, мне все равно в аптеку надо зайти, может, он в аптеке.
Батюшка (кладет Кате руку на голову).Спасибо. Добрая ты душа. Глаза у тебя словно у ангела… (О своем.)Ах ты господи, да что ж это такое, как же так?…
Катя. Да вы не расстраивайтесь… Скажите, а у вас тут никакой комнатки нет, чтобы на скрипке играть? Или ванной?
Батюшка. Ванной? Ну что ты, купель вот только.
Катя. Жалко. Ему ванная нужна, купель не подойдет… А это вы что, деньги считали? Вам деньги приносят, да?… Кто в бога верит?…
Батюшка. Да, по этого не нужно знать, это так… Истинная вера без корысти… Нда… (Все в той же задумчивости.)И добро… Вот ты мальчика со скрипкой ищешь, чтобы помочь? Тебе от него ничего не надо? Вот и мы так… О господи, прости нас, грешных!
Катя. А она говорит: касса. У вас что, билеты?
Батюшка. Нет, нет, дитя, бог с тобой!…
Катя. А вы в кино не ходите?
Батюшка. В кино? Нет. Не положено нам.
Катя. А в театр, на стадион?
Батюшка качает головой.
Как же так?… А в магазин можно?
Батюшка. В магазин можно.
Катя. Бедные!
Батюшка. Ничего, обходимся. (Морщится.)Как же зовут тебя, душа христианская? Где живешь ты?
Катя (улыбается).Я не крестьянская. И сейчас я нигде но живу… А зовут меня Анна-Мария.
батюшка (пугается).Анна-Мария? Анна? Мария?… О господи! Истинно Христова душа! Ангел ниспосланный!
Катя. Да что вы, какой я ангел! (Смеется.)
Батюшка (заводя самого себя).Господи! Анна-Мария! Вот она, вера-то, вот чистота-то! А мы что ж? Недобры, недобры… Подл я стал, руки лихоимством осквернил, зло скопил, подл стал! О господи! В глаза ее… поглядел – все добро мира там…
Катя (испугалась).Что вы, что вы, дяденька?…
Батюшка. Правду говоришь, за рубли веру-то отпускаем! О матерь пресветлая, прости ты нас!… И ты, ты, ангел, прости! (Охватывает голову руками, опускается на колени.)
Катя пятится.
Анна! Мария! Прости!… Катя. Бог простит, дяденька. (Убегает.)Батюшка (в полном ошеломлении).Что? Как?… Где она? Что
она сказала?… О господи!… Монашка (подбегает).Батюшка! Батюшка! Что с тобой, отец
родной? Воды! Эй!… А касса-то, касса где? О господи!… На
месте, слава тебе!… Батюшка! Отец Варфоломей, Владислав
Алексеевич, да что ж это?… Батюшка. Где она? Как сказала-то?… Ангел ниспосланный…
О господи!…
Его уводят.
Картина одиннадцатая
Парк, снег, та же скамейка. Идет Володя, подняв воротник, садится, закуривает, грустит.
Голос Кати. Ну не надо, Володя, не расстраивайтесь. Я, конечно, понимаю, это самое обидное, когда отогреваешь, отогреваешь, а дерево так застыло, что даже не принимает тепла.
Володя. Ну! В том-то и дело.
Голос Кати. Да, тогда уж у самой начинают руки замерзать. Но ведь все равно я, например, не могу пройти мимо, не могу, чтобы не прикоснуться, так ведь?
Володя (усмешка).Да, конечно. Ты умница, Анна-Мария.
Голос Кати. Будешь умницей. У меня у самой Генка куда-то пропал.
Володя смеется. Появляются ребята с гитарами, в масках Буратино, поют.
Первый. Буратино, а Буратино, по-моему, человек замерзает?
Второй. Ну и что? По-моему, это его личное дело. Не надо вмешиваться во внутренние дела чужих государств, Буратино.
Первый. Да, до тех пор пока они не становятся наружными, Буратино.
Второй. Вы так думаете, Буратино?
Первый. Да, мы так думаем, Буратино.
Второй. Ну что ж, раз вы настаиваете, можно этого гражданина и за нос дернуть.
Володя. Не стоит, ребята. Я волшебник. У меня первый разряд по волшебству. Я очень даже просто могу из вас, например, отбивные котлеты сделать.
Второй. А нас ведь двое, дяденька.
Володя. А ведь воюют не числом, а умением.
Первый. Это мы знаем, это мы проходили. Это Суворов.
Второй. Пуля – дура, штык – молодец.
Первый. Тяжело в ученье – тяжелей в бою!
Второй. Идем с нами, дяденька! Брось ты об ей думать! Ты ведь об ей?…
Володя (в тон).Приходил я к ней с приветом, рассказать, что солнце встало…
Первый. А она чего сказала?
Второй. А она сказала: летом!
Первый. Брось, дяденька, пойдем!
Ребята бросают снежки, Володя тоже, они увлекают его за собой. А к скамейке подходит Катя. Садится на то же место.
Голос Володи. Ну не надо, Анна-Мария, ну что ты, не расстраивайся. Я понимаю, это самое обидное, когда ты отогреваешь, отогреваешь, а дерево так застыло, что не принимает тепла.
Катя. Ну вот, в том-то и дело! У самой начинают руки замерзать.
Голос Володи. Понятно. Но ты ведь все равно не можешь пройти мимо, чтобы не прикоснуться, не попробовать, так ведь?… Рассказать тебе про Детского человека? Был у нас когда-то Детский человек…
Катя. Волшебник?
Голос Володи. Слушай. Он жил на нашей улице. Все его считали чудаком. Высокий такой, худой старик. Зимой и летом без шапки ходил, в длинном плаще… Но добрый очень, понимаешь?… Целый день бродил по улицам, и где мы, там и он. Всех детей знал, и мы его все знали. Маленькие и большие. Разговаривал с нами, играл, а то просто сядет в стороне и сидит, не мешает. И только если драка какая-нибудь или ссора, подойдет, спросит, в чем дело, и говорит: не надо, не обижайте друг друга… (Задумывается.)И он не уставал, понимаешь?… Я вот помню, один раз чужие ребята у меня коньки отняли… Я уже с катка возвращался, а на меня сразу четверо из-за угла… Даже не так коньки жалко было, как обидно: четверо на одного…
Катя. Несправедливо.
Голос Володи. Да. Ну и вот, иду, плачу, стараюсь, конечно, виду не показать, чтобы прохожие не заметили, а потом чувствую: идет кто-то рядом со мной, вровень, кладет руку на плечо. Смотрю: Детский человек… Ничего не говорит, не спрашивает, просто идет рядом, и все… Я никогда этого забыть не мог. Ничего вроде особенного, правда? Но так мне, понимаешь, одиноко было, так обидно, все заняты… А старик словно из-под земли: увидел и пошел рядом. Никто не заметил, а он заметил. Понимаешь?…
Катя. Да. Значит, опять идти? Искать? Но, может, он уже не хочет, может, ему не нужно?
Голос Володи. Нужно. Ты-то знаешь, что нужно?
Катя. Я знаю. Но я сама устала.
Картина двенадцатая
Катя сидит, и все слышанное, увиденное и пережитое за день, странно перемешавшись, возникает перед ней. Катя видит себя в ванной комнате. Она слушает, а Г е н а играет на скрипке. Мелодия рассказывает о Катиных мечтах, о том, что все хорошо; далеко стоят снежные горы, и синеет море, по которому плывут корабли, а по пустыням бредут верблюды. Но… раздается стук в дверь, все исчезает, и Гена опускает скрипку.
Катя. Открывать?
Гена. Открывай, конечно.
Катя. А если я не открою? Давай не открывать, играй, и все.
Голос тети Клани (за дверью).Я тебе не открою, я тебе нe открою! Ах ты бессовестная! Что это вы там заперлись! А ну, сейчас открывай!
Катя. Он тут играет. Слышите, как человек замечательно играет!
Гена. Да открывай!
Катя. Так ты играл здорово, просто очень!…
Гена. Да?
Катя. Очень. Как будто я улетела далеко. Я вообще умею летать, ты знаешь?
Гена. Да ну тебя! Открывай!
Голос тети Клани. Открывай, кому сказали!
Катя (открывает дверь).Ну пожалуйста, сейчас же не утро, не вечер, ни умываться не надо, ничего…
В ванную вваливаются тетя Кланя и тетя Люба, Петр Петрович и Яшка с гантелями.
Тетя Кланя (Кате).Ты не учи, ты в сторону давай, о тебе особый разговор. (Гене.)Так, Хена! Ты свое продолжаешь? Тебе говори не говори, а ты, Хена, свое? Матерь из-за него плачет, учителя плачут, а Хена свое!
Яшка. Еще чужих приводит!
Тетя Кланя (Кате).А тебе стыдно! Ишь запираются, да еще «не открою»! Ты что, в своем доме, что ль, распоряжаешься? Это наше дело, когда нам умываться, верно яговорю? Мы можем и вовсе не умываться, а нашу ванную, общественное пользование, занимать не дадим! И ты, Хена, последний раз нам душу пилишь! Мы выше пойдем! И матери твоей, Хена, плохо будет… Если тебе матерь свою не жаль, то…
Петр Петрович. Главное, все им, все условия! Дворцы, понимаешь, не дворцы, школы не школы… Бона какие коридоры отгрохали. Они и знай гоняют как оглашенные.
Яшка. Точно, в спортзал придешь, а там или хор поет, или драмкружок репетирует! И еще дома будут тебе на скрипках играть! И зачем эта скрипка!…
Катя. А ты молчи, тебя не спрашивают, тебе бы только один футбол был на свете.
Яшка. Почему? А хоккей?
Тетя Кланя. Не в этом дело. Пусть играет, раз к другому негодный, мало ли ненормальных! Мой вон Петр Петрович – тот, видишь, рисует! Но он тихо рисует, по общественным местам не запирается.
Петр Петрович. Что ж я, ненормальный, выходит? Ты брось! Я за рисованье-то когда взялся? Как на пенсию вышел!
Тетя Кланя. Я и не говорю ничего, что уж ты! Не скажи вам ничего! Чувствительные какие!
Тетя Люба (ласково).Может быть, и тебе бы так, Гена? Учился бы пока, старался. А там на пенсию выйдешь…
Тетя Кланя. И не надо, зачем! Ты выучись, па ноги стань! Свою квартиру заведи, а там хоть вверх ногами ходи, хоть в пять скрипок играй…
Катя. Ну как вы не понимаете! Ему сейчас надо играть, это же скрипка! Ему каждый день играть надо!
Тетя Кланя. Ему играть, а нам жить надо!
Петр Петрович. И без него нервы кругом, а тут тебе – зы-ы-ы, зы-ы!
Яшка. Попял, рыжий? Давай отсюда, пока цел!
Тетя Кланя. Ступай, Хена. И запомни: в последний раз с тобой говорим. Л то скрипку-то твою вон об угол – хик! И дело с концом!
Тетя Люба. Уж ты бы, правда, сынок, стих бы!
Катя. Тетя Люба, но вы-то, вы, вы же добрая, ну разрешите ему, пусть он у вас играет!
Петр Петрович. У себя-то не играет, ему вот ванную подавай, да и все! Я вот где хошь могу рисовать, мне все едино, хоть в чулане…
Гена. Здесь резонанс…
Тетя Люба. Ишь ты! Это где ж ты его увидел-то?
Катя. Ох, ну что ж делать?…
Появляется Володя, с улыбкой что-то шепчет Кате на ухо.
Правда?… А что, в самом деле! (Всем.)Ну вот что, раз вы так, то я знаете что сделаю? Я в эту ванную вообще никого не пущу!
Тетя Клан я. Это что еще!
Петр Петрович. Это как?
Тетя Люба. Катя, Катя, ты что надумала?
Катя выбегает.
Тетя Клан я. Вот девчонка-то чумовая! Ах, Хена, что ж ты матерь свою не жалеешь!
Голос Кати: «Сюда, сюда, осторожнее!… Тпр-ру!… Вот так». Появляется на пороге и ведет за собой Лошадь.
Катя. Вот сюда, пожалуйста, сюда, вам здесь будет тепло, воды сколько хочешь, моя5ете купаться… Посторонитесь, посторонитесь, у вас теперь лошадь в ванной будет жить.
Лошадь, просунув голову, начинает радостно ржать, брыкаться, пускает душ, все кричат: «Караул! Спасите! Господи! Это что же делается!»
Лошадь, скажите, пожалуйста, а вам ничего, когда рядом на скрипке играют?
Лошадь. На скрипке? Да можно! Гармонь-то, конечно, получше будет; у нас, бывалочка, Колька-кривой как ливенку-то вынесет, как елецкого-то пустит!… О боже мой, что я говорю! Ну конечно, скрипка! Это божественно! У тебя не Страдивари, мальчик? Ах, какой я слышала Страдивари в этом… в этом… как его… (Вздыхает и спит.)
Катя (Гене).Ну видишь.
Лошадь. А где тут холодная, где горячая? А вот это мыло ваше? Можно, я его съем? Очень я мыло люблю. И пасту зубную тоже. Особенно детскую. Очень вкусная паста. (Всем.)Ну, а вы что? Ну-ка!
Тетя Кланя. Ладно, ладно, пусть уж! Пусть играет. Играй, Хена, ладно.
Петр Петрович. И лошадка пущай живет. Я ей овса нарисую. Можно перегородочку поставить: лошадь пускай в ванне плескается, а парнишка тут пилит.
Яшка. И дырочки не затыкай, а то задохнешься еще там.
Петр Петрович. Дырочков-то еще можно навертеть.
Тетя Клан я. Играй, Хена, играй, это дело святое. Я сама по радио песни люблю слушать. Вырастешь – не забывай об нас, мы к тебе всей душой.
Петр Петрович (шутит).Знаменитый будет – небось и руки не подаст. У, пострел!
Тетя Люба. Конечно, пусть играет. Мы потерпим. Раз нужно для искусства. Талант – это большая редкость.
Петр Петрович. Еще бы! Тут бережно надо, без крику.
Тетя Клан я. Кричать вообще нехорошо.
Яшка. Пусть сыграет чего-нибудь.
Все. Сыграй, Гена, сыграй.
Лошадь. «Вот мчится тройка»… То есть что я! Этого… как его? Стравинского, деточка, Стравинского…
Катя. Правда, сыграй, видишь, как все хорошо, какие все добрые…
Гена играет, все с умилением слушают, утирают слезы– идиллия.
Лошадь. Ну что вы грустные такие, что? Все прекрасно, все великолепно, у нас даже в королевской конюшне не было такой замечательной ванны. Анна-Мария, ну ты что?
Катя (как бы выходя из этой сцены снова на улицу).Все это нам спится, лошадь, все это нам снится.
Снова парк, скамья. Катя сидит в т» й же позе. Появляется Собака.
Собака.
1 2 3 4 5
Приезжая. Ну конечно, ни одного такси! Что за город: ни носильщиков, ни такси, просто безобразие!… И как они могли меня не встретить! Никто ничего не хочет делать, никто не помнит своих обязанностей… Такси! Такси!… Ну вот, конечно, зеленый огонек, а едет мимо!… Девочка, тут бывают такси?
Катя. Да, бывают. Только что были, а теперь все уехали.
Приезжая. Ну вот, что теперь делать? Не потащусь же я со всеми вещами. А сколько ждать здесь – неизвестно, можно окоченеть. Никто ничего не хочет делать, никто!
Катя. А вам далеко? Хотите, я вам помогу?
Приезжая. Ну что ты, это тяжело. Впрочем…
Катя. Давайте, давайте, вы не думайте, я сильная. (Берет чемодан.)
Приезжая. Ну спасибо, спасибо… Я еще помню те времена, когда здесь стояли извозчики…
Катя. Извозчики?
Приезжая. Да, извозчики. И между прочим их на всех хватало, всегда можно было сесть и уехать.
Они идут, несут вещи, Кате очень тяжело, а Приезжая продолжает говорить.
Все было совершенно по-другому, люди были вежливые, особенно молодежь. Если мы видели, что какая-нибудь старушка несет тяжелую корзину, то обязательно подбежим, поможем. А теперь? Безобразие… Отдохни, отдохни, нам еще совсем немного, вот тут, за углом… Я им послала телеграмму, все написала, а они не могли встретить… Молодежь!… Племяннички! Никто ничего не делает, никто. Кончится тем, что я тоже ничего не буду делать!… Ну, прекрасно, вот мы и пришли. Устала?
Катя. Да нет, что вы, ничего.
Приезжая. Ну спасибо. Сколько тебе?
Катя. Двенадцать.
Приезжая. Двенадцать?… Да ты что, в своем уме? Новых?
Катя. Что – новых?
Приезжая. Нет, это просто ни в какие ворота не лезет! У людей совершенно пет стыда, совершенно! Вот тебе пятьдесят копеек, и все! И скажи тому, кто научил тебя запрашивать такую цену…
Катя. Какую цепу? Вы что?
Приезжая. Ничего! На деньги и уходи. Такая маленькая, а… Нет, надо же!
Катя. При чем тут деньги? Я вам просто помогла… Это мне лет двенадцать!
Приезжая. Лет?
Катя. Да, лет! (Всхлипывает и убегает.)
Приезжая. Подожди, подожди, возьми на мороженое!… Ничего не понимаю… Тимуровцы, что ли, какие-то?… Бог знает, что за город!
Картина десятая
Храм божий. Вход. Слева, за конторкой, Монашка, прислуживающая Батюшке. Рядом в полном облачении стоит сухощавый, моложавый Батюшка с кадилом в руке. Он утомлен и озабочен. Служба кончилась, вечер. В стороне – Наг я, она с любопытством наблюдает и слушает.
Батюшка. Пометь, значит, нынешних упокойников двоих…
Монашка. Подсчитано, батюшка, подсчитано…
Батюшка. Да Иван Михайлычевы, что он сегодня принес, туда же…
Монашка. Подсчитано, батюшка, подсчитано…
Батюшка. Да за свечи выручку…
Монашка. Подсчитано, батюшка, подсчитано.
Батюшка. А за свечи-то не должны мы? (Замечает Катю, слегка тушуется.)Нда, гм…
Монашка. Подсчитано, батюшка, подсчитано. Да тут еще…
Батюшка. Ну и ладно, и слава богу!… Устал я что-то нынче, так вот тут и поламывает. Тройчатки нету?
Монашка. У Алексей Захарыча должно быть, я мигом…
Батюшка. Полно, полно, я сам спрошу… Глаза-то какие, господи! (Кате.)Что смотришь? Подойди сюда, отроковица…
Катя. Вы меня?
Батюшка. Тебя, тебя. Отроковица – значит девочка… Я что-то не видал тебя у нас прежде…
Катя. Я нечаянно зашла. Я мальчика одного ищу, Гену. Вы не видели случайно – мальчик такой, со скрипкой?
Батюшка. Со скрипкой? Нет. А что ты его ищешь?
Катя. Да понимаете, его обидели, и совсем несправедливо. Ему помочь надо.
Батюшка. Ох как болит!… И ты его ищешь, чтобы помочь?… (Задумывается.)
Монашка. А пионерам ведь не положено в храм-то божий! А у тебя вон он, галстук-то, краснеется, ишь!
Катя. А почему не положено? Я не знала.
Монашка. Как это не знала, должна знать! Аль ты, может, веруешь?
Катя. Что?
Монашка. Ну, в бога веришь?
Катя. В бога? Его нету.
Монашка. Во!… Ну! Вот они, вот, повырастали!…
Батюшка. Ну-ну, Ефимовна, будет! Сходи-ка мне пока к Алексей Захарычу, а мы поговорим.
Монашка. Да что ж с ними, нехристями, говорить-то! Отдохнули бы, батюшка, умаялись за день-то…
Батюшка. Сходи, сходи…
Монашка. У меня касса, батюшка.
Батюшка. Я покараулю, ступай.
Монашка ворчит, но уходит.
Помочь, значит, ищешь? Так, так. А к нам, стало быть, впервой?
Катя. Нет, я заходила, когда маленькая еще была. Все поют, и я цела. Мне один раз кашу давали с изюмом…
Батюшка. Кутью. А потом что ж?
Катя. Не знаю. Некогда. Я кино люблю.
Батюшка. Некогда – это верно. Времени совсем нет, все суета, суета. (Морщится.)Господи, господи, боже ты мой!
Катя. У вас что, голова болит? Она сейчас принесет. А хотите, я сбегаю, мне все равно в аптеку надо зайти, может, он в аптеке.
Батюшка (кладет Кате руку на голову).Спасибо. Добрая ты душа. Глаза у тебя словно у ангела… (О своем.)Ах ты господи, да что ж это такое, как же так?…
Катя. Да вы не расстраивайтесь… Скажите, а у вас тут никакой комнатки нет, чтобы на скрипке играть? Или ванной?
Батюшка. Ванной? Ну что ты, купель вот только.
Катя. Жалко. Ему ванная нужна, купель не подойдет… А это вы что, деньги считали? Вам деньги приносят, да?… Кто в бога верит?…
Батюшка. Да, по этого не нужно знать, это так… Истинная вера без корысти… Нда… (Все в той же задумчивости.)И добро… Вот ты мальчика со скрипкой ищешь, чтобы помочь? Тебе от него ничего не надо? Вот и мы так… О господи, прости нас, грешных!
Катя. А она говорит: касса. У вас что, билеты?
Батюшка. Нет, нет, дитя, бог с тобой!…
Катя. А вы в кино не ходите?
Батюшка. В кино? Нет. Не положено нам.
Катя. А в театр, на стадион?
Батюшка качает головой.
Как же так?… А в магазин можно?
Батюшка. В магазин можно.
Катя. Бедные!
Батюшка. Ничего, обходимся. (Морщится.)Как же зовут тебя, душа христианская? Где живешь ты?
Катя (улыбается).Я не крестьянская. И сейчас я нигде но живу… А зовут меня Анна-Мария.
батюшка (пугается).Анна-Мария? Анна? Мария?… О господи! Истинно Христова душа! Ангел ниспосланный!
Катя. Да что вы, какой я ангел! (Смеется.)
Батюшка (заводя самого себя).Господи! Анна-Мария! Вот она, вера-то, вот чистота-то! А мы что ж? Недобры, недобры… Подл я стал, руки лихоимством осквернил, зло скопил, подл стал! О господи! В глаза ее… поглядел – все добро мира там…
Катя (испугалась).Что вы, что вы, дяденька?…
Батюшка. Правду говоришь, за рубли веру-то отпускаем! О матерь пресветлая, прости ты нас!… И ты, ты, ангел, прости! (Охватывает голову руками, опускается на колени.)
Катя пятится.
Анна! Мария! Прости!… Катя. Бог простит, дяденька. (Убегает.)Батюшка (в полном ошеломлении).Что? Как?… Где она? Что
она сказала?… О господи!… Монашка (подбегает).Батюшка! Батюшка! Что с тобой, отец
родной? Воды! Эй!… А касса-то, касса где? О господи!… На
месте, слава тебе!… Батюшка! Отец Варфоломей, Владислав
Алексеевич, да что ж это?… Батюшка. Где она? Как сказала-то?… Ангел ниспосланный…
О господи!…
Его уводят.
Картина одиннадцатая
Парк, снег, та же скамейка. Идет Володя, подняв воротник, садится, закуривает, грустит.
Голос Кати. Ну не надо, Володя, не расстраивайтесь. Я, конечно, понимаю, это самое обидное, когда отогреваешь, отогреваешь, а дерево так застыло, что даже не принимает тепла.
Володя. Ну! В том-то и дело.
Голос Кати. Да, тогда уж у самой начинают руки замерзать. Но ведь все равно я, например, не могу пройти мимо, не могу, чтобы не прикоснуться, так ведь?
Володя (усмешка).Да, конечно. Ты умница, Анна-Мария.
Голос Кати. Будешь умницей. У меня у самой Генка куда-то пропал.
Володя смеется. Появляются ребята с гитарами, в масках Буратино, поют.
Первый. Буратино, а Буратино, по-моему, человек замерзает?
Второй. Ну и что? По-моему, это его личное дело. Не надо вмешиваться во внутренние дела чужих государств, Буратино.
Первый. Да, до тех пор пока они не становятся наружными, Буратино.
Второй. Вы так думаете, Буратино?
Первый. Да, мы так думаем, Буратино.
Второй. Ну что ж, раз вы настаиваете, можно этого гражданина и за нос дернуть.
Володя. Не стоит, ребята. Я волшебник. У меня первый разряд по волшебству. Я очень даже просто могу из вас, например, отбивные котлеты сделать.
Второй. А нас ведь двое, дяденька.
Володя. А ведь воюют не числом, а умением.
Первый. Это мы знаем, это мы проходили. Это Суворов.
Второй. Пуля – дура, штык – молодец.
Первый. Тяжело в ученье – тяжелей в бою!
Второй. Идем с нами, дяденька! Брось ты об ей думать! Ты ведь об ей?…
Володя (в тон).Приходил я к ней с приветом, рассказать, что солнце встало…
Первый. А она чего сказала?
Второй. А она сказала: летом!
Первый. Брось, дяденька, пойдем!
Ребята бросают снежки, Володя тоже, они увлекают его за собой. А к скамейке подходит Катя. Садится на то же место.
Голос Володи. Ну не надо, Анна-Мария, ну что ты, не расстраивайся. Я понимаю, это самое обидное, когда ты отогреваешь, отогреваешь, а дерево так застыло, что не принимает тепла.
Катя. Ну вот, в том-то и дело! У самой начинают руки замерзать.
Голос Володи. Понятно. Но ты ведь все равно не можешь пройти мимо, чтобы не прикоснуться, не попробовать, так ведь?… Рассказать тебе про Детского человека? Был у нас когда-то Детский человек…
Катя. Волшебник?
Голос Володи. Слушай. Он жил на нашей улице. Все его считали чудаком. Высокий такой, худой старик. Зимой и летом без шапки ходил, в длинном плаще… Но добрый очень, понимаешь?… Целый день бродил по улицам, и где мы, там и он. Всех детей знал, и мы его все знали. Маленькие и большие. Разговаривал с нами, играл, а то просто сядет в стороне и сидит, не мешает. И только если драка какая-нибудь или ссора, подойдет, спросит, в чем дело, и говорит: не надо, не обижайте друг друга… (Задумывается.)И он не уставал, понимаешь?… Я вот помню, один раз чужие ребята у меня коньки отняли… Я уже с катка возвращался, а на меня сразу четверо из-за угла… Даже не так коньки жалко было, как обидно: четверо на одного…
Катя. Несправедливо.
Голос Володи. Да. Ну и вот, иду, плачу, стараюсь, конечно, виду не показать, чтобы прохожие не заметили, а потом чувствую: идет кто-то рядом со мной, вровень, кладет руку на плечо. Смотрю: Детский человек… Ничего не говорит, не спрашивает, просто идет рядом, и все… Я никогда этого забыть не мог. Ничего вроде особенного, правда? Но так мне, понимаешь, одиноко было, так обидно, все заняты… А старик словно из-под земли: увидел и пошел рядом. Никто не заметил, а он заметил. Понимаешь?…
Катя. Да. Значит, опять идти? Искать? Но, может, он уже не хочет, может, ему не нужно?
Голос Володи. Нужно. Ты-то знаешь, что нужно?
Катя. Я знаю. Но я сама устала.
Картина двенадцатая
Катя сидит, и все слышанное, увиденное и пережитое за день, странно перемешавшись, возникает перед ней. Катя видит себя в ванной комнате. Она слушает, а Г е н а играет на скрипке. Мелодия рассказывает о Катиных мечтах, о том, что все хорошо; далеко стоят снежные горы, и синеет море, по которому плывут корабли, а по пустыням бредут верблюды. Но… раздается стук в дверь, все исчезает, и Гена опускает скрипку.
Катя. Открывать?
Гена. Открывай, конечно.
Катя. А если я не открою? Давай не открывать, играй, и все.
Голос тети Клани (за дверью).Я тебе не открою, я тебе нe открою! Ах ты бессовестная! Что это вы там заперлись! А ну, сейчас открывай!
Катя. Он тут играет. Слышите, как человек замечательно играет!
Гена. Да открывай!
Катя. Так ты играл здорово, просто очень!…
Гена. Да?
Катя. Очень. Как будто я улетела далеко. Я вообще умею летать, ты знаешь?
Гена. Да ну тебя! Открывай!
Голос тети Клани. Открывай, кому сказали!
Катя (открывает дверь).Ну пожалуйста, сейчас же не утро, не вечер, ни умываться не надо, ничего…
В ванную вваливаются тетя Кланя и тетя Люба, Петр Петрович и Яшка с гантелями.
Тетя Кланя (Кате).Ты не учи, ты в сторону давай, о тебе особый разговор. (Гене.)Так, Хена! Ты свое продолжаешь? Тебе говори не говори, а ты, Хена, свое? Матерь из-за него плачет, учителя плачут, а Хена свое!
Яшка. Еще чужих приводит!
Тетя Кланя (Кате).А тебе стыдно! Ишь запираются, да еще «не открою»! Ты что, в своем доме, что ль, распоряжаешься? Это наше дело, когда нам умываться, верно яговорю? Мы можем и вовсе не умываться, а нашу ванную, общественное пользование, занимать не дадим! И ты, Хена, последний раз нам душу пилишь! Мы выше пойдем! И матери твоей, Хена, плохо будет… Если тебе матерь свою не жаль, то…
Петр Петрович. Главное, все им, все условия! Дворцы, понимаешь, не дворцы, школы не школы… Бона какие коридоры отгрохали. Они и знай гоняют как оглашенные.
Яшка. Точно, в спортзал придешь, а там или хор поет, или драмкружок репетирует! И еще дома будут тебе на скрипках играть! И зачем эта скрипка!…
Катя. А ты молчи, тебя не спрашивают, тебе бы только один футбол был на свете.
Яшка. Почему? А хоккей?
Тетя Кланя. Не в этом дело. Пусть играет, раз к другому негодный, мало ли ненормальных! Мой вон Петр Петрович – тот, видишь, рисует! Но он тихо рисует, по общественным местам не запирается.
Петр Петрович. Что ж я, ненормальный, выходит? Ты брось! Я за рисованье-то когда взялся? Как на пенсию вышел!
Тетя Кланя. Я и не говорю ничего, что уж ты! Не скажи вам ничего! Чувствительные какие!
Тетя Люба (ласково).Может быть, и тебе бы так, Гена? Учился бы пока, старался. А там на пенсию выйдешь…
Тетя Кланя. И не надо, зачем! Ты выучись, па ноги стань! Свою квартиру заведи, а там хоть вверх ногами ходи, хоть в пять скрипок играй…
Катя. Ну как вы не понимаете! Ему сейчас надо играть, это же скрипка! Ему каждый день играть надо!
Тетя Кланя. Ему играть, а нам жить надо!
Петр Петрович. И без него нервы кругом, а тут тебе – зы-ы-ы, зы-ы!
Яшка. Попял, рыжий? Давай отсюда, пока цел!
Тетя Кланя. Ступай, Хена. И запомни: в последний раз с тобой говорим. Л то скрипку-то твою вон об угол – хик! И дело с концом!
Тетя Люба. Уж ты бы, правда, сынок, стих бы!
Катя. Тетя Люба, но вы-то, вы, вы же добрая, ну разрешите ему, пусть он у вас играет!
Петр Петрович. У себя-то не играет, ему вот ванную подавай, да и все! Я вот где хошь могу рисовать, мне все едино, хоть в чулане…
Гена. Здесь резонанс…
Тетя Люба. Ишь ты! Это где ж ты его увидел-то?
Катя. Ох, ну что ж делать?…
Появляется Володя, с улыбкой что-то шепчет Кате на ухо.
Правда?… А что, в самом деле! (Всем.)Ну вот что, раз вы так, то я знаете что сделаю? Я в эту ванную вообще никого не пущу!
Тетя Клан я. Это что еще!
Петр Петрович. Это как?
Тетя Люба. Катя, Катя, ты что надумала?
Катя выбегает.
Тетя Клан я. Вот девчонка-то чумовая! Ах, Хена, что ж ты матерь свою не жалеешь!
Голос Кати: «Сюда, сюда, осторожнее!… Тпр-ру!… Вот так». Появляется на пороге и ведет за собой Лошадь.
Катя. Вот сюда, пожалуйста, сюда, вам здесь будет тепло, воды сколько хочешь, моя5ете купаться… Посторонитесь, посторонитесь, у вас теперь лошадь в ванной будет жить.
Лошадь, просунув голову, начинает радостно ржать, брыкаться, пускает душ, все кричат: «Караул! Спасите! Господи! Это что же делается!»
Лошадь, скажите, пожалуйста, а вам ничего, когда рядом на скрипке играют?
Лошадь. На скрипке? Да можно! Гармонь-то, конечно, получше будет; у нас, бывалочка, Колька-кривой как ливенку-то вынесет, как елецкого-то пустит!… О боже мой, что я говорю! Ну конечно, скрипка! Это божественно! У тебя не Страдивари, мальчик? Ах, какой я слышала Страдивари в этом… в этом… как его… (Вздыхает и спит.)
Катя (Гене).Ну видишь.
Лошадь. А где тут холодная, где горячая? А вот это мыло ваше? Можно, я его съем? Очень я мыло люблю. И пасту зубную тоже. Особенно детскую. Очень вкусная паста. (Всем.)Ну, а вы что? Ну-ка!
Тетя Кланя. Ладно, ладно, пусть уж! Пусть играет. Играй, Хена, ладно.
Петр Петрович. И лошадка пущай живет. Я ей овса нарисую. Можно перегородочку поставить: лошадь пускай в ванне плескается, а парнишка тут пилит.
Яшка. И дырочки не затыкай, а то задохнешься еще там.
Петр Петрович. Дырочков-то еще можно навертеть.
Тетя Клан я. Играй, Хена, играй, это дело святое. Я сама по радио песни люблю слушать. Вырастешь – не забывай об нас, мы к тебе всей душой.
Петр Петрович (шутит).Знаменитый будет – небось и руки не подаст. У, пострел!
Тетя Люба. Конечно, пусть играет. Мы потерпим. Раз нужно для искусства. Талант – это большая редкость.
Петр Петрович. Еще бы! Тут бережно надо, без крику.
Тетя Клан я. Кричать вообще нехорошо.
Яшка. Пусть сыграет чего-нибудь.
Все. Сыграй, Гена, сыграй.
Лошадь. «Вот мчится тройка»… То есть что я! Этого… как его? Стравинского, деточка, Стравинского…
Катя. Правда, сыграй, видишь, как все хорошо, какие все добрые…
Гена играет, все с умилением слушают, утирают слезы– идиллия.
Лошадь. Ну что вы грустные такие, что? Все прекрасно, все великолепно, у нас даже в королевской конюшне не было такой замечательной ванны. Анна-Мария, ну ты что?
Катя (как бы выходя из этой сцены снова на улицу).Все это нам спится, лошадь, все это нам снится.
Снова парк, скамья. Катя сидит в т» й же позе. Появляется Собака.
Собака.
1 2 3 4 5