Ничего особенно необычного его исцеление собой не представляло, оно было одним из признанных средств от недугов во многих индейских селениях, о чем мы знаем от Сагара и уже упоминавшегося Лалемана. Дядя сказал:
– Пусть сюда придут все девушки деревни. Деревня торопливо подчинилась. Все девушки
собрались вокруг медвежьей шкуры, на которой он лежал, – труженицы полей, ловкие ткачихи, девчонки-лентяйки и девчонки-растрепы. «Toutes les filles d'vn bourg aupr?s d'vne malade, tant ? sa pri?re» .
– Вы все собрались?
– Да.
– Да.
– Конечно.
– Ara.
– Да.
– Здесь.
– Да.
– Я тут.
– Да.
– Конечно.
– Здесь.
– Здесь.
– Да
– Присутствую.
– Да.
– Вроде, да.
– Да.
– Все, как будто.
– Да.
Дядя удовлетворенно улыбнулся. Потом он к каждой из них обратился с одной и той же просьбой: «On leur demand ? toute, les vnes apr?s les autrs, celuy qu'elles veulent des ieunes hommes du bourg pour dormir auec elles la nuict prochaine» . Я привожу эти цитаты из чувства долга, опасаясь, что горе мое иногда искажает факты, а мне бы не хотелось с ними расходиться, потому что факт – одна из возможностей, которую я не могу себе позволить обойти вниманием. Факт – грубая лопата, а ногти у меня посинели и кровоточат. Факт как блестящая новая монета, которую не хочется тратить, пока она не покроется царапинами в шкатулке для драгоценностей, и расставание с ней – последнее печальное подтверждение банкротства. Покинула меня удача.
– С каким молодым воином ты сегодня будешь спать?
Каждая девушка называла имя любовника на ту ночь.
– А ты, Катерина?
– С шипом.
– Интересно будет посмотреть, – захихикали остальные девушки.
О Господи, дай мне силы пройти через все это. У меня брюхо не варит. Мне холодно и противно. Я блюю в окно. Я говорю гадости о Голливуде, который так люблю. Вы можете себе представить того, кто на такое способен? Пещерный еврей из другого времени вопиет о милосердии, дрожит от страха и блюет в свое первое лунное затмение. Изблевался весь – ну и звуки! Ну и молитву я Тебе творю! Я и с тысячеголосым хором не знал бы, как ее надо правильно вознести, чтобы при ее звуках возникал образ лилии. Как мне с этакой лопатой, которой разве что снег можно разгребать, алтарь воздвигнуть? Мне хотелось засветить лампаду в маленькой придорожной часовенке, а я провалился в яму со змеями. Мне хотелось оснастить пластмассовых бабочек резиновыми моторчиками и прошептать: «Смотри, какая пластмассовая бабочка получилась», а вместо этого я дрожу в тени пикирующего археоптерикса.
Церемониймейстеры (les Maistres de la cеrеmonie) приглашали юношей, названных девушками, и вечером они рука об руку приходили в длинный дом. Подстилки были постланы. Из конца в конец хижины они лежали парами вдоль двух стен длинного дома «d'vn bout а l'autre de la Cabane» и стали девушки с юношами целоваться и сношаться и сосать и обнимать и стонать и раздевать друг друга скидывая с себя накидки из шкур и обжимать друг друга и покусывать соски и щекотать члены орлиными перьями и вертеться в поисках щелей и отверстий и лизать извивы тел и хохотать, когда соитие других казалось им забавным, или замирать и хлопать в ладоши, когда два тела со стонами сливались в трансе оргазма. Стоявшие по краям длинного дома два индейца-начальника пели в такт рокота погремушек из черепаховых панцирей, «deux Capitaines aux deux bouts du logis chantent de leur Tortue». К полуночи дяде стало лучше, он поднялся со шкуры, на которой лежал, и медленно, еле волоча ноги, побрел вдоль длинного дома, останавливаясь то тут, то там, чтобы отдохнуть, положив голову на чью-то голую задницу или запустив пальцы в сочащуюся щель, совал нос между сношавшимися, чтобы лучше видеть все детали процесса, подмечать необычное и острить о причудливом. Так он неуклюже перебирался от одного зрелища к другому, как фанат кино по 42-й улице, дергал кого-то за член или тряс его мелкой дрожью, зажав между большим и указательным пальцами, шлепал кого-то по расслабленному смуглому бедру. Каждое совокупление повторяло другое, и каждое чем-то отличалось от остальных – именно в этом и состояла тайна исцеления старика. Все его женщины возвращались к нему, все его реликтовые соития, все его оперенные щели и лоснящиеся округлости, когда он перебирался от одной пары к другой, от одной томительной позы любви к другой, от одного качающего любовь насоса к другому, от одного всхлипа-хлюпа к другом от объятья к объятию – и вдруг до него доще ' смысл величайшей молитвы из всех, что он зна первой молитвы, которой проявил себя Маниту, Са' мой важной и самой верной священной формулы Ковыляя дальше в потемках длинного дома, он стал петь это заклинание:
– Я меняюсь
я такой же
я меняюсь
я такой же
я меняюсь
я такой же
я меняюсь
я такой же
я меняюсь
я такой же
я меняюсь
я такой же
Он не пропускал ни единого звука, ему нравилось петь эти слова, потому что, выводя каждый звук, он чувствовал его изменение, но каждое изменение было возвращением, а каждое возвращение – изменением.
– Я меняюсь
я такой же
я меняюсь
я такой же
я меняюсь
я такой же
я меняюсь
я такой же
я меняюсь
я такой же
я меняюсь
я такой же
я меняюсь
я такой же
То был танец масок где каждая маска была совершенной потому что каждая маска была подлинным лицом а каждое лицо было подлинной маской а потому масок вообще не было как не было и лиц а был лишь один танец в котором была лишь одна маска лишь одно подлинное лицо остающееся неизменным лишь одно безымянное существо вновь и вновь меняющееся в себя самого.
Когда забрезжил рассвет, индейцы-начальники стали медленнее трясти своими черепаховыми маракасами. С наступлением зари все собрали свои одеяния. Коленопреклоненный старик объявил всем свою волю, сказал, что исцеление его завершилось, и любовники неторопливо разбрелись по покрытой росой зелени туманного утра, обнимая друг друга за плечи и талии, – отзвенела ночная смена на фабрике любви. Катерина пролежала с ними всю ночь, но осталась нетронутой. Как только она вышла из длинного дома на залитую солнцем поляну, к ней подскочил священник.
– Как там все прошло?
– Вполне приемлемо, отец мой.
– Dieu veuille abolir vne si damnable et malheureuse c?r?monie .
Последнюю ремарку я привожу по тексту письма Сагара. Гуроны называли этот уникальный в своем роде способ исцеления андаквандет.
50
Я вслушиваюсь в завывания холодного ветра – может быть, он даст ответы на мои вопросы, наставит меня на путь истинный и утешит? Но слышу в ответ лишь посулы зимней стужи. Ночи напролет я плачу по Эдит.
– Эдит! Эдит!
А волчий силуэт на холме отвечает мне так, будто его от рвоты наизнанку выворачивает.
– Помоги мне, Ф. Объясни, зачем нужны бомбы?
А в ответ опять только омерзительные звуки блевотины.
Чередой мечтательных образов все мы лежим в объятиях друг друга. Чередой рассветов зима застает меня одинокого среди жухлой листвы, в сосульках соплей, со слезами на глазах.
– Ф., зачем ты привел меня сюда?
Или мне ответ здесь найти предначертано? Или этот дом бревенчатый – хижина Оскотараха? Или, Ф., ты сам черепа протыкаешь, чтобы мозг высасывать? Никак не думал, что эта процедура такая долгая и мучительная. Подними-ка снова свой затупившийся томагавк и ударь еще разок. Засади мне каменное лезвие поглубже в кашу мозгов. Хочется свету лунному мне забраться внутрь черепа? Хочется искрящимся лучам ледяного неба сквозь глазницы мои просочиться? А может быть, Ф., ты сначала сам черепа протыкал, а потом оставил свою хижину и нарочно попал в больничную палату, чтобы на собственной шкуре узнать, что такое черепа дырявить? Или ты все еще со мной, и хирурги продолжают своими скальпелями орудовать?
– Ф., гнусный совратитель чужих жен, объясни же мне, в конце концов, что тебе надо?
Я прокричал свой вопрос в ночи, как выкрикивал его уже много раз. Я помню твою поганую привычку заглядывать мне через плечо, когда я занимался делом, – ты, должно быть, надеялся выудить какую-нибудь мысль из тех книг, что я читал. Как-то ты подсмотрел строку из письма отца Лалемана, написанного им в 1640 году, о том, «que le sang des Martyrs est la semence des Chrestiens» . Отец Лалеман сетовал на то, что в Канаде еще не был убит ни один священник, он писал об этом как о дурном предзнаменовании для недавно созданных среди индейцев иезуитских миссий, потому что кровь Мучеников есть семя Церкви.
– Чтобы ускорить революцию в Квебеке, нужно немного крови.
– Почему ты так странно смотришь на меня, Ф.?
– Думаю о том, достаточно ли я тебя выучил.
– Я уже по горло сыт твоей грязной политикой, Ф. Ты как заноза в боку парламента. Ты контрабандой привозил в Квебек динамит, выдавая его за шутихи и фейерверки. Ты превратил Канаду в огромную кушетку психоаналитика, на которой нас постоянно преследуют кошмарные видения самобытности, а от всех решений, которые ты предлагаешь, тянет такой же оскоминой, как от трепа психиатров. Ты спал с Эдит, когда хотел, от этого у нее разум помутился и тело перестало ее слушаться, из-за тебя я стал одиноким книжным червем, а ты продолжаешь меня терзать.
– Ох, мой дорогой, в какого же урода тебя превратили История и Прошлое, в какого жалкого урода.
Тесно прижавшись один к другому, мы стояли в терракотовой акварели библиотечных стеллажей, как часто бывало и раньше, глубоко засунув руки в карманы друг друга. Меня всегда коробило от выражения превосходства у него на лице.
– Урода! Эдит никогда не жаловалась на мое тело.
– Эдит! Ха! Не смеши меня. Ты ничего не знаешь об Эдит.
– Не смей о ней ничего говорить, Ф.
– Я прыщи ей выдавливал.
– Надо же, прыщи! У Эдит была восхитительная кожа.
– Хо-хо.
– Ласкать и целовать ее было наслаждением.
– Благодаря моей замечательной коллекции мыла. Послушай, дружок, когда я впервые встретил Эдит, она была в кошмарном состоянии.
– Хватит, Ф. Не хочу тебя больше слушать.
– Настало время тебе узнать, на ком ты был женат, кто была та девушка, которую ты увидел, когда она так здорово делала маникюр в парикмахерской гостиницы «Мон-Руаяль».
– Нет, Ф., прошу тебя. Не надо больше ничего гадить. Оставь мне ее тело. Ф.! Что у тебя с глазами? Что это у тебя на щеках? Неужели слезы? Ты что – плачешь?
– Я просто подумал о том, что с тобой станется, когда я оставлю тебя одного.
– Куда ты собираешься?
– Революции надо немного крови. Эта кровь будет моей.
– Нет!
– В Лондоне было сделано заявление о том, что королева собирается приехать в Квебек в октябре 1964 года. Мало того, что ее с принцем Филиппом встретят полицейские кордоны, танки, присланные на подавление беспорядков, и гордые спины враждебной толпы. Мы не должны повторить ошибку, совершенную индейцами. Надо дать понять ее советникам в Лондоне, что наше достоинство ничем не отличается от достоинства других: оно зависит от воли случая.
– Что ты хочешь сделать, Ф.?
– На северной стороне улицы Шербрук стоит статуя королевы Виктории. Мы много раз проходили мимо нее по пути в Системный кинотеатр. Эта статуя очень неплохая, королева Виктория изображена там молодой женщиной, еще не знавшей боли потерь и не располневшей. Статуя отлита из позеленевшей от времени меди. Я заложу ей в металлический подол заряд динамита. Ведь это всего-навсего медное изображение мертвой королевы (которая, кстати, прекрасно знала, что такое любовь), это всего лишь символ, но государство зиждется на символах. Завтра же ночью я разнесу этот символ в клочки – и сам вместе с ним взорвусь.
– Не делай этого, Ф., пожалуйста.
– Почему?
Я мало что смыслю в любви, но что-то сродни этому чувству тысячей рыболовных крючков вырвало у меня из глотки возглас:
– ПОТОМУ ЧТО ТЫ НУЖЕН МНЕ, Ф.
Лицо моего друга озарила печальная улыбка.
Он вынул левую руку из моего теплого кармана, протянул обе руки вперед, как бы даруя мне благо словение, потом прижал меня к своей египетской рубашке и стиснул в теплых медвежьих объятиях.
– Спасибо тебе. Теперь я знаю, что многому тебя научил.
– ПОТОМУ ЧТО ТЫ НУЖЕН МНЕ, Ф.
– Не ной.
– ПОТОМУ ЧТО ТЫ НУЖЕН МНЕ, Ф.
– Хватит.
– ПОТОМУ ЧТО ТЫ МНЕ ОЧЕНЬ НУЖЕН, Ф.
– Пока.
Он ушел. Мне стало зябко и одиноко. Бурые книжные корешки на стальных полках пожухли, как палая листва, кружащая на ветру хоровод, и каждый лист сулил мне угасание и смерть. Когда я писал эту фразу, у меня возникло четкое ощущение боли, которую чувствовал Ф. Его боли\ Да, точно – стоило мне содрать зачерствевшую коросту истории, и тут же матовым блеском одной-единственной чистой, ликующей капли красной крови высветилась его боль.
– Пока, – бросил он мне через мускулистое плечо. – Завтра ночью услышишь взрыв. Держись ближе к вентиляционной шахте.
Его боль, как сосульки лунного света в окнах жалкой хибары, наполняет мое сознание, меняя ракурсы, оттенки и значения всего достояния царства моей памяти.
51
Катери Текаквита
зову тебя, зову, зову, даю позывные 987654321 в бедной своей обесточенной голове, криком тебе кричу в безысходности своей, но 123456789 теряются в иглах сосен, я как туша в рефрижераторе хижины падаю на сведенные вместе колени, ищу волосок для антенны, тереблю голубой член Аладдина, все зову тебя, проверяю небесные кабели, тычу в кнопки кровавые, дырявлю пальцами звездное месиво, а зубной врач все сверлит бормашиной лобную кость, будто вбивает мне в череп гвоздь, а я все зову тебя и зову, в ужасе горя, в котором живу, грязь похотливого разума резиновой куклой развязана, вафельного водевиля банановая кожура как ржа разъела черный воздух, дрожа от униженья, нет штепсельной розетки, тока нет движенья под волосами скальпа, проверить надо, проверить в последней пляске до прихода развязки, скорпион сидит на подушке груди, пригоршня молока во врачей летит, я зову тебя, я тебя зову, чтобы ты меня позвала, чтобы ты меня хоть единожды, хоть разок меня б ты спасла, хоть протезами, хоть обманами, хоть пластмассовой берестой, хоть рассказами полупьяными, хоть враньем продажной святой, хоть таблетку дай мне китайскую, хоть парик из пакли надень, расскажи, как в темном зале, где стриптиз нам показали, на подолы шляпки клали, волосато прикрывали то, что сидя возбуждали, утоми меня гаданьем, колдовством и предсказаньем, спиритизмом, заклинаньем, ложным запахом гарема вызволи меня из плена тлена моего сознанья, обесточенного мозга, что своими позывными, предназначенными другу, мечется в квадрате круга, в ужасе кричит в пространство и зовет тебя, и зовет, позывные свои дает 9876543212345678 9, но ответ на них не придет.
52
С разговорником на коленях я всюду прошу Непорочную Деву о милости.
КАТЕРИ ТЕКАКВИТА В ПРАЧЕЧНОЙ
(ее слова выделены очаровательным курсивом)
Я тебе принес белье для стирки
мне оно нужно до завтрашнего дня
что вы думаете? вы можете иметь его завтра готовым?
оно абсолютно необходимо для меня
особенно мои рубашки
что касается остального, я должен получить это самое позднее послезавтра
я хочу, чтобы все было вполне новое и чистое
рубашка нужна для меня, носовой платок и пара носков тоже
я хочу иметь их обратно
я хочу иметь этот костюм почищенным
когда я могу его получить?
Также у меня есть платье, пальто, брюки, куртка с длинной бахромой,
блузка, нижнее белье, чулки, тому подобное.
Я вернусь по истечение трех дней получить это
пожалуйста, погладьте это для меня
хорошо, сэр. Приходите все забрать
что вы думаете о брюках?
Они мне нравятся. Это то, что я хочу
когда будет готов мой костюм?
спустя неделю
с ним очень много работы
я сделаю вам прекрасный костюм
я сам приду его забрать
нет, не приходите!
мы сами его вам доставим на дом, сэр
хорошо. Тогда я буду ожидать его в следующую субботу
костюм дорог
костюм дешевый
вы хороший портной
благодарю вас
до свидания
потом я еще один достану
как вам угодно, сэр
мы удовлетворим вас очень сильно
КАТЕРИ ТЕКАКВИТА В ТАБАЧНОЙ ЛАВКЕ
(ее слова выделены очаровательным курсивом)
Пожалуйста, вы можете мне сказать, где табачный магазин?
на углу дороги направо, сэр
прямо перед вами, сэр
дайте мне, пожалуйста, коробку сигарет
какого сорта у вас есть сигареты?
У нас отличные сигареты
я хочу немного табака для трубки
я хочу крепкие сигареты
я хочу слабые сигареты
дайте мне также коробку спичек
я хочу портсигар, хорошую зажигалку, сигареты
сколько все они стоят?
двадцать шиллингов, сэр
спасибо. До сведания
КАТЕРИ ТЕКАКВИТА В ПАРИКМАХЕРСКОЙ
(ее слова выделены очаровательным курсивом)
парикмахер
волосы
борода
усы
мыло
холодная вода
гребенка
щетка
я хочу себя побрить
пожалуйста, сядьте!
пожалуйста, войдите!
пожалуйста, побрейте меня!
пожалуйста, обрежьте мне волосы очень коротко сзади
не очень коротко
мойте мои волосы!
пожалуйста, расчешите меня
я вернусь назад
я доволен
до какого часа открыта парикмахерская?
до 8 часов вечера
я приду брить себя регулярно
спасибо, до свидания
мы к вам будем относиться так хорошо, как можем, потому что вы наш клиент
КАТЕРИ ТЕКАКВИТА В ПОЧТОВОМ ОТДЕЛЕНИИ
(ее слова выделены очаровательным курсивом)
где почта, сэр?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
– Пусть сюда придут все девушки деревни. Деревня торопливо подчинилась. Все девушки
собрались вокруг медвежьей шкуры, на которой он лежал, – труженицы полей, ловкие ткачихи, девчонки-лентяйки и девчонки-растрепы. «Toutes les filles d'vn bourg aupr?s d'vne malade, tant ? sa pri?re» .
– Вы все собрались?
– Да.
– Да.
– Конечно.
– Ara.
– Да.
– Здесь.
– Да.
– Я тут.
– Да.
– Конечно.
– Здесь.
– Здесь.
– Да
– Присутствую.
– Да.
– Вроде, да.
– Да.
– Все, как будто.
– Да.
Дядя удовлетворенно улыбнулся. Потом он к каждой из них обратился с одной и той же просьбой: «On leur demand ? toute, les vnes apr?s les autrs, celuy qu'elles veulent des ieunes hommes du bourg pour dormir auec elles la nuict prochaine» . Я привожу эти цитаты из чувства долга, опасаясь, что горе мое иногда искажает факты, а мне бы не хотелось с ними расходиться, потому что факт – одна из возможностей, которую я не могу себе позволить обойти вниманием. Факт – грубая лопата, а ногти у меня посинели и кровоточат. Факт как блестящая новая монета, которую не хочется тратить, пока она не покроется царапинами в шкатулке для драгоценностей, и расставание с ней – последнее печальное подтверждение банкротства. Покинула меня удача.
– С каким молодым воином ты сегодня будешь спать?
Каждая девушка называла имя любовника на ту ночь.
– А ты, Катерина?
– С шипом.
– Интересно будет посмотреть, – захихикали остальные девушки.
О Господи, дай мне силы пройти через все это. У меня брюхо не варит. Мне холодно и противно. Я блюю в окно. Я говорю гадости о Голливуде, который так люблю. Вы можете себе представить того, кто на такое способен? Пещерный еврей из другого времени вопиет о милосердии, дрожит от страха и блюет в свое первое лунное затмение. Изблевался весь – ну и звуки! Ну и молитву я Тебе творю! Я и с тысячеголосым хором не знал бы, как ее надо правильно вознести, чтобы при ее звуках возникал образ лилии. Как мне с этакой лопатой, которой разве что снег можно разгребать, алтарь воздвигнуть? Мне хотелось засветить лампаду в маленькой придорожной часовенке, а я провалился в яму со змеями. Мне хотелось оснастить пластмассовых бабочек резиновыми моторчиками и прошептать: «Смотри, какая пластмассовая бабочка получилась», а вместо этого я дрожу в тени пикирующего археоптерикса.
Церемониймейстеры (les Maistres de la cеrеmonie) приглашали юношей, названных девушками, и вечером они рука об руку приходили в длинный дом. Подстилки были постланы. Из конца в конец хижины они лежали парами вдоль двух стен длинного дома «d'vn bout а l'autre de la Cabane» и стали девушки с юношами целоваться и сношаться и сосать и обнимать и стонать и раздевать друг друга скидывая с себя накидки из шкур и обжимать друг друга и покусывать соски и щекотать члены орлиными перьями и вертеться в поисках щелей и отверстий и лизать извивы тел и хохотать, когда соитие других казалось им забавным, или замирать и хлопать в ладоши, когда два тела со стонами сливались в трансе оргазма. Стоявшие по краям длинного дома два индейца-начальника пели в такт рокота погремушек из черепаховых панцирей, «deux Capitaines aux deux bouts du logis chantent de leur Tortue». К полуночи дяде стало лучше, он поднялся со шкуры, на которой лежал, и медленно, еле волоча ноги, побрел вдоль длинного дома, останавливаясь то тут, то там, чтобы отдохнуть, положив голову на чью-то голую задницу или запустив пальцы в сочащуюся щель, совал нос между сношавшимися, чтобы лучше видеть все детали процесса, подмечать необычное и острить о причудливом. Так он неуклюже перебирался от одного зрелища к другому, как фанат кино по 42-й улице, дергал кого-то за член или тряс его мелкой дрожью, зажав между большим и указательным пальцами, шлепал кого-то по расслабленному смуглому бедру. Каждое совокупление повторяло другое, и каждое чем-то отличалось от остальных – именно в этом и состояла тайна исцеления старика. Все его женщины возвращались к нему, все его реликтовые соития, все его оперенные щели и лоснящиеся округлости, когда он перебирался от одной пары к другой, от одной томительной позы любви к другой, от одного качающего любовь насоса к другому, от одного всхлипа-хлюпа к другом от объятья к объятию – и вдруг до него доще ' смысл величайшей молитвы из всех, что он зна первой молитвы, которой проявил себя Маниту, Са' мой важной и самой верной священной формулы Ковыляя дальше в потемках длинного дома, он стал петь это заклинание:
– Я меняюсь
я такой же
я меняюсь
я такой же
я меняюсь
я такой же
я меняюсь
я такой же
я меняюсь
я такой же
я меняюсь
я такой же
Он не пропускал ни единого звука, ему нравилось петь эти слова, потому что, выводя каждый звук, он чувствовал его изменение, но каждое изменение было возвращением, а каждое возвращение – изменением.
– Я меняюсь
я такой же
я меняюсь
я такой же
я меняюсь
я такой же
я меняюсь
я такой же
я меняюсь
я такой же
я меняюсь
я такой же
я меняюсь
я такой же
То был танец масок где каждая маска была совершенной потому что каждая маска была подлинным лицом а каждое лицо было подлинной маской а потому масок вообще не было как не было и лиц а был лишь один танец в котором была лишь одна маска лишь одно подлинное лицо остающееся неизменным лишь одно безымянное существо вновь и вновь меняющееся в себя самого.
Когда забрезжил рассвет, индейцы-начальники стали медленнее трясти своими черепаховыми маракасами. С наступлением зари все собрали свои одеяния. Коленопреклоненный старик объявил всем свою волю, сказал, что исцеление его завершилось, и любовники неторопливо разбрелись по покрытой росой зелени туманного утра, обнимая друг друга за плечи и талии, – отзвенела ночная смена на фабрике любви. Катерина пролежала с ними всю ночь, но осталась нетронутой. Как только она вышла из длинного дома на залитую солнцем поляну, к ней подскочил священник.
– Как там все прошло?
– Вполне приемлемо, отец мой.
– Dieu veuille abolir vne si damnable et malheureuse c?r?monie .
Последнюю ремарку я привожу по тексту письма Сагара. Гуроны называли этот уникальный в своем роде способ исцеления андаквандет.
50
Я вслушиваюсь в завывания холодного ветра – может быть, он даст ответы на мои вопросы, наставит меня на путь истинный и утешит? Но слышу в ответ лишь посулы зимней стужи. Ночи напролет я плачу по Эдит.
– Эдит! Эдит!
А волчий силуэт на холме отвечает мне так, будто его от рвоты наизнанку выворачивает.
– Помоги мне, Ф. Объясни, зачем нужны бомбы?
А в ответ опять только омерзительные звуки блевотины.
Чередой мечтательных образов все мы лежим в объятиях друг друга. Чередой рассветов зима застает меня одинокого среди жухлой листвы, в сосульках соплей, со слезами на глазах.
– Ф., зачем ты привел меня сюда?
Или мне ответ здесь найти предначертано? Или этот дом бревенчатый – хижина Оскотараха? Или, Ф., ты сам черепа протыкаешь, чтобы мозг высасывать? Никак не думал, что эта процедура такая долгая и мучительная. Подними-ка снова свой затупившийся томагавк и ударь еще разок. Засади мне каменное лезвие поглубже в кашу мозгов. Хочется свету лунному мне забраться внутрь черепа? Хочется искрящимся лучам ледяного неба сквозь глазницы мои просочиться? А может быть, Ф., ты сначала сам черепа протыкал, а потом оставил свою хижину и нарочно попал в больничную палату, чтобы на собственной шкуре узнать, что такое черепа дырявить? Или ты все еще со мной, и хирурги продолжают своими скальпелями орудовать?
– Ф., гнусный совратитель чужих жен, объясни же мне, в конце концов, что тебе надо?
Я прокричал свой вопрос в ночи, как выкрикивал его уже много раз. Я помню твою поганую привычку заглядывать мне через плечо, когда я занимался делом, – ты, должно быть, надеялся выудить какую-нибудь мысль из тех книг, что я читал. Как-то ты подсмотрел строку из письма отца Лалемана, написанного им в 1640 году, о том, «que le sang des Martyrs est la semence des Chrestiens» . Отец Лалеман сетовал на то, что в Канаде еще не был убит ни один священник, он писал об этом как о дурном предзнаменовании для недавно созданных среди индейцев иезуитских миссий, потому что кровь Мучеников есть семя Церкви.
– Чтобы ускорить революцию в Квебеке, нужно немного крови.
– Почему ты так странно смотришь на меня, Ф.?
– Думаю о том, достаточно ли я тебя выучил.
– Я уже по горло сыт твоей грязной политикой, Ф. Ты как заноза в боку парламента. Ты контрабандой привозил в Квебек динамит, выдавая его за шутихи и фейерверки. Ты превратил Канаду в огромную кушетку психоаналитика, на которой нас постоянно преследуют кошмарные видения самобытности, а от всех решений, которые ты предлагаешь, тянет такой же оскоминой, как от трепа психиатров. Ты спал с Эдит, когда хотел, от этого у нее разум помутился и тело перестало ее слушаться, из-за тебя я стал одиноким книжным червем, а ты продолжаешь меня терзать.
– Ох, мой дорогой, в какого же урода тебя превратили История и Прошлое, в какого жалкого урода.
Тесно прижавшись один к другому, мы стояли в терракотовой акварели библиотечных стеллажей, как часто бывало и раньше, глубоко засунув руки в карманы друг друга. Меня всегда коробило от выражения превосходства у него на лице.
– Урода! Эдит никогда не жаловалась на мое тело.
– Эдит! Ха! Не смеши меня. Ты ничего не знаешь об Эдит.
– Не смей о ней ничего говорить, Ф.
– Я прыщи ей выдавливал.
– Надо же, прыщи! У Эдит была восхитительная кожа.
– Хо-хо.
– Ласкать и целовать ее было наслаждением.
– Благодаря моей замечательной коллекции мыла. Послушай, дружок, когда я впервые встретил Эдит, она была в кошмарном состоянии.
– Хватит, Ф. Не хочу тебя больше слушать.
– Настало время тебе узнать, на ком ты был женат, кто была та девушка, которую ты увидел, когда она так здорово делала маникюр в парикмахерской гостиницы «Мон-Руаяль».
– Нет, Ф., прошу тебя. Не надо больше ничего гадить. Оставь мне ее тело. Ф.! Что у тебя с глазами? Что это у тебя на щеках? Неужели слезы? Ты что – плачешь?
– Я просто подумал о том, что с тобой станется, когда я оставлю тебя одного.
– Куда ты собираешься?
– Революции надо немного крови. Эта кровь будет моей.
– Нет!
– В Лондоне было сделано заявление о том, что королева собирается приехать в Квебек в октябре 1964 года. Мало того, что ее с принцем Филиппом встретят полицейские кордоны, танки, присланные на подавление беспорядков, и гордые спины враждебной толпы. Мы не должны повторить ошибку, совершенную индейцами. Надо дать понять ее советникам в Лондоне, что наше достоинство ничем не отличается от достоинства других: оно зависит от воли случая.
– Что ты хочешь сделать, Ф.?
– На северной стороне улицы Шербрук стоит статуя королевы Виктории. Мы много раз проходили мимо нее по пути в Системный кинотеатр. Эта статуя очень неплохая, королева Виктория изображена там молодой женщиной, еще не знавшей боли потерь и не располневшей. Статуя отлита из позеленевшей от времени меди. Я заложу ей в металлический подол заряд динамита. Ведь это всего-навсего медное изображение мертвой королевы (которая, кстати, прекрасно знала, что такое любовь), это всего лишь символ, но государство зиждется на символах. Завтра же ночью я разнесу этот символ в клочки – и сам вместе с ним взорвусь.
– Не делай этого, Ф., пожалуйста.
– Почему?
Я мало что смыслю в любви, но что-то сродни этому чувству тысячей рыболовных крючков вырвало у меня из глотки возглас:
– ПОТОМУ ЧТО ТЫ НУЖЕН МНЕ, Ф.
Лицо моего друга озарила печальная улыбка.
Он вынул левую руку из моего теплого кармана, протянул обе руки вперед, как бы даруя мне благо словение, потом прижал меня к своей египетской рубашке и стиснул в теплых медвежьих объятиях.
– Спасибо тебе. Теперь я знаю, что многому тебя научил.
– ПОТОМУ ЧТО ТЫ НУЖЕН МНЕ, Ф.
– Не ной.
– ПОТОМУ ЧТО ТЫ НУЖЕН МНЕ, Ф.
– Хватит.
– ПОТОМУ ЧТО ТЫ МНЕ ОЧЕНЬ НУЖЕН, Ф.
– Пока.
Он ушел. Мне стало зябко и одиноко. Бурые книжные корешки на стальных полках пожухли, как палая листва, кружащая на ветру хоровод, и каждый лист сулил мне угасание и смерть. Когда я писал эту фразу, у меня возникло четкое ощущение боли, которую чувствовал Ф. Его боли\ Да, точно – стоило мне содрать зачерствевшую коросту истории, и тут же матовым блеском одной-единственной чистой, ликующей капли красной крови высветилась его боль.
– Пока, – бросил он мне через мускулистое плечо. – Завтра ночью услышишь взрыв. Держись ближе к вентиляционной шахте.
Его боль, как сосульки лунного света в окнах жалкой хибары, наполняет мое сознание, меняя ракурсы, оттенки и значения всего достояния царства моей памяти.
51
Катери Текаквита
зову тебя, зову, зову, даю позывные 987654321 в бедной своей обесточенной голове, криком тебе кричу в безысходности своей, но 123456789 теряются в иглах сосен, я как туша в рефрижераторе хижины падаю на сведенные вместе колени, ищу волосок для антенны, тереблю голубой член Аладдина, все зову тебя, проверяю небесные кабели, тычу в кнопки кровавые, дырявлю пальцами звездное месиво, а зубной врач все сверлит бормашиной лобную кость, будто вбивает мне в череп гвоздь, а я все зову тебя и зову, в ужасе горя, в котором живу, грязь похотливого разума резиновой куклой развязана, вафельного водевиля банановая кожура как ржа разъела черный воздух, дрожа от униженья, нет штепсельной розетки, тока нет движенья под волосами скальпа, проверить надо, проверить в последней пляске до прихода развязки, скорпион сидит на подушке груди, пригоршня молока во врачей летит, я зову тебя, я тебя зову, чтобы ты меня позвала, чтобы ты меня хоть единожды, хоть разок меня б ты спасла, хоть протезами, хоть обманами, хоть пластмассовой берестой, хоть рассказами полупьяными, хоть враньем продажной святой, хоть таблетку дай мне китайскую, хоть парик из пакли надень, расскажи, как в темном зале, где стриптиз нам показали, на подолы шляпки клали, волосато прикрывали то, что сидя возбуждали, утоми меня гаданьем, колдовством и предсказаньем, спиритизмом, заклинаньем, ложным запахом гарема вызволи меня из плена тлена моего сознанья, обесточенного мозга, что своими позывными, предназначенными другу, мечется в квадрате круга, в ужасе кричит в пространство и зовет тебя, и зовет, позывные свои дает 9876543212345678 9, но ответ на них не придет.
52
С разговорником на коленях я всюду прошу Непорочную Деву о милости.
КАТЕРИ ТЕКАКВИТА В ПРАЧЕЧНОЙ
(ее слова выделены очаровательным курсивом)
Я тебе принес белье для стирки
мне оно нужно до завтрашнего дня
что вы думаете? вы можете иметь его завтра готовым?
оно абсолютно необходимо для меня
особенно мои рубашки
что касается остального, я должен получить это самое позднее послезавтра
я хочу, чтобы все было вполне новое и чистое
рубашка нужна для меня, носовой платок и пара носков тоже
я хочу иметь их обратно
я хочу иметь этот костюм почищенным
когда я могу его получить?
Также у меня есть платье, пальто, брюки, куртка с длинной бахромой,
блузка, нижнее белье, чулки, тому подобное.
Я вернусь по истечение трех дней получить это
пожалуйста, погладьте это для меня
хорошо, сэр. Приходите все забрать
что вы думаете о брюках?
Они мне нравятся. Это то, что я хочу
когда будет готов мой костюм?
спустя неделю
с ним очень много работы
я сделаю вам прекрасный костюм
я сам приду его забрать
нет, не приходите!
мы сами его вам доставим на дом, сэр
хорошо. Тогда я буду ожидать его в следующую субботу
костюм дорог
костюм дешевый
вы хороший портной
благодарю вас
до свидания
потом я еще один достану
как вам угодно, сэр
мы удовлетворим вас очень сильно
КАТЕРИ ТЕКАКВИТА В ТАБАЧНОЙ ЛАВКЕ
(ее слова выделены очаровательным курсивом)
Пожалуйста, вы можете мне сказать, где табачный магазин?
на углу дороги направо, сэр
прямо перед вами, сэр
дайте мне, пожалуйста, коробку сигарет
какого сорта у вас есть сигареты?
У нас отличные сигареты
я хочу немного табака для трубки
я хочу крепкие сигареты
я хочу слабые сигареты
дайте мне также коробку спичек
я хочу портсигар, хорошую зажигалку, сигареты
сколько все они стоят?
двадцать шиллингов, сэр
спасибо. До сведания
КАТЕРИ ТЕКАКВИТА В ПАРИКМАХЕРСКОЙ
(ее слова выделены очаровательным курсивом)
парикмахер
волосы
борода
усы
мыло
холодная вода
гребенка
щетка
я хочу себя побрить
пожалуйста, сядьте!
пожалуйста, войдите!
пожалуйста, побрейте меня!
пожалуйста, обрежьте мне волосы очень коротко сзади
не очень коротко
мойте мои волосы!
пожалуйста, расчешите меня
я вернусь назад
я доволен
до какого часа открыта парикмахерская?
до 8 часов вечера
я приду брить себя регулярно
спасибо, до свидания
мы к вам будем относиться так хорошо, как можем, потому что вы наш клиент
КАТЕРИ ТЕКАКВИТА В ПОЧТОВОМ ОТДЕЛЕНИИ
(ее слова выделены очаровательным курсивом)
где почта, сэр?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27