Андрей понял нетерпение Воронка и по-хорошему позавидовал ему, его скорому свиданию с хозяином, с родным подворьем и с родным лугом, но самому Андрею стало грустно. Ведь, отдав Воронка, им с Наташей придется расстаться. Пусть, может, и ненадолго, на неделю-другую, но расстаться. Наташа вынуждена вернуться в местечко, где у нее работа, где ее ждут больные, нуждающиеся в ней люди, а Андрей с Найдой (если только она признает в нем хозяина) отправится назад в Кувшинки, в родительский свой оживший, но теперь, без Наташи, такой одинокий дом.
Нетерпеливый Воронок, встав в колею, пустился бойкой трусцой, все приближая и приближая расставание Андрея с Наташей. И ничего Андрей не мог придумать, чтоб оттянуть это расставание, задержать его. Он лишь незаметно для Наташи придерживал Воронка вожжами, не давая ему воли и полного хода, а то Воронок, распалясь, домчит их в Старую Гуту за полчаса. Но на развилке, где просека раздваивалась: одна шла к кордону, а другая за границу зоны, к жилым селам, – Андрея вдруг осенило. Он посильней натянул вожжи, почти останавливая Воронка, и, стараясь не смотреть на Наташу, чтоб она не догадалась об его обмане, сказал:
– Давай заедем на кордон.
– Зачем? – удивилась та, поначалу действительно не поняв обманного замысла Андрея.
– Я, кажется, не закрыл там калитку, – продолжал хитрить Андрей. – Ветром разобьет.
Наташа перестала гладить Найду, на мгновение о чем-то задумалась, а потом вдруг легко согласилась с ним:
– Давай!
Было видно, что расставаться ей тоже не хочется, что она все это время тоже думала о том, как бы оттянуть, отсрочить разлуку, но сама не могла найти и не решалась предложить причины, хоть сколько-нибудь правдоподобной. Теперь же была рада (и почти не скрывала этой радости), что Андрей такую причину нашел, вовремя вспомнил о кордоне и о незапертой там калитке, которую, конечно же, при первой буре разобьет, сорвав с навесов и петель.
А вот Воронок такому совместному решению Андрея и Наташи не обрадовался. Он долго упрямился, не хотел подчиняться Андрею, хотя тот с удвоенной силой натягивал левую вожжу, повелевая ему сворачивать на просеку, которая вела к кордону. Пришлось вмешаться в дело Наташе. Она не то чтобы прикрикнула, но приструнила Воронка за непослушание настойчивыми, хотя и не очень обидными словами:
– Сворачивай, сворачивай! Успеешь домой!
Воронок подчинился, повернул влево, но, чувствовалось, на Наташу обиделся, вздыхал, устало клонил к земле голову и, ни разу не перейдя с шага на бег, тащил телегу с таким усилием, как будто она была доверху груженная дровами, сеном или какой-нибудь иной неподъемной поклажей: мешками с зерном, мукою или картошкой.
К кордону они подъехали не с огородов, а с улицы. Так было удобней и сподручней: просека почти упиралась в ворота, да и земля здесь была потверже, успела уже как следует подсохнуть на солнце, не то что на огородах, где она оставалась еще по-весеннему вязкой и сырой. Воронок там телегу по целине, поди, и не вытащил бы. Наташа на всякий случай посильней придерживала Найду, опасаясь, что та, почуяв родной дом, встревожится, начнет рваться к нему, искать хозяина и опять плакать и скулить. Андрей же был занят непослушным Воронком, похлопывал его по крупу вожжами, постепенно вспоминая все навыки и премудрости возницы, а заодно и лошадиные повадки, которые в детстве знал не хуже Наташи. Изредка он, правда, от Воронка отвлекался, отвлекал и Наташу от Найды, прижимал ее за плечо к себе, легонько гладил по щеке, говорил даже какие-то почти бессвязные слова, веря и еще не веря, что рядом с ним сидит не какая-нибудь посторонняя, чужая женщина, а именно Наташа Ермолаева, с которой он расстался двадцать лет тому назад, но теперь вот встретил снова, обрел, и она твердо обещает ему родить сына-княжича. Наташа шептала что-то ответное, тоже по-ночному бессвязное, преданно клонилась и жалась к Андрею, забыв про Найду, уже немного ожившую, чуткую к каждому движению и звуку.
Они взаимно так увлеклись тайными своими ночными воспоминаниями, что уже ничего не замечали вокруг: ни дороги, ни лесной радостно-весенней жизни, ни обиженного на них и непокорного Воронка.
И вдруг на самом подъезде к кордону, к тесовому, на совесть когда-то возведенному лесниками и лесничими дому оба испуганно вздрогнули от неожиданно резкого, тоже как будто испуганною звука. Таинство их и тишина были безвозвратно нарушены и развеяны по нестойкому прикордонному ветру. Андрей и Наташа мгновенно отпрянули друг от друга, повернулись на этот звук и увидели, как из калитки, действительно незапертой, вольно качающейся на петлях, выметнулась им навстречу и стала скрываться в лесу человеческая фигура, одетая в солдатскую шинель без ремня, в зимнюю шапку и резиновые, явно не военные сапоги. На плече у бегущего виднелся автомат Калашникова с двумя спаренными рожками. При каждом шаге-прыжке автомат соскальзывал с плеча, наотмашь бился рожками о спину, замедляя и почти останавливая бег странного этого человека. Казалось, он бросит сейчас оружие на землю и уйдет налегке в заросли молодого ельника. Но беглец автомата не бросал, а лишь нервно поддергивал его повыше и все приближался и приближался к спасительному для него ельнику, время от времени поворачивая в сторону Андрея и Наташи заросшее светлой не больно густой еще щетиной лицо.
– Стой! – громко и требовательно закричал Андрей, спрыгивая с телеги и заученно выхватывая из кармана бушлата пистолет.
Металлически твердые, цезаревские нотки в голосе Андрея мгновенно дали о себе знать, ожили в нем, ожил и весь боевой военный опыт. Наметанным взглядом Андрей быстро оценил обстановку. Если дать этому дезертиру (а в том, что это именно дезертир, Андрей почти не сомневался, навидался их на своем веку вдоволь: все они такие вот отчаявшиеся, либо кого-то уже убившие, либо готовые убить) уйти в ельник, то там взять его будет гораздо труднее, у него укрытие за каждой сосенкой, а Андрей на открытом пространстве, на виду.
– Стой! – закричал он еще раз, вкладывая теперь в этот крик не столько угрозу, сколько требование, мол, остановись, давай разберемся, может, тебе и убегать от меня совсем не надо, может, наоборот, я чем-нибудь смогу тебе помочь.
Но военная форма Андрея, судя по всему, лишь вспугнула дезертира, никакого доверия он к ней не испытывал, она для него означала лишь плен, дисбат, а может, и саму смерть. Не поверил он и повторному, уже почти мирному крику Андрея, почуяв в нем лишь двойную для себя угрозу, подвох. На бегу, не останавливаясь, дезертир перехватил автомат с плеча на руку, опять на мгновение вполуоборот повернулся к Андрею и дал в его сторону короткую очередь.
Пули просвистели где-то высоко над головой, не причинив Андрею никакого вреда, и ушли в сторону в сплоченно стоящие вокруг него боровые сосны.
– Андрей! – испуганным криком отозвалась на выстрел Наташа.
Оказывается, все это время она бежала следом за Андреем, шаг в шаг, оставив на произвол судьбы и Воронка, и Найду. Андрей повернулся на ее крик и приказал (именно приказал, а не попросил), как и положено приказывать в бою командиру:
– Назад!
Но Наташа не подчинилась его приказу. Она схватила Андрея за рукав бушлата и начала удерживать, со слезами на глазах повторяя одну и ту же фразу:
– Ну зачем он тебе? Зачем?! Пусть уходит!
– У него автомат, не видишь?! – вырвался от нее Андрей.
Наташа хотела еще что-то сказать ему, но Андрей уже ее не слушал. Коротенькими перебежками, прячась за тоненькими осинками и березками, он стал обходить обманно-спасительный для дезертира ельник, обнаружив, что тот тянется неширокой ленточкой, а за ним начинается взрослый прореженный лес, и укрыться там беглецу будет трудно. После выстрелов схватка у Андрея с дезертиром пошла уже в открытую, кто кого, и он тоже решил обозначить себя неприцельным предупреждающим выстрелом, дал знать беглецу, что тот имеет дело с человеком вооруженным.
Пистолетный выстрел прозвучал гулко и действительно предупреждающе. Шаги дезертира в ельнике затихли, он затаился, похоже, не ожидая подобного поворота в своем, казалось бы, почти уже удавшемся, счастливом бегстве.
– Бросай оружие и выходи! – скомандовал ему Андрей, больше не намереваясь вступать с дезертиром ни в какие переговоры. Раз он стреляет по мирным беспечным людям, то какие с ним могут быть переговоры: пусть сдается немедленно и безоговорочно, пусть честно отвечает, почему и зачем прячется в зоне; если убил, то где и кого, а если сбежал по слабости своей и трусости от дедовщины, то откуда и когда.
Но дезертир сдаваться не собирался. Несколько минут он еще таился в ельнике, держа, наверное, Андрея на прицеле и лихорадочно соображая, что ему делать дальше: убегать в глубину леса или вступать в бой с этим неизвестно откуда взявшимся на кордоне военным. Шансы на победу у дезертира были. Все-таки у него в руках автомат с двумя спаренными рожками (да, может, и в карманах еще есть патроны россыпью), а у Андрея в пистолете всего одна обойма, долго с ней не повоюешь. К тому же, дезертиру этому, судя по всему, терять уже нечего и он готов на все, будет отстреливаться до последнего патрона.
А тут еще Наташа! Несмотря на все приказы Андрея, она бежит в двух шагах сзади, тяжело дышит, пытается опять что-то говорить, удерживать его, хотя, кажется, уже не плачет. И то хорошо! Человек она все-таки военный, обстановку понимает и чувствует. Ей бы сейчас в руки хоть какое-нибудь оружие, ту же отцовскую двустволку, которую они беспечно не взяли с собой. Все было бы надежней, при случае могла бы и выстрелить поверх деревьев, вспугнуть дезертира. Глядишь, против двоих вооруженных людей он и не устоял бы, сдался. Но лучше бы все-таки Наташа вернулась назад к Воронку и Найде. Андрей как-нибудь справится с беглецом и один, исхитрится, выманит его на открытое пространство, опыт какой-никакой есть, самого Абдулло в Файзабаде взял.
Воспользовавшись передышкой, которую дал ему дезертир, Андрей опять короткими перебежками начал обходить ельник, надеясь перехватить беглеца с тыльной стороны зарослей: ведь никуда дезертир не денется, в страхе своем и лихорадке кинется в глубь леса, в дебри и болото – и выйдет точно на Андрея. Обозначать себя теперь ни выстрелом, ни криком Андрей не стал, сейчас это ни к чему, пусть беглец теряется в догадках: где преследователь, в какой стороне, откуда ждать опасности. Долго он такого напряжения не выдержит, допустит ошибку, нервы небось на пределе.
А вот Наташа не сдержалась и из-за спины Андрея вдруг громко примирительно закричала:
– Не бойся нас, парень!
И в то же мгновение из глубины ельника раздались выстрелы, и теперь уже длинной расчетливой очередью, веером. Андрей на всем бегу метнулся за дерево, толстую в пол-обхвата березу, и пули ушли мимо него в открывшееся пустое пространство. Он слышал их свист и, казалось, даже видел коротенькие их вращающиеся тела, с которыми лучше не встречаться. Андрей проводил раскаленные несущие неминуемую смерть пули долгим ненавидящим взглядом и выскочил уже было из-за березы, чтоб бежать дальше все в обход и в обход ельника, но вдруг услышал у себя за спиной негромкий оборвавшийся на полуслове вскрик Наташи:
– Андрей!
Он повернулся на этот крик и, обмирая, увидел, как Наташа, хватаясь за кусты руками и пытаясь удержаться за них, падает, рушится всем телом назад, на покрытый мхом и подснежниками бугорок, который только что одолела. С левой стороны у нее на груди проступают и все наполняются и наполняются кровью два темных пятна.
– Наташа! – бросился к ней Андрей, но подхватить на руки уже не успел.
Она упала навзничь, широко и безвольно раскинув руки, в которых были зажаты ольховые, похожие на стебельки веточки с набухшими, почти уже распустившимися почками.
Андрей склонился над Наташей, повернул к себе ее лицо, обхватил ладонями и сразу понял: нет – это не ранение, это смерть, быстрая и легкая. Слишком много он видел в своей жизни смертей, чтоб ошибиться, чтоб обмануть себя. Лицо Наташи прямо под его ладонями начало бледнеть, угасать; капельки пота на лбу и щеках остывали и одна за другой скатывались на разметавшиеся по земле волосы. Жизнь уходила из угасающего этого лица: губы складывались в твердую уже посмертную улыбку, подбородок заострялся, и лишь глаза продолжали смотреть на Андрея широко и открыто и как будто говорили ему: «Что же я наделала, Андрей?! Что наделала!»
Он бережно поцеловал их и навсегда прикрыл рукою, удивляясь, как легко они поддались его движению, словно поторопились как можно скорее расстаться с Андреем, чтоб он больше понапрасну не верил в их жизнь.
Поднявшись во весь рост, Андрей оглянулся на кордон и сразу понял, что выстрелы туда донеслись, были там услышаны и все взбудоражили. Воронок, никогда не слышавший стрельбы, взбунтовался, в страхе и испуге захрапел, встал на дыбы, рванул телегу на себя, перевернул ее и потащил в узенькую просеку за домом. Найда тоже встрепенулась, но повела себя совсем по-иному. Она вдруг выпрыгнула из разбитой уже телеги и, не разбирая дороги, помчалась через кусты на выстрелы, к Андрею и Наташе. Оказавшись рядом с ними, Найда какую-то долю секунды окаменело стояла на бугорке, а потом, кажется, все поняла, но не поверила случившемуся, начала заглядывать Наташе в лицо, касаться его влажным шершавым языком, плакать и скулить, как только и может плакать и скулить по мертвому человеку преданная прирученная им собака. Время от времени Найда поворачивалась к Андрею, звала его к себе, укоряла взглядом широко раскрытых коричневых глаз: мол, что же ты стоишь, поднимай Наташу с земли, неси к телеге, еще не поздно, еще можно ее спасти, она не мертва и не может быть мертвой, она лишь случайно споткнулась и так неловко, навзничь, упала на землю.
– Найда, – погладил Андрей по спине собаку. – Что ты, Найда?!
И больше не сказал ей ни слова. Над головой у него опять раздалась длинная автоматная очередь. Обезумевший дезертир, похоже, засел в кустах и решил подстрелить теперь и Андрея, чтоб оказаться совсем уже свободным, оторвавшимся от погони, и уйти еще глубже в зону, где его никто и никогда не обнаружит. Но руки у него дрожали, автомат при выстреле подбросило вверх, и пули ушли много выше головы Андрея, срезав на ольховых кустах несколько отяжелевших веток. Ждать еще одной очереди Андрей не стал. Он припал к самой земле, слился с ней и, не оглядываясь ни на Наташу, ни на Найду, в два прыжка оказался в недосягаемой для пуль ложбинке. Отсюда, словно из специально вырытого сторожевого окопа или из траншеи, Андрею можно было следить за дезертиром. И он его выследил. Потеряв из виду преследователя (а может, решив, что тот уже мертв), дезертир выскочил из своего укрытия за невысокой разлапистой елочкой, загнанно огляделся по сторонам и бросился убегать, как того Андрей и ожидал, по опушке ельника в боровой лес. Андрею ничего не стоило снять его метким, прицельным выстрелом, но он даже не подумал об этом, а все так же по ложбинке, ничем не обнаруживая и не выдавая себя, начал преследовать дезертира, чтоб взять его живым. Вся прежняя сила и ловкость в эти минуты вернулись к Андрею, он был опять на войне, в бою, верил в свою удачу и победу, хотя они ему теперь и были совершенно не нужны. Там, за спиной у Андрея, на земляном бугорке, заросшем подснежниками, лежала мертвая Наташа, единственно любимая им женщина, ради которой он хотел и должен был вернуться к людям, в последний раз поверить им. А теперь эта вера мертва, расстреляна. И коль так, то какая разница Андрею, навстречу жизни или навстречу смерти бежит он. Помолимся за него, бегущего…
2004 г.



1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35