Мечта мне видится как улика. Привет тебе, знаменитая голая блондиночка, это приведение говорит с твоим загаром, когда тебя потрошат. Я видел твой раскрытый рот в банке с формальдегидом. Мне кажется, я мог бы сделать тебя счастливой, если б были деньги и охранники. Даже после того как зажгли свет, экран в кино продолжал кровоточить. Я успокаиваю толпу, подняв багровый палец. Даже на белом экране твое эротическое крушение продолжает истекать кровью! Мне хотелось показать Брижит Бардо революционный Монреаль. Мы встретимся, когда состаримся, в старом диктаторском кафе. Никто, кроме Ватикана, не знает, кто ты на самом деле. Нам правда ножку поставила, а ведь мы могли бы сделать друг друга счастливыми. Ева Перон! Эдит! Мэри Вулнд! Хе-ди Ламарр! Мадам Бовари! Лорен Бэкол была Марлен Дитрих! Брижит Бардо, это Ф., привидение из зеленых маргариток, из каменной могилы собственного оргазма, из мрачной фабрики психов английского Монреаля. Ложись ко мне на бумагу, маленькая плоть кино. Пусть полотенце сохранит отпечаток твоей груди. Превратись по секрету между нами в извращенку. Удиви меня химическим экстазом или желаниями жадного языка. Выйди из душа с мокрыми волосами и положи скрещенные бритые ноги на мой однорукий стол. Пусть с тебя соскользнет полотенце, когда ты заснешь после нашей первой размолвки, а вентилятор пусть колышет продолговатый клочок золотистой тропинки, овевая твое тело. Ох, Мэри, пора мне к тебе возвращаться. Я вновь тяну лапу к черной дыре реального тела, влагалищу настоящего, сокам теперешнего. Я увел себя от искушения и показал, как это происходило!
– Тебе все это ни к чему, – говорит Мэри Вулнд.
– Правда?
– Да. Все включено в так называемое сношение.
– И я могу представлять себе все, что мне заблагорассудится?
– Да, только поторопись!
16
В самом разгаре зима 1680 года. Катерина Текаквита совсем продрогла, она умирает. В тот год она умерла. Зима все никак не кончалась. Девушке было так плохо, что она уже не могла выходить из хижины. Как и раньше, Катерина втайне изводила себя голодом, шипы подстилки продолжали дырявить ее тело. Церковь миссии стала теперь для нее недосягаемой. Но отец Шошетье поведал нам, что каждый день она молилась, с трудом стоя на коленях или сидя на грубо сколоченной скамье. Теперь ее бичевали деревья. Началась Страстная неделя перед Пасхой 1680 года. В Святой понедельник она очень ослабла. Ей сказали, что дни ее сочтены. Когда Мария-Тереза ласкала ее березовыми прутьями, Катерина молилась:
– О Господи, покажи мне, что обряд этот посвящен Тебе. Дай служанке Твоей узреть тайный смысл ритуала. Измени мир Твой, отблеском мысли играючи. О Господи, сыграй со мной в твою игру.
В миссии существовал неписаный закон – там никогда не приносили Святое причастие в хижину, где лежал больной. Наоборот, больных носили в церковь на лубяных носилках, несмотря на то, что такое путешествие зачастую бывало чревато для них опасностью. Девушка слишком ослабла, чтобы выдержать такое путешествие даже на носилках. Что им оставалось делать? В ту пору в Канаде еще не было принято нарушать обычаи, облик Иисуса в тогдашней Канаде был исполнен достоинства и освящен традициями седой старины, в отличие от теперешнего бледного пластмассового его образка, подвешенного на лобовом стекле и болтающегося над квитанцией, заткнутой за дворник полицейским, выписавшим штраф. Вот за что я люблю иезуитов: они спорили о том, перед чем несут большую ответственность – перед историей или перед чудом, а если выразиться более высокопарно, перед историей или возможным чудом. Они видели странное сияние в гноившихся глазах Катерины Текаквиты. Разве могли они осмелиться отказать ей в высшем утешении Телом Спасителя, в причастии умирающего облаточным Его обличием? Они сделали исключение для умиравшей девушки, в еле прикрытой наготе своей лежавшей на терниях постельного рванья. Толпа поддержала их решение. В случае Безупречной Застенчивой – так стали ее звать некоторые из недавно обращенных – исключение было оправданным. Для придания происходящему подобающего достоинства хочу обратить твое внимание на одну маленькую деталь: скромная Катерина попросила Марию-Терезу накрыть себя новым одеялом или чем-нибудь еще, чтобы прикрыть наготу своего тела покровом. Вся деревня последовала за Святым причастием, когда его несли к хижине страждущей. Вокруг ее подстилки толпой сгрудились все обращенные индейцы миссии. Она воплощала их самые заветные надежды. Французы убивали в лесах их братьев, а эта умирающая девушка могла как-то засвидетельствовать оправданность непростого выбора, на который они решились. Если когда-нибудь воцарялась атмосфера мрачного уныния, украшенная плотным кружевом не свершившихся чудес, она возникла именно там и именно в тот момент. Раздался голос священника. После общего отпущения грехов Катерина, взор которой пылал в затянутых пеленой глазах, а язык кровоточил, получила «Viatique du Corps dе N?tre-Seigneur J?sus-Christ» . Теперь всем было ясно, что она умирает. Многие из толпы собравшихся надеялись, что отходившая в мир иной девушка помянет их в молитве. Отец Шоленек спросил ее, хочет ли она, чтобы каждый из них подошел к ней в отдельности. Он спросил Катерину ненавязчиво, потому что она уже была близка к агонии. Она с улыбкой дала ему свое согласие. Весь день люди несли к подстилке умирающей свои горести.
– Я раздавила жука. Помолись за меня.
– Я осквернил водопад мочой. Помолись за меня.
– Я переспал со своей сестрой. Помолись за меня.
– Я мечтала о том, чтобы стать белой. Помолись за меня.
– Я не добил оленя, и он долго мучился. Помолись за меня.
– Мне очень хочется кусочек человечинки. Помолись за меня.
– Я сделал хлыст из травы. Помолись за меня.
– Я желток из гусеницы выдавила. Помолись за меня.
– Я притиркой пользовался, чтобы бороду отрастить. Помолись за меня.
– Западный ветер меня ненавидит. Помолись за меня.
– Я сглазил прошлогодний урожай. Помолись за меня.
– Я отдала свои четки англичанину. Помолись за меня.
– Я изгадил набедренную повязку. Помолись за меня.
– Я убил еврея. Помолись за меня.
– Я продавал притирку для отращивания бороды. Помолись за меня.
– Я дерьмо курю. Помолись за меня.
– Я заставляла брата подсматривать. Помолись за меня.
– Я дерьмо курю. Помолись за меня.
– Я песню испортила. Помолись за меня.
– Я когда купалась, трогала себя, где не положено. Помолись за меня.
– Я мучил енота. Помолись за меня.
– Я верю в чудотворную силу трав. Помолись за меня.
– Я с апельсина шкуру сняла. Помолись за меня.
– Я молилась, чтобы голод людям урок преподал. Помолись за меня.
– Я свои бусы обкакала. Помолись за меня.
– Мне 84 года. Помолись за меня.
Один за другим они вставали на колени, а потом отходили от ее тернистого ложа, оставляя ей самые тяжкие свои грехи, отягощавшие их скорбный дух, пока вся хижина не стала похожа на огромный таможенный зал для досмотра желаний, а земляной пол подле медвежьей шкуры, на которой она лежала, не был отполирован множеством коленей так, что стал сверкать как серебристые бока последней и единственной ракеты, уходившей по расписанию из обреченного мира. А когда пасхальную деревню окутала ночная тьма, индейцы и французы сгрудились около своих потрескивающих костров и прижали к губам пальцы в жесте молчания и воздушного поцелуя. Почему мне так одиноко становится, когда я тебе об этом рассказываю? После вечерней молитвы Катерина Текаквита попросила разрешения сходить последний раз в лес. Отец Шоленек позволил ей это сделать. Она с трудом брела через поле, покрытое покрывалом тающего снега, в напоенную ароматом хвои сосновую рощу, в хрупкую лесную тень, ломая ногти о ветви и стволы, помогавшие ей брести в тусклом свете мартовских звезд к берегу покрытой льдом реки Святого Лаврентия, к вмерзшему в землю распятию. Отец Леконт писал: «Elle y passa un quart d'heure ? se mettre les ?paules en sang par une rude discipline». Там Катерина провела 15 минут, исхлестывая себе плечи, пока они не покрылись кровью, и сделала она это без помощи своей подруги. Настал следующий день – среда на Страстной неделе. Он стал ее последним днем, этот день освящения хлеба и вина к таинству Святого причастия и крестных мук. «Certes je me souviens encore qu'а l'entr?e de sa derni?re maladie» . Отец Шоленек знал, что это ее последний день. В три часа пополудни началась ее предсмертная агония. Преклонив в молитве колени вместе с Марией-Терезой и несколькими другими исхлестанными женщинами, Катерина Текаквита запинаясь повторяла имена Иисуса и Пресвятой Девы, часто будучи даже не в состоянии правильно их произнести, «…elle perdit la parole en pronon?ant les noms de J?sus et de Marie». Что же ты, отец, не записал в точности те звуки, которые она произносила? Она играла с Именем, она создавала правильное Имя, она сращивала все опавшие ветви Древа жизни. Ага? Муджа? Джуму? Вы, идиоты, она же знала тайное имя Господа из четырех букв! А вы дали ей улизнуть! Еще одной мы позволили улизнуть! А теперь нам надо посмотреть, кровоточат ли ее пальцы! Она же там была, пригвожденная и говорящая, готовая изменить мир, а мы дали острой пасти реликвария вгрызться в ее кости. Парламент!
17
Она скончалась в половине четвертого пополудни в среду на Страстной неделе, 17 апреля 1680 года. Ей минуло 24 года. Настал тот самый день. Отец Шоленек молился подле еще не остывшего трупа. Глаза священника были смежены. Внезапно он раскрыл их и в удивлении воскликнул:
– Je fis un grand cri, tant je fus saisi d'?tonnement .
– Эээээээххххх!
Лицо Катерины Текаквиты стало белым!
– Viens ici !
– Посмотрите на ее лицо!
Давай-ка мы теперь посмотрим, что писал об этом событии его очевидец – отец Шоленек, стараясь при этом не вдаваться в политические суждения и памятуя о том, что я обещал тебе хорошие новости. «С четырехлетнего возраста на лице Катерины оставались отметины от оспы; ее болезнь и истязания плоти при покаянии еще больше усугубили уродливые отметины недуга. И вот, всего через четверть часа после кончины, ее смуглое, изъеденное оспинами лицо преобразила внезапная невероятная перемена. В какое-то мгновение оно стало прекрасным и совсем белым…»
– Клод!
Отец Шошетье не мешкая пришел на зов друга, за ним следовали все индейцы деревни. Она как в сладком сне будто плыла в сгущающихся канадских сумерках, казалось, ее безмятежное лицо было выточено из алебастра и покрыто прозрачным стеклянным колпаком. Вот так на глазах изумленных обитателей миссии она отправилась в бесконечный путь смерти с прекрасным белым лицом без единой щербинки. Отец Шошетье произнес:
– C'?tait un argument nouveau de cr?dibilit?, dont Dieu favorisait les sauvages pour leur faire go?ter la foi .
– Шшшшшш!
– Цыц!
Спустя некоторое время через селение проходили два француза. Один из них сказал другому:
– Смотри, какая красавица там спит.
Узнав о том, кем она была, французы коленопреклоненно склонились в молитве.
– Давай смастерим ей гроб.
В тот самый момент девушка очутилась в механизме вечного двигателя небес. Бросив взгляд назад через невидимое свое плечо, она поиграла алебастровым лучом на прежнем своем лице и устремилась вперед под звук безумного смеха своей благодарной подруги.
18
Красное и белое, кожа и прыщики, распустившиеся маргаритки и горящие сорняки – расе , дружок мой дорогой и все вы, расисты. Пусть все вы мастера выдумывать легенды и расположением звезд подтверждать их подлинность, но пусть к вящей нашей славе мы все эти легенды позабудем и станем вглядываться в ночной мрак без заведомой предвзятости. Пусть мирская церковь служит белой расе, меняя цвета по собственному усмотрению. Пусть мирская революция служит серой расе, сжигая церкви. Пусть на всю нашу собственность налепят ярлыки. Мы обожаем любоваться цветами радуги, взобравшись на высокую башню. Выстрадайте эту перемену красного цвета на белый – все вы, привыкшие размахивать жупелами, – мы все этим занимаемся в ночи нашей. Но все мы этим занимаемся только время от времени. А в следующий миг мы уже преклоняемся лишь перед непорочными знаменами, зажатыми в грубых пальцах, превыше всего начинаем ценить уединение и уже не владеем собственной историей, она смыта бурным потоком нового поколения, пришедшего нам на смену, мы отыскиваем тени прошлого в новой поросли диких маргариток, и наше представление о моде претерпевает удивительные метаморфозы. Бумажный змей пытается перелететь через здание больницы, кое-кто из узников отделения трудотерапии следит за ним, другие не обращают на него никакого внимания, а мы с Мэри подлаживаемся к оргии греческих амфор в греческих ресторанах. Одинокая бабочка как на американских горках катается на вощеных тенях зелени, так что дух захватывает, как малюсенький воздушный акробат в цирке она падает карманным бумажным змеем деревенского парашютиста вниз, пытаясь уцепиться за папоротник, ныряя в омут пятнышка почтовой марки Икара. Монреальское стираное белье полощется на ветру высокой платы за жилье, а я слабею совершенно естественно, потому что сам выбрал вознесение на милосердии факта. Вот факт, который многим из нас может согреть душу: все партии и церкви могут воспользоваться этой новостью. Святая Екатерина Болоньская скончалась в 1463 году пятидесяти лет от роду. Сестры-монахини похоронили ее, не положив в гроб. Вскоре, думая о том, как тяжко давит земля на лицо их сестры, монахини стали остро ощущать собственную вину. Они получили разрешение на эксгумацию тела. Очистив лицо погребенной, монахини увидели, что его черты почти не изменились, разве что одна ноздря повредилась, свидетельствуя о том, что труп пробыл под землей восемнадцать дней. Тело издавало приятный запах. Когда они его осматривали, «белое как снег тело через некоторое время порозовело, выделяя при этом маслянистую, невыразимо ароматную жидкость».
19
К похоронам тело Катерины Текаквиты обряжали Анастасия и Мария-Тереза. Они с нежностью обмыли ей руки и ноги, так что от запекшейся крови не осталось почти никаких следов. Они расчесали ей волосы и втерли в них масло. Они обрядили ее в расшитые бусами белые кожаные одежды. Они обули ей ноги в новые мокасины. Обычно тело несли в церковь на берестяных носилках. Французы сделали для девушки настоящий гроб – «un vrai cercueil».
– Не закрывайте его!
– Дайте мне на нее посмотреть!
Толпу надо было ублажить. Жители деревни любовались ее новообретенной красотой еще в течение часа. Настал Великий четверг, или день Вознесения – день печали, день радости, как отмечают ее биографы. Из церкви они понесли ее к большому кладбищенскому кресту, стоявшему около реки, где девушка любила творить молитвы. Отец Шошетье стал спорить с отцом Шоленеком о том, где лучше копать могилу. Отец Шошетье хотел похоронить ее в церкви. Отец Шоленек был против того, чтобы сделать для усопшей исключение. Как-то раньше, когда кому-то копали могилу в присутствии Катерины, священник слышал, как она сказала, что ей бы хотелось, чтобы ее похоронили на берегу реки.
– Пусть так и будет.
Настала Святая пятница на Страстной неделе. Охваченным глубоким горем людям миссионеры прочли проповедь о страстях Иисуса Христа. Они не могли сдерживать рыдания. Они не давали священнику произнести больше двух слов из « Vexilla ».
– Vexilla rе…
– Нет! Нет! – Индейцев душили рыдания.
– Vexilla regis…
– Подождите! Повремените! – Слезы застилали их взгляд. – Пожалуйста!
Никогда раньше священники не видели, чтобы люди с такой страстью умерщвляли свою плоть, как в тот день и на следующий.
– Они себя на части рвут!
– Свершилось!
С вечера пятницы до утра субботы какая-то женщина каталась по шипам. Четыре или пять дней спустя другая женщина последовала ее примеру.
– Разожгите поярче огонь.
Они себя терзали, пока из ран на теле не начинала сочиться кровь. Они голые ползали на коленях по снегу. Вдовы давали обет никогда больше не выходить замуж. Молодые замужние женщины давали обет отречься от повторного брака, если потеряют мужа. Супружеские пары распадались, бывшие супруги давали обет жить как братья с сестрами. Отец Шошетье ссылается на достопочтенного Франсуа Цоннатуана, который стал жить со своей женой как с сестрой. Он вырезал небольшие четки и назвал их «четки Катерины». Они состояли из креста, на котором он произносил Credo , две бусины предназначались для Pater и Ave, a другие три бусины – для трех молитв Gloria Patri . Новость эта быстро распространялась по всем ирокезским землям – от очага к очагу, от обращенного к обращенному, от обращенного к язычнику, от язычника к язычнику.
– La sainte est morte.
– Святая померла.
В ранний период существования христианской церкви такой тип народного признания назывался la b ?atification ?quipollente . Взгляни вниз, вниз посмотри на заснеженную мандалу, посмотри на всю деревню, на фигуры, корчащиеся на белом снегу, поднатужься и посмотри на эту картину сквозь матовую призму собственных нарывающих волдырей в местах случайных ожогов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
– Тебе все это ни к чему, – говорит Мэри Вулнд.
– Правда?
– Да. Все включено в так называемое сношение.
– И я могу представлять себе все, что мне заблагорассудится?
– Да, только поторопись!
16
В самом разгаре зима 1680 года. Катерина Текаквита совсем продрогла, она умирает. В тот год она умерла. Зима все никак не кончалась. Девушке было так плохо, что она уже не могла выходить из хижины. Как и раньше, Катерина втайне изводила себя голодом, шипы подстилки продолжали дырявить ее тело. Церковь миссии стала теперь для нее недосягаемой. Но отец Шошетье поведал нам, что каждый день она молилась, с трудом стоя на коленях или сидя на грубо сколоченной скамье. Теперь ее бичевали деревья. Началась Страстная неделя перед Пасхой 1680 года. В Святой понедельник она очень ослабла. Ей сказали, что дни ее сочтены. Когда Мария-Тереза ласкала ее березовыми прутьями, Катерина молилась:
– О Господи, покажи мне, что обряд этот посвящен Тебе. Дай служанке Твоей узреть тайный смысл ритуала. Измени мир Твой, отблеском мысли играючи. О Господи, сыграй со мной в твою игру.
В миссии существовал неписаный закон – там никогда не приносили Святое причастие в хижину, где лежал больной. Наоборот, больных носили в церковь на лубяных носилках, несмотря на то, что такое путешествие зачастую бывало чревато для них опасностью. Девушка слишком ослабла, чтобы выдержать такое путешествие даже на носилках. Что им оставалось делать? В ту пору в Канаде еще не было принято нарушать обычаи, облик Иисуса в тогдашней Канаде был исполнен достоинства и освящен традициями седой старины, в отличие от теперешнего бледного пластмассового его образка, подвешенного на лобовом стекле и болтающегося над квитанцией, заткнутой за дворник полицейским, выписавшим штраф. Вот за что я люблю иезуитов: они спорили о том, перед чем несут большую ответственность – перед историей или перед чудом, а если выразиться более высокопарно, перед историей или возможным чудом. Они видели странное сияние в гноившихся глазах Катерины Текаквиты. Разве могли они осмелиться отказать ей в высшем утешении Телом Спасителя, в причастии умирающего облаточным Его обличием? Они сделали исключение для умиравшей девушки, в еле прикрытой наготе своей лежавшей на терниях постельного рванья. Толпа поддержала их решение. В случае Безупречной Застенчивой – так стали ее звать некоторые из недавно обращенных – исключение было оправданным. Для придания происходящему подобающего достоинства хочу обратить твое внимание на одну маленькую деталь: скромная Катерина попросила Марию-Терезу накрыть себя новым одеялом или чем-нибудь еще, чтобы прикрыть наготу своего тела покровом. Вся деревня последовала за Святым причастием, когда его несли к хижине страждущей. Вокруг ее подстилки толпой сгрудились все обращенные индейцы миссии. Она воплощала их самые заветные надежды. Французы убивали в лесах их братьев, а эта умирающая девушка могла как-то засвидетельствовать оправданность непростого выбора, на который они решились. Если когда-нибудь воцарялась атмосфера мрачного уныния, украшенная плотным кружевом не свершившихся чудес, она возникла именно там и именно в тот момент. Раздался голос священника. После общего отпущения грехов Катерина, взор которой пылал в затянутых пеленой глазах, а язык кровоточил, получила «Viatique du Corps dе N?tre-Seigneur J?sus-Christ» . Теперь всем было ясно, что она умирает. Многие из толпы собравшихся надеялись, что отходившая в мир иной девушка помянет их в молитве. Отец Шоленек спросил ее, хочет ли она, чтобы каждый из них подошел к ней в отдельности. Он спросил Катерину ненавязчиво, потому что она уже была близка к агонии. Она с улыбкой дала ему свое согласие. Весь день люди несли к подстилке умирающей свои горести.
– Я раздавила жука. Помолись за меня.
– Я осквернил водопад мочой. Помолись за меня.
– Я переспал со своей сестрой. Помолись за меня.
– Я мечтала о том, чтобы стать белой. Помолись за меня.
– Я не добил оленя, и он долго мучился. Помолись за меня.
– Мне очень хочется кусочек человечинки. Помолись за меня.
– Я сделал хлыст из травы. Помолись за меня.
– Я желток из гусеницы выдавила. Помолись за меня.
– Я притиркой пользовался, чтобы бороду отрастить. Помолись за меня.
– Западный ветер меня ненавидит. Помолись за меня.
– Я сглазил прошлогодний урожай. Помолись за меня.
– Я отдала свои четки англичанину. Помолись за меня.
– Я изгадил набедренную повязку. Помолись за меня.
– Я убил еврея. Помолись за меня.
– Я продавал притирку для отращивания бороды. Помолись за меня.
– Я дерьмо курю. Помолись за меня.
– Я заставляла брата подсматривать. Помолись за меня.
– Я дерьмо курю. Помолись за меня.
– Я песню испортила. Помолись за меня.
– Я когда купалась, трогала себя, где не положено. Помолись за меня.
– Я мучил енота. Помолись за меня.
– Я верю в чудотворную силу трав. Помолись за меня.
– Я с апельсина шкуру сняла. Помолись за меня.
– Я молилась, чтобы голод людям урок преподал. Помолись за меня.
– Я свои бусы обкакала. Помолись за меня.
– Мне 84 года. Помолись за меня.
Один за другим они вставали на колени, а потом отходили от ее тернистого ложа, оставляя ей самые тяжкие свои грехи, отягощавшие их скорбный дух, пока вся хижина не стала похожа на огромный таможенный зал для досмотра желаний, а земляной пол подле медвежьей шкуры, на которой она лежала, не был отполирован множеством коленей так, что стал сверкать как серебристые бока последней и единственной ракеты, уходившей по расписанию из обреченного мира. А когда пасхальную деревню окутала ночная тьма, индейцы и французы сгрудились около своих потрескивающих костров и прижали к губам пальцы в жесте молчания и воздушного поцелуя. Почему мне так одиноко становится, когда я тебе об этом рассказываю? После вечерней молитвы Катерина Текаквита попросила разрешения сходить последний раз в лес. Отец Шоленек позволил ей это сделать. Она с трудом брела через поле, покрытое покрывалом тающего снега, в напоенную ароматом хвои сосновую рощу, в хрупкую лесную тень, ломая ногти о ветви и стволы, помогавшие ей брести в тусклом свете мартовских звезд к берегу покрытой льдом реки Святого Лаврентия, к вмерзшему в землю распятию. Отец Леконт писал: «Elle y passa un quart d'heure ? se mettre les ?paules en sang par une rude discipline». Там Катерина провела 15 минут, исхлестывая себе плечи, пока они не покрылись кровью, и сделала она это без помощи своей подруги. Настал следующий день – среда на Страстной неделе. Он стал ее последним днем, этот день освящения хлеба и вина к таинству Святого причастия и крестных мук. «Certes je me souviens encore qu'а l'entr?e de sa derni?re maladie» . Отец Шоленек знал, что это ее последний день. В три часа пополудни началась ее предсмертная агония. Преклонив в молитве колени вместе с Марией-Терезой и несколькими другими исхлестанными женщинами, Катерина Текаквита запинаясь повторяла имена Иисуса и Пресвятой Девы, часто будучи даже не в состоянии правильно их произнести, «…elle perdit la parole en pronon?ant les noms de J?sus et de Marie». Что же ты, отец, не записал в точности те звуки, которые она произносила? Она играла с Именем, она создавала правильное Имя, она сращивала все опавшие ветви Древа жизни. Ага? Муджа? Джуму? Вы, идиоты, она же знала тайное имя Господа из четырех букв! А вы дали ей улизнуть! Еще одной мы позволили улизнуть! А теперь нам надо посмотреть, кровоточат ли ее пальцы! Она же там была, пригвожденная и говорящая, готовая изменить мир, а мы дали острой пасти реликвария вгрызться в ее кости. Парламент!
17
Она скончалась в половине четвертого пополудни в среду на Страстной неделе, 17 апреля 1680 года. Ей минуло 24 года. Настал тот самый день. Отец Шоленек молился подле еще не остывшего трупа. Глаза священника были смежены. Внезапно он раскрыл их и в удивлении воскликнул:
– Je fis un grand cri, tant je fus saisi d'?tonnement .
– Эээээээххххх!
Лицо Катерины Текаквиты стало белым!
– Viens ici !
– Посмотрите на ее лицо!
Давай-ка мы теперь посмотрим, что писал об этом событии его очевидец – отец Шоленек, стараясь при этом не вдаваться в политические суждения и памятуя о том, что я обещал тебе хорошие новости. «С четырехлетнего возраста на лице Катерины оставались отметины от оспы; ее болезнь и истязания плоти при покаянии еще больше усугубили уродливые отметины недуга. И вот, всего через четверть часа после кончины, ее смуглое, изъеденное оспинами лицо преобразила внезапная невероятная перемена. В какое-то мгновение оно стало прекрасным и совсем белым…»
– Клод!
Отец Шошетье не мешкая пришел на зов друга, за ним следовали все индейцы деревни. Она как в сладком сне будто плыла в сгущающихся канадских сумерках, казалось, ее безмятежное лицо было выточено из алебастра и покрыто прозрачным стеклянным колпаком. Вот так на глазах изумленных обитателей миссии она отправилась в бесконечный путь смерти с прекрасным белым лицом без единой щербинки. Отец Шошетье произнес:
– C'?tait un argument nouveau de cr?dibilit?, dont Dieu favorisait les sauvages pour leur faire go?ter la foi .
– Шшшшшш!
– Цыц!
Спустя некоторое время через селение проходили два француза. Один из них сказал другому:
– Смотри, какая красавица там спит.
Узнав о том, кем она была, французы коленопреклоненно склонились в молитве.
– Давай смастерим ей гроб.
В тот самый момент девушка очутилась в механизме вечного двигателя небес. Бросив взгляд назад через невидимое свое плечо, она поиграла алебастровым лучом на прежнем своем лице и устремилась вперед под звук безумного смеха своей благодарной подруги.
18
Красное и белое, кожа и прыщики, распустившиеся маргаритки и горящие сорняки – расе , дружок мой дорогой и все вы, расисты. Пусть все вы мастера выдумывать легенды и расположением звезд подтверждать их подлинность, но пусть к вящей нашей славе мы все эти легенды позабудем и станем вглядываться в ночной мрак без заведомой предвзятости. Пусть мирская церковь служит белой расе, меняя цвета по собственному усмотрению. Пусть мирская революция служит серой расе, сжигая церкви. Пусть на всю нашу собственность налепят ярлыки. Мы обожаем любоваться цветами радуги, взобравшись на высокую башню. Выстрадайте эту перемену красного цвета на белый – все вы, привыкшие размахивать жупелами, – мы все этим занимаемся в ночи нашей. Но все мы этим занимаемся только время от времени. А в следующий миг мы уже преклоняемся лишь перед непорочными знаменами, зажатыми в грубых пальцах, превыше всего начинаем ценить уединение и уже не владеем собственной историей, она смыта бурным потоком нового поколения, пришедшего нам на смену, мы отыскиваем тени прошлого в новой поросли диких маргариток, и наше представление о моде претерпевает удивительные метаморфозы. Бумажный змей пытается перелететь через здание больницы, кое-кто из узников отделения трудотерапии следит за ним, другие не обращают на него никакого внимания, а мы с Мэри подлаживаемся к оргии греческих амфор в греческих ресторанах. Одинокая бабочка как на американских горках катается на вощеных тенях зелени, так что дух захватывает, как малюсенький воздушный акробат в цирке она падает карманным бумажным змеем деревенского парашютиста вниз, пытаясь уцепиться за папоротник, ныряя в омут пятнышка почтовой марки Икара. Монреальское стираное белье полощется на ветру высокой платы за жилье, а я слабею совершенно естественно, потому что сам выбрал вознесение на милосердии факта. Вот факт, который многим из нас может согреть душу: все партии и церкви могут воспользоваться этой новостью. Святая Екатерина Болоньская скончалась в 1463 году пятидесяти лет от роду. Сестры-монахини похоронили ее, не положив в гроб. Вскоре, думая о том, как тяжко давит земля на лицо их сестры, монахини стали остро ощущать собственную вину. Они получили разрешение на эксгумацию тела. Очистив лицо погребенной, монахини увидели, что его черты почти не изменились, разве что одна ноздря повредилась, свидетельствуя о том, что труп пробыл под землей восемнадцать дней. Тело издавало приятный запах. Когда они его осматривали, «белое как снег тело через некоторое время порозовело, выделяя при этом маслянистую, невыразимо ароматную жидкость».
19
К похоронам тело Катерины Текаквиты обряжали Анастасия и Мария-Тереза. Они с нежностью обмыли ей руки и ноги, так что от запекшейся крови не осталось почти никаких следов. Они расчесали ей волосы и втерли в них масло. Они обрядили ее в расшитые бусами белые кожаные одежды. Они обули ей ноги в новые мокасины. Обычно тело несли в церковь на берестяных носилках. Французы сделали для девушки настоящий гроб – «un vrai cercueil».
– Не закрывайте его!
– Дайте мне на нее посмотреть!
Толпу надо было ублажить. Жители деревни любовались ее новообретенной красотой еще в течение часа. Настал Великий четверг, или день Вознесения – день печали, день радости, как отмечают ее биографы. Из церкви они понесли ее к большому кладбищенскому кресту, стоявшему около реки, где девушка любила творить молитвы. Отец Шошетье стал спорить с отцом Шоленеком о том, где лучше копать могилу. Отец Шошетье хотел похоронить ее в церкви. Отец Шоленек был против того, чтобы сделать для усопшей исключение. Как-то раньше, когда кому-то копали могилу в присутствии Катерины, священник слышал, как она сказала, что ей бы хотелось, чтобы ее похоронили на берегу реки.
– Пусть так и будет.
Настала Святая пятница на Страстной неделе. Охваченным глубоким горем людям миссионеры прочли проповедь о страстях Иисуса Христа. Они не могли сдерживать рыдания. Они не давали священнику произнести больше двух слов из « Vexilla ».
– Vexilla rе…
– Нет! Нет! – Индейцев душили рыдания.
– Vexilla regis…
– Подождите! Повремените! – Слезы застилали их взгляд. – Пожалуйста!
Никогда раньше священники не видели, чтобы люди с такой страстью умерщвляли свою плоть, как в тот день и на следующий.
– Они себя на части рвут!
– Свершилось!
С вечера пятницы до утра субботы какая-то женщина каталась по шипам. Четыре или пять дней спустя другая женщина последовала ее примеру.
– Разожгите поярче огонь.
Они себя терзали, пока из ран на теле не начинала сочиться кровь. Они голые ползали на коленях по снегу. Вдовы давали обет никогда больше не выходить замуж. Молодые замужние женщины давали обет отречься от повторного брака, если потеряют мужа. Супружеские пары распадались, бывшие супруги давали обет жить как братья с сестрами. Отец Шошетье ссылается на достопочтенного Франсуа Цоннатуана, который стал жить со своей женой как с сестрой. Он вырезал небольшие четки и назвал их «четки Катерины». Они состояли из креста, на котором он произносил Credo , две бусины предназначались для Pater и Ave, a другие три бусины – для трех молитв Gloria Patri . Новость эта быстро распространялась по всем ирокезским землям – от очага к очагу, от обращенного к обращенному, от обращенного к язычнику, от язычника к язычнику.
– La sainte est morte.
– Святая померла.
В ранний период существования христианской церкви такой тип народного признания назывался la b ?atification ?quipollente . Взгляни вниз, вниз посмотри на заснеженную мандалу, посмотри на всю деревню, на фигуры, корчащиеся на белом снегу, поднатужься и посмотри на эту картину сквозь матовую призму собственных нарывающих волдырей в местах случайных ожогов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27