— Ну, а как с этой самой подписью?.. — удивляется хозяин.
— О-о! — машет рукой управляющий. — Это было сказано просто так, для разговору. Бывайте здоровы! А хорошо бы все же кому-нибудь пойти домой, помочь бабушке.
Управляющий приподнимает шляпу и быстро шагает к проселочной дороге. Первая попытка была неудачной — тут дело сорвалось. «Сорвалось, сорвалось…» — вполголоса повторяет он про себя.
— Что сорвалось, дорогой приятель? — спрашивает вдруг кто-то из-за кустов.
— М-м? — испуганно мычит Тоотс каким-то странным голосом и застывает на месте. — Кийр! Какого черта… откуда ты взялся? Чего ты там в кустах делаешь? Вечно караулишь за кустом и пугаешь меня.
— Хи-и, — улыбается школьный приятель краснея, — ты тоже везде оказываешься, куда ни пойди. Не даешь даже…
Рыжеголовый неуклюже вылезает из-за куста, поправляя подтяжки.
— Странно, — замечает управляющий — он уже преодолел свой испуг. — Чего это ты так далеко от дома ходишь свои дела справлять?
— Хи-и, я-то сюда не дела справлять пришел, я иду лепикускому батраку костюм примерять — видишь, вот костюм. А чего ты по чужим лугам шляешься — ума не приложу.
— Я… У меня тоже здесь свои дела, раз я пришел. Лепикуские ребятишки на колодезном срубе барахтаются — вот я и пришел сказать, чтоб присмотрели за ними. Упадут еще в колодец и утонут.
— Хм… А какое такое дело у тебя сорвалось?
— Сорвалось… сорвалось… А разве я говорил, что у меня что-то сорвалось?
— Говорил. Шел и повторял: «Сорвалось, сорвалось…» Может быть, это «сорвалось» относится к Тээле, осмелюсь спросить?
— К Тээле! Ну и потеха же с тобою, Кийр! Что мне за дело до Тээле? Ведь Тээле — твоя невеста. Всюду ты суешься со своей Тээле… Неужели кроме нее других девушек и на свете нет? Если хочешь знать, так имеется еще… как ее там… барышня Эрнья еще имеется.
— Барышня Эрнья! — торжествующе улыбается Кийр. — Хи-и, барышня Эрнья! Чья бы невеста ни была Тээле, но барышни Эрнья не видать тебе, как ушей своих, дорогой приятель.
— Как так? Ты что, решил сразу на двух жениться?
— Да нет. Может быть, ни на одной не женюсь. Но если у тебя с Тээле сорвалось, так с Эрнья и подавно ничего не выйдет. Сидишь ты на своем болоте и даже не знаешь, что барышня Эрнья — уже невеста.
— Чего ты мелешь! Барышня Эрнья — невеста! Невеста да невеста. Черт побери! В Паунвере за каждым словом только и слышишь — невеста. Чья же она невеста? Смотри не ври.
— Чего мне врать. Невеста Имелика.
— Невеста Имелика, — задумчиво повторяет Тоотс. — Хм, забавно!
— Да-а, вот так, — склоняя голову набок, поясняет Кийр. — Не знаю — забавно это или, может, кое для кого и очень грустно, но так оно получается. Возможно, кое-кому теперь только и остается, что податься в Россию да привезти себе оттуда какую-нибудь Авдотью.
Тоотс таращит глаза, раздувает ноздри и так с минуту пристально смотрит на Кийра. Предчувствуя недоброе, Кийр пятится назад. Но вдруг совсем неожиданно настроение управляющего резко меняется.
— Чертов жук ты, Кийр! — восклицает Тоотс. — Хм-хм-хм-пум-пум-пум… Правду сказать, ты иной раз и пошутить горазд. Авдотья! Да знаешь ли ты вообще, какая она, эта русская Авдотья? Она весит… пудиков этак двенадцать — конечно, я-то ее не взвешивал, но…
— Ладно, ладно, — попискивает Кийр, — какая она там ни есть, но раз у тебя с Тээле дело лопнуло, так придется Авдотью привозить. Да-а, ничего не поделаешь. Хоть ты вообще парень крепкий, ученый земледелец и на всякие выверты мастер, но вот с девушками тебе не везет. Это дело тонкое — не камни таскать.
— Хм-хм-хм-пум-пум-пум… А ты почему бросил камни таскать? Разве я не говорил, что у тебя силенок не хватит, а? Это, брат, тоже дело непростое, не иголкой ковырять.
— Да-а, дело непростое, спору нет. Но знаешь, что я тебе скажу, Тоотс? Если я кому-то нужен, пусть меня принимают таким, как я есть. Переделывать себя из-за чужих капризов я не собираюсь.
— Вот это уже мужской разговор. Второй раз сегодня слышу толковую речь. Конечно, жаль мне лишиться такого хорошего помощника, но, черт побери, прикажи мне кто-нибудь, чтоб я бросил земледелие и заделался портным, — я бы его живо послал куда следует.
— Вот именно, вот-вот, — оживляется Кийр. — Потому-то я и сказал: «Оставьте меня в покое!» Может, через несколько лет захотят, чтобы я изучил еще какую-нибудь другую профессию — только и делай, что учись да учись да проходи испытания… А еще где ты сегодня толковый разговор слышал?
— А, это не так уж важно, — машет рукой управляющий.
— Нет, все-таки. Ты все-таки скажи. Мы хоть иногда с тобой и переругиваемся, но это еще не значит, что я все разболтаю.
— Это неважно. Но если уж тебе обязательно хочется знать… ну, словом, отец отдает мне хутор. Завтра или послезавтра едем в крепостное писать контракт на мое имя.
— Ого-го! Так это же большая новость! Что ж ты рукой машешь, милейший Йоозеп? Я только не понимаю…
— Чего ты не понимаешь?
— Как это у тебя с Тээле могло дело сорваться, если ты ученый земледелец да еще и хозяин хутора вдобавок?
— А я не понимаю, как тебе вообще могло прийти в голову, что у меня с Тээле дело сорвалось? Я за Тээле не гонялся. Тээле твоя невеста, а не моя.
— Но ты же сказал «сорвалось», три раза сказал.
— Бог троицу любит. Но откуда ты взял, что мое «сорвалось» относится к Тээле? А может быть, я вспомнил что-нибудь из моих приключений в России.
— Э-э, нет, Тоотс, — говорит Кийр, беря свой узелок и собираясь уходить. — Не ври, это относилось к Тээле. Ты хитрец и никогда правды не скажешь.
— Ну ладно! — снова машет рукой Тоотс. — Верно, это относилось к Тээле. У тебя дьявольский зоркий глаз и тонкий нюх, от тебя ничего не скроешь.
— Хи-хи! — хихикает Кийр, удаляясь. — Я же сразу сказал, я же сразу сказал!
Ну, опять этот конопатый ибис к нему привязался! Хорошо, если хозяин Лепику не разболтает насчет разговора о поручительстве, а то по всему Паунвере пойдет звон: вот, мол, заболотьевские «опять» деньги занимают.
Второй ближайший сосед Тоотса оказывается дома, но в таком состоянии, что просить у него подпись совсем неудобно. Хозяин Лойгуского хутора лежит в постели, и хозяйка смазывает ему деревянным маслом ногу, ужаленную змеей. Мальчонку послали в аптеку за каким-нибудь другим, более сильным лекарством, но он еще не вернулся.
— Водки! Водки! — кричит управляющий, разглядывая опухшую ногу. — Лучшее лекарство — это водка. Есть у вас дома водка? Дайте-ка хозяину как следует глотнуть — чем больше, тем лучше.
К счастью, на дне бутылки обнаруживают немножко «живой водицы» и сейчас же дают ее больному. Тоотс присаживается на край постели, утешает соседа как умеет, болтает о том о сем. Больной — видимо, человек нетерпеливый, он никак не хочет покориться обстоятельствам, которых нельзя изменить. Сейчас, в самую горячую пору сенокоса, валяйся тут в постели, как старая шваль! Неужели ничего лучшего бог не придумал, как создавать гадюк и прочих ядовитых тварей? Гляди, нога как колода. Пускай теперь ангелов своих посылает мое сено сгребать!
— Терпение, терпение! — уговаривает его управляющий. — Беда не по деревьям, камням да пням шагает, она больше людей выискивает. Не надо никого проклинать, лойгуский хозяин, потерпите — пройдет и эта беда, как проходят все беды на свете.
В это время в комнату вбегает мальчонка с бутылочками лекарств.
— Велели сразу же принять, — кричит он уже с порога. — Сначала половину, а через два часа — вторую. Во второй бутылочке — что-то черное, как деготь, им велели сверху смазывать.
— Ну вот, видите, — говорит Тоотс, рассматривая бутылочку. — Ну да — внутреннее. Подождите-ка, я раньше сам попробую. Хм-хм, то самое лекарство, которым он и мне ногу лечил. Замечательнейшее лекарство, быстро вылечит вам ногу. Нет, наш аптекарь — знающий человек, ничего не скажешь. Примите поскорее первую половину. Второе лекарство — йод, этим смажем снаружи. Внутреннее выталкивает, а наружное тянет — дня через два нога будет здорова, если какая-нибудь новая беда не приключится. Так.
Тоотс принимается лечить соседу ногу точь-в-точь так же, как аптекарь лечил ногу ему самому и при этом даже пользуется словечками, услышанными от аптекаря. У нетерпеливого больного настроение значительно улучшается, утихает и боль. Спасибо молодому хозяину Заболотья за совет и помощь — как только он, лойгуский, поправится и встанет на ноги, это дело придется как следует спрыснуть.
— Пустяки какие, — улыбается управляющий и хочет уже вытащить из кармана долговое обязательство, но в последнюю минуту передумывает — не стоит беспокоить больного человека. Надо идти в Паунвере, может быть, по дороге вспомнится кто-нибудь более подходящий.
Во дворе его ожидает новый сюрприз. У ворот стоит Кийр; под мышкой у него узелок, узкополая шляпа сдвинута на затылок. Он таинственно кивает Тоотсу головой. Тьфу, пропасть! Школьный товарищ начинает уже действовать на нервы!
— Ну как Йоозеп, достал тут подпись?
— Что ты сказал?
— Я спрашиваю, достал ты у Лойгу подпись?
— Какую подпись? Ты сегодня все утро болтаешь что-то несуразное.
— Да нет… подпись, подпись, — чтобы ссуду получить, — подпрыгивает Кийр на своих тощих ножках. — Подпись, дорогой приятель! В Лепику сорвалось — интересно, здесь дали или нет…
— Не понимаю, о чем ты говоришь. Будь любезен, зайди к хозяевам и спроси, говорили мы о подписи или о чем-либо подобном.
— А как же не говорили!
— Да зайди, спроси.
— Хорошо, я зайду и спрошу, но давай сначала на пари — ударим по рукам! Хочу, чтобы ты сам признался.
— Не в чем мне признаваться. Ну давай на пари, ударим по рукам. По мне, хоть по ногам.
— Ладно! Давай руку. На пять рублей.
— Хоть на десять.
— Но имей в виду, Тоотс, если только ты здесь говорил о ссуде или поручительстве — сейчас же платишь мне пять рублей. Смотри потом не отбрыкивайся!
— Не буду. Но и ты имей в виду: немедленно платишь мне пять рублей, если разговора о займе или поручительстве не было.
— Не бойся. Я еще никогда в жизни никого не обманывал, — отвечает Кийр, входя в дом.
Управляющий остается во дворе, закуривает папиросу и тихонько посмеивается. Вскоре рыжеволосый выходит из избы; лицо у него кислое. Поправив узелок под мышкой, он пытается молча пройти мимо школьного товарища.
— Н-ну! — И управляющий потягивает руку прямо под нос Кийру. — А карбл, а карбл!
— Черт тебя разберет! — злобно кричит рыжеволосый. — Ты и сам, наверно, не знаешь, чего ты ищешь и чего кругом бродишь. То тебе подпись нужна, то ты людей лечишь… точно аптекарь какой.
— Это к делу не относится, дорогой соученик. А карбл, а, карбл! Ты же за всю жизнь еще ни единого человека не обманул. Неужели тебе хочется, чтобы я стал первым?
— Отстань, у меня нет с собой денег.
— Это ничего не значит. У меня есть вексельный бланк, подпиши.
— Этого я никогда в жизни не сделаю.
— Ну а как же будет? Небось, не забыл, что говорил только что?
— Мало ли что! Это была шутка.
— Вот как, шутка? Нет, ты действительно иногда умеешь пошутить, это верно. Только смотри, не шути так с другими: налетишь на горячего мужика, который таких шуток не понимает, начнет своего требовать, — тогда дело плохо. Ладно, иди себе домой и кончай костюм лепикускому батраку. Батрак — парень дюжий, смотри, чтобы пиджак под мышками не жал.
— А ты куда идешь?
— Пойду куплю себе на твою пятерку водки и пива, да и загуляю.

XX
Тоотс смотрит вслед школьному товарищу и бормочет про себя: «Опять сорвалось. Сорвалось, сорвалось…» Куда же теперь? В Рая, что ли?
Нет, никакая сила не заставит его пойти с таким намерением в Рая: во-первых, хозяйская дочь тогда сразу убедится, как беден на самом деле ей щеголеватый соученик, а во-вторых, эта же самая хозяйская дочь может подумать, будто он увидел в записочке, оставленной на столе в каморке, проявление бог весть какого сочувствия и симпатии. Нет! И в Сааре не стоит идти — по-видимому, имя Тали не очень-то много весит в кредитных учреждениях. Но постой-ка, ведь в самом Паунвере живет богатый старый холостяк, которого в народе называют Ванапаганом — Старым бесом. Что, если пойти к нему и рассказать о своем деле? Подпись такого лица уже будет чего-то стоить. Правда, с Ванапаганом он лично незнаком, но если старый холостяк вообще способен уважать опытных земледельцев, он не откажет Тоотсу в этой незначительной помощи. По слухам, он иногда одалживает людям деньги.
— Решено! — хлопает управляющий себя по ляжке. — Пойду к Старому бесу и отдам ему три капли крови из указательного пальца, если ничто другое не поможет.
Ванапаган живет недалеко от волостного правления в маленьком домике, который вместе с фруктовым садом отгорожен от остального мира высоким забором. Посреди людной деревни усадьба эта напоминает маленькую крепость; без разрешения хозяина туда никто не проникнет. Ворота здесь на запоре и днем и ночью, кроме того, дом сторожит свирепый пес, известный по всей округе своими хищными клыками. Говорят, будто Ванапаган все свои деньги держит дома и сторожит их, как черт грешную душу. Может быть, именно из-за такой молвы отшельнику этому и дали прозвище Ванапаган.
Тоотс подходит к воротам и прислушивается. Во дворе тихо, как возле церкви в будний день. Высокие деревья у большака таинственно шелестят, словно предостерегая от вторжения в царство Ванапагана. Но вот слышно, как во дворе открывают дверь и кто-то кличет кур: цып-цып-цып-цып! В то же время по ту сторону ворот, зевая, поднимается какое-то животное и трясет лохматыми ушами. «Так, теперь в самый раз», — думает управляющий и стучит в ворота. Кроме сердитого урчания собаки, никакого ответа. Тоотс выжидает еще несколько минут, затем стучит снова, уже погромче. Ответа все еще не слышно, только пес продолжает ворчать все более угрожающе. «Забавно, — рассуждает Тоотс, чтобы как-то скоротать время. — Обычно всюду приходится стучать три раза, прежде чем тебе откроют. Почему именно три?» Но как раз в ту минуту, когда он собирается постучать в третий раз, со двора доносится покашливание; кто-то еще несколько минут разговаривает с курами и только потом спрашивает:
— Кто там?
— Ага, — отвечает Тоотс, — это я, сын хозяина из Заболотья, Йоозеп.
— Чего тебя носит?
— Зайти к вам нужно. Мне бы с хозяином поговорить.
— Чего тебе надо?
— Не могу же я, стоя за воротами, объяснять. Это разговор длинный.
— Обожди.
Кто-то опять заговаривает с кудахтающими курами и звякает дверью. Собака стала на задние лапы и царапает ворота когтями. Наконец кто-то во дворе, сопя и кряхтя, подходит к воротам.
— Но ежели собака тебе нос откусит — не моя вина.
— Гм… а вы заприте ее в доме, пока мы поговорим.
— Ишь ты… Запереть в доме, говоришь. Иди-ка сюда, Плууту, я тебя запру в доме.
Слышно, как Ванапаган оттаскивает собаку и как та со злобным ворчанием, пытаясь, видимо, укусить хозяина, сопротивляется.
— Иди, иди, Плууту. Марш!
Затем снова звякают дверной задвижкой, колотят камнем по какому-то железному предмету и бормочут непонятные слова. Наконец ворота отпирают.
— Ну, входи, ежели ты из Заболотья. Управляющий проходит в ворота, зорко осматриваясь по сторонам, нет ли где собаки, затем разглядывает стоящего перед ним низенького, толстого человека, известного в Паунвере под именем Ванапагана. Он совсем еще не так стар, этот Ванапаган, на вид ему лет сорок пять. Это тучный человек с красным лицом, седеющими волосами и тупой бородкой. Одного глаза — какого именно, этого управляющий не может сразу сообразить, — у него нет, но тем пристальнее глядит на пришельца второй. Густые седые брови придают отшельнику если не злой, то, во всяком случае, не особенно приветливый вид; из ноздрей тоже торчат такие длинные и густые волосы, что их можно было бы под носом завязать узелком.
— Ну, чего тебе? Собаки не бойся, я ее запер в сарай. Тоотс старается медленно и спокойно объяснить, зачем он пришел. Ванапаган слушает, не произнося ни слова, только маленький глаз его, зорко глядящий из-под седой брови, дает понять, что хозяин его все слышит и замечает.
— Кто ж вас прислал именно сюда, ко мне? — спрашивает Ванапаган, выслушав гостя, и почесывает виднеющуюся из-под расстегнутой рубахи волосатую грудь, покрытую блестящими каплями пота.
— Сюда? Кто меня сюда прислал?.. Кийр. Портной Кийр.
— Гм… Кийр. Что ж он вам сказал? Ванапаган подтягивает штаны и в упор смотрит на Тоотса.
— Что он сказал? Ну-у, что вы человек зажиточный и что ваше поручительство много значит. Ах да, еще сказал, что вы и раньше некоторым помогали.
— Да-да, Кийру я один раз одолжил денег, но это было давно. Подписи я, конечно, никому не дам, за этим не стоит ко мне и ходить; денег рублей двести можете получить под вексель, ежели покажете бумагу, что хутор записан на ваше имя… Заткни глотку, Плууту, он скоро уйдет!
Управляющий бросает взгляд в сторону сарая, как бы извиняясь перед Плууту, что вынужден еще немножко его задержать, и спрашивает:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41