Затем появилось здоровое колено Блюмберга, а с ним и
весь шеф в виде несколько помятом и скукоженном от боли в колене, но вполне нормальном. Вполне. Бывало и хуже.
В итогу всех передвижений Блюмберг с ногами забрался в старинное кресло-качалку, которое невозможно было выбросить по причине его необыкновенной тяжести и прочности, немного покачался и сказал, предварив
немецкую фразу некоторым количеством вводных слов типа "мать-перемать":
-- Что у нас, мать-перемать, происходит в Тампельсдорфе?
Макс удивился. В Тампельсдорфе, мать-перемать, не происходило ничего. В нем ничего и не могло происходить. Это был небольшой гражданский аэродром, оборудованный для внутренних перевозок. Там стояло несколько личных
спортивных самолетов местных жителей, тройка вертолетов, а
также располагались аэродромные службы, которые обеспечивали движение на этой далеко не самой оживленной линии Вестфалии.
Но Макс не стал пререкаться с шефом. Он вошел в терминал Тампельсдорфа, взял необходимые данные, сделал распечатку и протянул Блюмбергу.
Тот выхватил листок так, как рвут газету с сенсацией из рук уличного продавца.
-- "Четвертое мая, 16.30, -- прочитал он. -- Приземлился частный самолет типа "Сессна" компании "Лиетува". Четвертое мая, 18.20. Приземлился частный самолет типа ДС -- "Дуглас" компании "Даугава". Все?
-- Все, -- подтвердил Макс, не чувствуя за собой ни тени вины за скудость информации.
Но Блюмберг был настроен совсем не миролюбиво.
-- Ладно, мать-перемать, -- сказал он. -- Про тебя я уже все понял. На коленку ты мне не то что компресс не положишь, ты ее пальцем не тронешь. А если тронешь, так только для того, чтобы прижечь ее горячим утюгом. Про то, чтобы поднять эту гребаную вешалку в прихожей, я и говорить не буду. Потому что ты просто не поймешь, о чем это я с тобой толкую. С этим все ясно. Но
две вещи ты для меня все-таки сделаешь! Всего две. Понял? И попробуй, перемать, не сделать!
-- Первую я уже сделал, -- с усмешкой отозвался Макс и протянул шефу почти полный стакан темного липкого вина под названием "Портвейн Кавказ".
По глубокому убеждению Макса и Николо Вейнцеля, к которому они пришли каждый самостоятельно, своим путем, пить это вино (или подобное, если такое вообще где-нибудь в мире существует) может только Блюмберг. И при этом не
добровольно, а как бы в отместку себе или во искупление какого-то своего давнего и очень-очень тяжкого греха. И грех этот, судя по всему, такой давний, тяжкий и неизбывный, что напиток этот Блюмбергу специально доставляли из России, и он очень ревниво следил, чтобы запасы его не истощались.
Блюмберг принял от Макса стакан "Кавказа" и даже "спасибо" не сказал, что вообще-то было на него не похоже, а могло свидетельствовать лишь о сильном волнении, в котором он находился. Причин этого волнения Макс не понимал и потому слегка удивился приказу, который Блюмберг отдал, покончив
со своей искупительной чашей:
-- Залезь в базу данных Тампельсдорфа. Пассажиры, экипажи, маршрут. --Немного подумал и добавил: -- И вообще во все местные авиалинии.
Макс помедлил. Он знал о компьютерах все, что может знать человек, и даже немножко больше. Разве что Вейнцель знал столько же -- да и то с другой, со своей стороны. Они вполне преуспели в своем деле. Ни для Макса, ни для Вейнцеля не
представляло особой проблемы войти даже в компьютеры НАСА или бундесвера, а не делали они этого лишь потому, что Аарона Блюмберга не интересовали тайны американского космического агентства или система тяжелых вооружений
бундесвера. Что выбросит следующей весной на рынок Карден -- другое дело. Как отразится противостояние ООН и Хусейна на цене нефти -- тоже интересно. Как мировые биржи отреагируют на победу красных в российской Госдуме - и здесь было над чем подумать. А лезть в секреты НАТО -- кому оно нужно?
Так что размышления Макса носили в данный момент не профессиональный, а как бы морально-этический характер.
Еще в первые дни их сотрудничества Блюмберг заявил:
-- Мы не собираемся красть никаких секретов. Мы вообще ничего не собираемся красть. Есть подсчеты, которые рисуют любопытную картину. Практически девяносто процентов всей разведывательной информации добывается из материалов открытой печати. И только десять -- запомните, юноши, эту
цифру -- только десять! -- добывается так называемым агентурным путем. И большая половина из этих десяти оказывается на поверку или "липой", или --хуже того -- дезой, дезинформацией. Наш путь -- открытые источники информации. И у нас достаточно мощные машины, чтобы выловить все, что нам нужно.
Влезть в базу данных Тампельсдорфа или других маленьких аэродромов для Макса Штирмана не составляло никакого труда. Вопрос был в другом. И Макс его задал:
-- Значит ли это, что мы переходим пограничную линию?
Блюмберг понял, о чем он хочет спросить. Разговоры на эту тему возникали и раньше. Еще года три-четыре назад, когда Аналитический центр Блюмберга только делал первые шаги, компьютерный рынок даже не определился еще как рынок. Его попросту не существовало. Не было и законов, регламентирующих его деятельность. Только в последние годы начали прорисовываться понятия "законно" и "незаконно". И теперь молодой сотрудник напрямую спрашивал своего шефа, насколько законной окажется их дальнейшая совместная деятельность.
Ответ Блюмберга показался Максу совершенно неожиданным и нелогичным:
-- Ты когда-нибудь видел, как горит тайга?
-- Что такое тайга? Это лес, так?
-- Да, лес. Много леса. Очень много. И сухого. Так вот, когда горит тайга, даже стрелки с вышек слезают. И перестают существовать любые границы. -- Он подумал и добавил: -- И любые законы.
-- Вы хотите сказать, что сейчас горит тайга? -- уточнил Макс.
-- Прежде всего я хочу узнать сам -- так ли это? А что, когда и кому я буду говорить -- это другие вопросы. И если ты сейчас же не включишь свое железо, то получишь этой бутылкой по своей белобрысой башке. Копфен. Понял, хрен мамин?
-- Яволь, герр капитан! -- дурашливо козырнул Макс, манипулируя кнопками клавиатуры.
-- Герр капитан! -- презрительно повторил Блюмберг, прикладываясь к горлышку "Кавказа". -- Зови уж просто: герр оберст. Или совсем просто: господин полковник.
И хотя ничего больше Блюмберг не сказал, а Макс не спросил, молодой немец вдруг понял, что этот потрепанный жизнью еврей не врет: он действительно полковник. И не просто полковник. Ох непросто! И еще как непросто!
Через полчаса Макс положил перед шефом распечатку данных по всем аэропортам местных линий Германии. Блюмберг искупил свой тяжкий грех еще одним стаканом "Кавказа" и затребовал данные по всем морским пассажирским компаниям севера Германии.
Макс возмутился. Глупей приказа не придумаешь. Что можно оттуда выловить? Зачем? Но ослушаться не посмел. Блюмберг был похож на охотничьего пса, охваченного
аратом погони. Не позой. Поза-то как раз у него была, как у дворняги, изнывающей от зноя и блох, но внутри все словно бы подрагивало в напряжении. Поэтому Макс лишь пожал плечами и выполнил эту муторную и дурную работу.
Вскоре белоснежные листки распечаток заполнили все свободные углы комнаты. Блюмберг едва ли не рвал из пасти лазерного принтера готовые оттиски, в секунду прочитывал их и либо бросал на пол, либо откладывал на стол, который подтащили к качалке.
Еще через час этой дурной, по твердому убеждению Макса, и совершенно бессмысленной работы Блюмберг вновь уютно устроился в качалке и внимательно просмотрел все отобранные материалы. Потом протянул их Максу, как бы милостиво разрешая и тому порадоваться успеху общего дела.
Но Максу этого не удалось. Как ни вглядывался он в имена людей, приплывших или прилетевших в Германию за минувшие день-полтора, сколько ни повторял про себя, по-школьному шевеля толстыми губами, названия судов, типы
самолетов и пароходные компании, в голове не складывалось ничего.
В голове было то же, что и во всей мансарде, -- бумажная каша.
Блюмберг все более и более уныло поглядывал на молодого компаньона, который даже про жвачку свою забыл, потом заявил:
-- Последний шанс. Нет -- значит, нет. А чего нет, того нет и быть не может. -- Сформулировав этот странный и требующий длительного обдумывания афоризм, Блюмберг каким-то иным образом сложил лежавшие перед ним документы и протянул Максу: -- А так? Говорит это тебе что-нибудь?
Ничего это Максу не говорило. Хоть тресни.
-- Последняя подсказка, -- проговорил Блюмберг. -- Но это -- точно последняя, клянусь мамой Ривой. Вчера во Франкфурте-на-Майне приземлился самолет Люфтганзы, следующий из Москвы. Среди пассажиров первого класса было два человека. Одного ты не знаешь и знать не можешь. А другого не можешь не
знать. Вот он!
И Блюмберг жестом фокусника бросил перед Максом номер иллюстрированного журнала, на первой странице которого какой-то вполне обычный с виду, средних лет и довольно респектабельный господин обменивался рукопожатиями с
встречавшими и принимал первые робкие тюльпаны.
-- Я не видел его в Интернете, -- сообщил Макс.
-- Сдвинулись вы на своем Интернете, -- отмахнулся Блюмберг. -- Я его там тоже не видел. Я просто притормозил у киоска и купил журнал. Тебе не приходит в голову, что сохранились и такие вот простые способы добывания
информации?
Макс внимательно всмотрелся в человека на снимке.
Да, он его знал. Его знал весь мир.
Потому что это был один из самых могущественных людей России -- один из первых вице-премьеров правительства, курировавший экономический и топливно-энергетический
комплексы, Андрей Андреевич Шишковец.
Только тут до Макса начало кое-что доходить.
-- Переговоры, -- предположил он.
-- Еще один такой же ответ, и я налью тебе целый стакан "Кавказа", --пообещал Блюмберг.
От этой перспективы Макса слегка перекосило, но он все-таки мужественно продолжал:
-- Тайные.
-- Но у всех на виду, -- подхватил Блюмберг. -- И от этого еще более тайные. Предмет переговоров?
-- А "Кавказом" не будете угощать? -- опасливо поинтересовался Макс.
-- Так и быть, -- ответил шеф, не выпуская из рук бутылки. -- Раз не ценишь, зачем продукт переводить? Ну?
Макс перебрал бумажки с фамилиями пассажиров маленьких самолетов и судов, полученные из местных компьютеров. Из них выбрал шесть. Перечислил:
-- Министр финансов Латвии. Министр морского транспорта Литвы. Председатель национального банка Эстонии. Министр морского транспорта России. Остальное -- мелочь: немцы, финны, шведы, датчане. Практически -- ни
одной ведущей фигуры. Уровень: члены экспертных групп, не больше. Шеф, если вы еще раз приложитесь к этой бутылке, я наблюю прямо вам на колени.
Аарон Блюмберг с нескрываемым сожалением посмотрел на остатки "Кавказа" и отставил бутылку. Правда, не далеко.
-- Ладно, глотай свой джин. Совсем молодежь распустилась. Мало того, что им джин подавай, так еще и тоником норовят
разбавить. -- Он немного подумал и добавил: -- А некоторые извращенцы еще и льдом!
Макс не понял, почему лед и тоник в джине -- извращение, Но уступка шефа с "Кавказом" была в известном роде историческим событием, и Макс решил не омрачать своего торжества ненужными вопорсами. Единственное, что его огорчало: то, что Николо Вейнцель не поверит, будто шеф
согласился отменить свое царское угощение. Нет, не поверит. А сам шеф не подтвердит, гордость ему не позволит. Так что придется этому успеху радоваться в одиночку.
Но голова Блюмберга была занята более существенными вещами.
-- Предмет переговоров ты определил правильно -- Балтика. Уровень участников -- тоже. Теперь предскажи итог, и
клянусь, что никогда больше не потрачу на тебя ни капли "Кавказа".
-- Итог -- нуль, -- почти не задумываясь, ответил Макс.
Блюмберг молчал.
-- Итог и не может быть другим при таком составе участников, аргументировал Макс. - Первый вице-премьер России и мелкая сошка от финнов или прибалтов. Эти переговоры были обречены на провал изначально.
-- Почему?
-- Этого я не знаю, -- признался Макс.
-- Что из этого следует?
-- Для кого?
-- Для того бардака, который называется мировым экономическим сообществом, -- это раз. Для России -- два. И наконец для нас с тобой, мой юный пытливый друг.
-- Для нас с вами из этого не следует ничего, -- твердо ответил Макс, одновременно понимая, что за словами его шефа стоит какая-то другая правда, более масштабная, обесценивающая его маленькую и вроде бы верную правду.
И оказался прав.
Блюмберг извлек из-под кресла бутылку, прикончил остатки "Кавказа" и сказал:
-- А вот в этом ты лажанулся.
III
Макс и Николо давно уже привыкли к экстравагантным выходкам своего шефа. Но в этот вечер он превзошел самого себя. Приказав Максу срочно вызвать в офис Николо (и не по сотовому телефону, а по уличному таксофону, с соблюдением всех предосторожностей), для начала усадил обоих своих молодых сотрудников за компьютеры и приказал войти во все телесистемы аэродромов и портов, из которых Макс днем получал информацию, и самым тщательным образом
проверить, не осталось ли там их следов.
Глупость была несусветная. Да какая разница, остались там их следы или нет? Но Блюмберг в объяснения даже вдаваться не стал, лишь коротко сказал: "Приказ". И поскольку к такой форме обращения со своими сотрудниками он прибегал лишь в исключительных случаях, им ничего не оставалось, как взяться за работу.
Следующему приказу предшествовал вопрос:
-- Каким образом можно проверить, отслеживает ли охранная служба телесистем случаи несанкционированного вторжения?
Макс и Николо лишь руками развели. Что значит: каким образом?
-- Вам прямо сейчас начать объяснения, шеф? -- поинтересовался Макс. --Или можно завтра с утра?
-- Сколько они займут?
-- Года три, -- подумав, ответил Макс.
Николо возразил:
-- Нет, не меньше четырех. Если вообще получится.
Блюмберг уже понял, что сформулировал вопрос неправильно, но он был не из тех, кто в таких вещах легко признается.
-- Что значит "если"? Ты хочешь сказать, сопля зеленая, что я вообще понять этой хренобени не смогу? -- хмуро уточнил он.
-- Правильно, магистр! -- радостно подтвердил Николо. -- Вообще. Ничего. Никогда.
-- И ни за какие деньги, -- рассудительно добавил Макс.
-- Отставить базар! Формулирую вводные: можно ли проверить отслеживание случаев несанкционированного вторжения?
-- Яволь, герр оберст, -- отрапортовал Макс.
-- Натюрлих, магистр, -- подтвердил Николо.
-- Так вот и займитесь этим, сукины дети, вместо того чтобы издеваться над старым человеком, который из сил выбивается, чтобы дать вам заработать на маленький штюк вашего, мать-перемать, брота.
-- Объекты, магистр? -- уточнил Николо.
-- А те же, где вы лазили. Аэропорты, пристани.
-- Все? -- ахнул Макс.
-- Ну да, все, -- безмятежно подтвердил Блюмберг.
-- Да это же на всю ночь! -- завопил Макс и тут же перебил себя: --Николо, давай его убьем, а? Бутылкой "Кавказа", а? Ну, дадут нам года по два. Мы же будем в состоянии повышенной возбудимости, правильно? Зато два года лежать на тюремной койке и ничего не делать. Как?
Но Вейнцель с ходу уловил в поведении шефа нечто, сразу его насторожившее. Поэтому он жестом прервал Макса и спросил:
-- Это так серьезно, шеф?
-- Серьезно? -- переспросил Блюмберг. -- Нет, малыш. Это не серьезно. В немецком языке нет такого слова, чтобы определить, насколько это серьезно. В русском есть, но ты все равно ни хрена не поймешь. Оно не переводится. А поэтому кончайте ваньку валять и включайтесь в работу.
-- Горит тайга? -- догадался и Макс.
-- Горит, -- подтвердил Блюмберг. -- И сейчас только от вас зависит, успеем ли мы выскочить из огня.
В начале четвертого утра Макс охрипшим от долгого молчания голосом воскликнул:
-- Есть! Тампельсдорф! Включены все мощности!
-- У меня тоже, -- отозвался Николо. -- Рейнгард. Все мощности.
-- Франкфурт-на-Одере!
-- Бремен!
-- Исланд! Что происходит, шеф?
-- А вот то, Никола, и происходит. Про которое в русском языке есть слово, а в других языках мира нет. Не засекут нас?
-- Исключено, -- заверил Макс.
-- Активность поиска по зонам фиксируется?
-- Нет ничего проще. Автоматически.
-- Вот и ставьте машины на автоматику и немного подождем, -- подвел итог Блюмберг. -- Посмотрим, что к чему. Можете трескать свой джин, а "Кавказу" -- хрен вам. Самому мало. И запасы пополнять будет сейчас, судя по всему, не так просто.
-- Судя по чему? -- попытался уточнить Макс.
-- Судя по международной обстановке, сынок.
-- Это вы так шутите? -- спросил Николо.
-- Ребята, я никогда в жизни не был таким серьезным, как в этот час, --заверил своих компаньонов Аарон Блюмберг и сковырнул пластмассовую пробку с очередной бутылки "Кавказа".
Около четырех утра сквозь просторные окна мансарды внутрь проникли первые свежие лучи зябкого майского солнца, завозились воробьи в старинных медных желобах, загукали голуби. Макс Штирман поднял от стола словно бы налитую свинцом голову, мельком глянул на мониторы, отметив, что компьютеры по-прежнему работают в автоматическом режиме, и начал снова пристраиваться подремать на плоской и скользкой столешнице, но тут его взгляд неожиданно упал на кресло-качалку, рядом с которым прямо на коврике безмятежно дрых
Николо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
весь шеф в виде несколько помятом и скукоженном от боли в колене, но вполне нормальном. Вполне. Бывало и хуже.
В итогу всех передвижений Блюмберг с ногами забрался в старинное кресло-качалку, которое невозможно было выбросить по причине его необыкновенной тяжести и прочности, немного покачался и сказал, предварив
немецкую фразу некоторым количеством вводных слов типа "мать-перемать":
-- Что у нас, мать-перемать, происходит в Тампельсдорфе?
Макс удивился. В Тампельсдорфе, мать-перемать, не происходило ничего. В нем ничего и не могло происходить. Это был небольшой гражданский аэродром, оборудованный для внутренних перевозок. Там стояло несколько личных
спортивных самолетов местных жителей, тройка вертолетов, а
также располагались аэродромные службы, которые обеспечивали движение на этой далеко не самой оживленной линии Вестфалии.
Но Макс не стал пререкаться с шефом. Он вошел в терминал Тампельсдорфа, взял необходимые данные, сделал распечатку и протянул Блюмбергу.
Тот выхватил листок так, как рвут газету с сенсацией из рук уличного продавца.
-- "Четвертое мая, 16.30, -- прочитал он. -- Приземлился частный самолет типа "Сессна" компании "Лиетува". Четвертое мая, 18.20. Приземлился частный самолет типа ДС -- "Дуглас" компании "Даугава". Все?
-- Все, -- подтвердил Макс, не чувствуя за собой ни тени вины за скудость информации.
Но Блюмберг был настроен совсем не миролюбиво.
-- Ладно, мать-перемать, -- сказал он. -- Про тебя я уже все понял. На коленку ты мне не то что компресс не положишь, ты ее пальцем не тронешь. А если тронешь, так только для того, чтобы прижечь ее горячим утюгом. Про то, чтобы поднять эту гребаную вешалку в прихожей, я и говорить не буду. Потому что ты просто не поймешь, о чем это я с тобой толкую. С этим все ясно. Но
две вещи ты для меня все-таки сделаешь! Всего две. Понял? И попробуй, перемать, не сделать!
-- Первую я уже сделал, -- с усмешкой отозвался Макс и протянул шефу почти полный стакан темного липкого вина под названием "Портвейн Кавказ".
По глубокому убеждению Макса и Николо Вейнцеля, к которому они пришли каждый самостоятельно, своим путем, пить это вино (или подобное, если такое вообще где-нибудь в мире существует) может только Блюмберг. И при этом не
добровольно, а как бы в отместку себе или во искупление какого-то своего давнего и очень-очень тяжкого греха. И грех этот, судя по всему, такой давний, тяжкий и неизбывный, что напиток этот Блюмбергу специально доставляли из России, и он очень ревниво следил, чтобы запасы его не истощались.
Блюмберг принял от Макса стакан "Кавказа" и даже "спасибо" не сказал, что вообще-то было на него не похоже, а могло свидетельствовать лишь о сильном волнении, в котором он находился. Причин этого волнения Макс не понимал и потому слегка удивился приказу, который Блюмберг отдал, покончив
со своей искупительной чашей:
-- Залезь в базу данных Тампельсдорфа. Пассажиры, экипажи, маршрут. --Немного подумал и добавил: -- И вообще во все местные авиалинии.
Макс помедлил. Он знал о компьютерах все, что может знать человек, и даже немножко больше. Разве что Вейнцель знал столько же -- да и то с другой, со своей стороны. Они вполне преуспели в своем деле. Ни для Макса, ни для Вейнцеля не
представляло особой проблемы войти даже в компьютеры НАСА или бундесвера, а не делали они этого лишь потому, что Аарона Блюмберга не интересовали тайны американского космического агентства или система тяжелых вооружений
бундесвера. Что выбросит следующей весной на рынок Карден -- другое дело. Как отразится противостояние ООН и Хусейна на цене нефти -- тоже интересно. Как мировые биржи отреагируют на победу красных в российской Госдуме - и здесь было над чем подумать. А лезть в секреты НАТО -- кому оно нужно?
Так что размышления Макса носили в данный момент не профессиональный, а как бы морально-этический характер.
Еще в первые дни их сотрудничества Блюмберг заявил:
-- Мы не собираемся красть никаких секретов. Мы вообще ничего не собираемся красть. Есть подсчеты, которые рисуют любопытную картину. Практически девяносто процентов всей разведывательной информации добывается из материалов открытой печати. И только десять -- запомните, юноши, эту
цифру -- только десять! -- добывается так называемым агентурным путем. И большая половина из этих десяти оказывается на поверку или "липой", или --хуже того -- дезой, дезинформацией. Наш путь -- открытые источники информации. И у нас достаточно мощные машины, чтобы выловить все, что нам нужно.
Влезть в базу данных Тампельсдорфа или других маленьких аэродромов для Макса Штирмана не составляло никакого труда. Вопрос был в другом. И Макс его задал:
-- Значит ли это, что мы переходим пограничную линию?
Блюмберг понял, о чем он хочет спросить. Разговоры на эту тему возникали и раньше. Еще года три-четыре назад, когда Аналитический центр Блюмберга только делал первые шаги, компьютерный рынок даже не определился еще как рынок. Его попросту не существовало. Не было и законов, регламентирующих его деятельность. Только в последние годы начали прорисовываться понятия "законно" и "незаконно". И теперь молодой сотрудник напрямую спрашивал своего шефа, насколько законной окажется их дальнейшая совместная деятельность.
Ответ Блюмберга показался Максу совершенно неожиданным и нелогичным:
-- Ты когда-нибудь видел, как горит тайга?
-- Что такое тайга? Это лес, так?
-- Да, лес. Много леса. Очень много. И сухого. Так вот, когда горит тайга, даже стрелки с вышек слезают. И перестают существовать любые границы. -- Он подумал и добавил: -- И любые законы.
-- Вы хотите сказать, что сейчас горит тайга? -- уточнил Макс.
-- Прежде всего я хочу узнать сам -- так ли это? А что, когда и кому я буду говорить -- это другие вопросы. И если ты сейчас же не включишь свое железо, то получишь этой бутылкой по своей белобрысой башке. Копфен. Понял, хрен мамин?
-- Яволь, герр капитан! -- дурашливо козырнул Макс, манипулируя кнопками клавиатуры.
-- Герр капитан! -- презрительно повторил Блюмберг, прикладываясь к горлышку "Кавказа". -- Зови уж просто: герр оберст. Или совсем просто: господин полковник.
И хотя ничего больше Блюмберг не сказал, а Макс не спросил, молодой немец вдруг понял, что этот потрепанный жизнью еврей не врет: он действительно полковник. И не просто полковник. Ох непросто! И еще как непросто!
Через полчаса Макс положил перед шефом распечатку данных по всем аэропортам местных линий Германии. Блюмберг искупил свой тяжкий грех еще одним стаканом "Кавказа" и затребовал данные по всем морским пассажирским компаниям севера Германии.
Макс возмутился. Глупей приказа не придумаешь. Что можно оттуда выловить? Зачем? Но ослушаться не посмел. Блюмберг был похож на охотничьего пса, охваченного
аратом погони. Не позой. Поза-то как раз у него была, как у дворняги, изнывающей от зноя и блох, но внутри все словно бы подрагивало в напряжении. Поэтому Макс лишь пожал плечами и выполнил эту муторную и дурную работу.
Вскоре белоснежные листки распечаток заполнили все свободные углы комнаты. Блюмберг едва ли не рвал из пасти лазерного принтера готовые оттиски, в секунду прочитывал их и либо бросал на пол, либо откладывал на стол, который подтащили к качалке.
Еще через час этой дурной, по твердому убеждению Макса, и совершенно бессмысленной работы Блюмберг вновь уютно устроился в качалке и внимательно просмотрел все отобранные материалы. Потом протянул их Максу, как бы милостиво разрешая и тому порадоваться успеху общего дела.
Но Максу этого не удалось. Как ни вглядывался он в имена людей, приплывших или прилетевших в Германию за минувшие день-полтора, сколько ни повторял про себя, по-школьному шевеля толстыми губами, названия судов, типы
самолетов и пароходные компании, в голове не складывалось ничего.
В голове было то же, что и во всей мансарде, -- бумажная каша.
Блюмберг все более и более уныло поглядывал на молодого компаньона, который даже про жвачку свою забыл, потом заявил:
-- Последний шанс. Нет -- значит, нет. А чего нет, того нет и быть не может. -- Сформулировав этот странный и требующий длительного обдумывания афоризм, Блюмберг каким-то иным образом сложил лежавшие перед ним документы и протянул Максу: -- А так? Говорит это тебе что-нибудь?
Ничего это Максу не говорило. Хоть тресни.
-- Последняя подсказка, -- проговорил Блюмберг. -- Но это -- точно последняя, клянусь мамой Ривой. Вчера во Франкфурте-на-Майне приземлился самолет Люфтганзы, следующий из Москвы. Среди пассажиров первого класса было два человека. Одного ты не знаешь и знать не можешь. А другого не можешь не
знать. Вот он!
И Блюмберг жестом фокусника бросил перед Максом номер иллюстрированного журнала, на первой странице которого какой-то вполне обычный с виду, средних лет и довольно респектабельный господин обменивался рукопожатиями с
встречавшими и принимал первые робкие тюльпаны.
-- Я не видел его в Интернете, -- сообщил Макс.
-- Сдвинулись вы на своем Интернете, -- отмахнулся Блюмберг. -- Я его там тоже не видел. Я просто притормозил у киоска и купил журнал. Тебе не приходит в голову, что сохранились и такие вот простые способы добывания
информации?
Макс внимательно всмотрелся в человека на снимке.
Да, он его знал. Его знал весь мир.
Потому что это был один из самых могущественных людей России -- один из первых вице-премьеров правительства, курировавший экономический и топливно-энергетический
комплексы, Андрей Андреевич Шишковец.
Только тут до Макса начало кое-что доходить.
-- Переговоры, -- предположил он.
-- Еще один такой же ответ, и я налью тебе целый стакан "Кавказа", --пообещал Блюмберг.
От этой перспективы Макса слегка перекосило, но он все-таки мужественно продолжал:
-- Тайные.
-- Но у всех на виду, -- подхватил Блюмберг. -- И от этого еще более тайные. Предмет переговоров?
-- А "Кавказом" не будете угощать? -- опасливо поинтересовался Макс.
-- Так и быть, -- ответил шеф, не выпуская из рук бутылки. -- Раз не ценишь, зачем продукт переводить? Ну?
Макс перебрал бумажки с фамилиями пассажиров маленьких самолетов и судов, полученные из местных компьютеров. Из них выбрал шесть. Перечислил:
-- Министр финансов Латвии. Министр морского транспорта Литвы. Председатель национального банка Эстонии. Министр морского транспорта России. Остальное -- мелочь: немцы, финны, шведы, датчане. Практически -- ни
одной ведущей фигуры. Уровень: члены экспертных групп, не больше. Шеф, если вы еще раз приложитесь к этой бутылке, я наблюю прямо вам на колени.
Аарон Блюмберг с нескрываемым сожалением посмотрел на остатки "Кавказа" и отставил бутылку. Правда, не далеко.
-- Ладно, глотай свой джин. Совсем молодежь распустилась. Мало того, что им джин подавай, так еще и тоником норовят
разбавить. -- Он немного подумал и добавил: -- А некоторые извращенцы еще и льдом!
Макс не понял, почему лед и тоник в джине -- извращение, Но уступка шефа с "Кавказом" была в известном роде историческим событием, и Макс решил не омрачать своего торжества ненужными вопорсами. Единственное, что его огорчало: то, что Николо Вейнцель не поверит, будто шеф
согласился отменить свое царское угощение. Нет, не поверит. А сам шеф не подтвердит, гордость ему не позволит. Так что придется этому успеху радоваться в одиночку.
Но голова Блюмберга была занята более существенными вещами.
-- Предмет переговоров ты определил правильно -- Балтика. Уровень участников -- тоже. Теперь предскажи итог, и
клянусь, что никогда больше не потрачу на тебя ни капли "Кавказа".
-- Итог -- нуль, -- почти не задумываясь, ответил Макс.
Блюмберг молчал.
-- Итог и не может быть другим при таком составе участников, аргументировал Макс. - Первый вице-премьер России и мелкая сошка от финнов или прибалтов. Эти переговоры были обречены на провал изначально.
-- Почему?
-- Этого я не знаю, -- признался Макс.
-- Что из этого следует?
-- Для кого?
-- Для того бардака, который называется мировым экономическим сообществом, -- это раз. Для России -- два. И наконец для нас с тобой, мой юный пытливый друг.
-- Для нас с вами из этого не следует ничего, -- твердо ответил Макс, одновременно понимая, что за словами его шефа стоит какая-то другая правда, более масштабная, обесценивающая его маленькую и вроде бы верную правду.
И оказался прав.
Блюмберг извлек из-под кресла бутылку, прикончил остатки "Кавказа" и сказал:
-- А вот в этом ты лажанулся.
III
Макс и Николо давно уже привыкли к экстравагантным выходкам своего шефа. Но в этот вечер он превзошел самого себя. Приказав Максу срочно вызвать в офис Николо (и не по сотовому телефону, а по уличному таксофону, с соблюдением всех предосторожностей), для начала усадил обоих своих молодых сотрудников за компьютеры и приказал войти во все телесистемы аэродромов и портов, из которых Макс днем получал информацию, и самым тщательным образом
проверить, не осталось ли там их следов.
Глупость была несусветная. Да какая разница, остались там их следы или нет? Но Блюмберг в объяснения даже вдаваться не стал, лишь коротко сказал: "Приказ". И поскольку к такой форме обращения со своими сотрудниками он прибегал лишь в исключительных случаях, им ничего не оставалось, как взяться за работу.
Следующему приказу предшествовал вопрос:
-- Каким образом можно проверить, отслеживает ли охранная служба телесистем случаи несанкционированного вторжения?
Макс и Николо лишь руками развели. Что значит: каким образом?
-- Вам прямо сейчас начать объяснения, шеф? -- поинтересовался Макс. --Или можно завтра с утра?
-- Сколько они займут?
-- Года три, -- подумав, ответил Макс.
Николо возразил:
-- Нет, не меньше четырех. Если вообще получится.
Блюмберг уже понял, что сформулировал вопрос неправильно, но он был не из тех, кто в таких вещах легко признается.
-- Что значит "если"? Ты хочешь сказать, сопля зеленая, что я вообще понять этой хренобени не смогу? -- хмуро уточнил он.
-- Правильно, магистр! -- радостно подтвердил Николо. -- Вообще. Ничего. Никогда.
-- И ни за какие деньги, -- рассудительно добавил Макс.
-- Отставить базар! Формулирую вводные: можно ли проверить отслеживание случаев несанкционированного вторжения?
-- Яволь, герр оберст, -- отрапортовал Макс.
-- Натюрлих, магистр, -- подтвердил Николо.
-- Так вот и займитесь этим, сукины дети, вместо того чтобы издеваться над старым человеком, который из сил выбивается, чтобы дать вам заработать на маленький штюк вашего, мать-перемать, брота.
-- Объекты, магистр? -- уточнил Николо.
-- А те же, где вы лазили. Аэропорты, пристани.
-- Все? -- ахнул Макс.
-- Ну да, все, -- безмятежно подтвердил Блюмберг.
-- Да это же на всю ночь! -- завопил Макс и тут же перебил себя: --Николо, давай его убьем, а? Бутылкой "Кавказа", а? Ну, дадут нам года по два. Мы же будем в состоянии повышенной возбудимости, правильно? Зато два года лежать на тюремной койке и ничего не делать. Как?
Но Вейнцель с ходу уловил в поведении шефа нечто, сразу его насторожившее. Поэтому он жестом прервал Макса и спросил:
-- Это так серьезно, шеф?
-- Серьезно? -- переспросил Блюмберг. -- Нет, малыш. Это не серьезно. В немецком языке нет такого слова, чтобы определить, насколько это серьезно. В русском есть, но ты все равно ни хрена не поймешь. Оно не переводится. А поэтому кончайте ваньку валять и включайтесь в работу.
-- Горит тайга? -- догадался и Макс.
-- Горит, -- подтвердил Блюмберг. -- И сейчас только от вас зависит, успеем ли мы выскочить из огня.
В начале четвертого утра Макс охрипшим от долгого молчания голосом воскликнул:
-- Есть! Тампельсдорф! Включены все мощности!
-- У меня тоже, -- отозвался Николо. -- Рейнгард. Все мощности.
-- Франкфурт-на-Одере!
-- Бремен!
-- Исланд! Что происходит, шеф?
-- А вот то, Никола, и происходит. Про которое в русском языке есть слово, а в других языках мира нет. Не засекут нас?
-- Исключено, -- заверил Макс.
-- Активность поиска по зонам фиксируется?
-- Нет ничего проще. Автоматически.
-- Вот и ставьте машины на автоматику и немного подождем, -- подвел итог Блюмберг. -- Посмотрим, что к чему. Можете трескать свой джин, а "Кавказу" -- хрен вам. Самому мало. И запасы пополнять будет сейчас, судя по всему, не так просто.
-- Судя по чему? -- попытался уточнить Макс.
-- Судя по международной обстановке, сынок.
-- Это вы так шутите? -- спросил Николо.
-- Ребята, я никогда в жизни не был таким серьезным, как в этот час, --заверил своих компаньонов Аарон Блюмберг и сковырнул пластмассовую пробку с очередной бутылки "Кавказа".
Около четырех утра сквозь просторные окна мансарды внутрь проникли первые свежие лучи зябкого майского солнца, завозились воробьи в старинных медных желобах, загукали голуби. Макс Штирман поднял от стола словно бы налитую свинцом голову, мельком глянул на мониторы, отметив, что компьютеры по-прежнему работают в автоматическом режиме, и начал снова пристраиваться подремать на плоской и скользкой столешнице, но тут его взгляд неожиданно упал на кресло-качалку, рядом с которым прямо на коврике безмятежно дрых
Николо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39