Или уходит в отставку. Тогда выборы проводятся досрочно.
-- Но в этом случае такого не было? -- уточнил Столяров.
-- Не было, -- подтвердил Профессор. -- Хомутов хороший хозяйственник и был вполне на своем месте.
-- Биржевая игра на повышение акций порта города К. и соответственно на понижение курса акций таллинского порта началась еще до взрыва "Регаты". Это было года три-четыре назад. Значит, уже тогда правительство России имело на порт города К. какие-то виды? Взрыв "Регаты" просто сделал ситуацию максимально благоприятной. Так?
-- Не понимаю, к чему ты ведешь, -- заметил Профессор.
-- Сейчас объясню. Следовательно, уже три или четыре года назад все прекрасно понимали, что для реконструкции порта нужны иностранные инвестиции, а иностранные инвесторы не дадут денег коммунистам. Что нужно было сделать, чтобы в городе сегодня спокойно победила партия власти? Назовем их демократами, хотя это не кажется мне правильным. Ладно, демократы. "Наш дом -- Россия". Вовремя платить людям зарплату и пенсии. Ну, еще какие-нибудь мелкие социальные пособия малоимущим, многодетным семьям и
пенсионерам. И что? И все. И сегодня не нужно было бы убивать ни в чем не повинных людей, выстраивать хитроумные и весьма дорогостоящие комбинации и идти на риск крупнейшего проигрыша. Почему этих жалких денег не дали тогда, когда они были нужны?
-- В стране нет лишних денег.
-- На пенсии, -- уточнил Столяров. -- А на спецоперации есть. Я задам еще один вопрос. Он, возможно, покажется вам глупым, потому что я уже здорово отвык от России. Почему вы, мозговой центр этой операции, не настояли на том, чтобы задолженность по пенсиям и зарплате была погашена хотя бы года полтора-два назад? Вы же прекрасно понимаете, что выборы сегодня прошли бы без сучка и задоринки. Политическая полемика и пистолетная стрельба с использованием профессионалов высшей квалификации -- есть
разница?
-- Я ставил этот вопрос. И не раз.
-- И что? -- спросил Столяров. Профессор только пожал плечами.
-- Потрясающе, -- помолчав, проговорил Столяров. И повторил: --Потрясающе. Такое возможно только в России. Если я когда-нибудь вздумаю написать об этом книгу, мне никто не поверит. Сочтут это глупым авторским вымыслом. Или злобным очернением моей бывшей родины. Я даже не знаю, как
оценивать ситуацию: сочувствовать вам, что вы живете в такой удивительной стране, или радоваться, что я в ней не живу.
-- Родину не выбирают.
-- Вы не правы, -- возразил Столяров. -- Не выбирают климат и пейзаж. Но выбирать общественный строй можно. И нужно. Больше того: должно. - Он покачал головой и засмеялся: -- Нет, я не могу. Знать за четыре года, что будут выборы, и пальцем не шевельнуть! Все это было бы очередным российским
анекдотом, но для анекдота эта история слишком пропитана кровью.
Столяров встал.
-- Давайте, Профессор, заканчивать наш разговор. Свое условие я вам уже высказал. Если со мной что-нибудь случится: автомобильная или авиационная катастрофа, крушение моторной лодки или яхты, бандитское нападение или
вообще что угодно, даже ранение, пусть даже не смертельное, -- эти дискеты попадут по назначению. И немедленно. Прощайте, Профессор. Встретимся на последнем предвыборном митинге Хомутова. Я бы сказал точней: увидимся. Я издали, может быть, увижу вас. А вы тоже издали, может быть, увидите меня.
Это и будет наша последняя встреча.
И хотя все уже было сказано, оставалась в разговоре какая-то пауза, требующая заполнения. И Профессор ее заполнил:
-- Хомутов на выборах проиграет.
Смотритель маяка вызвал из дома молодого человека, бросил ему ключи от "жигуленка" и приказал:
-- Отвези нашего гостя. Куда скажет. -- И лишь после этого спросил: --А что такое демократия, Профессор?
IV
Подполковник Егоров вошел в мой номер, как всегда без стука, примерно через час после того, как на площади Победы закончился последний предвыборный митинг Антонюка. Как уж там в избиркоме разбирались, не знаю, не исключаю даже, что бросали жребий, но Антонюку последняя встреча с его
электоратом выпала на четверг 13 ноября, а губернатору Хомутову -- на пятницу 14 ноября. После чего всякая предвыборная агитация запрещалась законом. Для того, надо полагать, чтобы избиратели за субботу привели свои мысли в порядок без постороннего вмешательства и в воскресенье 16 ноября могли явиться к избирательным урнам с полным и ясным сознанием своего гражданского долга. И с четким решением.
Митинг удался, было довольно много народу -- пенсионеров, в основном крепеньких, как боровички, и погода была как на заказ: сухо, чуть ветрено, с просветами солнца, как очень ранней весной. После митинга я отправил Антонюка в сопровождении Мини и Гены Козлова на его загородную дачу и
приказал оставаться с ним до самого дня выборов. А сам вернулся в "Вислу", лег на необъятную кровать прямо в одежде поверх покрывала и стал думать о том, как мне жить дальше.
А мне было о чем подумать.
Я понятия не имел, чем вся эта завтрашняя затея с последним митингом Хомутова закончится. Но чего мне категорически не хотелось -- это я знал совершенно точно: чтобы на меня повесили убийство Комарова. И речь даже была
не о том, насколько это усугубит мою вину. Той вины, которую мне уготовили -- террористический акт против кандидата демократических сил, --ее и без убийства Комарова за глаза хватало. Но мне почему-то неприятно было думать, что хоть у единого человека в городе К. да и во всей России возникнет мысль о том, что некий бывший офицер спецназа Сергей Пастухов подло покусился на жизнь безобидного провинциального историка.
А навесить мне это убийство они могли запросто. Трудно ли подменить пули, которыми был убит Комаров, на те, какими будет убит губернатор? Это в операции-то, которой руководил Профессор! И баллистическая экспертиза будет в порядке, и отпечатки моих пальчиков -- все будет в полном порядке. Уж в
этом-то я не сомневался.
И вот это-то мне и не нравилось.
Мой номер обыскивали люди Кэпа. И ствола не нашли. Не сомневаюсь, что самый тщательный обыск провели и люди Егорова -- и "пассата", и всех моих шмоток. И тоже ничего не нашли. На все сто уверен, что они прошмонали все ячейки в автоматической камере хранения на автовокзале, когда их
телеметристы зафиксировали мое появление там, покуда чинился мой "пассат". И тоже ничего не нашли. По той простой причине, что "токагипта" там уже не было. В ту ночь, когда меня навестил Кэп, а я потом проведал своего друга Артиста, я извлек "тэтэшник" из камеры хранения. Разрешение, выданное
московской милицией, увез с собой в Москву Артист на предмет внимательного рассмотрения его экспертами УПСМ и негласной проверки ствола, а саму пушку, по-прежнему завернутую в старый целлофановый пакет с пальчиками Матвея Салахова, я попросту сунул в землю под гнилые листья сирени во дворе
Матвея, куда забрел как бы в поисках съемного жилья. А поскольку хозяина дома не было (я-то, между нами, знал, что он лежит в морге местной больницы), то я так ни с чем и ушел. Без этого пакета, само собой.
Его и не найдут, в этом я не сомневался. По той простой причине, что не станут искать. Так он и сгниет в сыром балтийском суглинке. А если на этот кусок ржавого железа наткнутся новые хозяева участка, коли вздумают перекопать и перепланировать огород, -- ну и что? Мало ли старого оружия
осталось в этой земле еще со второй мировой войны! Сдадут в милицию, и дело с концом.
Так что не это меня беспокоило. Меня беспокоило совсем другое. То, что этот "токагипт" оказался в моих руках, было случайностью. И случайностью счастливой. Иначе его девятимиллиметровые пули насквозь прошили бы мою
бренную плоть, и не Матвей лежал бы сейчас в холодильнике морга, а я. А счастливая случайность -- это штука тонкая и требующая деликатного обхождения. Она не прощает пренебрежения. Как красивая женщина. Или как удача. И уж если эта счастливая случайность (в любой форме) выпала тебе на
долю, грех ее не использовать. Если ею пренебречь, в следующий раз она обернется к тебе другой стороной -- случайностью, но такой, от которой взвоешь и на стенку полезешь.
Об этом я и думал: как использовать эту выпавшую мне счастливую случайность. Но ничего в голову не приходило. Полный ноль.
В этот момент и появился подполковник Егоров.
Я его ждал. И знал, о чем он мне хочет сказать и о чем хочет спросить. И то и другое было для него делом не из легких. Мне даже стало интересно, как он выкрутится из ситуации, и поэтому я пришел ему на помощь.
-- Там в мини-баре есть еще бутылка то ли виски, то ли джина. Угощайся. За счет фирмы.
Егоров заглянул в бар, понюхал какую-то из бутылок и поставил на место. Усевшись в кресло за журнальным столом, закурил свой "Кэмэл" и сказал:
-- Ну?
Не знаю, как в других языках, но русское "ну" имеет такое количество значений и оттенков, что понять смысл этого междометия можно только в четком контексте. А поскольку "ну" подполковника Егорова не было привязано ни к чему определенному, я решил, что нет и смысла вдумываться в его смысл. И ответил так, как обычно отвечают русские друг другу в подобных ситуациях:
-- Что "ну"?
Егоров не ответил. Возможно, он считал, что я должен быть более догадливым. Я попытался:
-- Ты не стал пить хорошее виски, от которого, насколько я помню, не отказывался ни разу. Что из этого следует? Только одно. После разговора со мной тебе предстоит встреча с очень большим начальством, которое терпеть не может, когда от подчиненного попахивает спиртным. Даже виски "Джонни Уокер".
Я не очень ошибусь, если скажу, что тебе предстоит встреча с Профессором?
Ну, это была такая изящная форма разговора. Не мог же я ему прямо сказать, что Профессор с девяти утра находится в городе и провел ряд встреч, в том числе и со смотрителем маяка. Все их зафиксировал Артист и проинформировал меня в толпе сразу после митинга Антонюка, при этом сам
остался, хочется верить, незасвеченным. Но для Егорова это было неожиданностью. И довольно неприятной.
-- Откуда ты знаешь, что Профессор в городе? -- спросил он. Верней, рявкнул.
-- Ты все же сделай пару глотков, Санек, -- посоветовал я ему. --Объяснишь оперативной необходимостью. Профессор человек профессиональный, поймет. А насчет твоего вопроса... На него я тебе, конечно, не отвечу. Но спасибо за то, что ты не стал утверждать, что ни о каком Профессоре знать не знаешь. А о том, что он в городе -- тем более.
-- Завтра в шестнадцать на площади Свободной России, бывшей имени Ленина, состоится предвыборный митинг Хомутова.
-- И что? -- спросил я.
-- А то, что тебе и всем моим людям приказано обеспечить охрану Хомутова. Мы получили информацию, что могут быть инциденты.
Вот, значит, как они решили.
Я равнодушно пожал плечами:
-- Твои люди -- это твои люди. А моя задача -- охрана Антонюка. Я немедленно еду к нему на дачу и буду с ним до воскресенья, не отходя ни на шаг.
Егоров резко меня перебил:
-- Наша задача -- обеспечить полный порядок на выборах. Абсолютный. Это и моя задача, и твоя. Антонюк в безопасности. В опасности Хомутов.
-- Да кому нужно его убивать? -- удивился я. Верней, сделал вид, что удивился.
-- Тому, кто захочет сорвать выборы.
Хоть на этот вопрос честно ответил. После чего Егоров вытащил из бара бутылку виски и бокал и угостился приличной дозой. За что я лично его ни на йоту не осуждал. Ну, трудный разговор у человека. И главные трудности еще впереди. Но тут он допустил -- я бы так это оценил -- бестактность. Потому
что если собеседник принимает другого человека за дурака -- это и есть бестактность.
Он сказал:
-- Киллер по-прежнему в городе. Тебе заплатили бешеные бабки, чтобы ты его вычислил и обезвредил, а ты провалял дурака. Если он объявится на завтрашнем митинге, я тебе не завидую.
Я знал, какой следующий вопрос вертится у него на языке: покажи пушку или проверь. Или еще что-нибудь в этом роде. Во всяком случае, он должен был убедиться, что "тэтэшник" у меня. Но он поступил умней. Он вытащил пакет, из него -- "беретту" в американском варианте М9 -- "длинную девятку" и придвинул ко мне вместе с какой-то бумагой, которая, судя по печатям, была
разрешением на ношение этого замечательного ствола.
-- Держи. Выклянчил для тебя "девятку". Цени. А "тэтэшник" давай сюда, он тебе больше ни к чему.
Я очень внимательно рассмотрел разрешение. Оно тоже было выдано в Москве. И все было на месте. Но когда "липу" изготавливают спецслужбы, обнаружить это могут только опытные эксперты с соответствующей аппаратурой. Может быть, это разрешение было и не "липой", а ствол вполне чистым. Этого я не исключал. Потому что твердо знал другое: в Хомутова будут стрелять из другого ствола (в идеале из "токагипта") и он-то и окажется у меня в руках в тот момент, когда меня пристрелит Егоров или кто-нибудь из его людей. А будет при мне эта "девятка" или нет -- без разницы. И законная она или нет
-- тоже без разницы. Даже, скорее всего, законная. Ну, почему бы и нет?
-- Спасибо, Санек, -- с чувством сказал я. -- Ты меня просто растрогал. Я и не думал, что у меня когда-нибудь в жизни будет такая машинка.
-- А теперь давай "токагипт" и ксиву, -- повторил он.
Я налил ему треть бокала виски, подождал, пока он выпьет и снова закурит свой "кэмэл", и сказал:
-- Я в раздумье, Санек. Передо мной два варианта. Первый -- грубый, но простой и надежный. Но только в том случае, если ты на него согласишься. Вот этот вариант: ты никогда не давал мне пистолета марки ТТ в варианте "Токагипт-58" и разрешения на его ношение. Я его и в глаза не видел. Во-первых, потому, что это разрешение -- чистой воды "липа", хотя и
профессионально изготовленная. Во-вторых, из этого ствола был убит историк Комаров.
Ну, тут уж он выпил пол фужера без всякого моего приглашения. И только через полминуты, отдышавшись и приведя свои мысли в какое-то подобие порядка, спросил:
-- Ты понимаешь, что ты несешь?
-- Вполне. У меня было время над этим подумать, а у тебя не было. Я расписывался за оружие? Нет. За разрешение? Нет. Этого разрешения на этот ствол никто никому никогда не выдавал. Ни в городе К. Ни в Москве. Ни во Владивостоке. Нигде. Ствол иллюзорен. Как сейчас говорят, виртуален. Может, ему стоит таким и остаться?
Но логика логикой, а эмоции эмоциями. Через десять секунд мне в ноздрю упирался ствол только что врученной мне "длинной девятки", а еще через пяток секунд этот же ствол упирался уже в ноздрю подполковника Егорова. Потому что если в тебе сидят граммов триста виски, даже очень хорошего, реакция у тебя не та, что нужна для быстротечных боевых контактов.
Я извлек из его наплечной кобуры его табельный ПМ, разрядил его, а заодно и "беретту", ссыпал патроны в мусорное ведро в ванной и после этого вернул ПМ Егорову. А поскольку он позволил себе пару телодвижений явно агрессивного характера, врезал ему от души чуть повыше уха. Чтобы отдохнул минут десять. Чем он и занялся. А я тем временем созвонился с заместителем начальника МВД майором Кривошеевым и попросил срочно приехать ко мне в гостиницу "Висла" вместе с капитаном Смирновым, представлявшим в городе К., как я понял, уголовный розыск.
Мое приглашение, как я и ожидал, не вызвало у майора Кривошеева никакого энтузиазма.
-- Кончай свои штучки, москвич, -- заявил он. -- Давай по телефону. А нужно -- приезжай сам. У меня дел и без твоих заморочек -- выше головы.
Я постарался ответить как можно вежливее -- в том смысле, что, несмотря на фингал, который с момента нашего общения стал моей особой приметой и вызывает у меня проблемы с прекрасной половиной человечества, а также подозрительные взгляды гаишников, наша беседа в кабинете заместителя
начальника МВД города К. убедила меня в том, что там работают преданные своему делу профессионалы и они не поленятся отлепить жопу от стула, чтобы узнать, кто совершил одно из самых громких заказных политических убийств
последнего времени, а именно убийство историка Комарова.
-- А ты знаешь? -- быстро спросил майор Кривошеев.
-- Полагаю, что да, -- ответил я. Все-таки сказалось общение с Мазуром. Потому что достаточно было просто сказать "да".
-- Едем, -- сказал майор.
Минут через двадцать он появился в моем номере вместе с капитаном Смирновым и с папкой следственных материалов прокуратуры. На том, чтобы он привез их, я особенно настаивал, а он особенно сопротивлялся, так как это было связано с какими-то процессуальными сложностями, до которых мне, честно сказать, никакого дела не было.
К моменту их появления подполковник Егоров вполне очухался и даже подбодрился очередной порцией виски. После чего бутылку и бокал я убрал в бар, так как вести официальный разговор в такой фривольной обстановке показалось мне неправильным. Майору Кривошееву и капитану Смирнову я
представил Егорова как старшего охранной группы и человека, вполне заслуживающего доверия. Во всяком случае, при нем можно говорить совершенно свободно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
-- Но в этом случае такого не было? -- уточнил Столяров.
-- Не было, -- подтвердил Профессор. -- Хомутов хороший хозяйственник и был вполне на своем месте.
-- Биржевая игра на повышение акций порта города К. и соответственно на понижение курса акций таллинского порта началась еще до взрыва "Регаты". Это было года три-четыре назад. Значит, уже тогда правительство России имело на порт города К. какие-то виды? Взрыв "Регаты" просто сделал ситуацию максимально благоприятной. Так?
-- Не понимаю, к чему ты ведешь, -- заметил Профессор.
-- Сейчас объясню. Следовательно, уже три или четыре года назад все прекрасно понимали, что для реконструкции порта нужны иностранные инвестиции, а иностранные инвесторы не дадут денег коммунистам. Что нужно было сделать, чтобы в городе сегодня спокойно победила партия власти? Назовем их демократами, хотя это не кажется мне правильным. Ладно, демократы. "Наш дом -- Россия". Вовремя платить людям зарплату и пенсии. Ну, еще какие-нибудь мелкие социальные пособия малоимущим, многодетным семьям и
пенсионерам. И что? И все. И сегодня не нужно было бы убивать ни в чем не повинных людей, выстраивать хитроумные и весьма дорогостоящие комбинации и идти на риск крупнейшего проигрыша. Почему этих жалких денег не дали тогда, когда они были нужны?
-- В стране нет лишних денег.
-- На пенсии, -- уточнил Столяров. -- А на спецоперации есть. Я задам еще один вопрос. Он, возможно, покажется вам глупым, потому что я уже здорово отвык от России. Почему вы, мозговой центр этой операции, не настояли на том, чтобы задолженность по пенсиям и зарплате была погашена хотя бы года полтора-два назад? Вы же прекрасно понимаете, что выборы сегодня прошли бы без сучка и задоринки. Политическая полемика и пистолетная стрельба с использованием профессионалов высшей квалификации -- есть
разница?
-- Я ставил этот вопрос. И не раз.
-- И что? -- спросил Столяров. Профессор только пожал плечами.
-- Потрясающе, -- помолчав, проговорил Столяров. И повторил: --Потрясающе. Такое возможно только в России. Если я когда-нибудь вздумаю написать об этом книгу, мне никто не поверит. Сочтут это глупым авторским вымыслом. Или злобным очернением моей бывшей родины. Я даже не знаю, как
оценивать ситуацию: сочувствовать вам, что вы живете в такой удивительной стране, или радоваться, что я в ней не живу.
-- Родину не выбирают.
-- Вы не правы, -- возразил Столяров. -- Не выбирают климат и пейзаж. Но выбирать общественный строй можно. И нужно. Больше того: должно. - Он покачал головой и засмеялся: -- Нет, я не могу. Знать за четыре года, что будут выборы, и пальцем не шевельнуть! Все это было бы очередным российским
анекдотом, но для анекдота эта история слишком пропитана кровью.
Столяров встал.
-- Давайте, Профессор, заканчивать наш разговор. Свое условие я вам уже высказал. Если со мной что-нибудь случится: автомобильная или авиационная катастрофа, крушение моторной лодки или яхты, бандитское нападение или
вообще что угодно, даже ранение, пусть даже не смертельное, -- эти дискеты попадут по назначению. И немедленно. Прощайте, Профессор. Встретимся на последнем предвыборном митинге Хомутова. Я бы сказал точней: увидимся. Я издали, может быть, увижу вас. А вы тоже издали, может быть, увидите меня.
Это и будет наша последняя встреча.
И хотя все уже было сказано, оставалась в разговоре какая-то пауза, требующая заполнения. И Профессор ее заполнил:
-- Хомутов на выборах проиграет.
Смотритель маяка вызвал из дома молодого человека, бросил ему ключи от "жигуленка" и приказал:
-- Отвези нашего гостя. Куда скажет. -- И лишь после этого спросил: --А что такое демократия, Профессор?
IV
Подполковник Егоров вошел в мой номер, как всегда без стука, примерно через час после того, как на площади Победы закончился последний предвыборный митинг Антонюка. Как уж там в избиркоме разбирались, не знаю, не исключаю даже, что бросали жребий, но Антонюку последняя встреча с его
электоратом выпала на четверг 13 ноября, а губернатору Хомутову -- на пятницу 14 ноября. После чего всякая предвыборная агитация запрещалась законом. Для того, надо полагать, чтобы избиратели за субботу привели свои мысли в порядок без постороннего вмешательства и в воскресенье 16 ноября могли явиться к избирательным урнам с полным и ясным сознанием своего гражданского долга. И с четким решением.
Митинг удался, было довольно много народу -- пенсионеров, в основном крепеньких, как боровички, и погода была как на заказ: сухо, чуть ветрено, с просветами солнца, как очень ранней весной. После митинга я отправил Антонюка в сопровождении Мини и Гены Козлова на его загородную дачу и
приказал оставаться с ним до самого дня выборов. А сам вернулся в "Вислу", лег на необъятную кровать прямо в одежде поверх покрывала и стал думать о том, как мне жить дальше.
А мне было о чем подумать.
Я понятия не имел, чем вся эта завтрашняя затея с последним митингом Хомутова закончится. Но чего мне категорически не хотелось -- это я знал совершенно точно: чтобы на меня повесили убийство Комарова. И речь даже была
не о том, насколько это усугубит мою вину. Той вины, которую мне уготовили -- террористический акт против кандидата демократических сил, --ее и без убийства Комарова за глаза хватало. Но мне почему-то неприятно было думать, что хоть у единого человека в городе К. да и во всей России возникнет мысль о том, что некий бывший офицер спецназа Сергей Пастухов подло покусился на жизнь безобидного провинциального историка.
А навесить мне это убийство они могли запросто. Трудно ли подменить пули, которыми был убит Комаров, на те, какими будет убит губернатор? Это в операции-то, которой руководил Профессор! И баллистическая экспертиза будет в порядке, и отпечатки моих пальчиков -- все будет в полном порядке. Уж в
этом-то я не сомневался.
И вот это-то мне и не нравилось.
Мой номер обыскивали люди Кэпа. И ствола не нашли. Не сомневаюсь, что самый тщательный обыск провели и люди Егорова -- и "пассата", и всех моих шмоток. И тоже ничего не нашли. На все сто уверен, что они прошмонали все ячейки в автоматической камере хранения на автовокзале, когда их
телеметристы зафиксировали мое появление там, покуда чинился мой "пассат". И тоже ничего не нашли. По той простой причине, что "токагипта" там уже не было. В ту ночь, когда меня навестил Кэп, а я потом проведал своего друга Артиста, я извлек "тэтэшник" из камеры хранения. Разрешение, выданное
московской милицией, увез с собой в Москву Артист на предмет внимательного рассмотрения его экспертами УПСМ и негласной проверки ствола, а саму пушку, по-прежнему завернутую в старый целлофановый пакет с пальчиками Матвея Салахова, я попросту сунул в землю под гнилые листья сирени во дворе
Матвея, куда забрел как бы в поисках съемного жилья. А поскольку хозяина дома не было (я-то, между нами, знал, что он лежит в морге местной больницы), то я так ни с чем и ушел. Без этого пакета, само собой.
Его и не найдут, в этом я не сомневался. По той простой причине, что не станут искать. Так он и сгниет в сыром балтийском суглинке. А если на этот кусок ржавого железа наткнутся новые хозяева участка, коли вздумают перекопать и перепланировать огород, -- ну и что? Мало ли старого оружия
осталось в этой земле еще со второй мировой войны! Сдадут в милицию, и дело с концом.
Так что не это меня беспокоило. Меня беспокоило совсем другое. То, что этот "токагипт" оказался в моих руках, было случайностью. И случайностью счастливой. Иначе его девятимиллиметровые пули насквозь прошили бы мою
бренную плоть, и не Матвей лежал бы сейчас в холодильнике морга, а я. А счастливая случайность -- это штука тонкая и требующая деликатного обхождения. Она не прощает пренебрежения. Как красивая женщина. Или как удача. И уж если эта счастливая случайность (в любой форме) выпала тебе на
долю, грех ее не использовать. Если ею пренебречь, в следующий раз она обернется к тебе другой стороной -- случайностью, но такой, от которой взвоешь и на стенку полезешь.
Об этом я и думал: как использовать эту выпавшую мне счастливую случайность. Но ничего в голову не приходило. Полный ноль.
В этот момент и появился подполковник Егоров.
Я его ждал. И знал, о чем он мне хочет сказать и о чем хочет спросить. И то и другое было для него делом не из легких. Мне даже стало интересно, как он выкрутится из ситуации, и поэтому я пришел ему на помощь.
-- Там в мини-баре есть еще бутылка то ли виски, то ли джина. Угощайся. За счет фирмы.
Егоров заглянул в бар, понюхал какую-то из бутылок и поставил на место. Усевшись в кресло за журнальным столом, закурил свой "Кэмэл" и сказал:
-- Ну?
Не знаю, как в других языках, но русское "ну" имеет такое количество значений и оттенков, что понять смысл этого междометия можно только в четком контексте. А поскольку "ну" подполковника Егорова не было привязано ни к чему определенному, я решил, что нет и смысла вдумываться в его смысл. И ответил так, как обычно отвечают русские друг другу в подобных ситуациях:
-- Что "ну"?
Егоров не ответил. Возможно, он считал, что я должен быть более догадливым. Я попытался:
-- Ты не стал пить хорошее виски, от которого, насколько я помню, не отказывался ни разу. Что из этого следует? Только одно. После разговора со мной тебе предстоит встреча с очень большим начальством, которое терпеть не может, когда от подчиненного попахивает спиртным. Даже виски "Джонни Уокер".
Я не очень ошибусь, если скажу, что тебе предстоит встреча с Профессором?
Ну, это была такая изящная форма разговора. Не мог же я ему прямо сказать, что Профессор с девяти утра находится в городе и провел ряд встреч, в том числе и со смотрителем маяка. Все их зафиксировал Артист и проинформировал меня в толпе сразу после митинга Антонюка, при этом сам
остался, хочется верить, незасвеченным. Но для Егорова это было неожиданностью. И довольно неприятной.
-- Откуда ты знаешь, что Профессор в городе? -- спросил он. Верней, рявкнул.
-- Ты все же сделай пару глотков, Санек, -- посоветовал я ему. --Объяснишь оперативной необходимостью. Профессор человек профессиональный, поймет. А насчет твоего вопроса... На него я тебе, конечно, не отвечу. Но спасибо за то, что ты не стал утверждать, что ни о каком Профессоре знать не знаешь. А о том, что он в городе -- тем более.
-- Завтра в шестнадцать на площади Свободной России, бывшей имени Ленина, состоится предвыборный митинг Хомутова.
-- И что? -- спросил я.
-- А то, что тебе и всем моим людям приказано обеспечить охрану Хомутова. Мы получили информацию, что могут быть инциденты.
Вот, значит, как они решили.
Я равнодушно пожал плечами:
-- Твои люди -- это твои люди. А моя задача -- охрана Антонюка. Я немедленно еду к нему на дачу и буду с ним до воскресенья, не отходя ни на шаг.
Егоров резко меня перебил:
-- Наша задача -- обеспечить полный порядок на выборах. Абсолютный. Это и моя задача, и твоя. Антонюк в безопасности. В опасности Хомутов.
-- Да кому нужно его убивать? -- удивился я. Верней, сделал вид, что удивился.
-- Тому, кто захочет сорвать выборы.
Хоть на этот вопрос честно ответил. После чего Егоров вытащил из бара бутылку виски и бокал и угостился приличной дозой. За что я лично его ни на йоту не осуждал. Ну, трудный разговор у человека. И главные трудности еще впереди. Но тут он допустил -- я бы так это оценил -- бестактность. Потому
что если собеседник принимает другого человека за дурака -- это и есть бестактность.
Он сказал:
-- Киллер по-прежнему в городе. Тебе заплатили бешеные бабки, чтобы ты его вычислил и обезвредил, а ты провалял дурака. Если он объявится на завтрашнем митинге, я тебе не завидую.
Я знал, какой следующий вопрос вертится у него на языке: покажи пушку или проверь. Или еще что-нибудь в этом роде. Во всяком случае, он должен был убедиться, что "тэтэшник" у меня. Но он поступил умней. Он вытащил пакет, из него -- "беретту" в американском варианте М9 -- "длинную девятку" и придвинул ко мне вместе с какой-то бумагой, которая, судя по печатям, была
разрешением на ношение этого замечательного ствола.
-- Держи. Выклянчил для тебя "девятку". Цени. А "тэтэшник" давай сюда, он тебе больше ни к чему.
Я очень внимательно рассмотрел разрешение. Оно тоже было выдано в Москве. И все было на месте. Но когда "липу" изготавливают спецслужбы, обнаружить это могут только опытные эксперты с соответствующей аппаратурой. Может быть, это разрешение было и не "липой", а ствол вполне чистым. Этого я не исключал. Потому что твердо знал другое: в Хомутова будут стрелять из другого ствола (в идеале из "токагипта") и он-то и окажется у меня в руках в тот момент, когда меня пристрелит Егоров или кто-нибудь из его людей. А будет при мне эта "девятка" или нет -- без разницы. И законная она или нет
-- тоже без разницы. Даже, скорее всего, законная. Ну, почему бы и нет?
-- Спасибо, Санек, -- с чувством сказал я. -- Ты меня просто растрогал. Я и не думал, что у меня когда-нибудь в жизни будет такая машинка.
-- А теперь давай "токагипт" и ксиву, -- повторил он.
Я налил ему треть бокала виски, подождал, пока он выпьет и снова закурит свой "кэмэл", и сказал:
-- Я в раздумье, Санек. Передо мной два варианта. Первый -- грубый, но простой и надежный. Но только в том случае, если ты на него согласишься. Вот этот вариант: ты никогда не давал мне пистолета марки ТТ в варианте "Токагипт-58" и разрешения на его ношение. Я его и в глаза не видел. Во-первых, потому, что это разрешение -- чистой воды "липа", хотя и
профессионально изготовленная. Во-вторых, из этого ствола был убит историк Комаров.
Ну, тут уж он выпил пол фужера без всякого моего приглашения. И только через полминуты, отдышавшись и приведя свои мысли в какое-то подобие порядка, спросил:
-- Ты понимаешь, что ты несешь?
-- Вполне. У меня было время над этим подумать, а у тебя не было. Я расписывался за оружие? Нет. За разрешение? Нет. Этого разрешения на этот ствол никто никому никогда не выдавал. Ни в городе К. Ни в Москве. Ни во Владивостоке. Нигде. Ствол иллюзорен. Как сейчас говорят, виртуален. Может, ему стоит таким и остаться?
Но логика логикой, а эмоции эмоциями. Через десять секунд мне в ноздрю упирался ствол только что врученной мне "длинной девятки", а еще через пяток секунд этот же ствол упирался уже в ноздрю подполковника Егорова. Потому что если в тебе сидят граммов триста виски, даже очень хорошего, реакция у тебя не та, что нужна для быстротечных боевых контактов.
Я извлек из его наплечной кобуры его табельный ПМ, разрядил его, а заодно и "беретту", ссыпал патроны в мусорное ведро в ванной и после этого вернул ПМ Егорову. А поскольку он позволил себе пару телодвижений явно агрессивного характера, врезал ему от души чуть повыше уха. Чтобы отдохнул минут десять. Чем он и занялся. А я тем временем созвонился с заместителем начальника МВД майором Кривошеевым и попросил срочно приехать ко мне в гостиницу "Висла" вместе с капитаном Смирновым, представлявшим в городе К., как я понял, уголовный розыск.
Мое приглашение, как я и ожидал, не вызвало у майора Кривошеева никакого энтузиазма.
-- Кончай свои штучки, москвич, -- заявил он. -- Давай по телефону. А нужно -- приезжай сам. У меня дел и без твоих заморочек -- выше головы.
Я постарался ответить как можно вежливее -- в том смысле, что, несмотря на фингал, который с момента нашего общения стал моей особой приметой и вызывает у меня проблемы с прекрасной половиной человечества, а также подозрительные взгляды гаишников, наша беседа в кабинете заместителя
начальника МВД города К. убедила меня в том, что там работают преданные своему делу профессионалы и они не поленятся отлепить жопу от стула, чтобы узнать, кто совершил одно из самых громких заказных политических убийств
последнего времени, а именно убийство историка Комарова.
-- А ты знаешь? -- быстро спросил майор Кривошеев.
-- Полагаю, что да, -- ответил я. Все-таки сказалось общение с Мазуром. Потому что достаточно было просто сказать "да".
-- Едем, -- сказал майор.
Минут через двадцать он появился в моем номере вместе с капитаном Смирновым и с папкой следственных материалов прокуратуры. На том, чтобы он привез их, я особенно настаивал, а он особенно сопротивлялся, так как это было связано с какими-то процессуальными сложностями, до которых мне, честно сказать, никакого дела не было.
К моменту их появления подполковник Егоров вполне очухался и даже подбодрился очередной порцией виски. После чего бутылку и бокал я убрал в бар, так как вести официальный разговор в такой фривольной обстановке показалось мне неправильным. Майору Кривошееву и капитану Смирнову я
представил Егорова как старшего охранной группы и человека, вполне заслуживающего доверия. Во всяком случае, при нем можно говорить совершенно свободно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39