И если крошечный злодей мог сам выбрать, где и как веселиться, то жертвы его хитроумных чар не имели свободы выбора. Потому что им предстояло «веселиться» в очень мрачном и жутко неприятном месте, чрезвычайно напоминавшем безумно-кровавое измерение Глов.


* * *

Судя по солнцу, успевшему скрыться за линией горизонта, приступ безумия продолжался достаточно долго. А когда голова снова пришла в себя, то обнаружила, что откусила кончик собственного языка.
– А-а-а!!! – бешено взвыла несчастная голова, готовая вновь погрузиться в пучину хаоса, откуда только что выбралась с превеликим трудом.
Но, как ни странно, этот бешеный крик пробился в подсознание Гарха, и несчастный наконец осознал, что никчемный обрубок, называющий себя головой, это и есть он сам. Только он и никто другой.
Чувство было достаточно странное и неприятное, но Гарх сумел справиться с острым приступом паники и успокоиться в достаточной мере, чтобы прийти к неутешительному выводу – это конец. Финишная черта, за которой уже ничего нет.
«Если я начинаю пожирать самого себя, – мрачно подумал Гарх, – то шансов на спасение нет. Пора смириться с неизбежным, приготовившись к худшему».
Ему даже почти удалось осуществить задуманное (приготовиться к худшему), но, к счастью, именно в это время неподалеку пробегал фремс – большая хищная ящерица, питающаяся в основном мелкими грызунами. Фремсы – не пожиратели падали, но запах свежей крови явно указывал на то, что поблизости находится потенциальная добыча. День выдался не слишком удачным, а этот восхитительный пряный запах крови смешивался с отвратительным трупным зловонием. Но все же голодный охотник решил посмотреть, кто умирает (или уже умер), поэтому свернул с намеченного пути и побежал в направлении источника запаха.
Гарх, пребывающий в состоянии странного оцепенения, издалека заметил приближающуюся ящерицу. Когда пять или шесть дней сходишь с ума в бесплодной степи, чувства обостряются до предела. А любое появление какого-нибудь жалкого суслика вносит приятное оживление в унылую и однообразную картину жизни. В хорошем смысле этого слова бодрит и волнует, заставляя быстрее течь кровь по венам. И, что, пожалуй, самое главное, хотя бы ненадолго прочищает мозги.
«Ящерка не очень большая, не больше полуметра длиной, но на первый раз хватит». – Глаза Гарха плотоядно заблестели.
Он чуть было не облизнулся, но вовремя вспомнил, что нужно изображать из себя мертвую голову с аппетитным языком – иначе ничего не получится.
Откушенный кончик языка валялся неподалеку, в пределах прямой видимости, а сам язык уже перестал кровоточить, покрывшись засохшей коркой.
«Иди ко мне, мой сладенький». – Гарх послал мысленный сигнал в сторону приближающегося хищника.
Однако фремс не только не принял сигнала, но даже более того – остановился в нерешительности в нескольких метрах от странной головы. Во-первых, она таила в себе какую-то непонятную угрозу, а во-вторых, создавалось впечатление, будто умерла она пару недель назад.
«Иди к папочке!» – продолжал мысленно заклинать Гарх, одновременно с этой горячей мольбой с предельной осторожностью сдавив зубами язык.
Фремс собрался было уйти, но в самый последний момент запекшаяся корка лопнула и густые темно-бордовые капли упали на землю, разнося по округе пьянящий запах свежей крови.
Большая ящерица в нерешительности остановилась, все еще не до конца уверенная в том, что хочет подойти к этой странной голове.
«Это все, что я могу предложить», – мысленно простонал Гарх, понимая, что если эта трусливая тварь сейчас развернется и уйдет, то он сойдет с ума окончательно.
«Это все, что есть у папочки!!!» – взвыла про себя несчастная голова, ощущая приближение очередной гигантской волны безумия.
«Все, что у меня есть!!!
Все…
что…
можно…
сожрать!!!»
Вряд ли крошечный мозг фремса воспринимал какие бы то ни было ментальные сигналы. В данном случае свое веское слово сказал голод, который в конечном итоге все же возобладал над страхом.
Осторожно подойдя к маленькому кусочку плоти, некогда называвшемуся кончиком языка, фремс решился его попробовать.
«Ну, давай же! Я же вижу – тебе понравилось!» – мысленно заклинал Гарх, отчаянно желая, чтобы мерзкий хищник пришел в восторг от изысканного угощения.
Несмотря на то что мясо выглядело достаточно свежим, оно явно отдавало какой-то непонятной тухлятиной. Несколько раз фремсу приходилось есть нечто подобное, однако воспоминания об этих трапезах никогда не вызывали у него особого восторга. Но желудок настойчиво требовал продолжения банкета. Поэтому хищная ящерица, преодолев свои страхи, медленно подошла к голове и, внимательно осмотрев ее со всех сторон, пришла к выводу: кроме отталкивающего запаха, ничего опасного в ней нет.
Удар хвоста опрокинул голову набок, и от столкновения с землей сомкнутые челюсти открылись, обнажив внутренности глотки, в которой уютно расположился огромный мясистый язык.
Не было смысла ждать чего-то еще, поэтому фремс вонзил свои острые зубы в кровоточащий кончик языка…
«О-ля-ля!!! – мысленно воскликнул Гарх, зажмурив глаза от страшной боли. – Вот уж и не думал, что смогу почувствовать что-либо в этой жизни».
Оторвавший кусок мяса фремс вкусно почав-кивал совсем рядом. А тот, кого он с таким удовольствием пожирал, думал о том, как ужасна будет его месть.
Съев первый кусок, осмелевшая ящерица вернулась и вновь вонзила острые зубы в сочную мякоть…
Вообще-то это было не особенно нужно, но все же для подстраховки Гарх резко втянул язык внутрь, одновременно сомкнув зубы. Голова фремса оказалась зажатой между страшными зубами и…
Добыча и хищник поменялись местами, а степь, озаренную последними лучами солнца, огласил такой страшный полухрип-полурев, что содрогнулись даже самые сильные и стойкие обитатели этих пустынных равнин.
И лишь одно небо оставалось совершенно безучастным. Оно все еще не проявляло интереса к этой глупой голове. Потому что даже после того, как она перемелет глупую ящерицу и нарастит немного плоти, все равно ничего не сможет предпринять. Максимум, на что ее хватит, – отталкиваясь жалким обрубком, перекатываться, словно головешка из костра, влекомая неизвестно куда веселым бродягой ветром.
«Ох уж этот шутник ветер, – с усмешкой подумало небо, озарив сгущающиеся сумерки ослепительно яркой вспышкой молнии. – Ох уж этот шутник. Вечно он напридумывает что-нибудь этакое».
И, не в силах сдержать безудержный смех, небо разразилось громовым хохотом, сопровождаемым вспышками молний. А когда этот смех наконец перешел в слезы, на бесплодные сухие равнины пролились капли долгожданного благословенного дождя, символизирующего возрождение жизни.
– Я восстану из мертвых, детка! – почти ласково пообещал Гарх, обращаясь неизвестно к кому и при этом медленно пережевывая мясо и выталкивая размягченную плоть наружу.
Кровавая кашица стекала по щеке и достигала обрубленной шеи, буквально на глазах превращаясь в новую плоть.
– Я вернусь, чтобы отомстить всем. И жестокие страдания этой перемолотой в мелкий фарш ящерицы, сожравшей часть моего языка, покажутся просто обидой. Легкой, не заслуживающей особого внимания обидой. К которой не стоит относиться слишком серьезно.
Причем я не просто гарантирую, а ручаюсь головой…
Я
ручаюсь
своей
………..
головой!
И беру в свидетели небо, что не успокоюсь до тех пор, пока не выполню эту страшную клятву…


ЧАСТЬ ВТОРАЯ
РАНВЕЛЬТИЛЬСКАЯ ДЕВСТВЕННИЦА

Глава 1

– …Что наводит нас на мысль… о переходе… несмотря… впечатляюще прекрасно!!!
Сквозь плотно сжатые веки я видел световые блики. Кроме того, до моих ушей носились смутные обрывки невнятного разговора. Первые несколько секунд у меня не было ни сил, ни желания вслушиваться в слова, пытаясь соединить их хотя бы в какое-то подобие связных предложений.
Прошло немного времени, и желание все-таки появилось, а вместе с ним пришло осознание того неприятного факта, что я нахожусь не в королевском дворце. Не могу точно сказать, откуда взялась эта уверенность, но после того, как я открыл глаза, мои смутные подозрения подтвердились. На смену Розовым покоям пришли какие-то новые декорации.
– Билли, где мы? – спросил я, облизывая неожиданно пересохшие губы и безуспешно пытаясь вспомнить, как отключился.
Толстяк сидел напротив меня в глубоком кожаном кресле, и, судя по его расслабленному виду, явной опасности рядом не наблюдалось.
– Мы в гостях, – широко улыбнувшись, ответил старый товарищ, протягивая мне фужер с вином.
– Впечатляюще прекрасно! – автоматически повторил я услышанную фразу. – Но кто выступает в качестве радушного хозяина?
Билли кивком указал в сторону, и, переведя взгляд в том направлении, я увидел нечто среднее между изысканным кутюрье, облаченным в некое подобие мини-юбки, и до предела взвинченным геем, обладающим аффективно-экзальтированным темпераментом.
– Он просто слегка безумен или тяжело и неизлечимо болен? – устало поинтересовалось мое подсознание.
– Кто бы говорил! Для начала на себя посмотри, – вяло отозвался я, безуспешно пытаясь понять, что все это может значить.
Пока я терзался сомнениями, незнакомец порывисто встал и, стремительно преодолев несколько метров, остановился прямо передо мной.
– Позвольте представиться. Полтенвеуд Мио Четвертый. Для друзей – просто Мио Четвертый…
– А мы что, друзья? – Вопрос вырвался сам собой.
Я все еще находился в некоем подобии заторможенного транса, поэтому не до конца себя контролировал.
– Не побоюсь этого слова, – на глаза впечатлительного хозяина навернулись вполне натуральные слезы, – мы больше, чем просто друзья. Мы… – его голос прервался от волнения, – самые лучшие, преданные и искренние друзья, каких только можно себе вообще представить!
– Этот не в меру слезливый хозяин все больше и больше меня беспокоит, – поделился своими тревогами внутренний голос.
– Вы имеете в виду какого-то конкретного друга или всех нас вместе? – осторожно поинтересовался я, сделав рукой широкий полукруг, указывающий на Билли и старика.
– Всех! – не задумываясь ответил Мио Четвертый.
– О!
У меня отлегло от сердца. Быть самым преданным, искренним и лучшим другом, какого себе только можно представить, лучше в компании приятелей, а не в одиночку. Особенно когда перед вами стоит явно нездоровый индивидуум в странном наряде, чьи понятия о дружбе могут не только в корне отличаться от общепринятых образцов, но и вообще простираться настолько далеко и глубоко, что… Для собственного же спокойствия лучше об этом не думать.
– Всех в целом и вас, мой юный друг, в частности! – внес очень существенную поправку Мио Четвертый, сопроводив слова широкой, «располагающей к дружбе» улыбкой.
После этого объявления мой желудок, сжавшись в комок, стремительно опустился вниз, а затем резко подпрыгнул вверх чуть ли не до самого горла. В растерянности я оглянулся вокруг, как будто пытаясь найти поддержку, но увидел только печально пожимающего плечами Билли.
«Что поделать, друг мой, – говорил весь его облик, – в конце концов, ты самый молодой из нас…»
А Компоту вообще было глубоко плевать на любые проявления дружбы. Он лежал с разбитым лицом и закрытыми глазами. То ли еще не пришел в себя, то ли элементарно притворялся, дожидаясь радостного момента, когда будет официально объявлен «самый большой друг».
– Вы, наверное, всесильный колдун? – с плохо скрываемой дрожью в голосе поинтересовался я, попутно размышляя, нельзя ли как-нибудь прикончить этого нездорового маньяка.
– Ах, право, какой там всесильный! – жестом избалованного ребенка взмахнул холеной ручкой зардевшийся Мио. – Так, сущие пустяки, о которых даже неловко упоминать!
– Не скромничайте! – охрипшим от волнения голосом попросил я. – Между настоящими друзьями не может быть никаких секретов.
– Ну, если вы обещаете никому не говорить…
– Клянусь! – Я был олицетворением искренности.
Он наклонился вперед, глубоко прогнув спину, и, картинно поднеся палец к пухлым губам, томно прошептал:
– Тсс! Больша-ая та-айна-а!
– Мы будем немы как могилы! – заверил я хозяина.
Можно было добавить: «Даже под страхом смерти не разгласим большой тайны, доверенной нам в столь интимной, таинственной обстановке», – но я не стал этого делать, решив ограничиться «могилой».
– Блистательный Анифей Сухопарый мне даже в подметки не годится!
По виду Мио можно было догадаться, что персона Анифея широко известна в кругах местных колдунов-психопатов.
– Безнадежная трата времени, – вынес окончательный приговор внутренний голос. – Выяснить, как далеко простираются пределы его могущества, все равно не удастся. Ясно одно – его сил вполне хватит, чтобы предотвратить любое покушение.
– Простите за нескромный вопрос, – неожиданно вклинился в разговор молчавший до сих пор Билли. – А насколько силен блистательный Анифей Сухопарый?
«Бред, – устало и раздраженно подумал я. – Полный, законченный бред, от которого хочется как можно дальше убежать, но не получается, потому что он является неотъемлемой частью жизни героев».
Вероятно, хозяину доставляло немыслимое, ни с чем не сравнимое удовольствие похотливо изгибаться и, приложив палец к пухлым губам, произносить: «Тсс! Большая тайна!»
Ничем другим я не могу объяснить тот факт, что на вопрос толстяка отреагировали с такой потрясающей скоростью.
– Слово воина! – на полном серьезе пообещал Билли в ответ на очередное «тсс».
– Блистательный Анифей Сухопарый поверг Урбанта Пятого в прах.
– Последний вопрос, – весело крикнул я, быстро смекнув, что Билли не интересовали ни Анифеи Сухопарые, ни Урбанты Пятые, ни вообще кто бы то ни было из местной шайки.
Он просто хотел, чтобы Мио Четвертый повернулся ко мне спиной и я увидел…
Увидел…
В общем, что-то очень похожее на женские трусики-стринги.
– Был ли Урбант Пятый достойным соперником Анифея Сухопарого или нет? – Я игриво подмигнул толстяку из-за спины хозяина.
Судя по всему, вопрос был сформулирован неправильно. Вместо того чтобы в очередной раз продемонстрировать свое нижнее белье, экспрессивный хозяин не стал изгибаться, а просто ответил:
– О да! Урбант Пятый был воистину достойным соперником.
Мио Четвертый помолчал некоторое время, как будто прислушиваясь к чему-то или анализируя собственные чувства, а затем печально, вяло махнул рукой и тяжелой шаркающей походкой глубокого старика проследовал к своему креслу.
– Советую в дальнейшем обходить стороной щекотливую тему Урбанта Пятого, – ожил внутренний голос.
– Спасибо за ценный совет, я об этом уже и сам догадался.
– Никогда не помешает лишний раз напомнить и подстраховаться.
– Может, и не помешает, если…
– Ах, друзья мои! Не будем о грустном! – воскликнул экзальтированный колдун, решительно отбрасывая в сторону печальные мысли и вновь расцветая дружелюбной улыбкой.
– Давайте не будем! – с легкостью согласился Билли и без всякого перехода продолжил: – А почему наш старый друг до сих пор не пришел в себя? Не случилось ли с ним чего-нибудь нехорошего в момент прыжка между измерениями?
– Уверяю вас, в это время с ним ничего не случилось! – Тучи рассеялись, выглянуло яркое солнышко, и впечатлительный Мио Четвертый вновь пребывал в отличном расположении духа. – Если что-либо и произошло, то только до того момента, как ваш престарелый товарищ появился в моем доме.
Решив доказать правоту своих слов, хозяин порывисто встал, подошел к креслу, в котором распластался несчастный Компот, и, ощупав лицо старика изнеженно-нервными пальцами, пришел к неутешительному выводу:
– Этого человека серьезно отделали.
– Насколько серьезно? – практически одновременно спросили мы с Билли.
– Достаточно, чтобы он провалялся в коме минимум полдня и пропустил самое интересное.
Понятия не имею, что было на уме у толстяка, но лично я пожалел, что на этот раз досталось Компоту, а не мне. Если бы можно было принять на себя град ударов, предназначавшихся колдуну, я бы с радостью это сделал. Причем вовсе не из соображений высокой морали, а исключительно из трезвого расчета. Если в логове безумного колдуна заходила речь «о самом интересном», то…
Не знаю, как всем остальным, а мне становилось ясно – приближается что-то большое, конкретное и ужасно дерьмовое.
И вот это самое дерьмовое лучше всего переждать в бессознательном состоянии.
– А разве нас ждет что-то интересное? – замогильно-тусклым голосом прошелестел я, сжавшись, словно стальная пружина.
– Ну конечно ждет! И еще как ждет! – От прилива эмоций хозяин чуть было не задохнулся. – Я бы не стал просто так приглашать прославленных героев, легенды о которых будоражат наши земли вот уже несколько лет…
– Уфф!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34