личное благополучие Ф. Уиджена.
А что до заботы о представительницах нежного пола, то, по его словам, он был согласен стоять под окнами и ловить их в растянутое одеяло, но не более того.
Почему же в таком случае от Огастуса Финк-Ноттла и Гильдебранда Глоссопа следует ждать иного?
Так я размышлял, теребя конец веревки, и, наверное, отменил бы всю эту затею, если бы мне вдруг не пришло в голову, что ведь чертова Бассет никогда еще не слышала нашего колокола, может быть, он как взревет, так она струсит и сразу на попятный? И до того мне это показалось соблазнительно, что я не стерпел, ухватился, не откладывая, за веревку, поустойчивее расставил ноги и рванул изо всех сил.
Я, естественно, не ждал, что после удара колокола воцарятся тишина и спокойствие. И ни спокойствие, ни тишина не воцарились. Последний раз, когда этот колокол звонил на моей памяти, я спал в дальнем флигеле; но даже и там я вылетел из постели словно пушечное ядро. Теперь же, стоя с ним нос к носу, я получил полный заряд, и могу вас уверить, что в жизни не слышал ничего оглушительнее.
Вообще-то я люблю громкие звуки. Как-то раз Ките-кэт Поттер-Перебрайт принес в клуб полицейский свисток и заверещал в него прямо у меня над ухом – а я лежу себе в кресле с блаженной улыбкой, откинулся на спинку, глаза прикрыл, как в оперной ложе. И то же самое когда сынок моей тети Агаты, юный Тос, поджег в гостиной связку цветных ракет, посмотреть, что получится.
Но пожарный колокол в Бринкли-Корте – это уж слишком, даже для меня. Я дернул веревку всего несколько раз и, решив, что все хорошо в меру, пошел к парадному крыльцу лично наблюдать зримые плоды своих дел.
Бринкли-Корт меня не подвел. Я с одного взгляда удостоверился, что народу собралось полно. Смотрю, там виднеется дядя Том в лиловом шлафроке, сям – тетя Далия все в том же желто-голубом. А вон Анатоль, Таппи, Гасси, Анджела, Бассет и Дживс в порядке перечисления. Все на месте как миленькие.
Однако – и это сразу же внушило беспокойство – никаких признаков начала спасательных работ не наблюдалось.
Я-то надеялся увидеть, как в одном углу Таппи заботливо склонился над Анджелой, а в противоположном Гасси обмахивает полотенцем свою Бассет. Вместо этого смотрю: Бассет вместе с тетей Далией и дядей Томом толпятся вокруг Анатоля и стараются указать ему на светлую изнанку, а что до Анджелы и Гасси, то они сидят одна с надменным видом на ограде солнечных часов, другой на траве, потирая ушибленное колено. Таппи же прохаживается взад-вперед по дорожке один-одинешенек.
Тревожная картина, согласитесь. Я довольно властным жестом подозвал Дживса.
– Ну, Дживс?
– Сэр?
Я строго смерил его взглядом с головы до ног. Вот тебе и «сэр».
– Бесполезно говорить: «Сэр?», Дживс. Посмотрите вокруг. Видите? Ваш план провалился.
– Действительно, может показаться, что все сложилось не совсем так, как мы предполагали, сэр.
– Мы?
– Как я предполагал, сэр.
– То-то. Говорил я вам, что ничего из этого не получится?
– Помнится, вы действительно выразили некоторое сомнение, сэр.
– Сомнение тут ни при чем, Дживс. Я с самого начала ни на грош не верил в этот ваш план. Когда вы только выдвинули его, я вам сразу же сказал: «Чепуха» – и оказался прав. Я вас не упрекаю, Дживс, не ваша вина, что вы надорвали мозги. Но в дальнейшем – простите, если это прозвучит для вас обидно, – в дальнейшем я буду знать, что на вас можно полагаться только в самых примитивных вопросах. Будем откровенны, так лучше всего, вы согласны? Искренность и прямота – вот истинное милосердие, не правда ли?
– Совершенная правда, сэр.
– Нож хирурга и все такое прочее.
– Вот именно, сэр.
– Я считаю…
– Простите, сэр, что перебиваю, но, по-моему, миссис Траверс делает вам знаки.
В этот же самый миг в подтверждение его слов раздалось звонкое: «Э-гей! Аттила!», которое могло исторгнуться только из глотки упомянутой родственницы.
– Подойди-ка сюда на минутку, чудовище! – прогудел такой знакомый и – при некоторых условиях – такой горячо любимый голос.
Я подошел. На душе у меня не сказать чтобы было совсем уж спокойно. Я только сейчас спохватился, что не придумал никакого убедительного оправдания своему странному поступку: ни с того ни с сего среди ночи поднять такой трезвон. А тетя Далия на моей памяти, бывало, не стеснялась в выражениях по менее значительным поводам.
Однако на этот раз она не выказала склонности к насилию. Ледяное спокойствие – вот что выразилось на ее лице. Сразу понятно, что перед вами женщина, которая много выстрадала на своем веку.
– Ну, дорогой Берти, – промолвила она. – Как видишь, мы все собрались.
– Вижу, – осторожно кивнул я.
– Отсутствующих нет?
– Кажется, нет.
– Замечательно. Чем киснуть в постели, куда как здоровее дышать свежим ночным воздухом. Я только-только задремала, и тут ты ударил в колокол. Ведь это ты звонил, милое дитя, верно?
– Да, это я звонил.
– С какой-то целью или просто так?
– Я подумал, что пожар.
– Почему же ты так подумал, дорогой?
– Мне показалось, что я вижу огонь.
– Где огонь, миленький? Покажи тете Далии.
– В одном окне, вон там.
– Понятно. Значит, нас всех подняли с постели и напугали до полусмерти просто потому, что у тебя галлюцинации.
На этом месте дядя Том издал восклицание, как будто из горлышка бутылки выдернули пробку, а Анатоль, чьи усы достигли рекордно низкого положения, пробормотал что-то такое насчет макак и еще прибавил одно слово, вроде «рогомье» , уж не знаю, в каком смысле.
– Признаю свою ошибку. Извините.
– Не извиняйся, крошка. Ты что, не видишь, как мы все рады-радехоньки? А что, собственно, ты тут делал?
– Да так, прогуливался.
– Ясно. И собираешься продолжить прогулку?
– Нет, теперь я, пожалуй, пойду спать.
– Чудесно. Потому что я тоже хочу спать, но не смогла бы глаз сомкнуть, зная, что ты бродишь под окнами и можешь в любую минуту снова дать волю своей буйной фантазии. Что, если тебе теперь примерещится розовый слон в гостиной на подоконнике и ты примешься швырять в него камнями?… Ну ладно, пошли, Том. Спектакль окончен… Хотя погодите, король тритонов хочет нам что-то сказать… Да, мистер Финк-Ноттл?
Подошел Гасси. Вид у него был встревоженный.
– Послушайте.
– Мы вас слушаем, Огастус.
– Послушайте, что вы намерены делать?
– Лично я намерена снова лечь в постель.
– Но дверь закрыта.
– Которая дверь?
– Парадная. Кто-то ее захлопнул.
– Я ее открою.
– Не открывается.
– Войду через другую дверь.
– Закрыты все двери.
– Как? Кто их закрыл?
– Не знаю.
– Наверное, ветер, – выдвинул предположение я. Тетя Далия посмотрела мне в глаза.
– Не испытывай так безжалостно мое терпение, – умоляюще попросила она. – Хотя бы сейчас.
Действительно, я вдруг заметил, что вокруг царит странная тишина.
Дядя Том сказал, что надо пролезть в окно. Тетя Далия со вздохом спросила:
– Каким образом? Теперь это не под силу ни Ллойд Джорджу, ни Уинстону, ни Болдуину, ведь ты забрал все окна железными решетками.
– М-да. Верно. Вот проклятье. В таком случае надо позвонить.
– В пожарный колокол?
– В дверной замок.
– А проку-то что, Томас? В доме никого нет. Все слуги на балу в Кингеме.
– Но, черт возьми, не можем же мы торчать тут всю ночь!
– Почему же? Очень даже можем. Мы ничего, совершенно ничего не способны предпринять для проникновения в дом, пока у нас тут орудует этот Аттила. Ключ от задней двери Сеппингс, по всей видимости, взял с собой. Так что нам остается коротать время здесь, пока он не возвратится.
Тут поступило предложение от Таппи:
– А что, если вывести один из автомобилей, съездить в Кингем и взять у Сеппингса ключ?
Эти слова были встречены благосклонно, спорить не приходится. Озабоченное лицо тети Далии впервые осветила улыбка. Дядя Том одобрительно крякнул. Анатоль произнес нечто в положительном смысле на провансальском диалекте, и даже мордочка Анджелы как будто бы слегка оттаяла.
– Хорошая мысль! – сказала тетя Далия. – Просто превосходная. Скорее бегите в гараж.
Таппи удалился, и во время его отсутствия на тему об его находчивости и уме были сказаны очень лестные слова, причем проводились возмутительно несправедливые сравнения между ним и Бертрамом. Мне, конечно, было больно это слышать. Но страдания мои оказались недолгими: не прошло и пяти минут, как он, крайне огорченный, уже снова был среди нас.
– Ничего не вышло, – понуро признался он.
– Почему же?
– Гараж заперт.
– Отоприте.
– Ключа нет.
– Тогда покричите и разбудите Уотербери.
– Кто такой Уотербери?
– Шофер, бестолковый. Он живет над гаражом.
– Шофер уехал в Кингем на бал.
Это был последний удар. До сих пор тете Далии удавалось сохранять ледяное спокойствие. Но теперь словно плотину прорвало, годы с нее слетели, и она снова стала прежней Далией Вустер, которая гикала и улюлюкала, вставая на стременах, и, переходя на личности, на чем свет стоит честила господ в красном, которые гнали собак.
– Черт бы драл всех танцующих шоферов! Нечего им делать на балах! Этот Уотербери с самого начала мне не понравился. Чуяла я, что он любитель танцев. Ну, все. Это конец. Теперь нам придется пробыть под открытым небом до самого завтрака. И я очень удивлюсь, если они явятся раньше восьми. Сеппингса от танцев не оторвешь, разве только если с лестницы его спустить. Я его знаю. Ему джаз в голову ударит, и он будет кричать «бис» и бить в ладоши, пока не набьет мозолей. Пропади пропадом все дворецкие, которые танцуют! Что он себе думает? Бринкли-Корт – приличный английский загородный дом или красная балетная школа? Не жизнь, а сплошной русский балет. Ну ладно, ничего не поделаешь. Мы все, конечно, закоченеем, кроме, – она устремила на меня не совсем дружественный взгляд, – кроме нашего дражайшего Аттилы, который, как я вижу, одет тепло и тщательно. Надеяться не на что, мы погибнем, как детки в лесу из баллады , только выразим предсмертное желание, чтобы наш добрый друг Аттила засыпал наши тела сухими листьями. И еще он, конечно, ударит из уважения к нам в свой любимый пожарный колокол… А вам что угодно, любезнейший?
Она оборвала свою речь и обернулась к Дживсу, который появился под самый конец и стоял на почтительном отдалении, делая попытки обратить на себя внимание.
– Не позволите ли мне высказать предложение, мэм?
Не могу сказать, чтобы за долгие годы нашего сотрудничества с Дживсом я всегда и во всем его одобрял. В его характере есть черты, из-за которых между нами порой возникает охлаждение. Он вообще из тех, кому, как говорится, только дай обшлаг, и они стянут весь рукав. Иногда он работает грубо, как-то он даже сказал, что мой ум – «пренебрежимо малая величина». И неоднократно, как я уже рассказывал, мне с сокрушением приходилось подавлять в нем склонность к зазнайству и к обхождению с молодым господином как с лицом подневольным или крепостным.
А это все серьезные недостатки.
Но в одном я всегда отдавал ему должное. В нем есть какой-то магнетизм, он умеет заворожить и успокоить. Насколько я знаю, ему не доводилось сталкиваться нос к носу с разъяренным носорогом, но, если бы такое и случилось, я уверен, что четвероногое, встретившись с ним взглядом, с разгону остановилось бы как вкопанное и повалилось на спину, мурлыча и дрыгая в воздухе ногами.
Во всяком случае, Дживс моментально усмирил тетю Далию, а она больше всех походила на разъяренного носорога. Он просто стоял в почтительной позе и выжидал, и хотя точной цифры я привести не могу, у меня не было при себе хронометра, но приблизительно через три с четвертью секунды в ней уже произошла заметная перемена к лучшему. Она размягчилась прямо на глазах.
– Дживс! Вы что-то придумали?
– Да, мэм.
– Ваш великий ум включился и выдал результат, как всегда в трудную минуту?
– Да, мэм.
– Дживс, – проговорила тетя Далия дрожащим голосом, – я сожалею, что говорила с вами так резко. Я была сама не своя. Могла бы догадаться, что просто так, поболтать, вы бы не пришли. Сообщите же нам, что вы придумали, Дживс. Присоединитесь к нашей группе мыслителей и откройте нам, что у вас на уме. Не стесняйтесь, мы ждем ваших добрых вестей. Вы вправду знаете, как вызволить нас из этой передряги?
– Да, мэм. Если кто-нибудь из джентльменов согласится проехаться на велосипеде.
– На велосипеде?
– В сарае за огородом стоит велосипед, мэм. Может быть, один из джентльменов будет не против съездить на нем в Кингем-Мэнор и взять у Сеппингса ключ от задней двери?
– Великолепно, Дживс!
– Благодарю вас, мэм.
– Замечательно!
– Благодарю.
– Аттила! – обернувшись, тихо и властно позвала тетя Далия.
Этого я и опасался. С той самой минуты, как Дживс произнес эти необдуманные слова, у меня возникло предчувствие, что козлом отпущения постараются по возможности выбрать меня. И я приготовился воспротивиться и дать отпор.
Но пока я собирался с силами, мобилизуя все свое красноречие, чтобы отговориться, ссылаясь на то, что я и на велосипеде-то ездить не умею и никак не успею выучиться за короткий срок, имеющийся в моем распоряжении, – провалиться мне на месте, если этот злодей не зарезал меня прямо на корню.
– Да, мэм, мистер Вустер прекрасно справится. Он превосходный велосипедист. Он неоднократно рассказывал мне о своих триумфах за рулем.
Ничего подобного! Ни о каких победах я не рассказывал. Как можно так чудовищно исказить чужие слова! Я всего только один раз, когда мы с ним в Нью-Йорке смотрели шестидневные велогонки, между делом упомянул в разговоре как интересную подробность, что, когда мне было четырнадцать лет, я, живя летом в доме у священника, который должен был подтянуть меня по латыни, вышел победителем в гонке с препятствиями среди альтовых голосов местного церковного хора.
Ну, разве это значит неоднократно рассказывать о своих триумфах? Он же человек бывалый и не мог не понимать, как невысок уровень состязания среди учеников воскресных школ. И помнится, я ему еще специально рассказал, что у меня была фора в полкруга и что Уилли Пантинг, фаворит, которому все прочили первенство, был снят с дистанции, так как взял без спроса велосипед старшего брата, и старший брат явился как раз, когда дали старт, влепил ему затрещину и увел велосипед, из-за чего он не смог стартовать и был вычеркнут из списка участников. Послушать Дживса, так я прямо чемпион, вся грудь в медалях с головы до ног, как на фотографии, что печатают в газете, когда кто-то проехал от уличного перехода у Гайд-Парка до города Глазго на три секунды раньше расписания.
И мало этого, еще Таппи подлил масла в огонь.
– Совершенно верно, – сказал он. – Берти всегда отлично ездил на велосипеде. Помню, в Оксфорде после ужина в честь победителей в лодочных гонках он катался безо всего с песнями вокруг двора, быстро-быстро.
– Значит, сможет быстро-быстро съездить в Кингем, – удовлетворенно кивнула тетя Далия. – Чем быстрее, тем лучше. Можно даже и с песнями, если ему так больше нравится… И пожалуйста, раздевайся хоть догола, Берти, мой козленочек, сделай одолжение. Но, одетый или безо всего, с песнями или без, отправляйся немедленно.
Тут я обрел дар речи:
– Но я не ездил на велосипеде много лет.
– Тем более пора обновить прежние навыки.
– Я уже, наверное, забыл, как на нем ездят.
– Свалишься разок-другой и все припомнишь. Метод проб и ошибок самый надежный.
– Но до Кингема так далеко.
– Поэтому скорее в путь.
– Но…
– Берти, милый.
– Но черт подери…
– Берти, голубок.
– Да, но черт возьми…
– Берти, мое сокровище.
На том и порешили. И я двинулся в ночь по направлению к сараю, сопровождаемый Дживсом, а тетя Далия крикнула мне вдогонку, чтобы я вообразил себя гонцом, который вез добрую весть из Гента в Экс . Не знаю, никогда о таком не слышал…
– Да, Дживс, – проговорил я с горечью и обидой, когда мы подошли к сараю, – вот чем обернулась ваша блестящая идея! Таппи, Анджела, Гасси и эта проклятая Бассет друг с другом не разговаривают, а я должен ехать восемь миль…
– Девять, сэр.
– …девять миль туда, а потом еще девять обратно.
– Мне очень жаль, сэр.
– Что проку теперь жалеть. Где это орудие пытки на колесах?
– Сейчас я его выведу, сэр.
И вывел. Я с тоской душевной его оглядел.
– А где фонарь?
– Боюсь, что фонаря нет, сэр.
– Нет фонаря?
– Нет, сэр.
– Но без фонаря я могу так грохнуться… налечу на что-нибудь…
Я не договорил и устремил на него леденящий взор.
– Вы улыбаетесь, Дживс? Вам это кажется забавным?
– Прошу прощения, сэр. Я вспомнил историю, которую мне рассказывал мой дядя Сирил, когда я был маленький. Глупая историйка, сэр, но, признаюсь, меня она очень смешила. Двое мужчин, Николе и Джексон, рассказывал дядя Сирил, ехали в Брайтон на двухместном велосипеде и столкнулись на дороге с фургоном пивовара, такая незадача. Когда приехали их спасать, оказалось, что удар был такой силы, что не разберешь, где кто, что осталось от Николса, а что от Джексона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
А что до заботы о представительницах нежного пола, то, по его словам, он был согласен стоять под окнами и ловить их в растянутое одеяло, но не более того.
Почему же в таком случае от Огастуса Финк-Ноттла и Гильдебранда Глоссопа следует ждать иного?
Так я размышлял, теребя конец веревки, и, наверное, отменил бы всю эту затею, если бы мне вдруг не пришло в голову, что ведь чертова Бассет никогда еще не слышала нашего колокола, может быть, он как взревет, так она струсит и сразу на попятный? И до того мне это показалось соблазнительно, что я не стерпел, ухватился, не откладывая, за веревку, поустойчивее расставил ноги и рванул изо всех сил.
Я, естественно, не ждал, что после удара колокола воцарятся тишина и спокойствие. И ни спокойствие, ни тишина не воцарились. Последний раз, когда этот колокол звонил на моей памяти, я спал в дальнем флигеле; но даже и там я вылетел из постели словно пушечное ядро. Теперь же, стоя с ним нос к носу, я получил полный заряд, и могу вас уверить, что в жизни не слышал ничего оглушительнее.
Вообще-то я люблю громкие звуки. Как-то раз Ките-кэт Поттер-Перебрайт принес в клуб полицейский свисток и заверещал в него прямо у меня над ухом – а я лежу себе в кресле с блаженной улыбкой, откинулся на спинку, глаза прикрыл, как в оперной ложе. И то же самое когда сынок моей тети Агаты, юный Тос, поджег в гостиной связку цветных ракет, посмотреть, что получится.
Но пожарный колокол в Бринкли-Корте – это уж слишком, даже для меня. Я дернул веревку всего несколько раз и, решив, что все хорошо в меру, пошел к парадному крыльцу лично наблюдать зримые плоды своих дел.
Бринкли-Корт меня не подвел. Я с одного взгляда удостоверился, что народу собралось полно. Смотрю, там виднеется дядя Том в лиловом шлафроке, сям – тетя Далия все в том же желто-голубом. А вон Анатоль, Таппи, Гасси, Анджела, Бассет и Дживс в порядке перечисления. Все на месте как миленькие.
Однако – и это сразу же внушило беспокойство – никаких признаков начала спасательных работ не наблюдалось.
Я-то надеялся увидеть, как в одном углу Таппи заботливо склонился над Анджелой, а в противоположном Гасси обмахивает полотенцем свою Бассет. Вместо этого смотрю: Бассет вместе с тетей Далией и дядей Томом толпятся вокруг Анатоля и стараются указать ему на светлую изнанку, а что до Анджелы и Гасси, то они сидят одна с надменным видом на ограде солнечных часов, другой на траве, потирая ушибленное колено. Таппи же прохаживается взад-вперед по дорожке один-одинешенек.
Тревожная картина, согласитесь. Я довольно властным жестом подозвал Дживса.
– Ну, Дживс?
– Сэр?
Я строго смерил его взглядом с головы до ног. Вот тебе и «сэр».
– Бесполезно говорить: «Сэр?», Дживс. Посмотрите вокруг. Видите? Ваш план провалился.
– Действительно, может показаться, что все сложилось не совсем так, как мы предполагали, сэр.
– Мы?
– Как я предполагал, сэр.
– То-то. Говорил я вам, что ничего из этого не получится?
– Помнится, вы действительно выразили некоторое сомнение, сэр.
– Сомнение тут ни при чем, Дживс. Я с самого начала ни на грош не верил в этот ваш план. Когда вы только выдвинули его, я вам сразу же сказал: «Чепуха» – и оказался прав. Я вас не упрекаю, Дживс, не ваша вина, что вы надорвали мозги. Но в дальнейшем – простите, если это прозвучит для вас обидно, – в дальнейшем я буду знать, что на вас можно полагаться только в самых примитивных вопросах. Будем откровенны, так лучше всего, вы согласны? Искренность и прямота – вот истинное милосердие, не правда ли?
– Совершенная правда, сэр.
– Нож хирурга и все такое прочее.
– Вот именно, сэр.
– Я считаю…
– Простите, сэр, что перебиваю, но, по-моему, миссис Траверс делает вам знаки.
В этот же самый миг в подтверждение его слов раздалось звонкое: «Э-гей! Аттила!», которое могло исторгнуться только из глотки упомянутой родственницы.
– Подойди-ка сюда на минутку, чудовище! – прогудел такой знакомый и – при некоторых условиях – такой горячо любимый голос.
Я подошел. На душе у меня не сказать чтобы было совсем уж спокойно. Я только сейчас спохватился, что не придумал никакого убедительного оправдания своему странному поступку: ни с того ни с сего среди ночи поднять такой трезвон. А тетя Далия на моей памяти, бывало, не стеснялась в выражениях по менее значительным поводам.
Однако на этот раз она не выказала склонности к насилию. Ледяное спокойствие – вот что выразилось на ее лице. Сразу понятно, что перед вами женщина, которая много выстрадала на своем веку.
– Ну, дорогой Берти, – промолвила она. – Как видишь, мы все собрались.
– Вижу, – осторожно кивнул я.
– Отсутствующих нет?
– Кажется, нет.
– Замечательно. Чем киснуть в постели, куда как здоровее дышать свежим ночным воздухом. Я только-только задремала, и тут ты ударил в колокол. Ведь это ты звонил, милое дитя, верно?
– Да, это я звонил.
– С какой-то целью или просто так?
– Я подумал, что пожар.
– Почему же ты так подумал, дорогой?
– Мне показалось, что я вижу огонь.
– Где огонь, миленький? Покажи тете Далии.
– В одном окне, вон там.
– Понятно. Значит, нас всех подняли с постели и напугали до полусмерти просто потому, что у тебя галлюцинации.
На этом месте дядя Том издал восклицание, как будто из горлышка бутылки выдернули пробку, а Анатоль, чьи усы достигли рекордно низкого положения, пробормотал что-то такое насчет макак и еще прибавил одно слово, вроде «рогомье» , уж не знаю, в каком смысле.
– Признаю свою ошибку. Извините.
– Не извиняйся, крошка. Ты что, не видишь, как мы все рады-радехоньки? А что, собственно, ты тут делал?
– Да так, прогуливался.
– Ясно. И собираешься продолжить прогулку?
– Нет, теперь я, пожалуй, пойду спать.
– Чудесно. Потому что я тоже хочу спать, но не смогла бы глаз сомкнуть, зная, что ты бродишь под окнами и можешь в любую минуту снова дать волю своей буйной фантазии. Что, если тебе теперь примерещится розовый слон в гостиной на подоконнике и ты примешься швырять в него камнями?… Ну ладно, пошли, Том. Спектакль окончен… Хотя погодите, король тритонов хочет нам что-то сказать… Да, мистер Финк-Ноттл?
Подошел Гасси. Вид у него был встревоженный.
– Послушайте.
– Мы вас слушаем, Огастус.
– Послушайте, что вы намерены делать?
– Лично я намерена снова лечь в постель.
– Но дверь закрыта.
– Которая дверь?
– Парадная. Кто-то ее захлопнул.
– Я ее открою.
– Не открывается.
– Войду через другую дверь.
– Закрыты все двери.
– Как? Кто их закрыл?
– Не знаю.
– Наверное, ветер, – выдвинул предположение я. Тетя Далия посмотрела мне в глаза.
– Не испытывай так безжалостно мое терпение, – умоляюще попросила она. – Хотя бы сейчас.
Действительно, я вдруг заметил, что вокруг царит странная тишина.
Дядя Том сказал, что надо пролезть в окно. Тетя Далия со вздохом спросила:
– Каким образом? Теперь это не под силу ни Ллойд Джорджу, ни Уинстону, ни Болдуину, ведь ты забрал все окна железными решетками.
– М-да. Верно. Вот проклятье. В таком случае надо позвонить.
– В пожарный колокол?
– В дверной замок.
– А проку-то что, Томас? В доме никого нет. Все слуги на балу в Кингеме.
– Но, черт возьми, не можем же мы торчать тут всю ночь!
– Почему же? Очень даже можем. Мы ничего, совершенно ничего не способны предпринять для проникновения в дом, пока у нас тут орудует этот Аттила. Ключ от задней двери Сеппингс, по всей видимости, взял с собой. Так что нам остается коротать время здесь, пока он не возвратится.
Тут поступило предложение от Таппи:
– А что, если вывести один из автомобилей, съездить в Кингем и взять у Сеппингса ключ?
Эти слова были встречены благосклонно, спорить не приходится. Озабоченное лицо тети Далии впервые осветила улыбка. Дядя Том одобрительно крякнул. Анатоль произнес нечто в положительном смысле на провансальском диалекте, и даже мордочка Анджелы как будто бы слегка оттаяла.
– Хорошая мысль! – сказала тетя Далия. – Просто превосходная. Скорее бегите в гараж.
Таппи удалился, и во время его отсутствия на тему об его находчивости и уме были сказаны очень лестные слова, причем проводились возмутительно несправедливые сравнения между ним и Бертрамом. Мне, конечно, было больно это слышать. Но страдания мои оказались недолгими: не прошло и пяти минут, как он, крайне огорченный, уже снова был среди нас.
– Ничего не вышло, – понуро признался он.
– Почему же?
– Гараж заперт.
– Отоприте.
– Ключа нет.
– Тогда покричите и разбудите Уотербери.
– Кто такой Уотербери?
– Шофер, бестолковый. Он живет над гаражом.
– Шофер уехал в Кингем на бал.
Это был последний удар. До сих пор тете Далии удавалось сохранять ледяное спокойствие. Но теперь словно плотину прорвало, годы с нее слетели, и она снова стала прежней Далией Вустер, которая гикала и улюлюкала, вставая на стременах, и, переходя на личности, на чем свет стоит честила господ в красном, которые гнали собак.
– Черт бы драл всех танцующих шоферов! Нечего им делать на балах! Этот Уотербери с самого начала мне не понравился. Чуяла я, что он любитель танцев. Ну, все. Это конец. Теперь нам придется пробыть под открытым небом до самого завтрака. И я очень удивлюсь, если они явятся раньше восьми. Сеппингса от танцев не оторвешь, разве только если с лестницы его спустить. Я его знаю. Ему джаз в голову ударит, и он будет кричать «бис» и бить в ладоши, пока не набьет мозолей. Пропади пропадом все дворецкие, которые танцуют! Что он себе думает? Бринкли-Корт – приличный английский загородный дом или красная балетная школа? Не жизнь, а сплошной русский балет. Ну ладно, ничего не поделаешь. Мы все, конечно, закоченеем, кроме, – она устремила на меня не совсем дружественный взгляд, – кроме нашего дражайшего Аттилы, который, как я вижу, одет тепло и тщательно. Надеяться не на что, мы погибнем, как детки в лесу из баллады , только выразим предсмертное желание, чтобы наш добрый друг Аттила засыпал наши тела сухими листьями. И еще он, конечно, ударит из уважения к нам в свой любимый пожарный колокол… А вам что угодно, любезнейший?
Она оборвала свою речь и обернулась к Дживсу, который появился под самый конец и стоял на почтительном отдалении, делая попытки обратить на себя внимание.
– Не позволите ли мне высказать предложение, мэм?
Не могу сказать, чтобы за долгие годы нашего сотрудничества с Дживсом я всегда и во всем его одобрял. В его характере есть черты, из-за которых между нами порой возникает охлаждение. Он вообще из тех, кому, как говорится, только дай обшлаг, и они стянут весь рукав. Иногда он работает грубо, как-то он даже сказал, что мой ум – «пренебрежимо малая величина». И неоднократно, как я уже рассказывал, мне с сокрушением приходилось подавлять в нем склонность к зазнайству и к обхождению с молодым господином как с лицом подневольным или крепостным.
А это все серьезные недостатки.
Но в одном я всегда отдавал ему должное. В нем есть какой-то магнетизм, он умеет заворожить и успокоить. Насколько я знаю, ему не доводилось сталкиваться нос к носу с разъяренным носорогом, но, если бы такое и случилось, я уверен, что четвероногое, встретившись с ним взглядом, с разгону остановилось бы как вкопанное и повалилось на спину, мурлыча и дрыгая в воздухе ногами.
Во всяком случае, Дживс моментально усмирил тетю Далию, а она больше всех походила на разъяренного носорога. Он просто стоял в почтительной позе и выжидал, и хотя точной цифры я привести не могу, у меня не было при себе хронометра, но приблизительно через три с четвертью секунды в ней уже произошла заметная перемена к лучшему. Она размягчилась прямо на глазах.
– Дживс! Вы что-то придумали?
– Да, мэм.
– Ваш великий ум включился и выдал результат, как всегда в трудную минуту?
– Да, мэм.
– Дживс, – проговорила тетя Далия дрожащим голосом, – я сожалею, что говорила с вами так резко. Я была сама не своя. Могла бы догадаться, что просто так, поболтать, вы бы не пришли. Сообщите же нам, что вы придумали, Дживс. Присоединитесь к нашей группе мыслителей и откройте нам, что у вас на уме. Не стесняйтесь, мы ждем ваших добрых вестей. Вы вправду знаете, как вызволить нас из этой передряги?
– Да, мэм. Если кто-нибудь из джентльменов согласится проехаться на велосипеде.
– На велосипеде?
– В сарае за огородом стоит велосипед, мэм. Может быть, один из джентльменов будет не против съездить на нем в Кингем-Мэнор и взять у Сеппингса ключ от задней двери?
– Великолепно, Дживс!
– Благодарю вас, мэм.
– Замечательно!
– Благодарю.
– Аттила! – обернувшись, тихо и властно позвала тетя Далия.
Этого я и опасался. С той самой минуты, как Дживс произнес эти необдуманные слова, у меня возникло предчувствие, что козлом отпущения постараются по возможности выбрать меня. И я приготовился воспротивиться и дать отпор.
Но пока я собирался с силами, мобилизуя все свое красноречие, чтобы отговориться, ссылаясь на то, что я и на велосипеде-то ездить не умею и никак не успею выучиться за короткий срок, имеющийся в моем распоряжении, – провалиться мне на месте, если этот злодей не зарезал меня прямо на корню.
– Да, мэм, мистер Вустер прекрасно справится. Он превосходный велосипедист. Он неоднократно рассказывал мне о своих триумфах за рулем.
Ничего подобного! Ни о каких победах я не рассказывал. Как можно так чудовищно исказить чужие слова! Я всего только один раз, когда мы с ним в Нью-Йорке смотрели шестидневные велогонки, между делом упомянул в разговоре как интересную подробность, что, когда мне было четырнадцать лет, я, живя летом в доме у священника, который должен был подтянуть меня по латыни, вышел победителем в гонке с препятствиями среди альтовых голосов местного церковного хора.
Ну, разве это значит неоднократно рассказывать о своих триумфах? Он же человек бывалый и не мог не понимать, как невысок уровень состязания среди учеников воскресных школ. И помнится, я ему еще специально рассказал, что у меня была фора в полкруга и что Уилли Пантинг, фаворит, которому все прочили первенство, был снят с дистанции, так как взял без спроса велосипед старшего брата, и старший брат явился как раз, когда дали старт, влепил ему затрещину и увел велосипед, из-за чего он не смог стартовать и был вычеркнут из списка участников. Послушать Дживса, так я прямо чемпион, вся грудь в медалях с головы до ног, как на фотографии, что печатают в газете, когда кто-то проехал от уличного перехода у Гайд-Парка до города Глазго на три секунды раньше расписания.
И мало этого, еще Таппи подлил масла в огонь.
– Совершенно верно, – сказал он. – Берти всегда отлично ездил на велосипеде. Помню, в Оксфорде после ужина в честь победителей в лодочных гонках он катался безо всего с песнями вокруг двора, быстро-быстро.
– Значит, сможет быстро-быстро съездить в Кингем, – удовлетворенно кивнула тетя Далия. – Чем быстрее, тем лучше. Можно даже и с песнями, если ему так больше нравится… И пожалуйста, раздевайся хоть догола, Берти, мой козленочек, сделай одолжение. Но, одетый или безо всего, с песнями или без, отправляйся немедленно.
Тут я обрел дар речи:
– Но я не ездил на велосипеде много лет.
– Тем более пора обновить прежние навыки.
– Я уже, наверное, забыл, как на нем ездят.
– Свалишься разок-другой и все припомнишь. Метод проб и ошибок самый надежный.
– Но до Кингема так далеко.
– Поэтому скорее в путь.
– Но…
– Берти, милый.
– Но черт подери…
– Берти, голубок.
– Да, но черт возьми…
– Берти, мое сокровище.
На том и порешили. И я двинулся в ночь по направлению к сараю, сопровождаемый Дживсом, а тетя Далия крикнула мне вдогонку, чтобы я вообразил себя гонцом, который вез добрую весть из Гента в Экс . Не знаю, никогда о таком не слышал…
– Да, Дживс, – проговорил я с горечью и обидой, когда мы подошли к сараю, – вот чем обернулась ваша блестящая идея! Таппи, Анджела, Гасси и эта проклятая Бассет друг с другом не разговаривают, а я должен ехать восемь миль…
– Девять, сэр.
– …девять миль туда, а потом еще девять обратно.
– Мне очень жаль, сэр.
– Что проку теперь жалеть. Где это орудие пытки на колесах?
– Сейчас я его выведу, сэр.
И вывел. Я с тоской душевной его оглядел.
– А где фонарь?
– Боюсь, что фонаря нет, сэр.
– Нет фонаря?
– Нет, сэр.
– Но без фонаря я могу так грохнуться… налечу на что-нибудь…
Я не договорил и устремил на него леденящий взор.
– Вы улыбаетесь, Дживс? Вам это кажется забавным?
– Прошу прощения, сэр. Я вспомнил историю, которую мне рассказывал мой дядя Сирил, когда я был маленький. Глупая историйка, сэр, но, признаюсь, меня она очень смешила. Двое мужчин, Николе и Джексон, рассказывал дядя Сирил, ехали в Брайтон на двухместном велосипеде и столкнулись на дороге с фургоном пивовара, такая незадача. Когда приехали их спасать, оказалось, что удар был такой силы, что не разберешь, где кто, что осталось от Николса, а что от Джексона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24